Северный полюс, Северная Атлантика и Гидрографическая экспедиция Северного флота. Малоизвестные факты

3 августа мы приземлились в славном городе Архангельск, а так как мы не знали, как доехать до задания СГЭ (а Интернета «почему-то» под рукой не оказалось), то Володя, который решил сам управлять всем процессом (хотя на 4 курсе был у меня в подчинении, будучи заместителем командира взвода в 22 роте), предложил ехать на такси. Как сейчас помню, стоимость поездки составила 86 копеек, при этом что еще больше запало в память, так это то, что таксист стал отсчитывать копейки сдачи, чего уже в Ленинграде практически не делали, округляя до 10 копеек.

Забегая вперед, хочется сказать: я очень благодарен судьбе за то, что попал служить в СГЭ. Если бы этого не случилось, то моя дальнейшая судьба наверняка сложилась бы по-другому. Хуже или лучше – мне неведомо, но точно по-другому.

Если вы, уважаемый Читатель, прочтете книгу до конца, то узнаете и поймете всю уникальность службы в Нашей экспедиции, которая, по своей сути, являлась больше исследовательской, чем военной.

Начало службы в СГЭ

Погода был солнечная и теплая, когда мы днем 3 августа 1981 года вышли из такси и подошли к зданию СГЭ, размещенной в здании бывшей жандармерии царского периода с сохранившимся печным отоплением. Здание располагалось в центре Архангельска, напротив Медицинского института и рядом с Краеведческим музеем (в 2013 году я оказался в Архангельске и, к сожалению, нашел на месте здания нашей экспедиции клумбы с цветами).

На крыльце увидели помощника дежурного по экспедиции, старшего лейтенанта Андрея Петрухова, окончившего училище на 2 года раньше нас и которого мы, следовательно, помнили. Так как я был воспитан по Уставу, то, в отличие от Володи, хотя он так же, как и я, прошел Нахимовское училище и ВВМУ им Фрунзе, приложил руку к козырьку фуражки и представился. Вовка зашикал на меня, мол, чего это я так стараюсь, а я не старался, а просто считал нужным сделать именно так.

Андрей провел нас к временно исполняющему обязанности начальника экспедиции – заместителю начальника экспедиции, капитану 2 ранга с необычной фамилией Дятел. Забегая вперед, чтобы не забыть, хочется сказать, что с неординарными фамилиями в экспедиции были и другие офицеры. Так, в кабинете Высокоширотного отряда напротив друг друга за столами сидели Леонид Добряк и Виктор Суровый, при этом последний по образу общения с окружающими полностью не соответствовал своей фамилии.

Николай Николаевич Дятел оказался доброжелательным начальником и ввел нас в курс нашей будущей службы. Видимо, помня свое лейтенантское начало службы, он в конце разговора спросил нас: «Много ли денег у вас осталось?» Мы сказали правду, на это он ответил, что нам поможет, для чего 12 августа отправит нас на полевые гидрографические работы на остров Кий в Белом море, где нас прокормят до очередной офицерской зарплаты. На мое робкое замечание, что я не гидрограф, а гидрометеоролог, Николай Николаевич ответил, что в этом нет ничего страшного, т. к. гидрометеорологи тоже офицеры. На этом и расстались.

Затем Андрей повел нас знакомиться с замполитом экспедиции, которых я не любил еще с училища. Главным вопросом для нас был: «Где нам жить?» К тому моменту времени мы уже знали, что жилья для лейтенантов на флотах не было, поэтому, несмотря на постоянно сейчас прославляемый советский строй СССР, их спокойненько отправляли снимать углы (часть комнаты) и комнаты в частных домах или общежитиях за свой счет. На это у нас с Вовкой денег уже точно не было, так как надо было еще прокормить себя до первой зарплаты. На удачу, мы были не первые лейтенанты в СГЭ без жилья, поэтому замполит капитан 2 ранга Гордейчук И.А (оказавшийся впоследствии безвредным, но, как и все его «коллеги», бесполезным для дела офицером), вызвал предыдущих лейтенантов, а ныне уже старших лейтенантов Александров Боловина и Опарина (выпуск 1977 года), и попросил их договориться с начальницей общежития, где они уже жили 4 года, о нашем размещении. Вот, такова была забота замполита: просто подпрыгнул на своем стуле и помчался заботиться о налаживании быта новеньких лейтенантов…

