Полная версия
Календарь
И на этот раз на столе оказались грубый хлеб, нарезанный крупными ломтями, несколько стволов латука, собранных в пучок, огурцы, ягоды толстокожего винограда, сушеные яблоки, вино и вода в кувшинах.
Ликин разлил по кубкам рейтийское вино, наполнил неглубокую миску водой – для Октавия, тот любил размачивать хлеб в холодной воде.
Октавиан поднял кубок и произнёс:
– За успешные переговоры.
Агриппа молчаливо присоединился. Они выпили. Октавий неспешно приступил к трапезе, Агриппа нехотя взял несколько виноградин, у него совершенно отсутствовал аппетит.
– Как думаешь, наш троянский подарок пришёлся ко двору? – спросил его Октавий.
– Думаю, что пришёлся, они проглотили наживку, а времени на проверку у них нет, – ответил Агриппа.
Это по его инициативе был перехвачен гонец Лепида, доставляющий тому послание от соглядатая из Македонии о передвижении войск Кассия и Брута. Дезинформация носила уже иной характер: в послании говорилось о намерении некоторых сенаторов начать сепаратные переговоры с Кассием и Брутом, то есть фактически о создании военной коалиции против мятежного Марка Антония. Объявленные по инициативе Октавиана «врагами отечества» убийцы Цезаря будут прощены, если выступят на стороне сената. Послание возымело действие, Антоний и Лепид сами стали искать союза с Октавианом. Антоний даже простил сыну Цезаря подосланных убийц, миссия которых непостижимым образом провалилась.
– Мне придётся расстаться с консульством, – с сожаленьем произнёс Октавий.
– Да, консульство теперь будет не в почёте, – согласился с ним Агриппа.
– Знаешь, что сказал о нас Цицерон? – продолжил затем Марк.
– Ну и?
– Молодые хотят всё и сразу, а получают ничего и постепенно.
– Что ж, неплохо сказано, боюсь, я не сумею его отстоять, как будущий противовес Антонию, – посетовал Октавиан.
– Почему? – удивился Марк.
– Антоний не отступится, из трёх его врагов Цицерон самый доступный, – пояснил молодой консул, – Брут далеко, а со мной временно приходится мириться.
– Тогда пусть наш оратор отправляется в Тартар, теперь там ему и место, он своё уже отпел.
– Неплохо было бы туда отправить и половину сената, – злобно продолжил Октавий, откусывая размоченный хлеб.
Он кивнул слуге, и тот снова наполнил кубки.
– Не достаточно ли? – возразил советник и друг, – нас ждут непростые переговоры.
– Потому и выпьем, чтобы быть раскованней, – отклонил возражения Марка Октавиан.
На этот раз они выпили без речей. Агриппа снова отправил в рот лишь пару виноградин, произнеся при этом:
– Что тебя с таким неистовством толкает на борьбу со всем светом, неужели месть?
– Мне кажется, что не месть и даже не ненависть.
– Тогда что? – Марк удивлённо посмотрел другу в глаза.
– Сам не знаю, откуда-то изнутри поднимается беспокойство, похожее на мелкую дрожь или дурноту, предшествующую рвоте. Это состояние вынуждает меня действовать. Если поступаю правильно, оно исчезает, если нет, продолжает терзать. Мне чудится, будто кто-то стоит за моими плечами, передавая мне это беспокойство, – впервые Октавиан откровенно высказался о том, чем давно мучился с той самой поры, когда весть об убийстве Цезаря настигла его.
– Ты думаешь это он? – продолжал пытать его Агриппа.
– Всё может быть, – уклончиво ответил тот, смотря на Марка и одновременно на ощупь ломая хлеб.
– Он жаждет мести? – повторился Агриппа, опуская взгляд на стол и следя за движением рук Октавия.
– Не думаю, скорей уж власти, – отвечая, Октавий потянулся за стеблем латука.
– Как это?! – удивлённо воскликнул Марк, сопровождая взглядом руку собеседника.
– Внутреннее желание человека создает себе помощника, духа желания, который не позволяет человеку загасить намерение. Этот дух усиливает само желание, преобладая над другими и подвигая человека к конечной цели – исполнению желания. У Цезаря таким духом была власть. Императора не стало, но дух желания сохранился, он очень силён, он стремится к конечной цели. Он жаждет властвовать. Он хочет, чтобы дело Цезаря – абсолютная власть – продолжалось, только тогда есть возможность обрести покой.
