Полная версия
Апостолы Революции. Книга первая. Лицедеи
Перед Сен-Жюстом распахнулась деревянная дверь, перехваченная в нескольких местах железными скобами. Из темноты комнаты дунуло холодом. Сен-Жюст замешкался на пороге.
– Пусть принесут свечи и растопят камин, – приказал он.
Пока тюремщик отдавал соответствующие распоряжения, он ждал в коридоре.
Когда, наконец, канделябры, расставленные на столе и камине, осветили комнату неровным светом, Сен-Жюст прошел к столу и достал из портфеля несколько чистых листов бумаги. Перо и чернильница на столе уже были. Разведя огонь в камине, тюремщик в нерешительности остановился у дверей, ожидая дальнейших распоряжений.
– Приведите гражданку Плесси, – приказал Сен-Жюст, стягивая перчатки и подставляя руки к огню.
Там же, у камина, Элеонора его и застала. Она вошла, кутаясь в выцветшую шерстяную шаль, проеденную молью.
Услышав ее шаги, Сен-Жюст обернулся и сделал тюремщику знак удалиться.
– Ну, вот и вы, – проговорила Элеонора, лишь только они остались одни. – Я уже отчаялась увидеть вас сегодня.
– Садитесь, – проговорил он вместо приветствия.
Она осталась стоять.
– Здесь так холодно, – снова заговорила она плаксивым голосом. – А у меня совсем нет теплых вещей, да и попросить их не у кого. Ко мне никого не пускают, я даже не могу вызвать свою камеристку, чтобы она принесла одежду.
– Откуда у вас это? – поморщившись, спросил Сен-Жюст и взглядом указал на тряпку сомнительной свежести, укрывавшую ее плечи.
– Жена тюремщика дала мне свою шаль, – ответила Элеонора. – Вернее, обменяла на пряжки моих туфель. У меня ведь больше ничего нет. Обмен, конечно, неравен, но от холода в камере пряжки защитить не могут, – горько усмехнулась она.
Сен-Жюст промолчал, поглощенный изучением женщины, стоявшей перед ним. Сутки, проведенные в тюрьме, изменили ее. Светло-каштановые волосы хаотично разметались по плечам; самоуверенная улыбка уступила место усталой грусти. Ее глаза больше не горели вызовом, а взгляд был, скорее, настороженным, чем дерзким. Правда, пропали темные круги под глазами.
– Вы неплохо спали, как я погляжу, – эти слова вырвались у него сами собой.
Глаза Элеоноры расширились от удивления.
– Ну надо же, – она рассмеялась неестественным, натужным смехом. – Сен-Жюст интересуется моим сном! Чего доброго он и в тюрьме меня оставит под предлогом заботы о моем здоровье!
Он не счел нужным ответить.
– Садитесь, гражданка, – повторил он. – У меня мало времени.
– Зато у меня его предостаточно, – вздохнула Элеонора и послушно опустилась на стул. – Не могли бы мы сегодня покончить со всеми вопросами? Вы, помнится, обещали меня отпустить…
– Ваше освобождение целиком зависит от вас, гражданка Плесси, – напомнил Сен-Жюст.
– Что еще вы хотите знать? – устало проговорила она, сложив руки на коленях и приготовившись слушать.
Положительно, перед ним сидела совершенно другая женщина, нежели та, которую он встретил каких-то тридцать часов назад. Ее веселость, живость, остроумие уступили место печальной меланхолии. Она словно померкла, но от этого ее спокойно-высокомерная красота только выиграла. Сен-Жюст отметил в ней трогательную беззащитность, обладавшую невероятной притягательностью, которой не было при их первой встрече.
– Я вас слушаю, – повторила Элеонора, чуть повысив голос, выведший Сен-Жюста из задумчивого наблюдения. – У вас ведь мало времени, – язвительно напомнила она.
– Именно, – холодно ответил он. – Возьмите перо и напишите ваше имя и адрес.
Она вскинула на него удивленный взгляд.
– Вам известно и то и другое.
– Пишите! – резко скомандовал он и пододвинул к ней чернильницу.
Она покачала головой и исполнила приказание. Сен-Жюст быстро взглянул на ее автограф, достал из папки сложенный вдвое листок и положил рядом. Довольная улыбка скривила его губы: письмо, найденное у убитого, вне всякого сомнения, было написано тем же самым почерком.
– Прекрасно, – он заметно повеселел. – А теперь напишите имя вашего любовника.
