Солнечная сторона

– Конечно.

Соболь-младший пожал плечами:

– Тогда это ответ ясен: если я по-прежнему хочу быть одним из тех, кто может выбирать лучшее, у меня есть только один ход. Даже если в нем содержится труднооцениваемый риск.

И было у Соболя-младшего еще одно совещание на эту же тему – с самим собой. На котором стоял только один вопрос: чего я хочу? Не выйдет ли так, что приняв рациональное решение, я много лет буду работать над тем, что мне на самом деле не нужно? А возможность получить то, что мне нужно, тем временем уйдет – ведь только первые выбирают изо всего.

Впрочем, одного человека на это совещание он пригласил – Леди с «Феррари». Потому что она – напомним еще раз – говорила ему, что является для него знаком. Знаком того, что в мире существует нечто важное и настоящее, чего у него нет, но что ему очень нужно. Он не слишком определенно представлял себе, что это за важное и настоящее. Но был уверен, что оно существует.

И чувствовал, что очень хочет его получить.

Но пока он получил другое – свой «красный» диплом. Который занял почетное место среди бумаг в его столе для того, чтобы – хотя это и не было тогда очевидно – остаться там навсегда.

Потом Соболь поехал на дачу – до сентября.

С одной стороны, он хотел поскорее взяться за новое дело, потому что сама его новизна и неизвестность воспринимались и как сюрприз, и как вызов. С другой – он чувствовал, что возможность провести месяц на даче представится ему не скоро.

А может, и никогда – все зависит от того, что он сумеет получить, и на что захочется тратить время тогда.

Но что бы он ни ждал впереди, месяц на даче казался ему возможностью, которую нельзя упускать.

Соболь никогда не считал чем-то достойным внимания заурядный спальный район, в котором находилась квартира его родителей. Его малой родиной, местом, что вспоминаешь всю жизнь, если случится уехать навсегда, была дача.

Дачу построил дед. Землю под дачный поселок выделили в середине пятидесятых, и примерно в это же время были построены тамошние дома. За тридцать лет поселок успел зарасти деревьями, а дома – приобрести оттенок основательной старины.

Соболевская дача не слишком выделялась среди остальных. Типичный для Подмосковья дом, рубленый, но обшитый доской, с высокой двускатной крышей и парой комнат под ней, да с просторной застекленной террасой – местом семейных обеденных посиделок в летнюю жару. В середине дома, между комнатами, помещалась высокая узкая печь, покрытая изразцовой плиткой. А в самой большой комнате, служившей при необходимости гостиной, со временем сделали камин.

Соболь обожал дачу с самого раннего детства. До школы он проводил на ней все время от первого тепла до первых заморозков. В школе и в институте – приезжал каждые теплые выходные.

На даче, разумеется, была компания детишек, подходящих по возрасту Соболю. Так как дачи давали сотрудникам института, где работал дед, и ряда других тому подобных учреждений, детишки эти происходили из похожих семей. Развлекались в целом пристойно. И хотя ближе к окончанию школы появились спиртные напитки, и стали случаться по пьяни всякие истории, которые долго вспоминали потом меж собой, алкашом никто из дачных сверстников Соболя не стал.

Был и фирменный дачный коктейль – горячая водка с клубничным вареньем; варенья этого на дачах было всегда до фига. Пили эту смесь исключительно зажавши нос, ибо испаряющийся спирт производил весьма отталкивающее впечатление. Зато она действовала быстрее водки, а девушки не находили ее противной на вкус.

К тому моменту, когда Соболь окончил институт, от дачной компании мало что оставалось. То один, то другой ее участник начинал приезжать все реже, а потом пропадал. Посиделки у костра становились все тише и малолюдней.

Один из таких исчезнувших успел сообщить Соболю информацию, оказавшую на будущее Соболя поистине судьбоносное влияние.

Изучение программирования в институте повлияло на этого соболевского дачного земляка так, что ни о чем другом он не мог говорить. Соболь, любопытный до всего нового и перспективного, однажды проговорил с ним об этом большую часть ночи. Многое было тогда совсем не так, как стало уже через несколько лет. Но уже существовал «Микрософт», и «Оракл», и ряд других не менее успешных компаний и Соболь уловил во всей довольно хаотической информации, полученной им в эту ночь, гигантский призрак гигантского рынка, поднимающийся, подобно широко раскручивающейся спирали, из местечка под несколько неожиданным названием «Силикатная долина».

Это было знамение, и Соболь запомнил его.

Ближайшим другом Соболя на даче был чувак по фамилии Фомин; кличка его, разумеется, была «Фома». Фома выделялся из прочих неслабой эрудицией – поговорить с ним можно было решительно обо всем; Соболь даже присвоил ему дополнительную кличку «Аквинский». Этому человеку суждено было сопровождать Соболя во всяких делах еще не один год. Как и Соболь, он оставался одним из последних посетителей субботних тусовок.