– А как же сенат, демократия, народ?
– Сенат – это не лоно демократии, а лишь дробление власти. В сенаторах нет искренности, каждый из них заражён духом Цезаря, стремясь властвовать в одиночку и не желая ни с кем делиться. Но они все трусы, боятся своих внутренних желаний, и борьба на два фронта делает их слабыми. Они ненавидят друг друга и тех, кто открыто заявляет о своих претензиях на лидерство. Они начинают борьбу с таковыми, делая вид, что это и есть демократия. В борьбе со злом побеждает добро, а усиливается зло. Кто не боится своих искренних намерений, тот и побеждает.
Рука говорящего не останавливалась не на секунду, разрывая салат на кусочки и отправляя их в рот. Взгляд Агриппы снова добрался до лица Октавиана. Оно было сосредоточенным. Вино, видимо, ещё не оказало своего расслабляющего действия на мимику, или энергетика мыслей держала мышцы лица в тонусе.
«Мне не понять: он так тщеславен или всего лишь скромен», – обозревая друга, Марк мысленно заглядывал в себя.
– Получается, что ты духовный приемник Цезаря, а сенат пока этого не узрел? – Агриппа сделал парадоксальный вывод скорее для себя, чем для Октавиана.
– Возможно.
– Тогда, как дух Цезаря воспринимает триумвират?
– В этом отношении мне сейчас спокойно, значит, мы поступаем правильно. Беспокоит лишь одно: где мы возьмём денег, чтобы исполнить обещанное Цезарем.
– Это, наверное, грызёт и противоположную сторону, пусть предлагают, а мы будем думать соглашаться или нет».
«Жажда власти, коварство, злобность… Ничего неожиданного, – прокомментировала текст Яна. – А ты не так прост, оказывается, – она посмотрела на марширующего Октавиана, – есть в тебе загадка».
Яна взглянула на световые часы в углу панели: десять минут первого. Время обеда. В этот момент в комнату без стука вошла Василиса:
– Ты, смотрю, совсем заработалась. Даже потеряла счёт времени.
– Да немного «кексонула», – согласилась Яна.
– Не вижу ничего нужного в изучении слишком древней истории, – Васька скосила взгляд на голограмму, – ведь никакого влияния на нашу жизнь эти предки уже не оказывают.
– Не скажи, – задумчиво возразила Яна, – я начинаю понемногу убеждаться, что оказывают, и немалое.
– Просвети, – хмыкнула Василиса.
– Да я сама ещё толком не разобралась, но, погружаясь в пучину древности, я всё больше и больше теряю себя в настоящем, я растворяюсь в сознании того времени, как будто я не я, а вот он. Их поступки, их высказывания могут, западая в душу, менять её состояние.
– Это что, прикол?
– Может и прикол. А вдруг нет? – рассмеявшись, Яна серьёзно уже добавила: – Вот, к примеру, историческое наблюдение: если чиновники государства экстренно решают проблемы ветеранов, то дела в том государстве не совсем хороши – это уже стало традицией.
– Ты снова шутишь? – переспросила Василиса, заглядывая подруге в лицо.
– Вот теперь нет, – ответила та и, мягко подтолкнув собеседницу, произнесла: – Ладно, пошли трапезничать.
Подружки на лифте спустились в столовую, на третий этаж. Когда обед подходил к концу, на свободное место без разрешения плюхнулся прыщавый верзила. Колян, так кликали невежу, а по-настоящему Андрей Николаев, прочувствовав ситуацию, извинился:
– Простите за беспардонность и приятного аппетита, я всего лишь на пару сек.
– Спасибо, время пошло, – жёстко ответила Яна за двоих. Приятель был её.
– Ян, ты окончательно завязала с «никцами»? – спросил тот.
– Пока не знаю, но в ближайшее время играть не собираюсь.
– Может, продашь своего героя, есть очень хороший покупатель, – заторопился парень, – это бизнес, ничего более, пойми, мы можем очень хорошо заработать.
– Кто это мы? – с насмешкой спросила Яна, хотя по интонации можно было догадаться, что ответ ей известен и так.
– Ну, ты, я и ещё один чел, – смутился проситель.
– Если я захочу продать, то обойдусь без посредников, – раздражённо пояснила она. – Всё, время вышло, свободен, ты мешаешь нормальному приёму пищи.
– Ухожу-ухожу, – вставая, подобострастно засуетился верзила, – просто через визарь к тебе нет доступа.