– О! – она вымученно улыбнулась. – Не искушайте судьбу, гражданин Сен-Жюст. Этот список будет очень длинным, и я даже не уверена, что полным.
– Меня не интересуют все, кто перебывал в вашем будуаре, гражданка, – сухо проговорил он. – Меня интересует только одно имя. Имя того, к кому обращено это письмо.
Он небрежно подтолкнул к ней листок, извлеченный из портфеля несколько минут назад. Она взяла его, отошла к камину и, отвернувшись, погрузилась в чтение. Сен-Жюст внимательно следил за каждым ее движением. Он заметил, как она слегка передернула плечами, читая строки, не предназначавшиеся для чужих глаз, после чего обернулась к тому, кто посмел оскорбить их своим бесстыдным любопытством.
– Откуда оно у вас? – спросила Элеонора охрипшим то ли от волнения, то ли от гнева голосом.
– А вы как думаете? – молодой человек сидел вполоборота, опираясь локтем на спинку стула, и явно наслаждался ее стыдливым замешательством.
– Не знаю… – она выглядела растерянной. – Я только надеюсь, что с ним ничего не случилось… Почему это письмо оказалось у вас? – она перешла на истерический крик. – Ответьте же мне! Вам известно, что с ним?
Она метнулась к нему и, опустившись на колени, схватила за руку. Он вздрогнул, обоженный прикосновением холодных дрожащих пальцев, и встал, заставив Элеонору подняться вместе с ним.
– Прошу вас, успокойтесь, – попросил он, обезоруженный ее отчаянием. – Клянусь, ему уже ничего не угрожает. Как его имя?
– Зачем оно вам? – Элеонора начала обретать самообладание.
– Имя! – с нажимом повторил Сен-Жюст.
Обхватив лицо руками, она порывисто расхаживала по небольшой и совершенно пустой, если не считать стола и двух стульев, комнате. Грязная шаль соскользнула с ее плеч и лежала у ног Сен-Жюста.
– Так вот почему я здесь! – Элеонора остановилась, осененная догадкой, и смерила Сен-Жюста колючим взглядом. – А я-то думала, что дело в… – она запнулась. – К чему же тогда было разыгрывать комедию вчера, выпытывая у меня имена моих влиятельных любовников, если вас интересует тот, кто, единственный из всех, не обладает никаким влиянием?
– Имя, – холодно проговорил Сен-Жюст.
– И вы отпустите меня?
Похоже, она решила, что с ним можно торговаться. Глубокое заблуждение!
– Мои вопросы еще не закончились, – отрезал он. – И я советую вам отвечать на них. Мое терпение на исходе.
Элеонора помедлила, затем подошла к столу, опустилсь на самый краешек деревянного стула, взяла перо, написала два слова на чистом листе бумаги и протянула его Сен-Жюсту.
Шарль де Лузиньяк. Дворянин на службе Барера. Невероятно! Впрочем, учитывая неустойчивые взгляды последнего, чему тут удивляться? Теперь Сен-Жюст знал подлинное имя убитого шпиона. Дело было за малым: расспросить его любовницу об услугах, которые он оказывал Бареру.
– Могу я узнать, что с ним? – Элеонова встала. Настороженные зеленые глаза в упор посмотрели в холодные серые глаза Сен-Жюста.
– Это письмо было найдено в кармане убитого агента роялистов, – сказал он и отвернулся, не желая становиться свидетелем ее отчаяния.
Он услышал, как она тяжело опустилась на стул, – и больше ничего. Прошло не меньше минуты, прежде чем Сен-Жюст снова взглянул на Элеонору. Она сидела, положив локти на стол и скрыв лицо в ладонях. Поколебавшись, Сен-Жюст приблизился к молодой женщине и тронул ее за плечо. Она вздрогнула и посмотрела на него сухими и как будто потерявшими цвет глазами. Он ожидал, что она заплачет, и с удовольствием поздравил себя, что избежал женской истерики.
– Шарль никогда не служил роялистам, – сказала она охрипшим голосом и, откашлявшись, добавила: – Убитый мог быть не Лузиньяком, верно ведь? – в ее взгляде Сен-Жюст увидел надежду.
– Мне жаль разочаровывать вас, гражданка, но ошибка исключена, – Сен-Жюст сам удивился сочувствию, которое невольно проскользнуло в его тоне.
– Он не служил роялистам, – тихо повторила Элеонора.
– Вот как? Кому же он служил?
