Так говорил Ихтиандр

Существо пропало, на небе ярко вспыхнуло солнце, оно стало желтым, летним, зимы как не бывало! Антон засмеялся и бросился вперед – туда, где оркестр!

На проспекте много народу, но толпа не двигалась, все стояли на тротуаре, глазели на шествие по проезжей части. За оркестром, в двух метрах над асфальтом, плыли надувные овощи, прямо перед Антоном проплыла огромная оранжевая морковка с тряпичной ботвой, ее за стропы держали веселые колхозники. Надутая гелием тыква катилась сама, за ней смешная редиска, кабачок величиной с дирижабль, на боку надпись: "Теплицы. Гатчинский район".

Солнце лупило, отражаясь от купола Казанского собора, было жарко и весело, вокруг хихикали, бегали туда-сюда, кого-то несли на руках.

В переулке за храмом работники зоопарка с факелами ловили пиявку, точнее пытались загнать ее в клетку. Пиявка размером с трамвай горбилась, надувалась, вытягивалась, норовила улизнуть в подворотни, мерзкая кожа ее бултыхалась, плоская ребристая голова порхала над улюлюкающей разбегающейся толпой. Пиявку, жаля факелами со всех сторон, наконец-то затолкали в клетку, взревел двигатель, бульдозер потащил добычу обратно в зоопарк.

Антон подружился с какой-то компанией, они все вместе побежали купаться в фонтан. Купаясь, он потерял новых друзей, его бросили, да и плевать, надо где-нибудь спрятаться, выжать мокрую юбку и гольфы.

Кто-то из толпы два раза крикнул его по имени, он даже не обернулся. Черная тень накрыла улицу, что это? Воздушный змей! Какой красивый, великолепный, кто им управляет, кто дергает за нитку? Он шел, завороженный инопланетным узором на парусах, ниточка тянулась в подворотню.

Он вбежал во двор, что здесь? Ах…

– Сволочи!

Несколько мужчин избивали слоненка. Цепями, палками, снятыми ботинками. Потные лица, оскаленные рты, проклятия. Голова слоненка застряла в канализационном люке, оттуда он трубно, глухо визжал, передние лапы взлохмачивали асфальт, уши из люка торчали, как капустные листья из кастрюли. Слоненок истекал кровью, перебитый хвост слабо вибрировал, вот-вот он рухнет на бок и свернет себе шею. Хлест железа по плоти, рычание, предсмертный рев, Антон зажал уши и выбежал на проспект.

Под зонтиком уличного кафе человек-кенгуру и работники зоопарка в черно-красных ливреях и комичных шляпах-цилиндрах, играли в покер. Они держали карты открыто, каждый игрок мог видеть, какая масть на руках у соперника, как-то странно для покера. Человек-кенгуру обрадовался, задрал вверх копытце, заблеял:

– Дружище!

– Кенга! Помоги! Там мужики слоненка убивают! Где милиция?!

– Слоненка! Она сказала слоненка?! – противно заскрипели пластиковые стулья, посетители кафе, теряя цилиндры, спешно покидали террасу. В первый раз существо-кенгуру повернулось к Антону в фас, глаза две фиолетовые сливы, морда острая рыжая, с седым подшерстком.

– Слоненка?! А ты змея не видела?!

– Видела. В небе, воздушного!

Кенга отпрыгнула, щелкнула хвостом и поскакала прочь. Антон пробежал по обезлюдевшему проспекту от Дома книги до Адмиралтейства, вернулся обратно, никого, куда все подевались? Да что ж это такое! Увидел брошенный транспарант, он гласил – "Змея и Слоненок – первый шаг в бесконечность"

– Глупость какая.

У кинотеатра "Баррикада" мелькнул околыш фуражки с кокардой, оттуда же слышна была прекрасная скрипичная мелодия, Антон бросился на звуки музыки. Он увидел зеркальное крыльцо с вывеской "Казино-Казино" и на ступеньках печального милиционера, это он играл на скрипке. Антон обрадовался.

