Моя трудовая книжка. Сборник рассказов

Предисловие

Думаю, все, кто учил английский язык, понимают, как не просто переводить с русского на английский, сохраняя все смысловые акценты. Например, как можно перевести слово писатель. Любой словарь выдаст вам несколько значений. Самыми распространенными вариантами наверняка будут два английских слова: writer и author. Трудность же заключается в том, что эти слова не полностью синонимичны, разная широта понятия дает разные акценты.

Author – автор, создатель, творец. В моем восприятии это Майкл Бонд, Федор Достоевский, Джордж Оруэлл, Михаил Булгаков, Лев Толстой, Владимир Сорокин, Рэй Брэдбэри, Людмила Улицкая и многие-многие другие, создавшие глубокие и многослойные произведения.

Writer – более широкий термин – писатель, клерк, писарь, машинист(ка). В литературе, и не только в русской, таких типажей, я уверен, не меньше. Некоторые из них, как это не парадоксально, очень плодовиты и, даже, весьма популярны. Не хочу приводить примеров, не мне судить.

Смею предположить, что большинство вторых тоже пытаются называть себя авторами. Но, слава Богу, мнение читателя от этого вряд ли меняется.

Я, конечно же, пока отношу себя ко второй категории. Да и термин «пока» здесь, скорее, лесть самому себе. Потуги писательства, к сожалению, всего лишь мое хобби. И эта книга – дебют. И я не знаю, будет ли вторая. Очень хочется, и есть задумки, но время покажет.

Очень краткая предыстория.

Пройденный путь принято измерять годами, достижениями, победами, наградами, бывшими супругами… Вариантов, думаю, масса. Я решил попробовать измерить пройденное местами своей работы. Я считаю себя стабильным человеком. За последние двадцать лет я менял работу лишь трижды. Тем не менее, во время одного из последних трудоустройств, вдруг выяснилось, что в моей трудовой книжке не осталось свободного места. И в ней появился специальный вкладыш.

Чуть позже, собирая документы для ипотеки, я запросил в отделе по работе с персоналом копию. Я возвращался домой. Книга, которую я взял с собой дочитывать, закончилась еще по пути на работу. Поэтому, на обратном пути в метро, мне ничего не оставалось, как начать читать записи из собственной трудовой. Чтиво оказалось, на удивление, увлекательным. В памяти, неожиданно, начали всплывать истории, прямо или косвенно связанные с тем или иным местом работы.

Некоторые из этих историй показались мне поучительными, некоторые, просто забавными. Именно они легли в основу этих рассказов. Тем не менее, хотелось бы добавить, что, несмотря на некоторую временную, с ударением на «у», автобиографичность этих историй, в них слишком много вымысла, чтобы считать их документальными. В конечном итоге, события и образы получились собирательными, события – искаженными, а то и просто вымышленными, а эмоции – преувеличенными. Персонажи этих рассказов – плод моей фантазии. Поэтому, если Вам вдруг, показалось, что Вы узнаете себя или знакомого Вам человека, Вы, конечно же, ошибаетесь. Вы также ошибаетесь, если Вам показалось, что Вы узнаете те или иные организации, объекты или события. Этого просто не может быть, ибо все описанное в этой книге – вымысел.

Приятного Вам чтения!

Обратная сторона мечты

Давным-давно, в начале девяностых, в самый разгар перестройки, я работал в одной маленькой новосибирской компании, специализирующейся на продаже бытовой техники. Время было дикое, самое начало пост дефицитного периода. Компании появлялись, росли и богатели очень быстро. Многие также быстро и исчезали. Наша прожила довольно долго. Как таковая структура в компании отсутствовала. Был директор, он же учредитель с самой большой долей, и несколько его родственников – соучредителей, занимающих, по сегодняшним меркам, менеджерские позиции. В обязанности остальных, в том числе и в мои, входила вся остальная работа: загрузка и разгрузка вагонов и машин, строительство нового склада, транспортировка денег в Красноярск на Бирюсу, доставка холодильников и стиральных машин по адресам.

В основном, это была тяжелая физическая работа. В те годы мы с напарником могли легко без лифта и перекуров поднять двухкамерный холодильник на девятый этаж. А когда я купил по свойской цене двухкамерную Бирюсу для своих друзей, я один занес ее к ним в квартиру. В общем, был силен, но уставал сильно.