Наконец, в последипломном августе настал момент, когда Соболь с Фомой остались бы у костра вдвоем, если бы не неожиданное появление нового посетителя.

Бывает в компаниях так, что вы знаете кого-то, кто моложе вас, с раннего детства, и привыкли воспринимать, как ребенка. Эта привычка отвлекает от осознания того, что дети растут, и в какой-то момент, обычно после долгого перерыва, вы обнаруживаете, что ребенок стал взрослым.

Ну, или почти взрослым.

Соседка по имени Настенька была таким ребенком все то время, что Соболь помнил себя. Когда Соболь пошел в первый класс, она ездила по дачам в коляске. Когда он заканчивал школу, она была девочкой-подростком, иногда встречавшейся ему на улице среди других таких же подростков; в его компанию они никогда не входили. Когда Соболь заканчивал институт, она как-то не попадалась ему на глаза, может – раз или два. Кто-то из ее компании иногда приходил вечерами к костру, может, и она была среди них – но он не обратил на нее никакого внимания.

В тот год она вдруг объявилась.

Причина ее появления оказалась проста: финансовые сложности у родителей помешали поездке на юг. За неимением лучшего Настенька приехала на дачу. В этом году она окончила школу; недавно ей исполнилось семнадцать лет.

Он столкнулся с ней на улице, утром. Фома еще спал после вчерашних посиделок. Они уже не бухали, но засиживались допоздна за разговорами, которые казались теперь куда интереснее водки с вареньем. Но Соболь не мог долго спать в солнечные летние дни, когда бы ни лег. Он просыпался рано и ощущение, что он может пропустить что-то важное, тотчас появлялось у него.

Он съедал бутерброд и шел бродить по окрестностям – по лесным просекам и луговым дорогам, по краю карьеров, к тамошнему озеру… Стареющая луна стояла над верхушками деревьев, сопровождая его в этих утренних прогулках год за годом. На траве выпадало много крупной росы, и идти следовало в резиновых сапогах. В тени стояла почти ночная прохлада, посреди открытых пространств – почти дневная жара. Желтые листья то и дело мелькали в березовой зелени и иногда, в полной тишине и безветрии, отрывались по одному, не спеша летели и исчезали в траве. И какие-то огромные, во всю вселенную размером часы показывали, что лето скоро станет меняться, и настанет что-то еще.

– Привет, – сказала ему несколько неожиданно появившаяся за забором одной из дач леди.

Он остановился. Редкий штакетник забора символически обозначал границу участка, но ничего не мог спрятать. Несколько секунд он смотрел на нее, соображая, кто это. Потом понял.

Она очень изменилась. Не чертами, которые он едва помнил, а ощущением, вызываемым ею. Он знал, что лет ей немного и все же – вполне взрослая женщина смотрела на него с вполне взрослым выраженьем лица.

Сложно сказать, что именно производило такое впечатление. На самом деле, она не казалась старше своих лет, как кажутся иногда старше дамы с утрированно взрослыми фигурами. Настенька всегда была невысока и худощава, и таковой и осталась. Может, просто работал контраст с недавней девочкой-подростком? Или интонация голоса и взгляд, которые так различаются у взрослых и подростков при встрече с существом другого пола указали ему на то, что время подростка прошло? Так или иначе, от прежней Настеньки осталось только имя – в такой отчего-то иронически-детской форме. Может потому, что во взрослой компании была своя Настя?.. Все это показалось ему совершенно неважным. Важно было ощущение внезапного открытия – и очень приятного, надо сказать.

– О, привет, Настенька! – он широко заулыбался, и это была совершенно непроизвольная, действительно довольная улыбка.

И даже это не вполне типичное «О!» подчеркивало его радостное оживление. Ничего такого особенного не было в ней – почти правильное лицо, почти правильная фигурка – но было что-то очень притягательное, близкое и располагающее, мимо чего не пройти. Он потом так и сказал себе, объясняя свои ощущения – близкое и располагающее.

И в ответ на это радостное оживление она тоже улыбнулась – также широко и непосредственно, и он сказал:

– Слушай, я тебя очень давно не видел… – как будто они были в чем-то близкими людьми и у них что-то было когда-то.

– Я тебя, кстати, тоже, – сказала она.

Они стояли у ее калитки и разговаривали, и вскоре он знал о ней так много, словно и впрямь было у них что-то когда-то, и были они близкими в чем-то людьми.

Когда он пошел дальше, то посмотрел на часы; на разговор ушел почти час.