Общежитие не имело никакого отношения к ВМФ, а имело большее отношение к учреждениям исправительно-трудового характера (УИТХ), т. е. оно было построено для размещения условно-досрочно освободившихся граждан. Совершенно понятно, какие порядки царили в этом общежитии по окончании трудового дня, а тем более недели. В результате окружающее население района с романтичным народным названием Сульфат из-за периодической вони от рядом расположенного химического комбината удобрений прозвало данное общежитие «500 веселых». Среди этих «весельчаков» нашлись места и для славных военно-морских офицеров-гидрографов, естественно, в нарушение действующих инструкций УИТХ и при условии наличия «временно» свободных комнат. Александры за 4 года успели войти в доверие к грозной комендантше (начальнице) общежития и уговорили ее, как когда-то это сделали для них более старшие товарищи, выделить нам «временно» комнату.

Необходимо отметить, что, как потом мы выяснили, большинство офицеров попало в СГЭ так же, как и мы с Володей, т. е. «не долетели» до ранее обещанного им Мурманска. Таким образом, в нашу экспедицию попадали простые (т. е. без связей) выпускники Гидрографического факультета, в большинстве случаев – с хорошими выпускными аттестатами. В результате такого совместного недолета офицерский состав в силу общей судьбы сплотился и стал единой семьей.

Когда 3 августа мы увидели грозную комендантшу, то она мне сразу напомнила атаманшу из мультфильма «Бременские музыканты». Под стать ей оказалась и ее заместительница. Мне тогда, в свои 22 года, показалось, что это пожилые крепкие женщины, которым на самом деле, наверное, было под сорок лет или чуть больше. Нам выдали ключи от комнаты №12 на 2 этаже, на котором жили только «весельчаки». Неженатые Шуры (с учетом их «временного» стажа проживания в общежитии в течение 4 лет) жили на первом этаже в специальном, как бы сейчас сказали, VIP-номере с кроватями, отделанными древесиной, а не как у нас – металлическими решетками.

Шуры нам рассказали о распорядке службы в экспедиции, от которого я просто обомлел. Оказывается, что у нас будет «пятидневка» с периодическими выходами на службу в субботы. Если бы не периодическая служба сутками на дежурстве по экспедиции или в патрулях по Архангельску, то изложенный нам распорядок работы больше всего походил на распорядок какого-то научно-исследовательского института. Зная порядки в 402 ГМЦ по проведенной там стажировке, особенно в отношении лейтенантов, я трижды про себя, так как был коммунистом, перекрестился, что попал в эту благословенную Экспедицию.

Для примера могу привести следующее. По установившейся интеллигентной традиции в Экспедиции лейтенантов первого года службы не ставили на дежурство на Новый год! Это было разительным отличием от порядков того времени на действующем советском ВМФ, когда ходил то ли анекдот, то ли это было правдой о том, что на боевых кораблях периодически звучали по трансляции команды: «Офицерам и лейтенантам собраться в кают-компании на совещание!»

Более подробно о быте офицеров Северного флота можно прочитать в легендарной книге «Расстрелять» бывшего офицера, химика-подводника А. М. Покровского. Когда я читал эту книгу в трамвае в Ленинграде в 1988 году, направляясь в один из дней на службу в ВВМУ им. М. Ф. Фрунзе, то меня просто разрывал хохот. А так как я был в форме, то, чтобы не пугать публику, приходилось несколько раз выходить из трамвая, в результате чего опоздал на службу. Вся книга на примере реальных фактов службы подводников, подтвержденных моими друзьями-подводниками, пропитана примерами скотского отношения командования к подчиненным им офицерам. Это было для меня крайне удивительно, так как это же командование до получения своих должностей само испытывало такое к себе отношение. Таким образом, они мстили за себя своим же подчиненным, вместо того чтобы исправить эту порочную практику, что не делает им чести.