Чаще всего, я работал на доставке. В моем распоряжении был служебный бортовой УАЗик. Мы с напарником утром грузили в него двенадцать холодильников, получали у диспетчера лист с адресами, развозили, распаковывали и проверяли уже в квартире, забирали деньги, а вечером завозили деньги к директору домой.

Как раз, в один из таких дней, мы, как это часто случалось, не успели пообедать, и остановились возле большого хлебного магазина на пересечении Советской и Ленина, который назывался то ли Урожай, то ли Колос, точно уже не помню. Остановились, чтобы купить каких-нибудь булок, и сжевать их прямо на ходу, по дороге до следующего пункта доставки. Развезли мы к тому времени, уже холодильников эдак шесть – семь. Естественно, выглядели уже не очень. В смысле, не очень бодрыми и чистыми. Но нам было очень весело. Мы постоянно рассказывали друг другу какие-то веселые истории, анекдоты, подтрунивали друг над другом.

Этот эпизод, почему-то, запомнился мне очень подробно, с красками, звуками и ароматами. Яркий, солнечный и неожиданно теплый весенний день. Один из тех дней, когда долгожданная весна вдруг обрушивается на тебя после многомесячной и уже ненавистной стужи, когда ты вдруг замечаешь, что в центре города уже сухие дороги и тротуары, хотя на окраинах все еще моря и болота. Яркое-яркое солнце, синее прозрачное небо. Листьев еще нет, но уже тепло почти по-летнему, хотя всего несколько дней назад был минус и шел снег. Громко орут обалдевшие от долгожданного в Сибири тепла воробьи. Барышни, впервые после долгой зимы, с удовольствием освобождаются от зимних маскировочных одежд. В общем, праздник весны и просыпающегося счастья, на фоне которого мы с напарником, грязные и потные, смеющиеся над каким-то очередным анекдотом вываливаемся из своего такого же грязного УАЗика…

И тут, рядом с нашим грузовичком останавливается черная блестящая иномарка. Открываются двери, из машины выходят два молодых человека. Они чисто выбриты. Оба в деловых костюмах и элегантно повязанных галстуках. У них, такие же, как машина, черные блестящие ботинки. Они с достоинством несут портфели и серьезные целеустремленные лица. Они проходят мимо, и нас обдает облаком дорогого парфюма…

Я помню, как я остановился, и с завистью посмотрел им вслед. Менеджеры… Фантастическая профессия! У них серьезная и приятная работа. Они зарабатывают деньги головой а не мышцами и сухожилиями. Им не надо таскать тяжести по этажам. В их машине работает кондиционер и играет музыка, и их робу не надо стирать два раза в неделю… В общем, мне тогда очень сильно захотелось, вот так же, как они, подъехать на хорошем авто, выйти, хлопнуть водительской дверью, поправить галстук, открыть заднюю дверь, взять портфель с заднего сиденья, и…

Прошло пятнадцать лет. Я подъехал к офисному центру на большой черной иномарке. Вышел из машины, хлопнул водительской дверкой, привычным движением поправил галстук. Открыл заднюю дверь, взял портфель, закрыл машину и повернулся в сторону здания. Рядом с воротами служебного въезда стоял небольшой импортный грузовичок, груженный холодильниками, стиральными машинами и еще какой-то техникой. Рядом, видимо, в ожидании пропуска, стояли два молодых человека в рабочих полукомбинезонах и громко смеялись, видимо, над каким-то, только что рассказанным анекдотом.

Я остановился и обернулся вокруг. Яркий, солнечный и неожиданно теплый весенний день. Один из тех дней, когда долгожданная весна вдруг обрушивается на тебя после многомесячной и уже ненавистной стужи, когда ты вдруг замечаешь, что в центре города уже сухие дороги и тротуары, хотя на окраинах все еще моря и болота. Яркое-яркое солнце, синее прозрачное небо. Листьев еще нет, но уже тепло почти по-летнему, хотя всего несколько дней назад был минус и шел снег. Громко орут обалдевшие от долгожданного в Москве тепла воробьи. Барышни, впервые после долгой зимы, с удовольствием освобождаются от зимних маскировочных одежд…

Именно в этот момент я осознал, что только что, впервые заметил весну этого года. Я первый раз в этом году увидел солнце и голубое небо. И не потому, что до этого все дни были пасмурные, а от того, что я, оказывается, просто перестал обращать на них внимание. Потому что я как то незаметно для самого себя перестал замечать все то, что дает нормальному человеку ощущение гармонии и счастья. Постоянные попытки сознания решать рабочие проблемы в любое время суток заслонили собой мир. Постоянный контроль выполнения плана, контроль работы команды, постоянный поиск правильных решений вытеснили из меня способность радоваться солнечному весеннему дню.

