Приключения северянина. Сборник рассказов

– Сплюньте.

Судя по ее виду, зуб действительно тяжелый. Нужно мастерство и характер, чтобы извлечь из мяса, крови и кости корень зуба, от которого виднеется одна вершинка. Ей не с кем посоветоваться и не на кого опереться, кроме как на себя. А тут еще сидит рохля, который скоро упадет в обморок. Положеньице у тебя, тетя врач! Приведем себя в порядок и попытаемся сострить.

– Стукнем.

Ей стало полегче. Она посмотрела уже с уважением.

– Ну что ж, стукнем.

Еще минут через десять мой стоматолог выглядит не лучше, чем пациент полчаса назад.

– Тяжело?

Теперь глаза смотрят внимательно и пытливо.

– Первый раз получаю помощь от пациента.

– Этим жизнь и интересна, что бывают первые разы.

Разговор ее отвлек, и это помогло ей принять решение. Спина у нее стала идеально ровной, плечи расправились, и всем своим видом она являет саму решительность.

– Стукнем.

Действие лекарства кончилось, и от боли пришлось замычать быком.

– Все, – настала очередь врача успокаивать бедолагу-пациента.

Но это не только успокоение, но и констатация факта; на дно изогнутой ванночки легли два корня с каплевидными утолщениями внизу.

– Обычно у зубов корни обратной формы, с утолщениями вверху.

– У меня все наоборот.

Зуб с правой стороны напомнил о себе следующей ночью. На второе утро он перекочевал без особых трудностей в ту же ванночку. На третий прием она уже позволила себе шутку.

– Можно я вас обниму?

– За это и зуб не жалко.

– Если он больной.

Она встала за спиной, левой рукой обхватила голову, а правой ловко выдернула одним движением левый верхний клык.

– Хорошо получилось, – она сама довольна. – Этот зуб бывает очень капризным.

– К сожалению, плохие зубы кончились. А остаток хороших рвать не рационально, не на что будет ставить мосты.

– Ничего, приходите, я буду промывать ранки, а то может начаться воспалительный процесс.

Пока мы промывали ранки, выяснилось, что она разводится с мужем, у них растет шестилетняя дочь и окончательный день развода – эта суббота.

В субботу же она назначила лечение. В шесть вечера волею того же случая мы одновременно появились в разных концах коридора поликлиники. Кроме нас никого не было, и она в порыве чувства раскинула руки для объятия. Сделала это непроизвольно и тут же испугалась.

– Сегодня у меня дежурство, – она пропустила меня в кабинет, – я могу быть и без повязки.

Повязка придавала ей какую-то таинственность. Когда ее не стало, исчезло и таинство. Нос курносенький, а в лице какое-то лисье выражение, что ее, конечно же, не портит.

– Ну что, я вам нравлюсь? – спросила она, лукаво улыбаясь.

– Очень! Но я вас представлял не такой.

– А какой? Более красивой?

– Более строгой.

– И вы разочарованы?

– Ни в коем случае.

– Ну что ж, давайте будем лечиться.

– Ольга Васильевна, не мучьте себя. У вас был тяжелый день, лучше отложить до соответствующего настроения.

– Почему он не такой, как вы? Вы же все понимаете, а он не видит элементарных вещей. А сегодня у него даже руки не дрожали, когда он подписывал. А у меня дрожали! У меня все внутри дрожало! Но теперь все. Все уже перегорело. Откройте рот.

Она сосредоточилась на работе, и скоро от ее грусти не осталось и следа. Так быстро могут меняться только женщины.

– Я вам поставлю блатную пломбу из импортного материала, – засмеялась она.

– А чем отличается блатная от обычной?

– Быстрее выпадет, и вам снова придется прийти ко мне.

– Тогда ставьте русскую, чтоб на всю жизнь. А встречи можно перенести в более приятную атмосферу, чем кабинет в поликлинике.

Александр Иванович и Вера Михайловна ждут вас сегодня на ужин чтобы угостить вас пельменями. Приглашение от всей нашей семьи.

– А что мама обо мне скажет?

– Вот и послушаете.

– А что она подумает?

– Что подумает, то и скажет.

– Я не могу. Ну что я сделала? Ну как ты меня представишь своим родителям?

– Как ангела, избавившего меня от зубной боли. В семь ноль-ноль жду вас у поликлиники.