– Как замечательно! Помогите, слоненка убивают!

Милиционер перестал скрипеть, строго посмотрел ему в глаза.

– А почему ты тогда улыбаешься, девочка?

– Он так пищит прикольно…

Милиционер с трудом разогнул руки, его мужественное лицо стало печальным, он тяжко вздохнул.

– Я не могу помочь тебе, мой юный друг. Видишь? Я прикован за ногу к водосточной трубе. Отрабатываю большой долг этому казино. Когда-то я работал здесь охранником и в мою смену угнали дорогой автомобиль, прямо из-под носа увели.

– Значит, мне никто не поможет?

– Ну, не знаю, обратись к Коле омоновцу.

Антон упал на колени, сложил ладошки у подбородка.

– Как его найти?! Помогите, это последний шанс!

– Очень просто, славный ребенок, ступай в Купчино.

– Это так далеко…

– Почему далеко, за углом, второй ларек "Свежее мясо", он там работает.

За спиной доброго милиционера на окне поползла вверх ставня роллета. Проявился огромный глаз, бровь, одна ноздря и половинка рта. Губы раскрылись, чудовище обнажило серые зубы.

– Перипиленко! Не слышу музыки!

Милиционер встряхнул руками и заиграл бодрую еврейскую мелодию. Глаз посмотрел на Антона, бровь в умилении скосилась на бок.

– Какая красивая девочка, что мы здесь ищем, лапа?

Антон вскочил с колен, бросился наутек. За углом ряд ларьков, над ними большие буквы "Купчино"

– Это здесь, слава Богу.

У второго ларька очередь из пенсионеров, мужики вытаскивали громадный банан из грузовика. Очередь расступилась, банан занесли в ларь, положили наконечником на колоду. Высокий плечистый парень в белом переднике широким тесаком точным ударом отсек наконечник и с помощью грузчиков стал сдирать кожуру. Ударил нечаянно Антона локтем, он спрятался под прилавком.

– Ай!

– Ты как здесь очутилась, соплячка?

– Между ног у вас пролезла.

Коля опустил тесак, старухи зашумели:

– А говядина будет?

Антон захныкал.

– Коля, спасите слоненка! Его там убивают, прямо на Невском, во дворе, это недалеко!

– Я тебе Маугли, что ли?

– Мне Перипеленко сказал, вы всем помогаете.

Антон зарыдал, уткнув лицо в колени, он так и сидел под прилавком. Толпа между тем волновалась:

– Говядину давай! Свинину! Где колбаса?!

Коля что-то свирепо разжевал, сплюнул, отрубил ломоть от банана, бросил на весы, сказал кому-то в окошечко:

– На семьдесят два рубля, пойдет?

Старухи завыли:

– Сам жри свое обезьянье мясо!

В ларек протиснулась голова старика.

– Слышь, ты! Хуй! Мне двадцать пять лет зарплату не платят!

Коля побледнел, глаза их встретились, старикан все понял, задергался обратно, но башка застряла в амбразуре – вот неудача! Николай взмахнул мачете, Антон зажмурился, голова пенсионера с кошмарным звуком брякнулась об пол. Очередь прыснула кто куда, Коля снял окровавленный передник, вытащил из сумки сетку яиц, протянул ее Антону.

– Иди, свари мне яйцо на завтрак, а я пока переоденусь, и пойдем слона выручать.

– А куда идти? Мы, наверное, уже опоздали…

– Не опоздали, я переведу часы, успеем как раз к началу.

– Да? Тогда я быстро! Я мигом!

…Его нашли на кухне кофейни "Старбакс", он держал в ложке под струей кипятка куриное яйцо, пытаясь его сварить. По пояс голый, орал имена, звал кого-то. Очень быстро приехала карета скорой помощи и увезла его в наркологическое отделение больницы № 16 на Литейном проспекте, дом пятьдесят шесть…

Настя сидит на стульчике в коридоре, ждет Алину. Дверь кабинета "главного следователя" приоткрыта, Настя слышит, как милиционеры разговаривают.