В начале сентября Соболь вернулся в Москву, и принялся за работу.

Буэнос-Айрес, август 2005: мелонга «Cobalt mood»

– Здравствуйте… Это Хельга…

Прошло почти две недели с их первой встречи, и он начал уже беспокоиться – куда она, собственно, подевалась?

Он вспоминал ее постоянно. Ему казалось, что что-то очень близкое то и дело мелькало между ними во время беседы в кафе. Такие разговоры мало с кем можно вести; ему их вести не с кем, и ей, наверное, тоже. В этом предположении он был почти уверен.

Ему показалось, что она растерялась от произошедшего. Похоже, она ожидала другого. И поначалу не вполне представляла, как вести себя с ним. А потом оказалось, что с ним можно вести себя так, как хочется – ни малейшего оттенка игры, привычных приемов, отработанной схемы не заметил и не почувствовал он в ее поведении. Оказалось, что ничего не нужно придумывать, потому что они похожи друг на друга, и можно быть просто собой.

А вот что он знает точно: он давно не думал вместе с собеседницей на одну и ту же тему во время разговора. Обычно он думал о том, что скажет, а не что на самом деле хочет сказать; как-то не надеялся, что его мнение будет понятно и близко.

И конечно, он ждал ее звонка с нетерпением, все более переходящим в беспокойство.

– О, здравствуйте! – он широко заулыбался; Хельга не могла не понять этого.

И кажется, эта его реакция немного смутила ее, потому что пауза перед ее репликой была явно затянутой.

– Я ни от чего вас не отвлекаю?

На самом деле она его отвлекала. Он ехал домой из офиса – шел девятый час. Но вокруг были уже холмы Саратоги, на дороге никого не было, а ехал он медленно.

Он поспешно свернул на обочину и включил «аварийку».

– Сейчас нет. Я ехал домой, сейчас стою на обочине, и едва ли кому помешаю – тут нет никого.

– Почему никого нет? Вы живете так далеко от… я даже не знаю, от чего…

Он снова заулыбался, широко и довольно. Она говорила так, как мог бы сказать ребенок: ничего не пыталась изобразить, просто говорила, что думала. И не стеснялась того, что может растеряться, чего-то не знать… Еще ему было приятно рассказать о месте, где он живет.

– Я живу в пригороде Сан-Хосе. Это совсем рядом с Сан-Франциско. Рядом, но все же довольно безлюдно. Мало домов, большие участки. Холмы. Очень хороший район. Мне очень тут нравится… Вы были в Сан-Франциско?

– Нет. Я вообще в Калифорнии не была.

– Неоднозначное место. Но мне оно с самого начала показалось своим. И где еще так бывает, что на берегу океана пальмы и круглый год лето, а за час можно добраться на самолете до гор со снегом?

– В Чили. В Сантьяго… Но там нет аэродромов в горах. И еще я видала что-то похожее… вспомню – скажу. Кстати… – ее голос стал немного другим, – я не просто так позвонила. Вы сказали, что можете приехать куда угодно…

Она сделала вопросительную паузу.

– Могу.

– Вы ни собирались в ближайшее время в Южную Америку?

«Южная Америка» после «Чили» сразу обратила на себя его внимание. То есть – что-то другое?

– Я смогу приехать начиная с послезавтрашнего дня, если речь идет о Чили или Аргентине. В другие места у меня нет визы, и я не знаю, как долго ее получать.

– В Буэнос-Айрес.

– В Буэнос-Айрес?

В его голосе невозможно было не заметить искреннего удивления – ее звонок обострил и его восприятие, и все его реакции – все казалось необычным, веселым.

– Это слишком неожиданное предложение? – кажется, она подумала, что это ему не очень подходит.

– Неожиданное, и это отлично! Я никогда не бывал там – аргентинские лыжные районы доступней из Чили. Но смотрел фотографии. И мне показалось, что там интересно.

– Я буду в Айресе один вечер. Я хочу показать вам место, которое мне нравится.

– Какое?

Она секунду помедлила:

– Можно не говорить?

Он засмеялся:

– Конечно… От меня что-нибудь требуется?

– Брюки и пиджак. Темные. Галстук не обязательно.

– То есть, не костюм.

– Можно не костюм. Наверное, даже лучше не костюм. Не забудьте куртку – там будет нежарко. И… вы действительно говорите по-испански?

– Говорю. Но так, что в Аргентине меня считают чилийцем, – он усмехнулся, – и не самым образованным, полагаю.

– Это не важно, я думаю. Просто в этом месте не говорят на английском. Оно совершенно не туристическое… Я была там с человеком, который тоже знает испанский. Два года назад. Но думаю, там за это время ничего не изменилось. Это такое место, где ничего не должно меняться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.