Оле было трудно зайти. Дома же она быстро освоилась и держалась очень естественно и непринужденно. Мама разговаривала с ней, как с давней знакомой, хотя обычно с людьми сходится очень тяжело.

Проводить гостью после ужина домой сам бог велел. На троллейбусе пять остановок, рядышком.

– Вы маме понравились, а про отца можно не говорить, он очень коммуникабельный.

– Давай на «ты», Петр

– Давно за, но первым женщине предлагать неудобно, пришлось ждать, когда проявишь инициативу.

– С этой эмансипацией все перепуталось. Вино было вкусное, у меня сейчас голова кружится, обычно я не пью.

– Я тоже стараюсь обходиться без него, но сегодня нельзя было не пить, тем более что оно действительно неплохое.

– Ты странный человек. Обычно мужчины не такие.

– В чем же странность?

– Ну, не пьешь, не куришь.

– Разве это неправильно?

– Правильно. Но ведь все же так не делают. Почему?

– Я могу объяснить, почему я так делаю, а почему большинство делает иначе, тоже понять не могу.

– Мы приехали.

Надо выскочить из троллейбуса и подать ей руку. Вот так. Ольга воспользовалась опорой, но руку сразу же отдернула.

– Вон мой дом, – показала она на вторую от остановки четырех-этажку, – мой балкон самый правый, второй этаж. Завтра в семь жду тебя в гости с ответным визитом.

– Ждать не придется.

Институт

В этот приезд необходимо сдать математику. Занятия ведет Вера Дмитриевна. Ей пятьдесят точно, не меньше. Все студенты считают ее зверем, ничего не берет, никому поблажки не дает, спрашивает очень строго. Учителя такого типа – мои любимые. Они любят свой предмет и хотят, чтобы остолопы хоть что-то запомнили из математики – им это в жизни пригодится.

Я долго буксовал на одном примере, когда на Тамани воевал с очередной контрольной. Он доводил до психа. Неопределенный интеграл. Коротенький пример, но никак не хотел решаться.

Через полмесяца войны с ним, проснувшись, понял, что все дело в опечатке в учебнике. Знак корня был длиннее на одну цифру. Если знак короче, то пример решается в течение пяти минут. Если длиннее, то он не имеет решения. Это топтание дало положительные результаты: все последующие задания проблем не создавали. Придя в институт, первым делом взял в библиотеке задачник по математике другого года выпуска, он подтвердил то, что уже понял: в учебнике была опечатка.

Преподаватель вела практические занятия. Сама стояла у доски с мелом и комментировала ход решения. Но по скорости меня не превосходила, мы шли ноздря в ноздрю. Иногда камчадал первым находил решение, она не сердилась и внимательно относилась к подсказке. Ошибок обычно не было. Сокурсники косились на выскочку, никому не нравилось, что кто-то нарушает общепринятое правило – быть тупицей в учебе.

А в учебе необходимо знать одну маленькую хитрость: надо внушить себе, что то, что ты изучаешь, как бы нудно это ни казалось, ужасно интересно. Не менее интересно, чем титьки рядом сидящей студентки или встреченной случайно на улице красавицы. Один козел подошел в туалете и показал тетрадку.

– Слушай, ты разбираешься в математике, помоги написать контрольную. – Улыбка заискивающая и сладковатая.

Непонятно как можно человеку вбить что-то в голову, пока он сам не захочет понять?

– Как я тебе помогу? Это материал восьмого класса. Возьми учебник, посиди, разберись. Пока не поймешь азов, дальнейшее объяснять бесполезно.

Улыбка сменилась на гримасу ненависти.

– Что? Отличник? Да мы таких в школе били!

– Всемером за углом, а сейчас в туалетах шаромыжничаете.

Судя по его натужному дыханию и злому блеску глаз, у него появилось школьное желание поучить отличника только за то, что он отличник. Но, взвесив наши возможности и не имея поддержки шестерых, сделал глубокий выдох и зашел в кабинку излить злость. Желающих поучить больше не нашлось – институт все-таки не школа, там за такие грехи лупили чаще. Кретины не разрешают быть лучше их, приходится это право завоевывать, и часто кулаками или угрозами.

Ольга

Семь ровно, дверь номер восемь. Сколько раз нажать на кнопку звонка? Три. Шаги легкие, Оля, лицо, окаменевшее от ужаса. Постепенно черты лица смягчаются.

– Господи, это ты. Заходи. Больше так не звони, это его звонок.