Я шел к офису, смотря на носки своих, похожих на мой автомобиль, черных блестящих ботинок. Я нес портфель и серьезное лицо. Я шел и думал, что с мечтами нужно быть поосторожнее – они иногда материализуются.

Долгопрудный, октябрь 2011.

Глупая шутка

Позволю себе предположить, что трудовые книжки большинства мужчин–соотечественников, встретивших свое совершеннолетие еще в СССР, начинаются с записи «Служба в рядах Советской Армии», или с какой-нибудь другой формулировки того же смысла. По крайней мере, в моей трудовой есть именно такая запись.

Начинался этот, непонятно зачем случившийся в моей жизни двухгодичный период, на Дальнем Востоке, в июле одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. Я был совсем молодым почти матросом одного из подразделений береговой охраны Краснознаменного Тихоокеанского флота. Почти матросом, потому что воинское звание, даже такое, как рядовой или матрос, присваивалось только после принятия воинской присяги. Вот, собственно, для принятия этой самой присяги да для обучения азам воинской службы нас и привезли в воинскую часть, обслуживающую один из приемно-передающих центров связи флота, спрятанный от лишних глаз в густой Приморской тайге.

Центр представлял собой самую обыкновенную сопку, сплошь заросшую маньчжурским орехом и лимонником, внутри которой, в далекие послевоенные годы, заключенные выдолбили огромный лабиринт, состоящий из огромных залов и разного размера герметичных бункеров, расположенных на разных уровнях и соединенных между собой переходами и лестницами различной ширины и протяженности. Не то чтобы целый подземный город, но хозяйка медной горы, думаю, точно позавидовала бы таким апартаментам.

Сама часть с плацем, камбузом, казармами, гаражом и даже своим достаточно большим свинарником располагалась километрах в трех от центра. Каждые сутки, часов в пять вечера, в сторону центра строем отправлялась новая «вахта»: человек десять – пятнадцать связистов, электриков и еще каких-то военных специалистов.

Нас же, еще не принявших присягу, в свободное от полит просветительских и других обязательных занятий время, использовали как подсобную рабочую силу. Что только мы не делали. Рубили лес, рыли, вернее, продалбливали траншеи, прокладывали кабели, работали на пилораме, копали картошку, крыли крыши, убирались, мыли, чистили, красили…

Большая часть центра в то время находилась на реконструкции. Работало только несколько базовых передатчиков, остальные меняли на новые. Одновременно с их заменой ремонтировали практически все помещения. В общем, всякой работы, не требующей высокой квалификации, было более, чем достаточно. Поэтому, мы были там очень частыми гостями и какое то количество новобранцев нашего взвода практически постоянно там что-нибудь долбило, перетаскивало, красило или наоборот, отмывало.

Реконструкция подходила к концу. Практически вся аппаратура была завезена и установлена. Связисты из вахты в вахту занимались освоением и настройкой новых блестящих, уже мигающих разноцветными лампочками, но еще не подключенных к эфиру передатчиков.

Согласно принятым процедурам, каждая «сдающая вахту» команда должна была детально отразить в специальном вахтенном журнале весь перечень законченных и незаконченных за смену работ. Заступающая команда должна была весь этот отчет тщательно изучить, принять к сведению, и продолжить работу с точки, поставленной предыдущей сменой. Так должно было быть. И, в какой-то степени, даже делалось. То есть, каждая сдающая вахту команда, как правило, переписывала краткий отчет предыдущей смены, для ускорения процесса, выкидывая из него несколько «не самых нужных» слов, и, в лучшем случае, меняя еще несколько слов местами, чтобы их не «запалили» на совсем уж одинаковом тексте. Следующая команда, заступая на вахту через сутки, делала то же самое. И так далее до бесконечности. Ну, в общем, кто служил в Советской армии, знают…