– …Их второй день ищут, ограбили салон сотовой связи у Казанского собора, сегодня эту парочку по приметам опознали, центровые пасли их до Гражданского проспекта, хотели всю шайку заарканить, грабителей-то четверо было. Сидели, ждали у подъезда, и тут местные с отделения с мигалками – вызов поступил: дебош и крики в такой-то квартире, ну решили брать немедленно. Хорошо успели, девчонкам повезло…

– Совершеннолетние?

– Да, все в порядке. Одна слепая.

– Пусть домой идут.

Было уже темно и поздно, шел крупный снег и тут же таял на теплом асфальте, кто-то из толпы выпустил клуб сигаретного дыма Алине в лицо, она закашлялась, взяла Настю под руку.

– У тебя деньги есть?

– Немного.

– Зайдем куда-нибудь покушать. Ты маме звонила?

– Да, сказала – скоро будем, в гостях, типа. Спасибо дежурному, разрешил с коммутатора позвонить.

– Жопа замерзла, трусы же порвали гады, чтоб им ежиками обосраться.

– Испугалась?

– Да я чуть не прозрела от страха. Кстати, как там твой Денис?

– Дениска? Пригласил меня в четверг к себе.

– Пойдешь?

– Еще бы! В ресторан зовет.

– Выходи за него.

– Чего?..

– А Настька-то вышла замуж за мильонщика, теперь ходит в соболях, да попукивает!

– Сейчас второй фингал поставлю!

– Гы-гы-гы… Справилась с инвалидом. Отпусти! Больно.

– Про гандбол никому ни слова, хорошо? Забудем.

– Да, ладно…

– Алинка…

– Ну, чего?

– А у тебя вообще был мужчина?

Алина засмеялась.

– Вроде, да…

– Это как?

– Валера наш, с бабушкой который все ходит, помнишь? День рождения его праздновали летом, поели, потанцевали, кто, как мог, все кроты наши были, ну я ночевать там осталась. Предки захрапели, Валера ко мне в кровать брык, люблю, шепчет, шубу куплю. Ну, реально крот из "Дюймовочки". Поломалась немного, как положено… Я ведь тоже живой человек, надо когда-то начинать. Только с этим дауном не хотелось. Отвернулась от него, он это, елду свою тычет мне в зад, потом между ног вошел, никуда не попал и давай о ляжки тереться, сам, наверное, первый раз. Так и кончил. Блин, я вся мокрая в чужой квартире, кошмар! Хорош ржать, смешно ей…

– Значит, рано еще. Не торопись.

– Согласна, надо сперва глаза починить, что бы не кончить, как Валера. Хватит смеяться.

– А хватит смешить!..

Настя учиться в институте имени Герцена, он ближе к дому. Пару месяцев подготовительных курсов, легко сдала вступительные, но эту сессию все равно завалит, потому что ни хрена не учит, редко что-то записывает. Ей здесь не нравится, ошиблась, поторопилась. Она старше всех в группе, иногда не понимает о чем говорят дети вокруг, все эти новые словечки – пизже, вписки, лайтово, без вариков.

– Я завтра к первой паре не пойду, – заявляет один мохнорылый, девочки аплодируют, стоят кружком у доски с расписаниями. Мохнорылый склабится – убззз, счастлив, очки с диоптриями, из носа сопля торчит. Девочки примерно такие же.

Настя с большим удовольствием работала бы в магазине "секонд хенд". Она часами рылась в ношенных американских шмотках, незаметно срезала мульки, у нее дома целая коллекция. Тряпочные квадратики – небоскребы, бейсболисты, Гудзонский залив, орлы и филины, звезды и полосы.

Купленную вещь долго полоскала в ванной под струей воды, что бы смыть "чужую энергию" – так советовал продавец. Продавца надо грохнуть, думала она, забирает лучшие вещи, каждый день в новых тряпках. Этого алкаша потом уволили, повесили объявление – требуется, но Настя не посмела – родители бы не простили.