4-е августа нам выделили для налаживания быта в общежитии. Володя принялся рьяно обустраивать и чистить комнату. Пришлось также включиться в этом процесс, хотя я сказал Володе, что не факт, что мы останемся в этой комнате после окончания полевых работ в Белом море. Мне не особо хотелось так же рьяно драить комнату, т. к. Н. Н. Дятел на встрече сказал, что если я выпишу жену из Ленинграда, то мне предоставят комнату или квартиру в «деревяшке» – жилом доме в историческом центре Архангельске – Соломбале. Данная весть меня сильно обрадовала, тем не менее драили комнату до позднего вечера, т. к. наутро надо было прибыть в экспедицию для начала службы.

И мы «отличились» – банально проспали начало данного знаменательного дня. Пришлось звонить в экспедицию Н. Н. Дятлу и придумать-соврать, что нам необходимо еще полдня для завершения обустройства. На другом конце провода мне послышался смешок, видимо, Николай Николаевич вспомнил свое начало службы, после чего последовало: «Добро!»

В 13:30 мы прибыли в экспедицию, предварительно пообедав в ресторане «Полярный», взяв комплексный обед за 1 рубль 51 копейку, что было дорого (зарплата лейтенанта без надбавок составляла 220 рублей), т. к. у меня оставалось до начала экспедиции в Белое море около 10 рублей (впоследствии мы нашли кафе-столовую, где обеды стоили 94 копейки).

Бывшее здание жандармерии представляло собой вытянутое полукругом двухэтажное кирпичное здание, покрашенное когда-то в белый цвет. Стены здания больше походили на стены бункера, так как толщина их составляла около одного метра. Для прохода в мой Гидрологический отряд, расположенный на втором этаже, надо было пройти через большие комнаты Гидрографического отряда, а далее Геофизического. При этом комнату Гидрографического отряда, видимо, из-за размеров прозвали «Греческий зал», в котором проводились все собрания экспедиции, включая строевые смотры.

В Гидрологическом отряде меня определили в подчинение капитану 3 ранга Олегу Ивановичу Дмитренко, пониженному в должности до командира партии из-за извечной русской болезни, вследствие чего его за глаза звали Олегом Агдамовичем («Агдам» – название вина). Начальником отряда был еще один Олег – Олег Ахтамович Гулов, как потом выяснилось, незаурядный офицер-ученый.

О. А. Гулов

Выпускник Гидрологического факультета по специализации «Океанология» Ленинградского гидрометеорологического университета 1967 года. В 1968 году был призван в Военно-морской флот и направлен по собственному желанию для службы в Северную гидрографическую экспедицию в Архангельск. В экспедиции последовательно прошел путь от помощника командира гидрологической партии до командира одноименного отряда в 1979 году. Ежегодно руководил и участвовал в экспедициях в Северную Атлантику на океанографических исследовательских судах Гидрографической службы Северного флота. Участвовал в 5 дрейфующих экспедициях ВВШЭ «Север» в Северном Ледовитом океане в период 1969—1986 годов. В отличие от большинства окружающих его офицеров, с самого начала активно начал заниматься научной деятельностью. Показателем данной научной активности явилось упоминание трудов Олега Ахтамовича в общегосударственном учебнике «Морские прогнозы» еще в период его службы в экспедиции. В области океанографии послевоенного советского периода для действующих офицеров-гидрографов это является единственным и уникальным фактом. В 1992 году О. А. Гулов ушел в отставку и уехал в Крым, где возглавил Гидрогеологическую службу всех курортов полуострова, с штаб-квартирой в городе Саки. Задачей службы было обеспечение курортов целебными грязями и рапой – водой из Сакского озера, соленость которой составляет около 200 промилле (200 грамм соли на 1 литр воды). Для примера: средняя соленость вод в Мировом океане 35 промилле, а в Черном море 16—18 промилле. В 2004 г. О. А. Гулову было присвоено почетное звание «Заслуженный работник курортов Крыма». В 2014 году Олег Ахтамович, являясь председателем Союза ветеранов города Саки, активно поддерживал возвращение Крыма в состав России.

Олег «Агдамович» (не путать с Олегом Ахтамовичем) через пару дней моей службы под его началом попросил дать ему взаймы 3 рубля, и я не смог ему отказать, хотя у меня оставалось уже всего 5 рублей. Как только я ему одолжил эти 3 рубля, то встретился с офицерами-старожилами, которые предупредили меня, чтобы я ему не одалживал, но было поздно. Тем не менее к чести Олега Ивановича необходимо сказать, что уже после моего возвращения из экспедиции в Белом море, уже перед самым его увольнением с флота из-за «болезни», он нашел меня и вручил эти 3 рубля. Было приятно и в то же время очень жаль этого хорошего человека и классного специалиста, потерянного для флота.