Действительная же информация передавалась, в лучшем случае, следующим образом: «Вася, этот ящик не врубай, он че-то коротит, я, может, вот эту хреновину не правильно впаял, или, вот эту… Просто инструкцию еще три вахты назад просохатили… А вон тот ящик Серега паял, он, смотри, мигает уже, но я не знаю, че там еще сделать нужно, Серега на соседний пост ушел…»

Короче говоря, если Серега возвращался до полной сдачи вахты, у него спрашивали подробности, если, конечно, не забывали спросить. А если не возвращался…

В общем, в один прекрасный день, заступает на вахту новая команда. Один из связистов – Матрос Толик Холодовский. Мелкий ростом и сухой телом рыжий дембель из маленького центрально русского городка, показно, до грубости, дерзкий, не отличающийся признаками высокого интеллекта, и, видимо, от этого, практически постоянно на кого-то задирающийся и отчаянно сквернословящий. В общем, дембель как дембель. Таких было много.

Свою прошлую вахту Толик сдал всего два дня назад. С его точки зрения, ничего с тех пор принципиально измениться не могло. По крайней мере, никаких внешних изменений в интерьере «поста» он не заметил. Все было точно так же, как раньше: несколько светящих лампами новых недонастроенных передатчиков все также тихо гудели своими мощными трансформаторами. Поэтому, Толик не счел нужным спрашивать кого-нибудь о возможных переменах. Рассказывать ему никто и ничего, тоже не стремился. Зачем дембелю знать текущий статус работ? Дембель все равно работать не будет, ему уже не положено…

Команда приняла вахту и рассредоточилась по помещению «поста», каждый занялся своим делом. В том числе, конечно и Толик. Он покурил, сходил на соседний пост поговорить за жизнь с Саньком, корешком–дембелем из-под Екатеринбурга. Покурил еще раз, потом еще… Курить больше не хотелось, спать тоже:

– Скучно то как, мать твою! Пойду в войнушку поиграю.

Он подвинул стул к ближайшему передатчику, уселся поудобнее, и медленно, не сразу отыскивая нужные символы на новой, еще не знакомой клавиатуре начал набирать текст: «Я, матрос Холодовский Анатолий Викторович, объявляю войну Соединенным Штатам Америки и лично Рональду Рейгану. Приказываю всем кораблям флота перейти в состояние полной боевой готовности и приготовиться к ракетной атаке». Толик набирал незашифрованным, доступным «всему эфиру» текстом. Да и правда, чего шифроваться? Эфира то все равно еще нет…

И только успел Анатолий дописать последнюю букву своего сообщения, как, казалось бы, спящий до этого мгновения монитор вдруг ожил:

Авианесущий крейсер «Николаев» сообщение принял. Прошу подтвердить приказ.

Эсминец «Хмурый» принял. Повторите приказ

Линкор «Град» сообщение принял. Прошу подтверждения приказа.

Подводная лодка «Верхоречье» на связи. Подтвердите приказ.

…

Запросы на подтверждение приказа сыпались с экрана один за другим. Толик замер и побледнел, его пальцы дрожали. Он начинал соображать, что произошло. До него, наконец, дошло, что в течение последних двух дней его отсутствия на “посту” его сослуживцы уже подключили часть передатчиков к эфиру. И что его, Толика Холодовского, за четыре месяца за дембеля угораздило выбрать уже подключённый передатчик для своей идиотской затеи…

Особист был в части уже рано утром. В этот же день Толика увезли на гауптвахту. Начался разбор полётов. Анатолию повезло.. командиру и замполиту неприятностей хотелось не больше, чем Анатолию. Особиста возили на охоту, поили спиртом, кормили местными таежными деликатесами, в результате чего дело не получило широкой огласки, и Толика просто перевели в другую часть, дослуживать оставшиеся четыре месяца.

Я же в тот день осознал, на каком тонком волоске может висеть мир вокруг нас, когда люди, не отягощенные должным чувством ответственности, вдруг решают поиграть в войнушку.

Долгопрудный. Сентябрь 2014.