– Буду звонить два раза.

Надо сделать большую пакость женщине, чтобы она реагировала на тебя подобным образом.

– Он пил?

– Нет. Раздевайся, проходи и, пожалуйста, о нем больше не спрашивай. Сегодня повторно идет «Ирония судьбы». Ты ее видел?

– Пытался, но духу не хватило.

Это действительно ирония судьбы. Неделю назад мы с Алиной сидели у телевизора, когда на экране замелькали пьяные рожи в бане и повеяло мрачной скукой. Стало тошно, и уговорил ее прогуляться по Петропавловску. Гулять по Ижевску нет ни малейшего желания. На этот раз придется смотреть.

– Садись в кресло. Ты уже осмотрелся?

– Конечно. Обстановка стандартная, как у нас и как везде по Союзу. Но судя по плитке на кухне, полочкам и качеству ремонта, руки здесь приложены мастеровые.

– Опять он. Ты знаешь, я сидела, ждала тебя, и у меня было такое чувство, что я начинаю жить заново.

– Хорошее чувство, пусть оно живет, не прогоняй.

На этот раз «Иронию» выдержал до конца, ощущение такое, словно в съеденную ложку меда прибавили капельку дегтя. Вроде смешно, но видеть Барбару Брыльску и Юрия Яковлева втиснутыми в наш серый быт, в нашу нищету просто больно. И от самого сюжета «по пьяни» немножко подташнивает. Мои соболезнования Эльдару Александровичу, ничего лучшего в нашем бытовом болоте он не смог найти.

– Пора и честь знать.

– Я тебя провожу, – согласилась Ольга.

Шубу можно и на лестнице застегнуть.

– Спасибо за вечер. До свиданья.

Неожиданно шагнула ко мне, обхватила за шею и стала падать, закрыв глаза. Такой вес можно держать на руках хоть всю ночь. Она прижалась к груди, стала совсем маленькой и беззащитной.

– Только, пожалуйста, не трогай меня сегодня. Прости меня!

– За что? Намучилась одна.

– Хорошо, что ты все понимаешь.

Постепенно приходит в себя и твердо встает на ноги.

– Я испугалась, что сейчас вот шагнешь за порог, и я тебя больше не увижу. Приходи завтра без предлога. Хорошо?

– Конечно. Так же в семь?

Ижевский мехзавод

Папа познакомил со своим приятелем по гаражу. Он обещал показать ижевский завод, который производит знаменитые «москвичи». Мужик назначил на девять часов утра и сказал, что будет ждать у проходной. С девяти до полдесятого проторчал у проходной, но никто не появился, пришлось возвращаться домой. Еще через час кто-то постучал в дверь. На пороге этот мужик.

– Ты почему не приехал? Я тебя целый час ждал.

– Я почти столько же торчал у проходной.

– У какой?

– Без понятия, проходная ижевского механического завода.

– Это не та, их не одна, я забыл тебе сказать, какая конкретно. Одевайся, поехали, я договорился.

На своем «москвиче» доставил к проходной совсем с другой стороны. Не предъявляя пропуск, сказал:

– Он со мной.

Дальше пройти не так просто.

– Зайдешь в отдел кадров, скажешь, что хочешь устроиться на работу, тебе выпишут разрешение, чтобы ты ознакомился с производством.

Начальник отдела кадров – яркая женщина лет сорока, с проницательным взглядом и с золотыми массивными кольцами на каждом пальце обеих рук. Судя по взгляду, в нормальном браке и жизнью вполне довольна.

– Хотите устроиться на работу?

– Хотя бы посмотреть, дальше видно будет.

– Квартира есть?

– Да, я живу у родителей.

Взглядом проверила, нет ли у кадра дурных намерений относительно советского завода, и, не найдя таковых, выписала бумажку.

– Вас пропустят.

Провожатый уже ждет в цехе.

Цех огромный, стены отделаны кафелем, чисто, просторно, звучит приятная музыка. Первое впечатление, что все замечательно.

У стены в ряд выстроились штамповочные станки. У каждого станка сидит девушка. Она кладет в матрицу круг тонкого листового металла, затем левой рукой нажимает одну кнопку, затем правой вторую справа. Сверху падает огромная балда со страшным стуком, потом поднимается вверх. Девушка вытаскивает готовую деталь, кладет ее в стопку слева и снова берется за следующую заготовку. И сколько же раз за восемь часов они проделывают эти операции? И они не глохнут?