– Думаю, никому… Разве обязательно служить кому-то? – она прикоснулась к губам, стараясь унять их дрожь. В горле встал неприятный комок.
– Вы предлагаете мне поверить вам или, может быть, стоит подождать еще пару дней, чтобы вы, наконец, поняли, что отказом отвечать на мои вопросы лишь оттягиваете время вашего освобождения?
– Я начинаю думать, что никогда отсюда не выйду. Если вы убеждены, что Шарль служил роялистам, то я в ваших глазах являюсь его сообщницей.
– А это не так?
– Говорю же вам, он не был связан с роялистами! Политика не интересовала его.
– Чем же он тогда занимался?
– Ничем особенным. У него было состояние, какие-то акции… – предательский комок мешал ей говорить. Она сжала горло, пытаясь помешать рыданиям, готовым вырваться наружу.
– Он спекулировал? Играл на бирже? – быстрые, короткие, как удары топора, вопросы не давали ей времени собраться с мыслями.
– Возможно… точно не знаю… мы никогда не говорили о делах. В деньгах он не нуждался, это все, что я могу сказать. Откуда вы знаете, что это он? Еще пару минут назад вам даже имя его не было известно! – она цеплялась за малейшую надежду, еще теплившуюся в ней.
– Вы знаете его адрес?
– Боже мой! – прошептала она в отчаянии. – Да ответьте же мне!
– Его адрес!
– Я никогда не была у него, – сдалась Элеонора.
– Но письма вы куда-то отправляли?
– Я писала ему лишь дважды. Оба письма были отправлены с его же собственным посыльным, приносившим мне цветы. Он говорил, что чем меньше я буду знать о нем, тем лучше для меня. Да мне ничего и не хотелось знать, кроме того, что… – она замолчала, чувствуя, что на этот раз уже не сможет сдержать рыдания.
– Кроме того, что?.. – переспросил Сен-Жюст.
– … кроме того, что он любит меня, – прошептала Элеонора. – Господи, это просто не укладывается у меня в голове! Кто мог его убить? Как? За что?
Она умоляюще посмотрела на Сен-Жюста, надеясь получить ответы на мучившие ее вопросы, но натолкнулась на безмолвное равнодушие и, наконец, заплакала.
– Ради всего святого, прекратите истерику! – раздраженно вскричал он. – Ваш любовник – не невинная жертва! Он воевал против республики, он проиграл и заплатил за это жизнью. Мы на войне, гражданка, на непрерывной и жестокой войне! И не моя вина, что он играл на стороне врагов французского народа!
Этот крик, в котором, наконец-то, прозвучали человеческие эмоции, сменившие бездушное спокойствие, подействовал на молодую женщину, как ушат холодной воды. Она встрепенулась, отерла слезы дрожащими пальцами и со злостью посмотрела на сидевшего напротив нее человека.
– С чего вы взяли, что он действовал против народа? Кто дал вам право судить? Кто сделал вас защитником народа? Кто наделил вас властью решать, кому жить, а кому умирать? – Элеонора сама не заметила, как перешла на крик.
– Цель любого правительства – забота о гражданах, – высокомерно произнес Сен-Жюст, как будто выступал с трибуны Конвента. Его голос снова потерял всякое выражение, зазвучав равнодушным спокойствием. – Право решать судьбу республики народные представители получили в тот момент, когда были избраны нацией для выполнения этой священной миссии.
– Оставьте ваши напыщенные речи для послушных идиотов, которые еще верят в то, что говорят депутаты! – она все больше распалялась, движимая гневом и ненавистью. – Я знаю достаточно этих самых представителей народа, чтобы понять, насколько они ничтожны и мелочны, насколько увлечены собственной наживой и до какой степени им наплевать и на ваш народ, и на вашу республику.
– Меня нисколько не удивляет ваше представление о депутатах Конвента, учитывая, кто именно из них посещает ваш дом. К несчастью для республики, среди тех, кто обязан ее защищать, немало таких, кто пытается извлечь максимальную выгоду из своего положения. Они порочат славное звание народного представителя и провоцируют ненависть к верховным слугам народа. Подождите еще немного, и вы увидите, как республика покарает своих недостойных служителей.
– Республика? – насмешливо спросила Элеонора. – Или горстка ее правителей? Уж не себя ли вы олицетворяете с республикой, гражданин Сен-Жюст? Уж не от вашей ли руки падут те, кого вы так безапелляционно отнесли к недостойным слугам народа? Не много ли вы на себя берете, гражданин член Комитета общественного спасения? Помнится, даже покойный король Франции не мог позволить себе подобной самонадеянности.