Военно – морская интернатура

– Ну, что, Иваныч, кого себе в ассистенты выберешь? – капитан третьего ранга Пятак ходил перед двумя шеренгами нашего взвода, собранного всего полтора месяца назад специальным призывом из средних и высших учебных заведений и брошенного в это затерянное в уссурийских сопках местечко для прохождения «курса молодого бойца» и принятия военной присяги.

Маленькими шажками, переваливаясь с боку на бок проплывал замполит Пятак вдоль застывших в положении «смирно» новобранцев, делая, зачем-то, абсолютно не логичные, рандомные остановки. Поворачивался к строю, придвигался вплотную к оказавшемуся в этот момент ближе всего курсанту, привставал на носочки, пытаясь заглянуть прямо в глаза, замирал на несколько секунд, потом делал шаг назад и шел дальше, выбирая новую жертву. Заглянуть в глаза получалось только в самом конце строя. В начале же шеренги, несмотря на все свои старания, на вспотевший под фуражкой лоб, на дрожащее напряжение в желеобразном теле, на растянувшиеся, насколько это возможно, меха жировых складок в том месте, где у всех нормальных людей шея, кап-три Пятак мог заглянуть, в лучшем случае, в рот.

Да, Всевышний не пожаловал ему богатырского роста. Даже среднего не пожаловал. Было в замполите, по самой лестной оценке, не больше одного метра шестидесяти пяти сантиметров. Это если измерять его от нижней части явно нарощенного каблука офицерских ботинок до искусственно задранного над «крабом» верхнего края огромной, как аэродром и сшитой явно на заказ, офицерской фуражки. Недостаток роста Пятак с избытком компенсировал двумя оставшимися параметрами земного трехмерного измерения. Он имел грузное бочкообразноое тело, оснащенное толстыми короткими ногами и несуразно торчащими, из-за сильно выпирающей талии, руками. Его маленькие круглые, чуть навыкат, глазки, обрамленные розовыми, как будто совсем безволосыми веками, недобро смотрели из под жиденьких белесых бровей. Чуть вздернутый красный широкий нос, пухлые обвисшие щеки, всегда недовольные, с сильно опущенными углами тонкие губы. Сразу под нижней губой, вместо подбородка, начинался каскад жировых складок, уходящий куда-то вниз, под капитанский мундир.

– Ну что, студенты мамкины, кто пойдет доктору помогать? – Пятак опять перешел в самый конец строя, привстал на носочки и впился глазами в испуганно карие глаза Азамата – самого низкорослого курсанта нашего взвода.

– Я могу пойти, товарищ капитан третьего ранга, – не выдержал атаки выпученных глазок Азамат.

– Да нет, Борисыч, этот не справится. Щуплый он больно. Мне бы поздоровее парней. И лучше четверых, – прохрипел прокуренным баритоном Иваныч.

На доктора Иваныч похож не был. В отличие от замполита он был худощав и высок. Неопределенного возраста, скорее всего, уже за сорок. Небрит и неопрятен. Темные, с легкой сединой слипшиеся жирные волосы. Явно не докторские нервно дрожащие беспокойные руки с черными полосками въевшейся грязи вокруг желтых прокуренных ногтей. Да и одет он был не в белый халат, а в ватную, несмотря на уже осенний, но еще по-летнему жаркий день, наглухо застегнутую телогрейку. Из-под телогрейки были видны неопознаваемого цвета и фасона брюки, заправленные в кирзовые, в пятнах серой засохшей грязи, сапоги. Рядом с Иванычем стоял чемодан. Старый облезлый, среднего размера, красно-коричневый чемодан с металлическими, когда-то блестящими, замками и такими же металлическими, но уже подтонированными ржавчиной, уголками. В моем детстве такие чемоданы почему-то называли фибровыми.

– Поздоровее, говоришь…, – замполит перестал гипнотизировать Азамата и вновь поплыл вдоль строя. – Тогда вот этот подойдет, – он ткнул своим коротким, похожим на недоеденную сосиску пальцем в живот Алжана, – кандидата в мастера спорта по боксу из города Чимкента, – выйти из строя!

Алжан вышел из строя и встал рядом со странным доктором.

– Вот этот, – продолжал Пятак, уперев палец в Витьку Данилина, – здоровенного дзюдоиста из под Владивостока, – выйти из строя! – Вот этот, – сосисочный обрубок уткнулся в пряжку моего ремня, -…

Я тоже вышел из строя и примкнул к свите небритого Иваныча, явно не внушавшего мне никакого доверия.

