Хроники странствующего кота

– Он чувствовал, когда человеку плохо. Если родители ссорились, он всегда приходил к тому, кому доставалось больше.

– Нана такой же?

– Безусловно. Он очень добрый.

Ну вот, и до меня добрались. Похвалил наконец. Хати, похоже, был хороший кот, но все эти славословия… Хати то да Хати се… Он ведь умер, верно? Может, мне тоже нужно умереть, чтобы и меня так расхваливали?

– Ты прости меня, – сказал вдруг Коскэ. – Я тогда должен был взять у тебя Хати…

– А что мы могли поделать?

По тону Сатору было понятно, что он не держит обиды, а вот Коскэ… Весь его вид говорил о том, что его обида не прошла.

* * *

Хотя Хати жил в семье Сатору, половину его воспитания Коскэ взял на себя. Всякий раз, приходя к другу, Коскэ играл с Хати. Бывало и так, что Сатору брал Хати с собой, собираясь в гости к Коскэ.

Сначала отец Коскэ был категорически против кота в доме, и они играли в гараже, но вскоре мама Коскэ стала пускать их в дом, разумеется кроме студии. Тогда и отец постепенно смягчился и даже привык. Поначалу он строго следил, чтобы кот не точил когти о стены и мебель, но потом стал проявлять к Хати некоторый интерес.

Коскэ очень жалел, что Хати не его кот, но был рад и тому, что отец стал к котенку добрее. Ему казалось, что отец хотя бы отчасти понял его и сделал шаг навстречу. И даже надеялся, что если он найдет еще одного котенка, то теперь-то уж ему разрешат принести его в дом.

Потому что, когда в доме живет твой собственный кот, это совершенно меняет дело.

Когда Коскэ оставался на ночь у Сатору, они спали в его комнате на разложенных рядышком футонах[9], и порой Коскэ будили мягкие прикосновения кошачьих лап. Это Хати перебирался через Коскэ к Сатору. Что может быть прекраснее ощущения легких кошачьих лап посреди ночи?

Коскэ приподнимал голову и смотрел, как Хати засыпает, свернувшись клубочком на груди у Сатору. Тому, видимо, становилось трудно дышать, и он, не просыпаясь, снимал Хати с груди и клал рядом с собой. Счастливчик! Если бы Хати принадлежал Коскэ, он бы каждую ночь спал вместе с ним – и пусть себе топчется по нему своими мягкими лапками сколько угодно.

– Кажется, отец полюбил Хати… и если мы найдем еще одного котенка, он, может быть, позволит мне взять его себе.

– Здорово! Тогда у Хати появится друг!

Эта идея привела Сатору в восторг, и теперь по пути из бассейна домой он внимательно осматривал окрестности в поисках еще одной коробки с котенком.

Но под столбом с картой микрорайона больше не оставляли коробок с котятами.

Это было и к лучшему, что никто не выбрасывал бедных котят. Потому что, даже если бы они и нашли еще одного котенка, отец Коскэ ни за что не позволил бы взять его в дом.

Прошло два года с того дня, как Хати поселился у Сатору. Коскэ и Сатору теперь учились в шестом классе начальной школы[10].

Осенью школа организовала для их класса экскурсионную поездку в Киото. Три дня и две ночи. Коскэ мало интересовали храмы, они все казались ему одинаковыми, но жить в чужом городе вместе с друзьями – это было здо́рово! А еще Коскэ дали с собой довольно крупную сумму на карманные расходы, о которой он даже и не мечтал, – теперь можно было накупить сувениров. Коскэ и себе хотелось много чего купить, но в первую очередь нужно найти подарки для отца и мамы. Он всю голову сломал, пытаясь распределить бюджет.

…Они стояли у лавки с сувенирами. На лице у Сатору было написано страдание.

– Ты чего? – спросил Коскэ.

– Да вот, думаю, какую выбрать. – Сатору разглядывал прилавок с косметикой, где лежали упаковки матирующей бумаги для лица, самых разнообразных оттенков. – Мама попросила меня купить ей, но я забыл, какую именно…

– А они что, разные? Разве они чем-то отличаются? Вроде все одинаковые.

Однако Сатору все не мог решиться, и тогда Коскэ предложил:

– Ну, может, для мамы потом купишь?

– Да, лучше я сейчас куплю подарок для папы, – согласился Сатору.

– Вот и правильно. Я тоже хочу купить что-нибудь для отца.