– Король Франции не имел никакого права решать судьбу французов, поскольку был узурпатором власти, а не законным ее представителем. Только народ может выбирать, кому он делегирует свою власть и свой суверенитет.
– И эти делегаты затем получают полное право расправиться с народом, так послушно доверившимся им?! – вскричала Элеонора. – Ваши слова тем более чудовищны, что исходят от того, кто наделен властью воплотить их в жизнь!
– Не путайте народ с его врагами, – возразил Сен-Жюст.
– Кто же проводит эту границу? Кто решает, что этот человек – друг, а этот – враг народа? Каким образом вы отделяете зерна от плевел? И как узнаете, что не ошиблись в своем отборе?
– Действия людей говорят сами за себя. Их слова и поступки выдают суть их натуры.
– Слова? – Элеонора покачала головой. – Как можно наказывать за слова? Поступки? Разве существует хоть один человек, ни разу не совершивший ошибки?
– Ошибки? – усмехнулся Сен-Жюст. – Или преступления? Я с трудом назвал бы ошибкой попытку разрушить счастье народа, стремление вернуть Франции короля и утопить ее в крови невинных людей, желавших лишь одного – свободы. А ведь именно в этом был повинен ваш любовник, гражданка. Он был солдатом узурпатора, он пал на поле боя.
– Вы заблуждаетесь! Уверяю вас, он никогда не служил монархии. Ему было вполне комфортно при республике. Шарль не интересовался политикой.
– Или вам известно куда меньше, чем я думал, – разочарованно проговорил Сен-Жюст, – или вы искусно лицедействуете.
– К чему мне обманывать вас? – пожала плечами молодая женщина. – Шарль мертв. Помнится, вы поклялись, что ему уже ничто не угрожает. Неплохая шутка! – она горько усмехнулась. – Боюсь, что не смогу сообщить вам ничего интересного. Чего еще вы ждете от меня? Признания в участии в роялистском заговоре? Вы его не получите.
– Сожалею, что приходится разочаровывать вас, гражданка, но ваша особа мне не интересна. Мне нужны только ваши друзья и друзья вашего любовника.
– А-а… – протянула Элеонора. – Мои друзья… Ну конечно! Ведь именно с них мы начали наше знакомство, с моих друзей. Я назвала вам всех, заслуживающих внимания.
– Ваших – возможно, но не друзей Лузиньяка.
– У него не было друзей. Во всяком случае, я их не знала. Он приходил ко мне, когда хотел, уходил, когда ему вздумается. Ни о чем не рассказывал, да я ни о чем и не спрашивала.
Она говорила, растягивая слова, с какой-то грустной ностальгией в голосе, не смотря на сидевшего напротив человека.
– Неужели он никогда не упоминал имени Барера? – спросил Сен-Жюст.
Элеонора встрепенулась и подняла на него вопросительный взгляд.
– Барера? – повторила она, проверяя, правильно ли расслышала имя. – При чем здесь Барер?
– При том, что Шарль де Лузиньяк был агентом Бертрана Барера. И что-то мне подсказывает, что вы прекрасно знали об этом.
– Нет, клянусь вам! – Сен-Жюсту пришлось признать, что этот возглас был совершенно искренним. – Я ничего не знала… Как странно. Очень странно… – она встала и нервно прошлась по комнате, сжав пальцами виски, будто пытась собраться с мыслями. – Вы уверены? – она обернулась к нему и, поймав его взгляд, кивнула: – Да, вы уверены. Впрочем… Вы правы: я бы знала, не могла бы не знать… И тем не менее… – она глубоко вздохнула и добавила: – С ними никогда ни в чем нельзя быть уверенной…
– С ними? С кем – с ними? – резкий вопрос Сен-Жюста заставил ее вздрогнуть.
Элеонора облокотилась о стену и растерянно покачала головой.
– Я совершенно запуталась. Только что вы назвали Лузиньяка агентом роялистов, а сейчас говорите, что он служил Бареру, но ведь Барер… – она запнулась, встретив его напряженный взгляд, словно буравивший ее насквозь, и закончила, опустив глаза: – … ведь Барер – депутат Национального конвента, член Комитета общественного спасения. При чем тут роялисты?
– Вот и мне бы хотелось это знать, – пробормотал Сен-Жюст. – Какая связь может быть между агентом Барера и драгоценностями казненной королевы, найденными в его кармане? В этом мне и нужна ваша помощь. И если я ее получу, даю слово, что вы выйдете отсюда немедленно!
