Лемурия

Эмигранты среднего достатка (к которым относил себя и Михаил, справедливо признавая пр и том, что изрядно потощавший его кошелёк служит пропуском разве что в самый начальный подкласс самых скромных середнячков) бродяг замечали, но сторонились, не смотря на все попытки последних наладить неформальный контакт.

«Эй, брат! Френд! Амиго! Трава нужна? Я такое место знаю! А кран нужно починить? Тут сантехника плохая… Да я в России инженером был, а не сантехником! Эй, мистер! Френд! Русская народная песня – на заказ! Без музыкального сопровождения!»

«No, thanks…»

«Павиан тебе брат!»

«Отвали! В Нахабино на таких собак спускают!»

«Коля, не подходи к нему! И не торгуйся… Что значит – дёшево? Да посмотри на него, он же грязный как дворняга!»

«Get lost!»

«Сам ты бастард! Гражданы и джентельмены, кому помочь с разгрузкой мебели?»

Живучее, неистребимое племя российских бродяг, осевших в Нараке, увеличивалось с каждым днём.

Наслушавшись рассказов о прелестях южного края, где круглый год лето (какое это чудо! как изнуряет голодного и несчастного человека суровая и затяжная российская зима!), где не надо платить за жильё («да хоть под пальмой спи – никто мешать не будет!»), где продукты дёшевы, а кокосы с ананасами – так и вовсе бесплатны, где километры бесплатных пляжей и целый океан, и тоже совершенно бесплатный – многие, многие искатели лёгкой доли, собрав на отнюдь недешёвый билет последние деньги (а не набравшие и такой суммы – на перекладных с божьей помощью), добрались до райских мест.

Вот только…

Кто-то из них, быть может, и стал счастлив. Или просто успокоился, добежав до желанного берега.

Но – не все. Не все.

«Из этих вот…» понял Михаил.

– Да нет, похоже, не фея ты, – хриплым спросонья голосом произнёс Михаил и покачал головой. – Скорее, демон утреннего бодуна. Как в нумер забрался?

И покосился на окно, едва просвечивающее белым прямоугольником сквозь плотно задёрнутые красные шторы.

– Да не! – успокоил его мужик. – Я как порядочные люди, через дверь… Ты там… на пляже, в баре… перебрал вчера.

Мужик усмехнулся и потёр ладонью сизую от щетины щёку.

– Я вот так и подумал, что потеряешь сумку. У тебя сумка была. Синяя такая, джинсовая ткань. Тут многие такие носят… Иды вот рано утром по улице, возле вот этого дома, в кустах – синеет что-то. Присмотрелся – она, сумка. Поднял, потряс – ключи в кармашке звякают. От номера, от комнаты этой. Я так и понял, что это твоя. Я же знаю, кто где живёт, кто какую комнату снимает. Я же местный!

Последнюю фразу он произнёс с явной гордостью и даже некоторым самодовольством.

– Вот и принёс. Ты, конечно, дверь не закрыл… Ну, я и подумал: дождусь, дескать, как человек проснётся…

– Понятно, – перебил его Искандеров. – Благодарствую, таинственный незнакомец. И как тебя зовут, любезный?

– Бурцин Мирон Савельевич, – тотчас представился гость и склонил голову в церемонном поклоне.

Добавил важно и с чувством собственного достоинства, но не поднимая при этом головы:

– Свободный предприниматель!

Выждав секунд пять, посмотрел испытующе исподлобья на хозяина, будто оценивая его реакцию на представление.

Реакции не было никакой.

В эти пять секунд Искандеров просто встал с кровати и набросил халат. Называть своё имя гостю и вообще как-то реагировать на его слова он явно не хотел.