– Придурок, – бросила ему вслед Яна, когда тот уже не мог слышать её. – Шестёрка Мамона, из-за них игру пришлось забыть.
Объяснять Василисе, кто такой Мамон, не было нужды. Весь состав колледжа, включая преподавателей, знал Мамонова Антона – сына главного спонсора. Его пребывание в колледже не было связано с коррекцией образования. Учёба для Антона – это вид развлечения, в колледже он сколотил группу друзей, любящих повиноваться, и ни в чём себе не отказывал.
– Это ты об игре с бредовым названием? – нехотя вникала в ситуацию подруга.
– Да никакого бреда, официальное название «Цивилизация победителей», а первый вариант был вообще труднопроизносимый – «Ницшеанская цивилизация», герои там «никцианцы», совмещение слов: Ника – богиня победы и Ницше – философия о суперчеловеке.
– Ну, теперь я въехала, просто раньше думала про форумные ники. Так в чём суть игры?
– Нужно из своего персонажа создать супергероя, чтобы он уберёг от порабощения планету Земля, спас цивилизацию.
– Что в том прикольного?
– Чтобы стать сверхгероем, нужно отыскать в себе частичку бога для её убийства, а затем постоянно бороться с государством, попутно уничтожая слабых.
– Фу, какая гадость, – поморщилась Васька, – что, в правилах так и записано?
– Нет, конечно, в правилах написано другое, но суть такова. Кто её поймёт, тот далеко продвинется по уровням.
– И сколько там уровней?
– Пятьдесят шесть.
– На котором остановилась ты?
– Я прокачала своего «никца» до сорок восьмого.
– А у Коляна с компанией?
– Они не могут подняться выше пятнадцатого, за исключением Мамона, тот купил себе последний уровень, да видно игра потеряла смысл, не с кем тягаться.
– А наши пацаны?
– У Яна и Свата – по тридцать шестому.
– Молодцы!
– Ну, так…
Возвратившись в номер, так в общежитии по образу гостиницы называли квартиры, подружки разошлись по комнатам.
Яна сразу же приступила к дальнейшему чтению материала по Августу, а Василиса решила вздремнуть часочек, так как вечером намечался поход в ночной клуб.
Янка быстро пробежала текст, где освещался сам процесс переговоров на островке о создании триумвирата, останавливаясь лишь на меркантильных вопросах, кому и что досталось.
«Триумвиры планировали использовать полученную власть для раздела провинций между собой и созданию проскрипций (списки лиц, объявленных вне закона) против политических противников, свои чрезвычайные полномочия прикрыли формулировкой «для устройства государственных дел».
«Вот так и зарождалась «западная демократия», всё по закону и шито-крыто», – прокомментировала мимоходом Яна сухие фразы энциклопедического текста.
«Необходимые денежные средства для пополнения своих личных бюджетов и обеспечения требований ветеранов триумвиры планировали взять от реализации имущества проскриптов, а это ни много, ни мало около 300 сенаторов и 2000 всадников состоятельных семейств и кланов. Составление самих списков потребовало около трёх дней. В такой список по инициативе Антония был включён знаменитый политический деятель и оратор Цицерон, хотя Октавиан и возражал, но под натиском Антония ему пришлось уступить».
«Смотри, ничего не изменилось с тех пор: грабь награбленное, – разговаривала сама с собой Яна, – а Васька твердит, что нет никакой пользы в изучении древности».
Затем она переключилась с энциклопедии на художественный текст, читала внимательно и вдумчиво, уже не комментируя.
«Триумвиры в течение трёх дней вступали в Рим, один за другим: Октавиан, Антоний и Лепид, каждый с охраной, состоящей из преторианской когорты, и одним легионом.
Город, наполнившись войсками, смолк, как затихает природа в преддверии грозы, будто чёрные тучи, спустившись с небес, окутали его кварталы липким страхом. Испуг передался животным: замолчали гуси, собаки трусили, поджав хвосты как побитые. Люди ждали дурных вестей, и они пришли. Ночью у курий и комиций появились списки приговорённых к казни, утром патриции и плебс собирались у вывесок, расспрашивая тех, кто ближе и умеет читать, что там написано. На стихийных митингах иногда выступали сенаторы, прося граждан успокоиться и обнадёживая, что всё это временно, массовых репрессий не будет, накажут только пособников убийц Цезаря.