Живет в Басковом переулке вместе с мамой и отчимом. У каждого своя комната. Когда приходит домой все уже дома, она забирает обед из кухни, идет к себе. Включает телеканал "Дважды два", банку "гриноллса" переливает в фужер, курит, выплевывая дым в распахнутую форточку.

Ее любимое место в углу подоконника, после операции она часами здесь сидела и смотрела, смотрела, смотрела. Как паучок. Изменился переулок, вроде бы те же дома с черными полукругами подворотен, но на первых этажах теперь не живут – магазин, магазин, кафе, опять магазин. И окна все в белоснежных рамах, геометрически безупречные мертвые стеклопакеты. И куда ни глянь одни машины, машины, машины, людей столько нет.

Настя смотрит на свое отражение в черном зеркале окна…

Самая обычная девочка, училась в школе на улице Восстания, ни о чем не мечтала, и однажды летом бух! травма, больница, глазной центр. После восьмого класса зрение стало резко ухудшаться. Наваливалась слепота.

Доктор сказал – жить надо, жить надо всем: слепому, глухому, безрукому или безногому. И, что вероятно, можно будет все поправить. Настя часто вспоминала двух человек, слепых с рождения, что пели под гармошку в переходе станции Сенная площадь. Жалкие люди, некрасиво одетые, с увеличенными глазными впадинами, слипшиеся ресницы, белые палочки.

Нет, Настя просто болела, что вы, никаких черных очков, палочек и шрифта Брайля, жила как бы с закрытыми глазами. Ходила на работу в кооператив Общества инвалидов по зрению, они там собирали какие-то полезные в хозяйстве вещицы из пластмассы, получала зарплату. Познакомилась с Алиной, "дауном" Валерой с их мамами и бабушками. Дружили, общались.

Позапрошлой весной врач позвонил – перед Новым годом можно будет попробовать, только в Москве в Академии. Почему так долго, перед Новым годом? Очередь. Деньги не имеют значения, и без гарантий.

…Тихая больничка, палата на двоих, но Настя здесь одна. Первые минуты, когда разрешили снять повязку. Радость? Шок? Голоса, запахи – все как было вчера, позавчера и всегда. Несколько дней Настя мало с кем общалась, все-таки легкая контузия имело место быть, отчим дядя Сережа, Алина такие, какими она себе и представляла, мама почти не изменилась. Врач строго запретил плакать, сказал – потом наплачешься, вся жизнь впереди. На следующее утро разрешили раздвинуть занавески, на третий день телевизор полчаса, потом ее выписали. В Новый год она уже была дома.

Стрелки на часах Кремлевской башни склеились на римской цифре двенадцать, бум-м, бум-м. Ура!

– С Новым годом, дорогие товарищи, с новым счастьем!

…Однажды прошлым летом очутилась на Сенной площади, она не была здесь много лет, очень хотелось посмотреть.

Ух, Сенная площадь! Ее толкают со всех сторон, извиняются. Что здесь раньше было! Где грузины – господины? Где зеленые палатки, торговля с ящиков разной чепухой, бомжара, что танцевал у ларька аудио-видео? Сдох, конечно же. "Макдональдс" старый знакомый, вонь, как в зоопарке, очередища в женский туалет, на кассах вместо детей какие-то тетки свирепые, смотрят – ну и хули ты приперлась, пожрать больше негде?

Настя посидела за столиком у окна, слопала гамбургер. На площади одна молодежь, здесь много институтов, или по-новому – университетов. В то последнее лето девчонки носили джинсы и юбки, спущенные чуть ли не до колен, трусы до ушей, голые животики, мода была такая, первые телефоны мобильные на груди, на поясе, главное, чтобы видно…

Жарко, купила в магазинчике красивую банку, почему-то очень дорогую, думала лимонад. Сделала два глотка и закашлялась, весело закружилась голова, она засмеялась. Люди превратились в зверушек. Навстречу шли панды и сенбернары, петухи и обезьяны. Настя хохотала, животные оборачивались, пожимали плечами.