– А ещё я в аэропорту местном подрабатываю, багаж подношу, – утеряв враз всякую важность, затароторил гость. – Наберут сумок и чемоданов, а до регистрации донести – никак. Так я и…

Он поспешно вскочил с кресла (можно даже сказать, что не просто вскочил, а выскочил, или вернее – вылетел из него, что для мужчины таких необъятных габаритов и рыхлого сложения было весьма непросто, а для кресла – весьма непросто было лишь протяжно заскрипеть, но всё же не развалиться от неожиданного и весьма чувствительного толчка). Схватил лежавшую на полу сумку и на вытянутых руках поднёс хозяину.

– Я ведь специально решил дождаться, пока проснётесь. А то думаю: проснётся человек, а сумки нет. И огорчиться ведь! А как же можно – человека огорчать. А под дверью оставить – так ведь ненадёжно. Украдут ведь! Здесь народишко местный…

– Нормальный здесь народ, – прервал Бурцева нахмурившийся хозяин.

Проснувшийся мочевой пузырь напомнил о наполненности своей зудом и тянущей болью в паху, потому затягивать беседу с непрошенным гостем Михаил явно не собирался.

– Сколько? – напрямую спросил он.

– Всё в сохранности,.. – забормотал Бурцин. – Всё как оно и…

Поморщившись страдальчески, выдохнул:

– Двести рупий. Только из уважения!..

Михаил выхватил из рук гостя сумку и бросил её на стол.

Потом поднял упавшие с вешалки брюки, встряхнул их, покопался в карманах. И вынув пару бумажек, протянул благодетелю

– Сто. И не торгуйся, Мирон, всё равно больше не дам. В иные времена я бы и больше дал, да времена те давно прошли. Так что прими, не обессудь и проваливай!

Мирон торговаться не стал. Просто взял бумажки и засунул их в карман, что на лимонных шортах его пришит был почему-то где-то уровне, что примерно соответствовал середине бедра, да при том ещё и наискосок, под углом примерно в шестьдесят градусов к поверхности земли.

Мирон погладил ласково застёжку кармана и посмотрел искоса куда-то в глубину комнаты.

«Что он там высматривает?» обеспокоенно подумал Михаил.

И увидел…

Чёрт возьми! Как же это?..

На подоконнике, рядом с креслом, свесившись наполовину, лежал кружевной, ажурный бюстгалтер. Белые кружева с едва заметной шёлковой синей ниточкой…

«Вот незадача! И этот жулик видел…»

Мирон ухмылнулся и понимающе подмигнул.

– Я сам, знаете, жизнелюб и могу понять…

– Уходи, – отрезал Михаил.

И, набросив брюки на вешалку, зашёл в ванную комнату.

«Он ещё здесь… Что, слушать будет?»

Открыл краны на полный напор и встал к унитазу.

И сквозь шум воды услышал:

– …вас, господин Искандеров, хорошо знаю. Вы же местная достопримечательность. Я ещё в России, в Рязани родной пребывая, книжки ваши в будке у станции железнодорожной покупал. Всю детективную серию прочитал. А вот любовные романы не осилил. Чувств много, действий мало – не по мне это всё.

– Да уйди же, Мирон! – крикнул Искандеров и нажал на смыв.

«А что же это я с ним на ты?» по вечной, рефлексивной интеллигентской привычке начал отчитывать себя Искандеров. «Только потому с ним на ты, что он беднее меня? Или потому, что он непрошенным явился? Или я опрощаться начал… А, может, того хуже – упрощаться? Ни к чему простота такая, ни к чему. Она и впрямь хуже воровства».

– Пойду, пойду, – согласился Мирон. – Понимаю! Большого человека, мыслителя, так сказать, ерундой беспокоить нельзя. Одно только, напоследок, сказать хочу. Я тут в сумке… случайно, конечно, совершенно случайно… В общем, фотографию увидел. Женщина на этой фотографии… Сначала подумал было, что незнакомая. А потом показалось, что очень даже знакомая. Присмотрелся – и точно! Знакомая женщина. Важная дама, можно сказать, бомонд местный. Только странная она у вас какая-то там, на снимке. Волосы будто выбелены… и вообще, лучше снимок-то этот спрятать от греха подальше. И не терять его. Не все таки благородные как я… Разные люди тут встречаются, а дама эта замужняя, как я точно знаю.