Они обошли еще несколько лавок. Коскэ первый решил, что купить. Держатель для ключей с брелоком в виде манэки-нэко[11]. С флажком за спиной, на котором было написано «Удача в делах, торговле и бизнесе». В подарке был тайный смысл – Коскэ надеялся, что отцу станут нравиться кошки.

– Отлично! – Сатору горящими глазами разглядывал забавную мордочку кошки. – Но у нас нет своего семейного бизнеса. Так что надпись как-то не очень…

– Да там полно фигурок с другими надписями! – возразил Коскэ.

Сатору остановился на двух, наименее сомнительных, вариантах – «Здоровье превыше всего» и «Безопасность на дорогах». Была еще третья, «Безопасность в доме», но Сатору не очень понял ее смысл.

В итоге он выбрал брелок для ключей с надписью «Безопасность на дорогах», потому что кошка на кольце чем-то напоминала Хати.

В тот день он так и не вспомнил марку матирующей бумаги для мамы и сказал, что купит ее на следующий день.

Наступил второй день путешествия.

Однако после обеда Сатору куда-то исчез. Когда все собрались, учитель сказал: «У Мияваки-кун[12] неприятности дома, он уехал пораньше».

– Бедный Сатору!

Все принялись сочувствовать, представив себя на месте Сатору. Какая жалость – вернуться домой в середине поездки!

– Савада-кун, ты не знаешь, что случилось?

Но Коскэ тоже не знал. Сатору уехал, ничего не сказав ему – лучшему другу. Похоже, случилось что-то серьезное.

(Сатору, а ты ведь так и не купил подарок для мамы, только для отца успел найти. Твоя мама обидится…)

Внезапно Коскэ осенила идея.

Он сам купит эту бумагу, как она там называется, для мамы Сатору! Но как узнать, какую марку ей нужно?

Пока Коскэ ломал голову, они приехали в Кинкакудзи[13]. Сияющий Золотой павильон был необычен и странен и совсем не походил на те скорбные строгие храмы, что они посетили ранее.

Все дружно решили, что «это безвкусно и кричаще». «Жаль, что Сатору нет с нами», – с болью в сердце подумал Коскэ.

Когда по расписанию настало «свободное время», Коскэ наткнулся на двух одноклассниц, что-то возбужденно обсуждавших в сувенирной лавке. Тут его вновь осенило. Эти должны знать все про бумагу! Девчонки же ее используют!

– Послушайте! – окликнул Коскэ щебетавших, словно две веселые птички, девиц. – Подскажите мне марку матирующей бумаги для лица! Ну, какую-нибудь очень известную.

– «Ёдзия», «Ёдзия»! – хором завопили обе. – Она есть тут в одном магазинчике неподалеку.

Девицы как раз направлялись туда, и Коскэ увязался за ними.

Самая дешевая матирующая бумага стоила больше трехсот иен, Коскэ даже начал колебаться, прикидывая, сколько денег у него после этого останется.

…Но ведь Сатору пришлось уехать в середине поездки! Какая жалость! Сатору – самый близкий его друг. Он, наверное, переживает, что не успел купить бумагу для мамы, и из-за этого страдает даже сильнее, чем из-за преждевременного отъезда. Только он, Коскэ, способен это понять.

И Коскэ купил упаковку этой самой бумаги, с нарисованной на обертке куклой кокэси[14], хотя совершенно не понимал, что тут такого ценного. Пакетик был такой крохотный и тонюсенький, что Коскэ даже усомнился, что мама Сатору действительно будет рада подарку. Но ведь Сатору собирался его купить…

– Савада-кун! Это тебя твоя мама попросила?

– Нет, это попросила мама Сатору, он как раз искал такую… но не успел купить, уехал.

– Ты молодец, Савада-кун! – восхитились девчонки, и у Коскэ стало радостно на душе. – Маме Мияваки-кун она точно понравится! Очень известная марка!

– В самом деле известная? – удивился Коскэ и с облегчением вздохнул. Теперь он больше не сомневался, что мама Сатору обрадуется подарку, несмотря на то что пакетик такой тонкий.

«Надо было купить такую и для моей мамы», – подумал он. Однако он уже купил ей подарок, еще вчера. Покупка двух подарков будет расценена как расточительство. И если он привезет маме два подарка…

Коскэ живо представил себе лицо отца и отказался от этой идеи.

На третий день путешествие подошло к концу и все вернулись домой.