– Обрати внимание, что у них две кнопки. Если сделать одну, что было раньше, то в конце концов они делали одну ошибку и одну руку оставляли на детали, нажимая вторую кнопку. Если сейчас отключат вторую кнопку, то их ждет наказание рублем.

– И сколько они получают?

– Восемьдесят рублей в месяц.

Теперь понятно, почему у них глаза, как у недоенных коров.

Дальше пошел конвейер. Сначала рама, затем на определенном участке двигатель, трансмиссия, колеса, на следующем – дверцы, затем электрооборудование и т. д. На финише готовый «москвич», про который японцы говорят, что это самый быстрый трактор в мире. На всем пути следования, на каждом участке – молодые парни, но сказать, что у них огонь в глазах, – значит соврать. Не такие пустые взгляды, как у девушек, но с вопросом «Что ты тут, козел, лазишь, может, в морду хошь?».

– Сколько они получают?

– Семьдесят пять – восемьдесят в месяц.

– Им больше негде работать?

– Тут хитрая политика. Они все имеют небольшие сроки – год-два за хулиганство, мелкое воровство. Им ставят условие: либо они отбывают срок на зоне, либо работают на заводе за копейки. Они выбирают второе. Кто нарушает дисциплину, идет на зону.

– Добровольно и с песнями, как и везде.

Цеха позади, мы во дворе. Гид показывает на горы листового металла.

– Вот отечественный прокат, он негодный. При штамповке получаются трещины, детали стопроцентного брака. Мы отдаем сталь за границу, потом покупаем втридорога лист, из которого штампуем ковку. Только импорт соответствует требованиям производства.

Готовые автомобили обкатываются, проверяются регулировки шасси, затем опробуются на треке.

– Кто гоняет по треку?

– Это уже мастера. Они имеют до трех сотен в месяц. Ну как тебе завод?

– Мне здесь нечего делать. К треку меня подпустят лет через десять, значит, мое место на конвейере, в администрации мне тоже делать нечего. За восемьдесят рублей ездить каждый день на автобусе по часу туда и обратно, потом платить за квартиру, покупать продукты в очередях, смотря на пустые прилавки, не останется ничего на одежду, не говоря о развлечениях и поездках. А на Севере я за счет коэффициента и надбавок имею чистых три сотни на руки, как минимум. Мясо, рыба, картошка бесплатно. Молоко, яйца, сметана, творог стоят копейки, сколько хочешь. Икрой родителям помогаю, у них все есть, ни в чем не нуждаются. Работа интересная. Оплачивается проезд в Ижевск два раза в год и куда угодно по Союзу раз в три года. Охота, рыбалка, приключения. Тут мне делать абсолютно нечего.

Оля

Итак, надо позвонить два раза.

– Это ты! Заходи, раздевайся.

А глаза! Да за такие глаза можно мерзнуть в тундре и жариться на экваторе.

– Ты ужинал?

– Нет, как и было приказано.

– Ну и молодец! Я достала сосисок. С капустой пойдет?

– Вполне.

– Пусть варятся. Давай поговорим.

Кто бы мог поверить, что эта деловая и уверенная в себе женщина вчера вечером была такая маленькая и беззащитная? Впрочем, слабость женщину не портит, а уж загадочность и вовсе наоборот. Оля направляется в комнату и, проходя мимо, наталкивается на мою руку. Она ждала этого. Отводит свои руки назад, чтобы мне было удобнее ее обнять, и, быстро повернувшись ко мне, прижимается своим горячим телом, вызывая вспышку желания. Движения резкие и поцелуй жадный, словно она делает что-то запрещенное и сейчас появится кто-то, кто прервет наше удовольствие.

– Как хорошо, что есть женщина и мужчина, – шепчет она.

– Это чудесно.

Ужин пролетает быстро. Мы рады каждому движению друг друга и ждем друг от друга чего-то необыкновенного и сладкого.

Ну что ж, пора бы поставить все точки над i.

– Оля, насколько я понимаю, тебе нужен муж?

Она становится сразу серьезной и сжимается в крюк, словно я коснулся в ней чего-то незащищенного. Но разговор принимает и молча кивает головой.

– Давай не будем питать иллюзий – для этой цели я не подхожу.

– Я тебя не устраиваю?

– Нет, не в этом дело. Ты мне очень нравишься. Но я себе представил, что я живу здесь, в городе, в четырех стенах, езжу на работу на троллейбусах в какой-нибудь цех, и мне захотелось повеситься.