Вечером чуть не захлебнулась в ванной, уснула, ее вытошнило. С трудом выдернула пробку, еле вылезла.

На следующий день снова пошла в магазин, все нормально, главное не пить много…

Это было перед самыми экзаменами. Как летит время. Раньше этого не совсем не ощущалось. И немного не привычно, что все разбежались, раньше всегда кто-то держал за руку. Но никаких обид, она большая девочка. Плакалась как-то Алинке, подруга сказала – давай я тебе глаза выколю, будет как прежде. Алина. Тоже ждет чуда, ослепла после какой-то заразы, менингита что ли. Скоро в Израиль поедет в "хорошую клинику"

Телефон закудахтал. Что б тебя!

– Привет, малыш.

– Гуд ивнинг, Дон Педро!

– Я же просил…

– Я тоже просила, какой я нафиг малыш.

Дениска, Денчик, Дон Педро дружбан звонит каждый день в одно и тоже время.

Они познакомились через несколько недель после операции. Вечер для инвалидов, мама дала денег. Собрались с Алиной, ее бабушкой и еще подружками, приехали куда-то на Петроградскую в Дом культуры. Нарядные люди сидели на стульчиках вдоль стен. В буфете предлагали коньяк и шампанское.

Как много туловищ, думала Настя. Вон метет один прямой наводкой… Юноша сел к ней за столик, стал махать пальцами и шевелить бровями. Глухонемой. Разглядела его в мутном облаке света от настольной лампы. Какой красивый подумала она, надо его выебать. Юноша достал блокнотик и написал свое имя – Лайонель, она попросила авторучку и ответила – Идриль. Он засмеялся, чиркнул – глухота? Настя сделала козу из указательного пальца и мизинца и прокричала:

– Мне мама в детстве выколола глазки, чтоб я в шкафу конфеты не нашел! Я не смотрю кино и не читаю сказки, зато я нюхаю и слышу хорошо!

Лайонель ничего не понял, хоть и прочитал по губам, грохнула музыка, они побежали танцевать. Танцевали все: девочки, мальчики, мужчины и женщины, некрасивые, саблезубые, очкастые.

Договорились. Предупредили бабушку Алины, получили в гардеробе куртки. Ушли недалеко. На улице их догнала девушка большая и нервная, Настя видел ее там, на дискотеке в зигзагах цветомузыки. Тыдыщь! Настя получила кулаком в нос, упала на задницу, кровь ручьями из двух дырок. Юноша заорал:

– Апц! Амн! Гхыа!

Девушка в ответ:

– Анны-ы мны-ы гхыа!

И эти двое глухонемых стали драться в темном переулке.

– Ауаэ! Ауаэ!

Вдруг стало светло – два белых солнца автомобильных фар, распахнулась дверь, смех и голос:

– Садись…

За рулем крепыш в пальто и перчатках, лысый, круглолицый. Залезла в машину. Тепло, скрип кожаного сидения и тропический аромат.

– Тебе куда? Я – Денис.

Так и познакомились.

В этот четверг у него день рождения, он сказал – только ты и я, больше никого не хочу. Звонит каждый день в одно и то же время, почему-то, кроме выходных – субботы и воскресенья. Занят, наверное. Ежедневный пустой треп, одни и те же слова.

– Ну, лады, позвоню завтра.

– Конечно. Пока.

Гудки. Новый телефон, какое счастье всего три номера: мама, Алина и Денис.

Метель пеленает купола Храма Спаса на Крови. Лодки прикованные к граниту качаются на волнах слышно как гремят цепи. Палатки с матрешками на мосту, автобус с иностранцами. Алкаш в камзоле, ботфортах и треуголке изображает Петра Первого, кланяется интуристам, ножку тянет, еблуша осиновая-осиновая. Из кареты выглядывает императрица, холодно, народу мало.