– Вот и я! – приветствовал родителей Коскэ, войдя в дом. Он достал подарки и уже собирался рассказать о поездке, но отец грубо оборвал его:

– Хватит тараторить!

Коскэ даже опешил – какая несправедливость! Ведь он всего-навсего хотел подарить подарки, а его обругали. Никого из его класса так не встречают дома! При этой мысли к глазам подступили слезы.

Но тут мама повернулась к нему с каким-то странным выражением на лице:

– Скорее переодевайся, мы идем к Сатору-кун.

– Сатору уехал раньше времени, что-то случилось?

Мама потупилась, подбирая слова, но отец обошелся без церемоний.

– У Сатору-кун ушли родители! – Голос у него был как будто рассерженный.

«Ушли родители». Эти слова не складывались в понятную картину, в голове у Коскэ был полный туман.

– Умерли! – рявкнул отец.

Тут до Коскэ дошло, и слезы хлынули ручьем. Казалось, им не будет конца.

(Сатору… Сатору, Сатору! Что же это такое? Накануне поездки в Киото они играли у него в доме. С Хати. И мама Сатору сказала, провожая его: «Завтра у вас экскурсия, рано вставать, тебе надо поскорее вернуться домой. С Хати вы всегда успеете поиграть!» Как же было больно Сатору, когда он один возвращался домой, зная, что мамы с папой больше нет…)

– Они погибли в автомобильной катастрофе. Ехали на машине и резко повернули, чтобы не сбить мотоциклиста, который выскочил буквально у них перед носом. Мотоциклист остался жив, а вот они… Сегодня прощание, нам нужно пойти.

Мама принесла чистый костюм, и Коскэ переоделся, после чего они втроем вышли на улицу. Но когда дошли до подножия холма, Коскэ вспомнил, что забыл взять одну вещь.

– Что, нельзя потом?!

Отец был в ярости, но Коскэ твердо стоял на своем. Пусть идут без него, он догонит. Ему все же удалось выпросить у отца ключи. И он помчался обратно, на бегу услышав, как отец в сердцах пробормотал:

– Что за балбес, вечно у него какие-то фантазии.

Прощание проходило не в доме Сатору, а в районном зале для собраний.

Две женщины, одетые в черное, суетливо сновали между пришедшими. Два гроба стояли на алтаре, рядом сидел одетый в черное Сатору.

– Сатору! – окликнул его Коскэ.

Сатору кивнул в ответ с отсутствующим видом. Казалось, что мысли его витают где-то очень далеко.

– Вот! – Коскэ достал из кармана пакетик с матирующей бумагой. Это за ним он бегал домой, из-за него получил обидное замечание от отца. – Тут бумага, которую хотела твоя мама. Марка называется «Ёдзия».

И тогда Сатору вдруг заплакал навзрыд. Только потом, повзрослев, Коскэ узнал слово «стенания» и понял, что оно означает.

К ним подошла женщина в черном. Очень молодая. Моложе, чем мама Сатору. Она что-то сказала Сатору, погладила его по спине. По ее жестам было понятно, что она близкий Сатору человек.

– Ты друг Сатору? – спросила она у Коскэ.

Коскэ выпрямился во весь рост и кивнул.

– Ты можешь отвести Сатору домой? Ему нужно передохнуть. Он сейчас первый раз заплакал за все это время.

«Это он из-за меня заплакал», – подумал Коскэ. Но он же не хотел так сильно расстраивать Сатору!

Однако женщина в черном улыбнулась ему опухшими от слез глазами.

– Спасибо тебе!

Коскэ за руку отвел Сатору домой. По дороге Сатору несколько раз вырвало. И он безостановочно бормотал что-то невнятное:

– Запоздал амулет для папы… У этой манэки-нэко надпись «Безопасность на дорогах», только не помогло… а для мамы не было подарка, так что спасибо, что купил…

Только Коскэ мог разобрать эти слова. Человеку со стороны причитания Сатору показались бы бессвязными завываниями.

Дома в прихожей их встретил Хати. Он нисколько не испугался воющего, словно звереныш, Сатору и пошел в гостиную, словно приглашая мальчиков за собой. В гостиной Сатору обессиленно сел на татами[15], и Хати тут же забрался к нему на колени и стал лизать ему руки. Это давно, когда они только подобрали Хати, он был маленьким беспомощным котенком, теперь же он был гораздо взрослее Сатору.

На похоронах Коскэ все время находился рядом с той молодой женщиной в черном. Остальные были родственники семьи Сатору, однако, похоже, не столь близкие.