Элеонора провела ладонями по лицу, медленно подошла к Сен-Жюсту и села на стул.
– Послушайте, гражданин Сен-Жюст, – проговорила она, положив локти на стол и опустив подбородок на скрещенные пальцы. – Не знаю, поверите вы мне или нет, но я действительно готова рассказать вам все, что мне известно. Признаться, я перестала что-либо понимать в связях Шарля. Мне трудно поверить тому, что вы говорите, хотя я понимаю, что вам нет нужды обманывать меня. Боюсь, я знаю еще меньше, чем вы. Роялисты, Барер, королевские драгоценности – все это с трудом укладывается у меня в голове. Я только сейчас начинаю осознавать, что совершенно не знала этого человека. Похоже, он скрывал от меня страшные тайны, стараясь, по-видимому, уберечь от обвинений в причастности к его делам…
– Старался уберечь вас или себя? – саркастически уточнил Сен-Жюст и, заметив ее удивление, добавил: – При первом же допросе вы выдали бы его Комитету общей безопасности. К чему рисковать, доверясь слабой женщине?
Она лишь молча опустила голову.
– Почему вас удивила его работа на Барера? – спросил Сен-Жюст, выдержав короткую паузу.
– А вас она не удивила? – Элеонора вскинула голову и с вызовом взглянула на депутата. – Ваш коллега связан с агентом роялистов, и вы спрашиваете, почему это удивляет меня?! Выходит, вас это не удивляет?
– Я давно уже перестал чему-либо удивляться, – признался он. – В наше-то время!..
Она пожала плечами и ничего не ответила. Сен-Жюст не торопил ее. Он быстро взглянул на карманные часы: почти половина девятого. Пора в Комитет. Убитый агент Барера подождет, а члены правительственных Комитетов ждать не будут. К тому же, ему необходимо было переговорить с Робеспьером до начала заседания.
– Что ж, – он встал и убрал бумаги в кожаный портфель, на котором было вытеснено его имя. – Продолжим через пару дней.
Элеонора подняла на него умоляющий взгляд.
– О нет, я не могу и дальше оставаться здесь! – в ее глазах заблестели слезы. – Вы же обещали…
– Я сказал, что мне нужна ваша помощь. Я ее пока не получил, – проговорил он, направляясь к выходу. – Надеюсь, через пару дней вы вспомните что-нибудь, что могло бы помочь нам обоим. Я отправлю посыльного к вашей горничной за теплыми вещами.
И он вышел, оставив дверь открытой. Элеонора увидела, как, отдав тихий короткий приказ тюремщику, он быстро зашагал по слабо освещенному узкому коридору.
4 вантоза II года республики (22 февраля 1794 г.)
Заседание 22 февраля 1794 года (или 4 вантоза Второго года, по новому революционному календарю), на которое торопился Сен-Жюст, обещало стать историческим. В этот вечер к Комитету общественного спасения должен был присоединиться Комитет общей безопасности, ведь на повестке дня стоял вопрос государственной важности: выработка общей стратегии правительства в борьбе против фракций, раздиравших Французскую республику. Речь шла, ни много ни мало, о спасении республики и сохранении неделимости ее территории.
За полчаса до заседания Зеленая комната начала заполняться членами правительственных Комитетов и секретарями. Последние молча рассаживались по местам, раскладывая перед собой бумаги, в которых могла возникнуть необходимость. Первые же, разбившись на небольшие группы, вполголоса обменивались последними новостями и обсуждали дневное заседание Национального конвента, депутатами которого они все являлись.
Барер появился под руку с Вадье. Несколько членов Комитета общей безопасности шумно приветствовали своего председателя, а один из них, высокий и статный Андре Амар, приблизившись, шепнул ему на ухо несколько слов.
Вадье слегка кивнул и обратился к Бареру:
– Прости, друг мой, здесь наши пути расходятся.
Барер понимающе улыбнулся:
– К счастью, ненадолго.
Вадье с Амаром вышли из зала. Барер же, заметив Жака Николя Бийо-Варенна, перебиравшего бумаги, хаотично раскиданные на столе, направился к нему.
Прямо с порога Сен-Жюст окинул комнату быстрым взглядом и сразу же отметил отсутствие двух коллег – Робеспьера и Давида.