– И-и-и…, – Пятак в нерешительности завис перед только что покинутым мной местом, машинально уперевшись взглядом в худую, не подходящую под заданные доктором параметры, грудную клетку стоящего во второй шеренге Шурика Радеева – веселого, никогда не унывающего вчерашнего студента Пензенского университета.

– Товарищ капитан третьего ранга, разрешите обратиться? – торжественно, в полном соответствии с уставом, задал вопрос Шурик.

– Ну, попробуй, – Пятаку явно не понравилось обращение щуплого курсанта.

– Я не смогу доктору помогать.

– Это почему еще? – опешил замполит.

– Я латыни не знаю, – отчеканил Шурик.

По шеренгам пробежала волна еле сдерживаемого смеха. Пятак побагровел.

– Шутки вздумал со мной шутить?! В нарядах сгною, гаденыш!!! Выйти из строя!!!, – завизжал Пятак, брызгая слюной, – марш доктору помогать! Да без фокусов там у меня!

Шурик показно выпучил и без того большие глаза, изображая собой карикатуру служебного рвения, по-строевому, вытягивая носочек и чеканя шаг, вышел из строя, подошел к Ивынычу, приложил правую расправленную ладонь к бескозырке и, что есть мочи, прокричал в его небритое лицо:

– Товарищ доктор, курсант Радеев прибыл в Ваше распоряжение по приказу капитана третьего ранга Пятака!

Замполит грязно выругался. Формально придраться было не к чему. Все было по уставу. Только вот волны смеха в шеренга стали явно заметнее…

Ну ладно, Иваныч, забирай этих клоунов. Если хоть один сачковать вздумает, вечером мне доложишь, под арест отправлю сразу, всех четверых… – затем, уже повернувшись к голове строя, – Старшина первой статьи, остальных в Ленинскую комнату, учить устав. Наизусть. От корки до корки. Вечером проверю лично.

Старшина увел взвод. Замполит засеменил в сторону камбуза. Мы остались на плацу с доктором. В Приморье стояло бабье лето. Не по-осеннему яркое солнце, висящее над восточной сопкой, эффектно высвечивало лиственный красно – желтый на поросшем смешанной тайгой, хвойно – зеленом западном склоне глубокой котловины, приютившей нашу военную часть.

Иваныч достал папиросу, зажег спичку, выпустил облако едкого дыма, поднял свой чемодан, и, не слова не говоря, отправился в противоположную от нашего мед пункта сторону. Мы молча двинулись за ним. Прошли через плац, спустились по асфальтированной дорожке вдоль нижнего забора, прошли мимо гаража, мимо дощатого сарая, служившего нам казармой. За сараем из построек части оставались только баня и свинарник.

– Куда же ведет нас этот странный доктор? – изрек я риторический вопрос, – В баню что ли? Зачем?…

Но баня тоже осталась позади. Мы подходили к свинарнику.      Доктор уверенным движением открыл дверь, включил свет. Три маленькие тускло-желтых лампочки превратили темноту в полумрак. Внутри было сыро и серо. Очень неприятно пахло. Из нескольких пустых ящиков Иваныч быстро соорудил у стены некое подобие стола. Похоже, он хорошо ориентировался в этом грустном пространстве. Он поставил свой чемодан на один из ящиков, щелкнул замками, откинул крышку. Чемодан был набит разнокалиберными склянками, марлей, ватой, какими-то блестящими никелем инструментами…

– А Вы и правда доктор? – нарушил молчание Шурик.

– Правда, – хрипло ответил Иваныч, расстилая на втором, свободном от чемодана ящике коричнево-розовую медицинскую клеенку, – ветеринар я из соседнего совхоза.

Тут дверь снова распахнулась, и в свинарник вошел наш кок Богдан:

– Иваныч, меня замполит прислал. Просил тебе вот это передать. Сказал, что ты в курсе. – он передал Иванычу брезентовую сумку, в очертаниях которой угадывалась стеклянная трехлитровая, и явно не пустая, банка. – И вот это, – Богдан поставил рядом с чемоданом небольшую алюминиевую кастрюлю. – Когда закончите, позвони с КПП на камбуз, я приду и заберу.