Михаил замер.

– Что? Что ты…

Закрыл воду и выбежал из ванной комнаты.

– Какая фотография?!

– Там, в сумке, – спокойно пояснил Мирон. – Уголок из кармашка торчал, я и…

– Там нет никакой фотографии! – срывающимся голосом крикнул Искандеров. – И быть не может!

Он подбежал к столу, в воздух подбросил синий джинсовый комок – собержимое посыпалось на пол.

Опустился на корточки. Вздохнудл тяжело и потёр лоб.

Фотография лежала на полу, прямо у его ног.

«Откуда она взялась? Откуда она вообще появилась? Я же снимал её…»

Она. Но такая странная, странная… Усталый вид, потухшие глаза. И волосы…

«Она же такая цветущая… Что это?»

– Это не моё, – прошептал Михаил.

Бурцин сдержанно покашлял в кулак.

– Я в таких делах, господин Искандеров, не силён… Хотя кое-что в жизни смыслю. Опыт всё-таки… Может, её фотографию вам специально подкинули? Намёк, так сказать…

Михаил пробомотал в ответ что-то невнятное.

– Пошёл я, – тихо произнёс догадливый Мирон и сделал шаг к двери.

У самого выхода, не оборачиваясь, с интонацией профессионального зазывалы, он выпалил:

– Если-надо-что-помочь-поднести-починить-у-входа-слева-лавка-Джамиля-он-знает-где-найти!

И добавил:

– Пока!

Она не хотела присутствовать при этом разговоре.

Мужские разговоры в последнее время стали особенно нервными и напряжёнными. Присутствовать, да ещё и быть вовлечёнными в них ей не хотелось.

Тяжёлые, резкие, режущие слух слова.

Она продрогла, стоя на улице, у входа в офис, и без всякого толку дожидаясь мужа.

Она простояла почти полчаса – Алексей не выходил.

Падавший с неба снег мягко ложился на белый песцовый мех, шуба тяжелела и мёрзли ноги в не по сезону лёгких туфлях.

Рассчитывала сразу в машину – да где там!

«Чёртов муж! Объелся груш! Начальника из себя строит! Подчинённые его ждут, водитель его вечно ждёт! Теперь и жена ждать должна? Нет уж!»

Она решительным шагов вошла в здание и офиса и посмотрела грозно на охранника.

– У себя, – прошептал тот.

И добавил чуть громче:

– Совещание. Продолжается. Машину не велел отпускать.

– Я к нему! – заявила Ирина и решительно направилась в кабинет генерального.

«И пускать никого не велел» мысленно произнёс ей вслед охранник.

Семь шагов по коридору. Дверь направо. Мимо секретаря…

– Там совеща,.. – успела произнести Катя.

– Да знаю я! – с заметным уже раздражением ответила Ирина.

«Надоел он со своими совещаниями! На концерт опаздываем…»

Она посмотрела на часы.

«Опоздали».

Толкнула дверь кабинета.

Прокуренный, синий воздух. Табак и кофе.

«Сложный у них разговор…»

Она сразу поняла, что совещание это вовсе не рутинное, а, скорее, чрезвычайное. Женским ли чутьём или каким иным наитием догадалась: творится что-то очень нехорошее.

Алексей (встрёпан, будто из зашедшейся в кулачной свалке толпы вынырнул), поправив сбившийся набок галстук, кинулся к ней.

«Трое… Юрист, Пётр Илларионович. А второго не знаю. По моему, аудитор… Хотя могу и перепутать…»

– Ира, ради бога!

Алексей молитвенным жестом сложил ладони у груди.

– Извини! Прости, пожалуйста! Всё понимаю, всё… Ещё десять минут, не больше!

Ирина резко вскинула левую руку.

– Половина седьмого, Алёша. По московским пробкам на Никитскую мы точно к семи не успеем. Пропали билеты, Алёша. Так что не спеши…

Мгновенно уловив её настроение, многоопытный юрист Пётр Илларионович Корчинский, подбежал к затевающим публичную ссору супругам.