Живописец Давид не любил ночных заседаний и появлялся на них только в исключительных случаях (впрочем, сегодня был именно один из них), да и то всегда с опозданием. Отсутствие же Робеспьера заставило Сен-Жюста нахмуриться: неужели тот, кого прозвали Неподкупным и кто пользовался колоссальным авторитетом как у парижской бедноты – санкюлотов, так и у депутатов Конвента, не примет участия в дискуссии?! Выходит, Барер с его хваленым дипломатическим даром не смог заставить Робеспьера явиться на заседание?
Словно догадавшись, что Сен-Жюст подумал именно о нем, Барер махнул рукой коллеге, приглашая его присоединиться к нему и Бийо. Протиснувшись между столами, вокруг которых члены Комитетов – кто громко, кто напряженным шепотом – обсуждали положение дел, пытаясь проникнуть в намерения друг друга, Сен-Жюст оказался рядом с Барером и Бийо.
– Робеспьер знает, о чем пойдет речь сегодня? – спросил он у Барера, и тот услышал осуждающие нотки в его голосе. – Насколько я понимаю, ты последним видел его.
– Я говорил ему о заседании… – начал Барер почему-то извиняющимся тоном.
– И?
– Он обещал быть.
– Он придет, – заверил Бийо, высокий и худощавый человек тридцати восьми лет с острым носом и хитрым взглядом лисицы. – Вот увидишь. В его же интересах присутствовать при обсуждении нашей политики по отношению к его друзьям-дантонистам.
Сен-Жюст посмотрел на каминные часы, показывавшие без десяти минут девять, и с сомнением покачал головой.
– Как продвигается твоя речь? – сменил тему Бийо. – Колло с таким восторгом расхваливал идею с имуществом подозрительных. Я поддержу ее, если потребуется. Это ровно то, что нам сейчас нужно!
– Именно, – согласно кивнул Сен-Жюст. – Если мы станем в глазах санкюлотов большими радикалами, чем Эбер и его клика, они потеряют свою популярность, – он помолчал немного и добавил, не спуская с Бийо цепкого взгляда: – Мы должны также убедить Робеспьера пожертвовать Демуленом. В этом я тоже могу на тебя рассчитывать?
– Бийо придерживается того же мнения, что и мы с тобой, – ответил за коллегу Барер. – Ударить по обеим фракциям, иначе… – он осекся и уставился на дверь.
– А вот и Робеспьер! – воскликнул Бийо, оборачиваясь в том же направлении. – Я же говорил!
Максимилиан Робеспьер с портфелем подмышкой, в старомодном накрахмаленном парике, щегольском темно-синем сюртуке, бежевых, чуть ниже колен панталонах, белоснежных шелковых чулках и туфлях с начищенными до блеска пряжками, возник на пороге Зеленой комнаты, встреченный шумными приветствиями. Скромный и даже как будто застенчивый тридцатишестилетний адвокат из Арраса с тихим голосом, бесцветными глазами и землистым цветом лица был кумиром парижан и одним из лидеров Якобинского клуба, самого посещаемого из всех клубов республики.
– Прекрасно, – довольно пробормотал Сен-Жюст. – Теперь все в сборе. Я оставлю вас, – обратился он к собеседникам. – Рад, что мы поняли друг друга.
Подойдя к окруженному коллегами Робеспьеру, принимавшему поздравления с выздоровлением, Сен-Жюст приветливо кивнул ему.
– Рад тебя видеть, – только и сказал он.
– Слышал о твоем избрании председателем Конвента, – ответил Робеспьер, слегка улыбнувшись. – Мои поздравления.
Больше ни слова при посторонних. Сен-Жюст, помедлив, едва заметно мотнул головой в сторону, приглашая Робеспьера присоединиться к нему, и направился к самому дальнему окну, возле которого за столом расположились три секретаря Комитета общей безопасности.
Робеспьер поблагодарил коллег за радушный прием и последовал за ним.
– Граждане, – обратился Сен-Жюст к секретарям, – оставьте нас на пару минут.
Те послушно встали и отошли к соседнему столу.
– Я уже думал, что ты не придешь, – заговорил Сен-Жюст, понизив голос.
– Я встретил Вадье и Амара на лестнице. О чем это они там шепчутся? – Робеспьер сделал вид, что не расслышал замечания собеседника.
– Понятия не имею, – небрежно бросил Сен-Жюст. – Их секреты меня не интересуют. Куда больше меня заботит, чью сторону ты намерен принять сегодня.
– Опасаешься, что мы окажемся по разные стороны барьера, Антуан? – прищурившись, спросил Робеспьер.