Октавиан остановился в отчем подворье у Бычьих голов в Палатинском квартале. Его дом находился совсем недалеко от форума, что давало возможность несколько раз на дню бывать в сенате, если в том возникала необходимость. Поначалу ход проскрипции не мог набрать оборотов, солдаты из легиона Октавиана приводили арестованных сенаторов и знать из списка, те просили пощады, но Август был непреклонен, говоря каждому одну и ту же фразу: «Ты должен умереть».
Но его родные требовали, чтобы казни не происходили на территориях, прилежащих к дому, тогда Октавиан приказал, чтобы ему доставляли лишь головы казнённых, так стали поступать и два других триумвира. Всё чаще людей из списка не заставали дома, одни скрывались у соседей, родственников, другие невероятным образом сумели покинуть Рим и его предместья. Тогда объявляли награду за их головы, за донос или поимку, даже рабы получали свободу, доставив голову бывшего хозяина, В процесс были вовлечены все, за укрывательство полагалась умерщвление на месте. Но росло и недовольство граждан, ползли слухи, что солдаты занимаются мародёрством и притеснением домочадцев казнённых, были прецеденты и постыдного характера: солдаты насиловали женщин. Так случай с дочерью сенатора Валерия Лабеона облетел весь Рим, и Октавиану пришлось разбирать это дело публично для предотвращения дальнейших осложнений.
Сенатор Валерий Лабеон был в самой середине списка проскрибируемых. В ту злосчастную ночь в его доме остановился работорговец Тараний, привозивший по заказу римской знати рабов. Его небольшой отряд из вольноотпущенного слуги и двух рабынь разместили на заднем дворе.
Сам Тараний на террасе дожидался Валерия Лабеона в компании его жены Тертуллы, взрослой дочери Руфиллы и управляющего Диомеда.
В этот раз он никого не привёл в этот дом, но явился получить долг за прошлый приезд, продав тогда сенатору молодую гречанку. Работорговец, планируя дотемна вернуться на постоялый двор, задержался не по своей воле. Сенатор, отправляясь к другу Церринию Мессалу обсудить ситуацию, просил его дождаться. Время было уже позднее, а сенатора всё не было.
И вот уже ближе к полуночи тот вбежал на террасу с трясущимися руками, взволнованный и растерянный.
– Вал, что случилось? – испуганно спросила его супруга.
– Только что, на моих глазах, Мессалу отрубили голову, – засипел он, хватая со стола кубок и опрокидывая его в рот.
Присутствующие в ужасе вскочили со своих мест, не зная, что и говорить, словно проглотив языки. Как только Тертулла представила себе кудрявую голову Церриния, лежащую в пыли, окровавленную, с зелёной мухой, ползающей у открытого глаза, она тут же упала в обморок.
– Они придут сюда, я в списке, – промоченное горло позволило Валерию отчётливо и громко произнести ужасные слова.
– Папа, тебе нужно бежать, скрыться! – воскликнула дочь.
– Меня знают и не выпустят! – в отчаянии изрёк сенатор.
В доме поднялась суета, слуги приводили в чувство хозяйку, бестолково носясь из комнаты на террасу и не замечая ни сенатора, ни его гостя.
– Милый Тараний помогите папе бежать, он вам хорошо заплатит! – взмолилась Руфилла.
Переодетый в работорговца Лабеон, со слугой Тарания и двумя рабынями, едва успел покинуть дом, как нагрянули солдаты. Они, осмотрев все комнаты и дворовые постройки и найдя сенатора, схватили Руфиллу и учинили допрос. Двое солдат, Скутарий и Космид, затащили её на задний двор. Руфилла сопротивлялась, пояс, держащий её белоснежную столу[4] на талии потерялся, ткань одежды порвалась, оголилось её прекрасное молодое тело. Скутарий, не выдержав соблазна, сорвал с неё столу совсем. Как голодный лев он бросился на девушку, повалив её на землю. Насладившись, он передал её Космиду. Руфилла плакала и стонала, а когда насильники закончили, девушка умоляла оставить её в живых, но ей перерезали горло.
Невольным свидетелем оказался Тараний, он и рассказал всё Тертулле. Бедная мать, потеряв от горя страх, поутру на площади перед большим скоплением народа размахивала порванной и окровавленной столой дочери, кляня солдат Октавиана.
Солдат отыскали. Октавиан принародно на площади распорядился казнить их, когда против них дал сведения работорговец Тараний.