– Ирина Георгиевна, моя вина! Mea culpa, так сказать! Каюсь, грешный, я вашего мужа задержал. Но объясните…

Он скосил взгляд на третьего участника совещания (лысоватый, весьма представительного чиновного вида мужчина в светло-сером, с лёгкой электрической искрою, пиджаке с безучастным видом сидел в дальнем углу кабинета и демонстративно смотрел в потолок, а потом, минуту спустя после появления Ирины в кабинете, и вовсе с наигранно-сонным видом прикрыл глаза). Скосил – и перешёл на шёпот.

– Вы хоть ему объясните, Ирина Георгиевна, что в сложившихся обстоятельствах интересы семьи, прежде всего интересы семьи требуют немедленного и безотлагалельного отъезда…

– Перестань её впутывать! – оборвал его Алексей.

– Алексей Валерьевич, – с сипуганным видом зашептал Корчинский, – поверьте, мне и без того трудно объяснять вашим деловым партнёрам причины столь внезапной учредителей некоторый компаний (ключевых, между прочим, компаний!) вашего холдинга. Пока мне удаётся держать ситуацию под контролем, но их предположения о перераспределении собственности для оптимизации, скажем так, некоторых несогласованных с партнёрами кредитов могут…

Представительный мужчина засопел. Кончик его носа хищно, по-лисьи, задёргался.

– …привести к самым неприятным послед…

– Замолчи! – прошипел Алексей.

И, взяв Ирину за локоть…

«Грубиян! Он никогда такого раньше…»

…вывел её в коридор.

И плотно прикрыл за собой дверь.

– Зачем? – спросил Алексей.

Вопрос, состоящий из одного слова, был ей вполне понятен.

– Я замёрзла! – вызывающим и одновременно жалобным тоном произнесла Ирина.

И тут же попыталась перейти в атаку:

– Как ты мог! Я сама бронировала билеты, выбрала лучшие места. Я ждала тебя полчаса! На улице! Зимой! В мороз! Мы же три года не были!..

Алексей покачал головой.

– Всё, Ириша, всё,.. – тихо сказал он. – Совсем, совсем плохи дела стали. Корчинский приехал неожиданно, как снег на голову свалился на пару с этим вот мужичком лысым, который от партнёров за денежками присматривает.

Алексей вздохнул тяжело и посмотрел на жену по-собачьи виновато.

– Прости, все концерты отменяются. Кризис чёртов…

– Как? – удивилась Ирина. – Мы же вчера только обсуждали…

– А сегодня кое-что произошло, – пояснил Алексей. – Не хотел тебе об этом говорить… Может, и правла не стоило тебе знать. Как говорится, спокойней бы спалось. Но мне важно, чтобы ты поняла меня. Корчинский…

Алексей скривил губы.

– …просит уехать из страны. Срочно. Две недели уже просит. Я его понимаю, он тоже в истории замешан…

– Какой ещё истории?! – воскликнула Ирина и схватила мужа за рукав. – Что у тебя происходит? Куда ты семью втянул?!

Алексей погладил её побелевшие пальцы и осторожно разжал их.

– Не надо, Ириша. Ни к чему…

Гладил её ладонь, успокаивая.

– В общем, бизнес-проблема. Осенью оформили кредиты без согласования с партнёрами. Были вложения, купили офисное здание в центре. В сентябре всё казалось надёжно. Связали цепочку, посредник должен был быстро перекупить здание… Всё как обычно… К декабрю досрочно гасили кредит и закрывали историю. Партнёры и узнать бы не узнали… Ни Фёдор, ни другие… Да ты не знаешь их…

– Что случилось, Лёша? – севшим от волнения голосом спросила Ирина. – Что натворил?

– Я натворил?! – возмутился Алексей и отпустил её ладонь. – Разве я этот кризис придумал?! Разве я инвесторов распугал? О прежней цене и речи нет! Вообще не понятно, кто теперь это здание купит! Это же сколько миллионов зависло! Да разве это я!..