– И что же тебе нужно?

– То, что у меня есть. Север, простор, сопки, тундра. Город я выдерживаю только месяц и то ради родителей.

– И у тебя есть женщина?

– Кажется, есть.

– Почему кажется?

– Я ее открыл недавно, только по дороге сюда, и пока не знаю, что у нас получится. Она замужем, у них ребенок.

– Она тебе нравится больше, чем я?

– Она у меня и сейчас перед глазами стоит.

– Спасибо за правду, – прошептала Оля, – но бьешь ты больно.

– По-моему, так лучше.

Она сидит на табуретке, подогнув под себя ноги и уткнувшись подбородком в колени. В кухне царит тишина, мы взвешиваем свои слова и ощущаем навалившуюся на нас размолвку. Все дальнейшее зависит от нее, в данный момент она может показать несостоявшемуся ухажеру на дверь. Но она молча смотрит на меня, и прийти к такому решению у нее нет сил. В любом случае пора домой. Оля вышла в прихожую проводить и стоит, опять же не говоря ни слова, но в глазах хитринка, а не боль расставания.

Прежде чем шуба застегнута, она оказывается под ней.

– Ой, как под ней хорошо!

О боги. Две недели назад эту же фразу произнесла Алина!

– Наверное, шуба хорошая.

Голова от поцелуев опять начинает кружиться. Но уходить все-таки пора.

– Завтра повторение «Песни-75», приходи в это же время.

Почему с женщинами надо встречаться обязательно при одинаковых обстоятельствах? Может быть, Соловьев-Седой прав: песня в нашей стране «спазматически стоит на втором месте после хоккея с шайбой». Но должна стоять на первом. Не может никакая игра, не считая игры с женщиной, дать такое удовольствие, как песня.

Праздник песни закончился. Телевизор в углу комнаты чернеет экраном, в комнате темно, мы сидим рядом на диване. Оля смотрит на гостя внимательно, словно изучает.

– Ты не такой, как все. Я еще не видела, чтобы мужчины так восторгались песней.

– «Тот, кто песни петь и слушать не умеет…»

– Может быть, но ты выделяешься на общем фоне.

Слова уже особой роли не играют. Она ждет поцелуев и не только. Про мужика можно не говорить, всегда готов, как пионер.

– У тебя халатик удобный – быстро расстегивается.

– Я его буду надевать только для тебя!

Халатик расстегнут, под ним купальный костюм – это не помеха. Она податливо ложится и продолжает поцелуй. Лифчик на пуговичке, это выяснилось, когда Оля первый раз повернулась спиной ко мне. Левая рука ловит пуговичку, но ее локоть отводит мою руку настой чивее, чем позволяют правила игры. Отбита она и с бедра довольно сильным ударом. Ольга прерывает поцелуй и сердито говорит:

– Давай сядем.

Человек может покорить космос, Землю и Вселенную, но только не может понять женщину. Организм подготовлен для женщины, остановиться практически невозможно. Надо было или не разрешать ничего, или позволить все до конца. Но прерывать на полпути – это же…

– Оля, зачем ты так?

Чокнуться можно. Жестокая шутка. Кровь пульсирует в висках, надбровья гудят болью. Про нижнюю половину туловища лучше не говорить, такое впечатление, что сейчас все лопнет. Попробовать выйти на балкон, чтобы успокоиться и прийти в норму. Все окна противоположного дома чернеют ровными прямоугольниками, только одно светится ярким светом, и на его фоне вырисовываются мужская и женская фигуры. Не мы одни в час ночи выясняем отношения.

Ну вот, вроде полегчало. Но зачем же она так поступила, с какой целью? Или без цели? Каков смысл разжигать мужика, а потом останавливать на полном скаку? Ей-то каково? Прежде чем оскорбиться или отреагировать, надо понять смысл ее поступка.

– Оля, зачем ты так сделала?

Она молчит и смотрит перед собой остановившимся взглядом. М-да, вразумительный ответ. Ну что ж, погуляли, пора и домой, желательно не опоздать на последний троллейбус, а то по шпалам, да по шпалам не интересно.

В прихожей стоят Олины сапожки. На вешалке ее зеленое пальто и песцовая шапка. Странно, почему же ее нет в комнате? В кухне ее быть не может. Отец сидит на своем месте, мама на своем, а стул, где должна сидеть гостья, пуст. Ясненько, спряталась, когда услышала, что дверь хлопнула, и решила преподнести сюрприз.