Настя идет дальше по Итальянской мимо Цирка, через Литейный на Лиговку. Еще светло, но в окнах зажгли электричество, все видно с улицы, здесь снег и мокрые ноги, за стеклом белые рубашки и миниюбки. Скоро "планктон" потечет по проспектам и переулкам, набьются под козырьки остановок, в магазин будет не войти. Купила маленькую "Ред Лейбл". Сегодня надо еще в "Буквоед", по субботам и воскресениям она читает.

"Буквоед" тот самый. А вот столик, за которым сидела в прошлое воскресенье с человеком, которого больше никогда не увидит, если только случайно не столкнется с ним где-нибудь на бесконечных перекрестках. И если бы не проклятый гандбол, она бы тогда осталась за этим столиком, и не известно чем бы закончился вечер. Ей было интересно смотреть, как они прячут водку, как этот лохматый малюет автографы, будто он Чак Поланник.

Повторяя телодвижения Антона, перелила под столом в стаканчик половину бутылька…

Все на мгновение покачнулось, выпрямилось, привычная уже после первого глотка ясность и симметрия сковала окружающую реальность. Настя смотрит в окно, ей нравится эта аквариумная ипостась, разделение природы тонкой стеной из стекла. Там вьюга, снег, снег, снег, мельтешение капюшонов и меховых воротников. А здесь тепло, сухо, шепот покупателей, виски и апельсиновый сок.

– Приду в следующее воскресенье, буду вот так сидеть весь день. А вдруг?..

Дениска полез целоваться еще в лифте, у него были заняты руки, в ресторане им дали с собой коробку с пиццей и бутылку вина.

Сегодня он накушался, включил музыку бесячую на русском языке, Настя сняла куртку, подумала: если она снимет ботинки, то уже никуда не уйдет. Хотела смыться еще в ресторане, но неудобно было бросать пьяного товарища, кривого, как саксофон. Села на табуретку на кухне между столом и холодильником, открыла штопором бутылку, нашла стаканы, налила. Дениска прибежал, он уже разделся, был по пояс голый, только полотенце вокруг бедер.

– Ну, ты где?!

– Давай выпьем, мой мужчина.

Звякнула микроволновка, пицца готова, Дениска вылакал вино из бутылки прямо из горла, грохнул донышком об стол и заорал:

– Таги-ил!!!

Залаяла собака у соседей.

– Идиот…

– Пойдем в комнату!

– Дай поесть, хуепутало.

Он не расслышал, убежал в комнату, музыка заглохла, через секунду заиграла медленная мелодия. Настя прошептала:

– Только не это…

– Малыш, иди сюда!

Дениска совсем по швам разъехался, весь блестящий от пота брови высоко на лбу.

– Не буду с тобой танцевать, ты пьян.

– Я?! Хочешь, докажу? Смотри!

Полотенце упало на пол, он крутанулся на пятках, наклонился, хоп! Мелькнули волосатые ягодицы, шоколадный глаз, яички, и Дениска встал на голову.

– А? Я пьян? Пьян?

Настя убежала, заперлась в ванной.

– Ебаный в рот, – сказала она, – что ж такое?

– Настя-а! – Денис искал ее по всей квартире, что-то разбил на кухне, подергал закрытую дверь. Никак. Разбежался, бах-х! картонная дверь пополам, он поскользнулся и грохнулся в ванну, всей тушей. Маленькая Настя выскочила из-под раковины, схватила плащ, дверь закрыта, искать ключи, нет сил. Она вырубила музыку. Тишина, четвертый час ночи…

Проснулась от шума на кухне – что-то трещало на сковородке, пел телевизор, голоса – ее друг с кем-то. Дверь на лестницу приоткрыта, пакет с бутылками, чьи-то ботинки. Настя тихо ушла.

День в разгаре, она идет, куда толкает в спину ветер. Обогнула Владимирскую площадь, чуть не заблудилась в каменных коридорах. Вот и станция метро "Лиговский проспект". Толпа шевелилась туда-сюда, буранчик из человеческих голов, гранитная пасть подземного перехода пожирает, отрыгивает.