Он застонал и обхватил голову руками.

Минуты две они стояли молча.

Ирина не знала, что ей сказать, какие подобрать слова, чтобы утешить мужа. Прежняя злость на него сменилась жалостью. Жалостью, в которой не было страха за себя. Только – за него.

Он показался ей сейчас похожим на маленького мальчика, заигравшегося в какую-то странную и совсем ненужную ему, да ещё и очень опасную игру. Заигрался – и сам испугался последствий игры своей. И замер растеряно, не понимая, как же теперь закончить счёт, не водить и не искать, а самому куда-нибудь спрятаться.

Странно… он, такой решительный, волевой, самоуверенный, всё на свете знающий и ко всему гото…

«Нет, Алёша, не ко всему. Не готов ты быть слабым».

– Поедем, – тихо сказала она. – Алёша, послушайся Корчинского. И меня. Тебе отдохнуть нужно. Ты в таком состоянии… Хотя бы на пару недель.

Алексей опустил руки и минуту стоял, покачиваясь, обдумывая предложение.

– Только не в Лондон, – ответил он. – В Лондоне Фёдор точно найдёт…

– Да мало ли мест на Земле, – улыбнувшись, тихо произнесла Ирина. – Мало ли… Вот в Индийском океане…

– Подожди!

Лицо Алексея внезапно посветлело, озарённое счастливой догадкой.

Он хлопнул себя по лбу.

– Точно! Есть вариант!

Из нагрудного кармана он достал смартфон и быстро набрал номер.

Подмигнул Ирине.

– Место – прелесть!

Услышав в трубке ответ абонента, с ходу радостно зачастил.

– Веня? Привет, дорогой! Придётся мне тебя из Берлина выдернуть. Пусть Рома там все дела сам решает. Ты мне в другом месте нужен… Каком? Тёплом месте, Веня, тёплом. Я тебе другого и не предложу. Я добро помню, Веня, не сомневайся! Помощь нужна, Веня, и срочно! Я тебе по почте сброшу координаты одного местечка. Приморский городок. Там есть агентство по аренде недвижимости… Да, свяжись с ними. Потом объясню! Давай, дорогой, действуй!

Отключил смартфон и с победным видом засвистел, выводя неровно и фальшиво какую-то бравурную мелодию.

– Дурачок ты мой, – сказала Ирина и обняла мужа.

Щёлкнул замок. Дверь со скрипом открылась.

– Петли всё забываю смазать, – виноватым тоном, словно извиняясь перед гостем за бытовую неустроенность, произнёс Искандеров.

И гостеприимным жестом распахнул дверь.

– Заходи!

Игнат как-то очень осторожно, замедляя шаг, переступил порог и огляделся по сторонам.

– Ничего, да,.. – пробормотал он. – Ничего, хорошо, да… Уютно.

Уюта в жилище Искандерова было как раз немного. Были остатки уюта.

Обломки разбитого семейного быта перемешаны были с минуйшей же роскошью и теперешней неустроенностью.

Висевшее в прихожей большое зеркало в богато украшенной стилизованным лошадино-грифонным скифским орнаментом бронзовой раме завешано было гирляндами нанизанным на серую суровую нитку скрученных листов густо исписанной и исчёрканной бумаги.

Подобными же листами, сложенными в виде самолётиков, украшена была (или испорчена и замусорена – как решила бы любая добропорядочная домохозяйка) и висевшая посреди прихожей люстра, австрийские стразы которой жалобно позвякивали под тянущим от двери сквозняком, будто жалуясь гостю на заброшенность.

А по паркету, довершая общую картину беспорядка, разбросаны были разноцветные и разноразмерные носки.