До убытия в командировку нам с Володей по совету старших товарищей пришлось организовать «прописку» в общежитии, т. е. накрыть стол для комендантши и ее заместителя. При этом в качестве спиртного было рекомендовано купить водки. Задача с продуктами оказалась сложной, т. к. мы прошлись по магазинам и увидели пустые прилавки со множеством рыбных консервов и тушенкой с рисом или гречкой. Также увидели в витринах много плавленых сырков, что меня обрадовало, т. к. решало проблему завтраков.

Стол с закуской кое-как накрыли в соседнем от нашей комнаты помещении, использовавшемся для служебных нужд. Так как я в училище активно занимался спортом и был членом сборной команды по морскому многоборью (бег 1 500 метров, плавание 800 метров, стрельба из мелкокалиберной винтовки, гребная гонка на ялах с распашными веслами 2 километра и парусная гонка), то вообще не употреблял спиртного, даже на днях рождениях родственников. В результате отсутствия спиртового опыта я через час «прописки» отвалил спать в нашу комнату, а Володя мужественно продолжил «прописываться», т. к. бодрые женщины только еще входили во вкус праздника. Утром Володя рассказал мне, что одна из дам в 2 ночи требовала пустить ее ко мне в комнату, чтобы продолжить беседу со мной, поэтому ему пришлось опять же мужественно заслонить нашу дверь в комнату своей грудью и как-то утихомирить дам.

На следующий день мы с Володей пошли на склад, расположенный в Соломбале рядом с кладбищем, получать полевую амуницию, где нам выдали куртки-альпаки с черным капроновым верхом, коричневые свитера из верблюжьей шерсти и почему-то не резиновые, а кирзовые сапоги с портянками, а также номерную финку (большой штык с номером).

Перед самым выходом в море я успел постоять помощником дежурного по экспедиции, при этом моим дежурным оказался опять Андрей Петрухов. Вечером он предложил мне сходить в кинотеатр «Север», стоящий на противоположной от экспедиции стороне улицы Павлина Виноградова. Там посмотрел интересный фильм «Ларец Марии Медичи», в котором увидел красивый деревянный ларец со сложной системой открывания, и загорелся сделать что-то подобное.

Таким образом, «прописавшись» в общежитии, мы через 7 дней сдали только что полученные ключи от надраенной нами зачем-то комнаты и убыли в Белое море.

Гидрографические работы в районе острова Кий в Белом море

Добираться до района работ нам было приказано на Большом гидрографическом катере (БГК) водоизмещением 100 тонн, который должен был 12 августа отвезти на остров очередную группу сезонных рабочих из Архангельска. Экипаж на БГК был гражданский, которым командовал капитан, выполнявший параллельно функции и штурмана, и вахтенного помощника. Так как переход должен был занять около суток, то капитан попросил нас с Володей постоять в качестве вахтенных помощников в ночное время, чтобы он мог немного отдохнуть. Мне по жребию выпала вахта с «нулей» (00—00 часов) до 4-х часов. Управлял направлением движения судна рулевой, а нашей задачей было периодически сверять местоположение катера по радионавигационной системе и выдавать поправки в направлении движения. Где-то около 2-х часов ночи рулевой спросил меня: «Не хотите ли выпить чаю?» Я ответил согласием. Рулевой, передав мне штурвал, убыл на камбуз и через несколько минут принес жестяную большую кружку. Когда я взял ее в руки, то заметил, что чая в ней чуть меньше трети, поэтому спросил: «А чего так мало?» На это рулевой как-то странно улыбнулся и сказал: «А вы попробуйте, товарищ лейтенант, и если понравится, то я еще принесу». Я отпил глоток, и у меня сразу «замкнуло» челюсти от крепости заварки, т. е. это был чифирь. Представляете себе, если бы меня не было на вахте, то ночью наш рулевой пил бы чифирь и один руководил движением нашего катера по морю. Кое-как проглотив первый хлебок напитка, я сказал рулевому спасибо, но кружку ему не отдал, сказав, что на вахте чифирь употреблять нельзя. Рулевой обиделся до глубины души и далее рулил, уже не общаясь со мной. В 4 утра я сдал вахту Володе, рассказав о напитке, и убыл спать.