«Мы пришли вершить правосудие, а не творить беззаконие», – произнёс публично Октавиан перед тем, как обезглавили солдат».
– Какой цинизм, – не сдержалась, пробормотала Яна, но развивать тему не стала, продолжила чтение.
«Процесс проскрипции, стремительно набирая скорость, подходил к концу. Лепид и Антоний позволяли некоторым лицам из списка, расплатившись имуществом, покидать город живыми. Октавиан оказался самым твёрдым и жестоким в исполнении задуманного. У него была возможность спасти Цицерона, помочь тому покинуть Рим или хотя бы предупредить, но он то ли промедлил, то ли понадеялся на Антония, что тот пощадит столь известного сенатора, оттого произошла трагедия – голову Цицерона принесли в сенат, бросив к ногам Антония.
Узнав об этом, Октавиан возмутился и высказал Антонию: «Ты отсёк голову знаменитейшего человека, того, кто спас государство и был великим консулом!»
Вечером в кругу друзей и соратников, среди которых были Гай Меценат и Марк Агриппа, Октавий затеял разговор о казни Цицерона. Меценат ответил ему:
– Ты бы мог спасти его, как поступают Лепид и Антоний с откупившимися.
– Мне не хотелось отступать от своих принципов. Я считал, что жалость – оружие врага, но, теперь ясно – это ошибка, я проявил негибкость и недальновидность, впредь нужно быть изворотливей.
– А что говорит тебе дух Цезаря? – спросил его Агриппа.
– Он молчит, – задумчиво ответил Октавиан.
– Ну, вот видишь, и тебе нужно меняться, чтобы стать Цезарем и не повторить его судьбу.
«Да они сами себе боги, совесть и судьба, три в одном, – с горечью сделала вывод Яна. – Тут есть и комментарии: «О, горе, горе, как всё низко пало! Какая всюду нищета! Стал Рим большим публичным домом, пал Цезарь до скота, еврей стал – Богом!» Здорово сказано! А кто это?.. Ницше. Тогда понятно». Оторвавшись от текста и глядя на марширующую голограмму, Яна произнесла:
– Да ты просто демон в юношеском обличии.
Ей надоело чтение, и она решила поразмышлять, двигаясь по кругу и разговаривая с голограммой.
– Что же тогда нужно искать?.. – Яна остановилась у марширующего юноши в тунике, повернула к себе панель управления голограммой и, отменив движение объекта, приблизила его. Мерцающий столб объёмного спроецированного видео был почти с неё ростом, возможно, чуть ниже. Всматриваясь в сверкающее лицо, Яна стала говорить с ним: – Чтобы от тебя исходила такая энергия, которая заставляла бояться не только людей, но и животных, вынуждая собак щетиниться при виде такого милого юноши и с опаской лаять, но, не приближаясь, а сохраняя дистанцию. А люди должны чувствовать твою харизму, испытывая к тебе уважение и страх одновременно и, прежде чем заговорить с тобой, проглатывали слюну, чтобы отлепить присохший к нёбу язык. – Ей даже показалось, что голограмма подмигнула ей, подбадривая: мол, давай-давай, ты на правильном пути. – Тогда зачем мне страстик? Я уже знаю, что мне необходимо, можно всё воссоздать и так, – удивлённо спросила она виртуального собеседника. – Нет, тогда это будет, как там трактуется у евреев, «трефа» или не натурально, как говорят Сэм и Сват, – ответила сама за голограмму.
Наконец, окончательно поняв, что ей нужно в дальнейшей работе над голограммой Августа, Яна успокоилась. Запал прошёл, и читать факультативные тексты уже не хотелось.
Оставалось только набраться терпения и ждать, когда подойдёт очередь на прибор. Но что-то ещё не давало ей покоя. Она вспомнила обед и Коляна, невольно переключившись на того, кто подослал к ней Николаева.
Ещё на первом году учёбы она познакомилась с Антоном, симпатичным молодым человеком, открыто демонстрирующим снобизм под стать своей фамилии Мамонов. Казалось, он ни на кого не обращал внимания, но Яна добилась своего – Антон заметил её. Любимая он-лайн игра «Цивилизация Ников» сделала их непримиримыми соперниками, где она почти всегда брала над ним верх, а Мамонов переживал неудачи болезненно. Антон мог бы стать её парнем, ей даже иногда казалось: не будь его – она что-то потеряет, но от принципов своих не отступала, и тогда Мамон стал преследовать её, добиваясь сатисфакции не только в игре, но и по линии взаимоотношений парня и девушки.