Одноклассники Сатору тоже пришли, чтобы воскурить свечи и помолиться об усопших. Все девочки плакали, но Сатору приветствовал их с каменным лицом, не проронив ни слезинки.

Коскэ был восхищен выдержкой Сатору. Но он чувствовал, что Сатору не здесь, он где-то далеко-далеко.

Случись подобное у Коскэ – одновременно умерли бы и мама, и папа (пусть даже отец называет Коскэ балбесом), – Коскэ не сумел бы так хладнокровно держаться.

После похорон Сатору так и не вернулся в школу. Каждый день Коскэ приходил к нему домой, чтобы сообщить ему домашние задания, и потом они молча играли с Хати. Затем Коскэ шел к себе домой.

Та молодая женщина все это время находилась в доме Сатору, оказалось, что она – его тетя, младшая сестра мамы Сатору.

«Интересно, теперь Сатору будет жить с ней?» – гадал Коскэ. Он заглядывал к Сатору даже в те дни, когда не было домашних заданий. Тетя Сатору помнила, как его зовут, и встречала всегда приветливо, однако была гораздо сдержанней оживленной, общительной мамы Сатору, и Коскэ всякий раз казалось, что он попал в незнакомый дом.

– Мы переезжаем, – проронил однажды Сатору. Тетя решила забрать его к себе, но она живет далеко, в другом городе.

Коскэ смутно предчувствовал такой поворот событий с той поры, как Сатору перестал ходить в школу, однако, когда это произошло, его сердце чуть не разорвалось от боли.

Он понимал, что бесполезно что-то говорить и что это ничего не изменит. Он молча погладил Хати, лежавшего на коленях Сатору, и Хати принялся нежно облизывать его руки.

– Вы ведь возьмете Хати с собой?

(Если они возьмут с собой Хати, Сатору не будет так плохо. Он будет не один на новом месте.)

Но Сатору покачал головой:

– Я не могу взять Хати. Тетя все время переезжает, у нее работа связана с поездками.

У Сатору было такое выражение лица, будто он тоже понимал, что ныть и жаловаться бесполезно.

«Ну-у, это уже как-то слишком», – подумал Коскэ.

– А что будет с Хати?

– Дальние родственники возьмут его к себе, они согласились.

– А ты хорошо их знаешь?

Сатору снова покачал головой.

Горячая волна негодования вскипела в груди у Коскэ: «Как можно отдавать Хати в чужие руки? Хати, который так ласково лижет руки Сатору?»

– Я… я спрошу у родителей, может, они позволят забрать Хати к нам.

(Ведь Коскэ не меньше Сатору заботился о Хати все это время! И если теперь Хати будет жить у него, то Сатору сможет приезжать к Коскэ повидаться с Хати. Отец последнее время стал мягче относиться к Хати. Не то что тогда, когда Коскэ впервые принес котенка домой.)

Как оказалось, позиция отца Коскэ нисколько не переменилась.

– Я же сказал, никаких котов!

– Но ведь у Сатору умерли папа с мамой! Ты только представь – каково ему отдавать Хати чужим людям!

– Это не чужие люди. Они его родственники.

– Но Сатору говорит, что совсем их не знает…

(Дальние родственники, которых Сатору вряд ли когда-то увидит, все равно что чужие! Неужели взрослым это не понятно? И что друзья всегда ближе!)

– Во всяком случае, я запрещаю. Кошки иногда живут по десять – двадцать лет. Ты что, хочешь взвалить на себя такую ответственность?

– Да!

– Как может человек, не заработавший еще ни гроша, делать такие заявления! Не смей мне дерзить!

Тут уже мама решила, что все это перебор, и встала на сторону Коскэ, однако отец был неумолим.

– Мне очень жаль Сатору, но его кот… одно к другому не имеет отношения. Ступай и скажи ему, что тебе запретили дома!

Так и не сумев переубедить отца, Коскэ поплелся к Сатору, обливаясь слезами. Он с трудом волочил ноги, поднимаясь по склону к дому Сатору.

Когда они подобрали Хати, Сатору сделал все, что было в его силах, чтобы Хати жил у Коскэ. Ничего путного из этого не вышло, но Сатору бился как лев, до последнего.

Кончилось это тем, что Хати достался Сатору.

– Прости меня, – едва выговорил Коскэ, низко опустив голову. Слезы текли у него по щекам. – Отец запретил мне взять Хати.

Никогда еще Коскэ не было так стыдно.