Днем катером уже управлял сам капитан, который обращался к нам на «вы», что было очень приятно, и мы чувствовали, что мы уже офицеры. В середине дня проходили архипелаг Соловецкие острова и видели верхушки собора на главном острове с названием Соловецкий. Погода несколько испортилась: задул сильный ветер, и катер стало также сильно качать. К 17 часам подошли к острову Кий, но, как назло, в это время был отлив, и мы не могли подойти для высадки к острову, поэтому 3 часа до прилива продолжали болтаться, как консервная банка в луже. Болтаясь перед островом, начали разглядывать его. Он выглядел как небольшой скалистый остров с пологими берегами, густо заросшими невысокими соснами. Над соснами виднелась громадина собора без креста. В процессе ожидания выяснилось, что палаточный лагерь экспедиции оборудован не на острове Кий, а на расположенном в непосредственной близости от него Фаресовом острове, который в период наблюдающегося отлива был соединен с островом Кий каменистым перешейком, поэтому мы и приняли их за единый остров.

Остров Кий и Фаресов остров

Фаресов остров располагается всего в 8 километрах от устья реки Онеги и в 15 километрах от города Онега. Рядом с нашим островом располагался остров Кий, отделяемый сухопутной перемычкой, оголяемой от воды во время отлива. На острове Кий возвышается несоразмерно с размерами самого острова здоровенный собор с остатками строений мужского монастыря. Мы, естественно, заинтересовались и названием острова, и монастырем.

В феврале 2018 года, заглянув в Интернет, я прочитал в Википедии, что название Кий происходит от слова северных народов, которое означает «камень». Однако в августе 1981 года, пообщавшись с работниками расположенного в зданиях монастыря Дома отдыха, мы услышали другую легенду о названии острова.

В 1639 году иеромонах Никон бежал с острова Анзер из группы Соловецких островов. Причиной побега была ссора с настоятелем скита Елеазаром. Никон намеревался добраться по морю до Кожеозерского монастыря, но так как отправился на обычной рыбацкой лодке, то потерпел крушение во время сильного шторма. Однако иеромонаху удалось спастись в бухте какого-то острова. Как нам рассказали работники Дома отдыха, выйдя на остров, он воскликнул: «Кий остров?» Что означало – чей или какой остров. В честь своего спасения Никон установил знаменитый Кийский поклонный крест. В 1652 году Никон уже в сане митрополита Новгородского отправился в Соловецкий монастырь для перенесения мощей Святого Филиппа в Москву. На обратном пути он посетил остров Кий и поставил здесь часовню. В 1656 году, когда Никон уже стал патриархом, он попросил у царя Алексея Михайловича разрешения на строительство монастыря на острове Кий. Царь поддержал эту идею, и на острове началось строительство монастыря под покровительством патриарха. В 1660 году Никон освящает собор, получивший название Ставрос, что в переводе с греческого означает «крест». В 1854 году, во время Крымской войны, неприятельские войска высадились на остров Кий. Монастырь был разграблен и разорен, вследствие чего обезлюдел. Еще больший ущерб принес пожар, который произошел следующим летом. В 1870 году монахи запросили средства в Синоде для восстановления монастыря, и им было выделено 9 тысяч рублей. В монастыре в то время проживало всего 10—15 человек. Когда установилась советская власть, монастырь в 1922 году упразднили, церкви разграбили и порушили, а в 1924 году (в год образования нашей экспедиции) на острове Кий в зданиях монастыря был организован Дом отдыха, функционирующий и поныне.

В 20 часов уровень моря повысился на 2,5 метра, и мы смогли подойти поближе к Фаресову острову, и к нашему катеру подошла небольшая шлюпка, управляемая одним бородатым человеком в потрепанной спецовке (рабочей одежде) с использованием весел. Мы с Володей пересели на шлюпку, и нас доставили непосредственно к острову, около берега которого расположился палаточный лагерь экспедиции.