И тут Настя услыхала бряцание гитары, очень-очень знакомые гопницкие аккорды.

– Не может быть!

Она сбежала вниз. На гитаре играл и пел мужчина лет пятидесяти, еще двое ему подвывали, толстая чумазая женщина с шапкой в протянутых руках клянчила монетки. Все они в одинаковых казенных ватных куртках.

– Ты говоришь, что у тебя по географии трояк, а мне на это просто наплевать! Ты говоришь, из-за тебя там кто-то получил синяк, многозначительно молчу, и дальше мы идем гулять. М-м-м-м-м, восьмикласница-а-а…

– Здравствуйте! – закричала Настя.

Песня оборвалась, артисты испугались, только тетя Муза обрадовалась.

– Настя! Витя, Боря, Миша, смотрите, кто пришел!

– Эта девочка приносит несчастья.

– Да. Нас опять побьют и изнасилуют.

– Господа, помилуйте.

Какие прекрасные люди, подумала Настя: тетя Муза, похожая на тающего снеговика, мрачный Виктор с гитарой, старичок Борюсик и высокий, горбатый и мужчина с кривой длинной шеей. Двухголовый человек! Горб зашевелился, мужчина посмотрел на Настю – ну, давай, спроси чего-нибудь.

– А если бы…

– Что если бы?

Значит, нельзя или не хотят. Не хотят, чтобы шапочка тети Музы за несколько минут была бы полной денег. Жалко. Она бы с ними постояла часок-другой, все равно делать нефиг. Струны заныли, Цой крутил колки на грифе, гитара капризничала на морозе, постоянно расстраивалась.

– Гуляешь? Почему грустная? Она сейчас заплачет!

Настя прислонилась к гранитной стене, приступ быстро прошел, но пара слезинок успели выскочить и замерзнуть на щеках.

– Вообще-то у меня все прекрасно…

– Не заметно. Боря!

– Что?

– Надо отдать.

– А "черный день"?

– Черный день у нас уже был. Отдай.

И тетя Муза передала Насте ее сумочку с книжкой и телефоном.

– Ой…

– Нашли у меня под кроватью, возвращаем.

– Большое спасибо!

Настя повертела в руках телефон, какое все ненужное – имена, фото, музыка.

– Знаете что, оставьте себе, у меня новый. А этот можно продать за несколько тысяч.

Артисты оживились, стали собираться.

– Да, пожалуй. Надоело. И гитара замерзла.

Муза ссыпала мелочь в карман, напялила шапочку на голову.

– Пойдемте, друзья!

Поднялись по ступенькам на свет божий, Настя попрощалась с компанией, те ушли к остановке автобуса.

Настя села за столик в пустой закусочной, купила стакан водки и горячий бутерброд. Раскрыла книгу, на первой странице, цифры через тире словно бусы на нитке, имя Антон. Она выпила еще, закусила булкой с растаявшим в микроволновке сыром, набрала номер…

Никто не хотел отвечать, потом все-таки щелк! Ответила женщина. Даже не Насте, а кому-то рядом.

– Чей это телефон? Больной, это ваш тут пищит-надрывается? Алло, вам кого?

– Мне… Антона.

– Больные, кто Антон?

Какое-то мычание, голоса с эхом, будто тетка в бассейне.

– Перезвоните.

– Я извиняюсь, а что это? Куда я звоню?

– Вы не знаете где ваш друг?

– Нет…

– Мариинская больница, вторая терапия.

Гудки.

О кей, гугл, Мариинская больница…

Нужную дверь она нашла, когда на улице начинало темнеть, присела на лавочку, можно никуда не спешить. Огляделась, бывший чей-то дворец, запах лекарств, мочи, хлорки. Народ туда – сюда, очередь в гардероб, сквозняк гоняет по мраморному полу голубые пакетики, которые надевают поверх ботинок…