– Как в этом доме насчет пожевать?

– Прошу пана к столу.

– Сейчас, руки вымою и принесу стул.

– А стул зачем? Вот же стоит.

– А куда Оля сядет?

– Какая Оля?

– Которая стоит за шкафом.

– А как ты узнал, что я здесь?

– По шапке, пальто и сапожкам.

– Я об этом и не подумала!

– Не получится из тебя разведчика.

Мамин борщ хорош, да еще с таким гостем.

У нее в глазах опять заблестела хитринка.

– Так я не договорила, Вера Михайловна, у меня есть жалобы на вашего сына. Он плохо себя ведет.

– Выгоните, если плохо ведет.

– Не могу.

– Почему?

– Потому что он мне нравится.

– Тогда скажите ему, чтобы он больше не приходил.

– Хорошо. Петр, чтобы больше ты ко мне не приходил. Кстати, на ужин сегодня будут голубцы, жду ровно в восемь.

На ней халатик с преобладанием желтого цвета, с темными крупными цветами. В нем она выглядит очень мило, как-то подомашнему. Его основная прелесть в том, что он сам по себе зеленый, цвета светофора.

– Голубцы на столе, мой руки. У меня есть вино, очень хорошее. Будешь?

– Нет, спасибо, желательно без него.

– Оно вкусное.

– Охотно верю, но не хочу даже вкусного.

– Ты странный человек.

– А странному человеку можно ложку?

– Голубцы положено есть вилкой.

– Тогда самое вкусное останется в тарелке.

Не будешь же спорить с хозяйкой. Но минут через пять она пересмат ривает свои позиции.

– Да, пожалуй, ты прав. – И достает две ложки из ящика стола.

– Что будет дальше?

– Чай с вишневым вареньем и фигурное катание.

– На чем мы остановимся после фигурного катания?

Она оседает, представив, что будет дальше.

– Не знаю, я не могу.

– По правде говоря, я ничего не понимаю в твоем поведении.

– Понимаешь, я не могу.

– Кажется, понял. Тормоза не дают?

– Мне даже с мужем было тяжело, а к тебе я еще не привыкла.

Вроде дошло. Когда в голову с детства вбито табу, от него трудно избавиться даже в тридцать. Ей надо помочь через это табу перешагнуть.

Идет показательное выступление фигуристов. Роднина и Пахомова – звезды семидесятых. Людмила замирает перед стартом, сосредоточенная, уверенная и сильная, ждет музыки. Вот она зазвучала, и прежде чем войти в танец-песню, она делает неуловимое движение плечами.

– Ты знаешь, я не столько жду ее танца, сколько этого движения. Оно меня всегда приводит в восторг.

– А я без ума от Овчинникова.

Развеиваются слова и их образы. Остаются в комнате двое – женщина и мужчина. Теперь известно, что купальный костюм – это очень серьезная проблема.

Целует она жадно и резко. В разгар поцелуя мои руки медленно идут по спине и, словно невзначай, прикасаются к застежке лифчика. На этот раз она пластмассовая с фигурным выступом. Оля вздрагивает и хмурится. Как же тяжело укрощать женщину в тридцать. И какой недотепа ее обкатывал?

– Лифчик ужасно мешает. Давай его снимем.

– Да ты что? Я не могу.

– Тебе и не надо, я сам. Ты только зажмурься.

– Я не могу.

– Тогда я зажмурюсь.

Она молчит, и это молчание колебания. Застежка расстегнута.

– Только закрой глаза.

Все равно темно. Сосок пойман губами, ну теперь тебе будет трудно устоять. Она вся затрепетала и обхватила мою голову руками. С каждой секундой теряет контроль над собой, все больше расслабляясь, но как только руки прикасаются к бедрам, она резко отталкивается и садится, откинувшись на спинку дивана и тяжело дыша.

– Давай выпьем что-нибудь успокаивающее.

– У меня ничего нет.

– Есть.

– Что?

– Пойдем, покажу.

Кефир – самое то для настоящего момента.

– Петр, ты ужасный человек.

– Ужасный и странный.

Напряжение снято, можно возобновить попытки.

От возбуждения она начинает покусывать кончики пальцев.

Когда страсти поулеглись, Оля вдруг становится серьезной.