Палаточный лагерь представлял собой 8 достаточно высоких шатровых палаток (фото на вклейке 5), расположенных вразброс среди сосен. Каждая палатка имела отдельный отсек-предбанник, где снимали обувь и верхнюю одежду. В основной части шатра размером 3 на 3 метра стояли кровати, а в центре большой стол и сбоку от него – печка-буржуйка, от которой через верх палатки выходила труба. В центре лагеря располагался шатер-столовая, которую прозвали «Бистро». Нас с Володей определили в одну из начальственных палаток, где жила часть прорабов (руководители гидрографических работ на катерах) и начпрод (начальник продовольственной службы) Николай. По тем временам двое из наших соседей-прорабов показались мне уже глубокими ветеранами. Сейчас, в феврале 2018 года, я все еще их прекрасно помню: Николая Сергеевича Налетова и Леонида Захаровича Кичаева, и думаю, что им было под пятьдесят лет. Сейчас, когда мне 59, я понимаю, что они были еще в самом расцвете сил. Третьим соседом-прорабом был их молодой коллега Володя Маслов. Начальником полевого лагеря был крепкого телосложения командир Высокоширотного отряда экспедиции, капитан 2 ранга Борис Васильевич Буланов, оказавшийся тираспольчанином, как и моя супруга Света, и просто хорошим человеком, с которым у меня установились хорошие и теплые отношения. Борис Васильевич жил один в отдельно стоящей палатке, где стояло два стола для проведения совещаний.

В нашей начальственной палатке оказалась только одна незанятая кровать, которая по жребию досталась Володе. Мне было предложено самому соорудить себе полати, т. е. на четыре чурбака (обрезки бревен) положить сначала две длинные доски, а затем поперек них уложить уже короткие доски, что мы с Володей и сделали. После этого нам выдали меховые (овчина) спальные мешки, одеяла под них для мягкости, подушки и простыни-вкладыши для мешков.

Под вечер нас пригласили в баню, которую срубили здесь же, на острове, сезонные рабочие. Баня представляла собой невысокую, чуть выше человеческого роста, хижину без окон, в которой была установлена буржуйка, сверху заваленная булыжниками. Стали париться березовыми вениками, хорошо пахло ими и сосновой смолой. Если бы не темнота в бане, то было бы все прекрасно. После этого пришли в свою палатку и сразу заснули, хотя мне было достаточно жестко лежать на своих полатях (потом привык и уже дискомфорта не испытывал).

В других палатках жила остальная часть прорабов и сезонные рабочие (сезонники), которых набирали, как и в царское время, по питейным заведениям Архангельска перед выездом в поле. Процедура была следующая. Офицер на командирском «козелке» (советский джип с брезентовым верхом) объезжал вышеупомянутые заведения и производил опрос желающих, не имеющих более двух судимостей, поехать в поле. Заманивали тем, что их будут бесплатно кормить, а зарплату выдадут после окончания работ и возвращения в Архангельск. Желающие должны были представить паспорт, из которого выписывались данные и прописка. В назначенный день все на том же «козелке» совершался объезд квартир «желающих», и их в любом виде последовательно грузили в машину и отвозили на причал, где было ошвартовано судно для доставки «собранных» к месту проведения полевых работ.

В «Бистро» командовала кухарка – крепкая поморка с нетипичным для Архангельска именем Ева, которая готовила только обеды и ужины. Завтраки проходили в каждой палатке отдельно, для чего выдавались заварка, сахар, соль, белый хлеб («кирпичик» на палатку), сливочное масло и рыбные консервы. С учетом того, что в Белом море вода соленая (26 промилле или 26 граммов соли на 1 литр воды), то в Онежском заливе, где соленость хоть и уменьшалась из стока вод реки Онега, существовала проблема с пресной водой. Поэтому еще на этапе организации полевого лагеря на Фаресовом острове наши топогеодезисты нашли родничок, из которого каждый день дежурные по камбузу таскали в больших алюминиевых бидонах воду. В палатку для умывания и чая воду носили сами обитатели. В лагере не было электричества, поэтому для хранения масла и других скоропортящихся продуктов была выкопана глубокая яма под продовольственной палаткой, но все равно периодически на поверхности кубов масла оно портилось. Начпрод Николай регулярно счищал его большим ножом и пытался сбагрить на уровенные посты, что ему также регулярно не удавалось в результате устраиваемых женщинами-гидрологами скандалов.