– Наступай, не бойся, – напутствовал издателя Искандеров. – Вообще, будь как дома…

– Чего на полу-то? – спросил Игнат, осторожно переступая через непочтительно и легкомысленно брошенные под ноги предметы мужского гардероба. – О, да тут на две недели набор…

– Перед стиркой начал сортировать, да забросил, – пояснил Михаил. – Э, да ты, я смотрю, деликатность проявляешь! Спасибо, конечно, сердечное, но ведь ходить тебе неудобно будет. А потому…

Он схватил стоявшую в углу швабру и несколькими решительными движениями сгрёб предназначенное к стирке бельё в кучу, задвинув её ближе к стенному шкафу.

– Вот так мы их! Да тут и носовой платок есть! А у меня вечно с ними беда!

И швабру поставил сверху на кучу.

Настроение Искандерова явно улучшилось.

– Так-с…

Он потёр руки.

– Снимай-ка куртку да вешай… Да, вот тот угол, возле зеркала. Там чудесная вешалка. Стойка-опора из чёрного дерева, украшенная ликами языческих и, возможно, когда-то воинственных и кровожадных, но теперь таких милых и почти домашних африканских божков. С ними…

Игнат подошёл к вешалке и провёл пальцами по лакированному африканскому дереву.

Божки и впрямь были существа не страшные и даже вполне симпатичные. Вот только почему-то все как один смотрели на мир выпученными и немного испуганными глазами, и показывали при том этому миру длинные свои языки.

Повесив куртку, охлопал Игнат карманы и достал портсигар.

– А курить можно у тебя? – спросил он развившего на кухне бурную кулинарную деятельность хозяина.

– Светлана бы не разрешила, – грустным голосом ответил Искандеров. – Она и мне с сигаретой не разрешала по квартире ходить. «В кабинете», дескать, «только там!» Да, на то кабинет писателю и нужен. Чтобы травить только себя, а не окружающих…

– Так можно? – с некоторым нажимом уже повторил Игнат.

– Валяй, – равнодушно ответил Искандеров. – Светланы же нет… Сам видишь, какие в моём доме теперь вольные нравы.

Игнат закурил. Прошёлся пару раз по коридору. Из угла в угол.

Не выдержав искушения, заглянул украдкой в гостиную.

«И как у нас писатели в кризисное время живут?»

После увиденного у самого входа в квартиру, в глубине её ожидал он обнаружить следы совсем уж дикого разгрома и проявления самых невероятных и экзотических порывов творческой натуры хозяина.

И – разочаровался. Отчасти.

Нов общем – успокоился.

Интересного мало. И то хорошо.

Нет, некоторый беспорядок, конечно, присутствовал. Куда ж без него…

Но масштаб был явно не былинный и эпический.

Вот разве что… Половина книг с полок перекочевала на пол, люстру украшали знакомые уже самолётики, да ноутбук легкомысленно оставлен был на ковре прямо посреди комнаты.

Собственно… всё. В остальном всё было как в приличном обывательском доме.

«Следит пока что за бытом» успокоился Игнат. «Пожалуй, не совсем расклеился после всех ссор и семейных неурядиц. На пару романов его ещё хватит…»

Засвистел довольно и прошёл в кухню.

И тут только заметил, что пепел как-то машинально стряхнул на пол.

«Нехорошо…»

Игнат расстроился. Такой неаккуратности раньше за собой он не замечал.

«Это вот обстановка… расслабляет…»

– А пепельница есть у тебя? – спросил он готовившего угощение хозяина.

И, видя старания его, с важностью и достоинством дорого и уважаемого гостя произнёс:

– Да не старайся ты так! Обедал недавно…

– Не для тебя стараюсь, – тут же поставил его на место Михаил. – Я-то, между прочим, даже не завтракал. Так что крабы…

Он с силой воткнул в консервную банку длинный зубец открывалки.

– …в салат будут в самый раз. А пепельница… Вот сейчас крабов в тарелку переместим, где смешаем их, родимых, с рисом, яйцом и майонезом. А банку пожертвуем тебе под пепельницу.

Он набросил на банку полотенце, прижал её к столу и, покручивая, быстрыми и сильными движениями начал открывать.