«Не на ту напал», – улыбнулась Яна своим воспоминаниям.
А вслух добавила:
– Этот от меня так просто не отстанет, не зря сегодня в столовой ко мне Коляна подослал, нужно посмотреть, что там в игре творится.
«Нет, будем шлифовать Августа, пока в теме, а с игрой завтра…»
И она сделала пометку Ник Никочу, утром следующего дня просмотреть сайт он-лайн игры.
Игра «вживую», или голограммы в игре
На игровом сайте «Ников» пользовательский интерфейс не работал. Посредине окна заставка, в рамке текст. Пробежав его, Яна удивлённо вскинула брови, закрытыми оказались не только индивидуальные адреса, но и весь игровой портал колледжа. Ограничения введены из-за систематических сделок по купле-продаже персонажей, нарушающих принцип честной и справедливой игры. Внутри фрактала допускалась автономная игра.
«Зачем им тогда мой герой?» – продолжала рассуждать Яна.
Она стала читать условия автономной игры, и это её заинтересовало.
Игрокам, имеющим виртуальных героев не ниже двадцатого уровня, предлагалось организовать автономный геймплей[5]. Игровой сайт осуществляет поддержку их персонажей и основных структурных принципов игры, но не предоставляет графику игрового мира, таким образом стимулируя геймеров[6] к самостоятельной разработке графического интерфейса. Даются два вектора развития – сублимированная реальность и интерактивное взаимодействие. Добившиеся выдающихся результатов будут допущены не только на сайт игры, но и смогут поучаствовать в её дальнейшей разработке и совершенствовании.
«Они ставят себя на место бога, наблюдая за нами, как мы развиваем их идеи, – усмехнулась Яна. – Что ж, тогда понятно, зачем Мамону новые персонажи. Но мы можем и сами поиграть с компьютером и против него».
Яна заглянула на автономный фрактал. Там царил бардак, игровых столкновений, в прямом смысле этого слова, не было. Персонаж по кличке Инкуб – детище Мамона с самым последним уровнем – созывал на индивидуальную битву. Приглашение было недельной давности. Откликов не наблюдалось.
«Может свою команду создать, наказать Мамона, и попытаться снять запрет досрочно. Когда только? Ладно, закончим доклады, там посмотрим», – но интуитивно она понимала, что её честолюбие не даст покоя ни ей, ни её друзьям. Мамонов знал, как её подцепить, и она попалась…
Как наладить игровое взаимодействие никто из друзей не знал. Играть в сублимированной реальности оказалось совсем нелегко, если выражаться словами Святослава – противоестественно. Нужно было придумать подлинно новое, чтобы все пазлы сложившись воедино, не только поддерживали игровой интерес, но и разогревали его градус.
Стратегически Яна рассчитала всё точно: один персонаж сорок восьмого уровня и два на десяток меньше могли держать одного пятьдесят шестого, но необходимо побеждать. Нужны ещё персонажи, одним словом – команда. Мамонов, создавая коллектив, мыслил так же, и было у него на одного помощника больше, но все трое не дотягивали и до двадцатого, потому и пытался прикупить ещё продвинутого героя. У Яны только двое, третьего поднимать с нуля. Но и это не главное.
Собравшись вчетвером, Яна, Василиска и гусятки, обсуждали, как строить игру.
– Они предлагают нам создать свой геймплей, – скорее утверждал, чем спрашивал Ян.
– Без графического интерфейса нет и игры. Как мы будем видеть итоговые результаты? – подключился к обсуждению Святослав.
– Давайте играть «вживую», – неожиданно напомнила о своём присутствии Василиса.
– Это как? – почти хором спросили остальные трое.
– За графику возьмём трёхмерный план общежития, а персонажами выступят наши голограммы из докладов. Мы, перемещая их по зданию, убиваем сразу двух зайцев: не нужно ничего прорисовывать, всё сканируется при их перемещении, и отпадает необходимость вписывания в игровой пейзаж, они уже в здании. Интерактив виртуального персонажа на дисплее – это прототип голограммы во времени и пространстве здания. Мы будем бороться с монстрами, которых расставит компьютер, и с соперниками за очки. Уровни в игре – этажи, с прохождением которых меняется степень сложности, и мы поднимаемся повторно по этажам на более сложном уровне, где противодействие усиливается.