(Отец, неужели ты не понимаешь, как много для меня значит Сатору? Ты не позволил взять кота моего лучшего друга! Я ненавижу тебя за это!)

– Ничего! – Сатору улыбнулся сквозь слезы. – Спасибо, что спросил.

В день отъезда Коскэ пришел проводить Сатору. Невероятно, но его отец тоже явился.

– Разумеется, я пойду, – сообщил он, – ведь Сатору частенько бывал у нас в доме, он нам не чужой.

«И это после того, как он запретил взять Хати! Как можно так бессовестно себя вести, – возмущался Коскэ. – И ему даже нисколечко не стыдно…»

Именно в тот день Коскэ впервые испытал чувство глубокого презрения к отцу.

Сначала Коскэ с Сатору писали друг другу и перезванивались очень часто, но время шло, общение становилось все реже и реже. Частично причина заключалась еще и в том, что Коскэ было мучительно стыдно, ведь он не смог помочь Сатору с Хати. Если бы они виделись чаще, возможно, чувство неловкости постепенно исчезло бы, но отсутствие встреч усугубляло чувство вины.

Тем не менее они продолжали обмениваться новогодними поздравлениями, и их отношения надолго не прерывались.

В письмах каждый непременно выражал надежду, что когда-нибудь они встретятся снова. Так продолжалось и в старших классах школы, и в университетские годы. Но чем больше откладывалась эта встреча, тем призрачней становилась ее перспектива.

На День совершеннолетия[16] приехали многие одноклассники Коскэ и Сатору. Некоторые добирались из других префектур. Но Сатору среди них не было. Коскэ не знал, где он отмечал свое двадцатилетие.

Все очень радовались и никак не могли забыть ту встречу, даже начали изредка приезжать в гости.

Для создания Клуба старшеклассников возраст был еще не вполне подходящий, а вот для Клуба учеников младших или средних классов – в самый раз. Все жаждали повспоминать счастливое детство.

В итоге они решили создать Клуб выпускников шестого класса и пригласить туда всех, кто в нем учился. Коскэ стал его секретарем, потому что он остался жить в том городе, где была школа, и мог связаться с теми, кто перебрался в другие префектуры. На встречу решили пригласить всех учеников их шестого класса.

Коскэ сразу подумал о Сатору и послал ему приглашение. И как секретарь клуба, настойчиво попросил его приехать. Сатору позвонил в ответ. Голос у него совершенно не изменился, и они долго болтали, как будто расстались только вчера.

Сатору все говорил и говорил, как будто хотел наверстать упущенное.

– Отлично поболтали! Ну, пока! – сказал он на прощание и повесил трубку. Однако тут же перезвонил: он забыл дать ответ, разумеется, он придет на встречу клуба.

После этого их отношения оживились, они стали встречаться по нескольку раз в году. Сатору жил в Токио, но теперь они были взрослые, и расстояния перестали иметь такое значение, как когда-то.

Сатору после окончания университета остался работать в Токио, Коскэ закончил местный университет и жил и работал там, где родился.

Фотостудию отец передал ему года три назад.

Несмотря на то что Коскэ вырос, они с отцом так и не нашли общего языка, и когда у отца пошатнулось здоровье, тот закрыл ателье и переехал жить в сельскую местность – в пригород. Он был из семьи землевладельцев и имел в собственности несколько земельных участков.

Некоторое время студия простаивала без дела, потом отцу надоело тратить деньги на ее содержание, и он решил избавиться от обузы. Во всяком случае, он неоднократно грозился исполнить свое намерение. И Коскэ каждый раз охватывала грусть.

Он вырос в доме при фотостудии, в окружении фотографий. Отец, обычно вспыльчивый и деспотичный, становился на удивление добрым и терпеливым, когда учил Коскэ фотографировать, и даже дарил ему старые камеры. Коскэ многому у него научился, понял, как правильно делать снимки – во всяком случае, в отцовской манере. Когда он подрос, то стал помогать отцу на съемках.

Только занимаясь фотоделом, они могли общаться друг с другом как отец и сын. Продажа студии означала одно: связывающая их ниточка оборвется и они начнут еще яростней воевать друг с другом.

Этого никак нельзя было допустить. Коскэ посоветовался с женой и обратился к отцу с просьбой передать студию ему, поскольку со службой у него все равно не клеится.

К его вящему удивлению, отец так обрадовался, что едва не расплакался. Коскэ даже подумал, что хоть теперь что-то изменится к лучшему.