– А любимая пепельница, с крышкой которая, полна окурков. Выбросить всё недосуг, и крышку открывать нет охоты – запах пойдёт.

Сбросил красноватое морское мясо в салатницу и выскреб банку ножом.

Протянул Игнату.

– На, держи! И, если помогать не собираешься, то присаживайся. Кухня большая, да метаться по ней приходится. А ты мешаешь.

«А настроение у него ничего, боевое» с удивлением отметил Игнат, присаживаясь к столу. «Я, признаться, думал совсем мужик в депрессию впал. В царство грёз ушёл… У них, писателей, это запросто. Мне ли не знать? А он, ничего… Бодрится. Или это показное? Игра для одного зрителя?»

Пару раз вдохнул дым и затушил сигарету.

«Нет, не похоже. Он не умеет притворяться, играть. Не в жизни… В книгах – может. Но не в жизни. Не дано. Потому, должно быть, и пишет… В книгах он умеет обманывать злодеев. Но, впрочем…»

Он поморщился.

«Заболтался сам с собой. Какой же я злодей? Я – благородный герой. Издатель и промоутер. Кормилец непрактичных авторов. Так что…»

Усмехнулся.

«Или всё-таки злодей?»

– Ещё будет омлет с ветчиной, – сообщил Искандеров. – Полноценный обед из…

Он загнул пальцы.

– Трёх блюд, считая коньяк.

– У тебя и коньяк есть? – удивился Игнат. – Хорошо живёшь, хорошо…

Искандеров достал из шкафа тёмную бутылочку с вишнёво-золотистой наклейкой и гордо продемонстрировал издателю.

– «Полиньяк»! Бывали напитки и покучерявей, но в суровые годы кризиса и это роскошь.

Поставил на стол две рюмки.

– Омлет подождём или?..

– Или, – решительно заявил Игнат. – Я сегодня с водителем, так что могу не сдерживать свои саморазрушительные порывы. Наливай!

Тонкий звон стекла. Горлышко бутылки касается края рюмки. Булькание. Пузыри в тёмной жидкости, запах дубовой бочки.

– Но я всё-таки поджарить его успею… Пока ты там по коридору гулял, я готовку начал. И шипит уже, и шкворчит! И едоков к себе требует!

Ноздри щекочет.

Невидимый пар спиртовой.

– Но выпить-то успеем? – спросил Игнат.

– Хороший подход, – подбодрил издателя Искандеров, протягивая ему рюмку. – Как сказал? Порывов разрушительных не сдерживать? Это хорошо, это очень хорошо.

Отчего-то рюмка показалась Игнату тёплой. Едва ли не горячей.

«Бывают тактильные галлюцинации?» подумал Игнат, втягивая втягивая подрагивающими ноздрями терпкий коньячный дух. «А обонятельные бывают? Мне вот кажется, здесь ещё и цветочный запах…»

– А вот и омлет поспел-успел! Шустрый парень этот омлет!

Искандеров, забирая сковороду с плиты, задел локтем занавеску и послышался издателю звон падающих…

– Пузырьки, флаконы, – с виноватой улыбкой сказал Михаил, раскладывая бело-жёлтые, дымящиеся куски омлета по тарелкам.

– Что? – недоумённо переспросил Игнат.

Искандеров положил сковороду в мойку и включил воду.

Наклонился и поднял с пола флакон синего стекла с золотистой декоративной каймой, пущеной по краю узкого горлышка.

– От Светы память, – прошептал Михаил, меланхолически покручивая пальцами стекляшку. – Духи… Я ей часто духи дарил. Вот, видишь, ушла. А флаконы остались. Пустые… Я не разрешал ей выбрасывать. Коллекционировал. Так вот – пригодились теперь. Дышу, вспоминаю… Будто рядом. Как собака, правда? Собака тапочек у хозяина унесёт, чтоб запах его рядом был. Будто и он рядом. Глупая собака! Я, правда, не умней её. У хозяйки запах украл. Она со мной, со мной…