Любовь к литературе. Художественная проза о поэзии

Боевая ничья – это итог самоидентификации Ербола Жумагулова в нетекстовом, вещественном пространстве жизни, в человечьем теле.

Напоследок мне остается еще тьма вопросов, но они, в основном – о внешнем мире, а не о внутреннем строении автора. Чем все-таки обусловлено это словотворчество, достаточно ли самобытно, насколько жизнеспособно? Последний вопрос – самый интимный. Надолго ли? Или, как бы цинично это ни звучало – до тех пор, пока не устроится личная жизнь? Выдержит ли поэзия Ербола Жумагулова испытание счастьем в первую очередь, а уж потом – огнем, водой, медью звенящей? А сама жизнь и покажет впоследствии. Хочется верить, что – да, выдержит. Впрочем, поэзия – это, по сути, некий трагический надлом мироощущения, кривизна зрения, препятствующая смотреть на солнце прямо и с тем ослепнуть в счастье. Трагическое в поэте находит себе пищу без его ведома и позволения.

Путь поэта – путь самурая, только цели Хозяина весьма туманны, и еще туманней порой сам Хозяин. Но разве это кого-нибудь когда-нибудь останавливало? И, пытаясь определить исток этой поэзии, необходимо вернуться к началу разговора. Ситуация безжалостна и проста. Полагаю, однажды утром Ербол Жумагулов проснулся в шестом часу от жажды, ощутив себя чужим в чужом доме, в чужом теле, в громадной чужой Вселенной. Неизлечимо чужим.

Поэзия – плевое дело.

Главное – вовремя проснуться.

Бледный мастер подобий,я, испробовав яд«филий», «тропий» и «фобий»,тишиною объят……лишь пустые ладонидвух подсвечников вомраке ночи, и крометемноты – ничего.Мы случились внезапно, и также уходим слепо…Я – в тисках и уколах,не дающих дышать —недостаточно молод…я не знаю кому и за что я сюда ниспослан…Опять один. Я думаю, что мы,нет, я уверен, завтра невозможны…ты привык уже, друг… ты из тех, чьи немые душислишком рано лишились оторванных пуговиц и заклепок…мотылек с невредимыми крыльями, но опаленным мозгом…Мутной морфиновой горечью – шлангами голубыхвздутых вен – циркулирует выцветшая тоска…И тоскою невнятной,за минуту до сна…се – симптом упадка сил:это, в принципе, не грехибо Бог меня родил,чтоб отмаялся за всех…В свои серые двадцать ты грустен за всех живущих…*****Я простыл. Ты – в Германии. Снова не до письма:стыдно ровно настолько, насколько неровен снег.Эпидемия гриппа. Безденежье. И зима,подмененная тем, чем за дверью продолжен век.Ощущение сырости: в горле, в носу, в себе,исключает улыбку, беззубость сопливых кровельнамекает на март, и сорвись я на Кок-тюбе,наблюдал бы за городом, стоя с домами вровень.Отдаление не убивает в деталях ценность,потому, как, само по себе, отдаление суть детальсумасшедшего утра, привычно густая таль —отдаление от зимы. Помни, несовершенностьнаших дней не в отсутствии перемен,а в неясности их. Пустота по – поверь – большомусчету – излишество: воздуха, эха, стен,жестов, слов, и т. п. Редко, когда такомучеловеку, как я, удается поймать удачу,стать счастливцем, согреться ладонью Ники,впрочем, важно ли это – езжай я вчера на дачу,то сморкаться бы мне с веранды на куст клубники,но до дачи – полдня. Пью шестую бутылку пива,ем, не морщась, лимон, измеряю температурубатареи, стекла, подоконника, рамы, стула,пары кресел, дивана, и фото, где ты красива.Скоро лето. Я болен. Я жду тебя этим летом —в одаренности всем без разбору дарить теплопроку нет – и со взглядом анахоретаникого не тревожу. Язык, нисскользящий повертикали любимой, уверен, что лишь дыраобладает взаимностью, той, что порой без словобъясняется стоном. Простынь я позавчера,то сегодня, пожалуй, лежал бы почти здоров.Не вини за спокойствие, лежа в сухой постели…Равнодушие – тоже чувство, и вряд ли кто застрахованот не-нежности и не-любви. Нынче под полночь сновая признаюсь тебе в любви в душном плену борделя,мысленно представляя, что август уже возник,ты приехала, и, до корней перекрасив волос,что-то шепчешь с немецким акцентом, ликтвой немного бледен, немного печален голос…Но оранжевый свет даст мне знать, что на самом делеэто март, а не август. Шалава, одевшись живо,хрипло скажет «до встречи», умри я на той неделепод вечерним трамваем – нос бы не заложило…… умри я на той неделепод вечерним трамваем…– нос бы не заложило……стыдно ровно настолько, насколько неровен снег.…беззубость сопливых кровельнамекает на март……но до дачи – полдня. Пью шестую бутылку пива,ем, не морщась, лимон, измеряю температурубатареи, стекла, подоконника, рамы, стула,пары кресел, дивана, и фото, где ты красива.Скоро лето. Я болен. Я жду тебя этим летом……уверен, что лишь дыраобладает взаимностью…Равнодушие – тоже чувство, и вряд ли кто застрахованот не-нежности и не-любви……Нынче под полночь сновая признаюсь тебе в любви в душном плену борделя,мысленно представляя, что август уже возник,ты приехала…Но оранжевый свет даст мне знать, что на самом делеэто март, а не август……умри я на той неделе