– Но это были иллюзии… – со злостью сказал он.

– Вы так и не сумели поладить? – спросил Сатору.

– Наверное, не нужно было мне стараться быть почтительным сыном – при таком властном и эгоистичном отце.

Когда Коскэ открыл свою фотостудию, отец начал вмешиваться и поучать.

Он диктовал Коскэ, как вести дела, как развивать бизнес и вообще руководить процессом. Хуже того, он давал непрошеные советы жене Коскэ.

Например, велел ей поскорее родить наследника, чтобы было кому передать дело. А она не могла забеременеть очень долго. Страшно переживала. Мать попросила отца быть деликатнее и выбирать слова, но его еще сильней понесло – упрямство у него в крови. Наконец им удалось зачать ребенка. Это было в прошлом году. Однако в первом триместре, когда все так неустойчиво, у его жены случился выкидыш… Она и так убивалась, а тут еще отец «утешил»: «Ну ладно, зато мы теперь, по крайней мере, знаем, что ты не бесплодна!» Коскэ был просто в шоке!

(И этот человек – мой отец?! Сколько раз в детстве я задавался одним и тем же вопросом! С того самого дня, когда он пришел проводить Сатору, хотя накануне отказал насчет Хати! С бесстыжими глазами…)

– После того скандала жена вернулась к своим родителям. Бросила меня. Ее родители тоже, разумеется, возмущены. Сколько раз пытался извиниться, они и слушать не хотят. Однако с отца как с гуся вода, он только и сказал: «Современные молодые женщины чересчур чувствительны». Иногда мне хочется, чтобы он умер! – выпалил Коскэ и тут же спохватился: – Прости, что сказал такое.

«А вдруг я унаследовал от отца его бесчувственность?» Эта мысль привела его в ужас.

– Да не переживай ты, – рассмеялся Сатору, – в семьях бывают разные отношения. Я никогда не желал смерти своим родителям. Но если бы у меня были другие, не знаю, что бы я чувствовал… На твоем месте, Коскэ… Не уверен, что смог бы любить такого отца. – Сатору вдруг расхохотался. – Некоторым вообще противопоказано иметь детей. Да и нет никаких гарантий, что дети и родители будут любить друг друга… – (Несколько неожиданное заявление для Сатору, у которого так рано погибли отец и мать.) – Надеюсь, твоя жена скоро вернется.

– Не уверен…

Дело было даже не в том, что ее оскорбил свекор. Ей стал противен муж, который никогда не может дать отпор своему отцу. У Коскэ вошло в привычку молча сносить отцовскую ругань и насмешки. Условный рефлекс, выработанный в детстве. Когда отец оскорбительным тоном предъявлял ему нелепые обвинения, Коскэ терялся, робел и лишь бурчал в ответ что-то невразумительное.

– Неужели он до сих пор позволяет себе такое?

– Сейчас у нас очень мало клиентов. Это прежде здесь были толпы народа, люди устраивали фотосессии по всем торжественным случаям. Времена были другие. Но отец считает, что дело во мне, это я недоумок, не умею работать. Что за мной глаз да глаз. Мол, ему пора снова взять все на себя. И я это глотаю, у меня никогда не хватает духу сказать что-то в ответ.

* * *

…А вот я не такой! Если мне что-то не нравится, могу твердо сказать «нет». НЕТ значит НЕТ! Вот такой я кот. И что это за глупая затея – взять меня, чтобы вернуть жену, которая любит котов?! Клянусь своей кошачьей честью, я скажу ему твердое НЕТ!

– Как там Нана? Освоился немного?

Коскэ встал с дивана и подошел к переноске.

– Иди-иди сюда, иди!

Вот только попробуй насильно вытащить меня отсюда! Я так расцарапаю тебе физиономию, что она будет в клеточку, месяца три сможешь играть на ней в шашки!

– Кис-кис-кис!

Коскэ просунул в переноску руку. Я зашипел и оскалил зубы.

Стоп, тут красная линия!

Коскэ быстро отдернул руку:

– Э-э, он не хочет вылезать!

– Похоже на то. А знаешь… – задумчиво протянул Сатору. – Мне кажется, если уж ты решил завести кота… будет лучше, если вы с женой поищете себе нового.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Если ты возьмешь моего кота, это будет повторение истории. Как будто ты снова умоляешь отца оставить Хати.

– Да он уж и не помнит, что отказался взять Хати, я уверен.