Проект 2012

На кухне как раз яичницей и пахло. С салом. М-м-м… Чувствуя усиливающийся голод, Костёр зажёг спичкой газ, машинально выискивая глазами пепельницу, громыхнул о плиту закопчённой, похожей на тарелку для игры в Фрисби, чугунной сковородой без ручки. Заглянув в холодильник, достал три яйца, и приличный, наполнивший кухню ароматом искусственных специй, шмат сала. В поисках хлеба пошарил в деревянной, чем-то похожей на скворечник, захватанной пальцами хлебнице. Нарыл малюсенький чёрствый кусочек, и, не удержавшись, с удовольствием понюхал, наслаждаясь сухим кисловатым запахом. Дрожжей, сказал бы Спирин, но Костёр считал – свободы: своей муки в городе не было, и её привозили из другой крепости. Вздохнув – он давно научился обходиться без хлеба – положил горбушку обратно, с едва заметной паузой захлопнул расшатанную крышку. Обойдётся, пускай сестра побалуется, хлеб – штука редкая, почти как чай. Если поставки не возобновятся, есть придётся одни суррогаты. В сердцах схватив мясной нож, и не замечая, как пальцы умело сжали рукоятку, ловко, с нездоровым удовольствием, начал резать шпик и тут же бросать на сковородку.

Этажом выше послышалась ругань. Ниже заиграла музыка.

Дождавшись, когда кусочки станут прозрачными, зацепил один лезвием, поводил, рисуя круговые узоры и покрывая горячую чугунину маслянистым глянцем. Цапнув яйцо, представил череп монстра, кривляясь, разбил, с вскриком отдёргивая руки, когда горячие брызги шкворчащего жира обожгли пальцы. Недолго думая, отправил на сковородку ещё два, вспоминая какую-то умную передачу об йодированной соли, посолил. Помешивая ножом густеющую массу, в который раз задумался, где отец берёт куриные яйца. Настоящие, размером с оранжевый мячик для настольного тенниса и желтком того же цвета. Вдыхая божественный аромат, и с нетерпением глядя, как сворачивается, вернее, разворачивается белок, дождался, когда яичница поджарится, но так, чтобы осталась дрожалка. Выключил газ и отправился в ванную.

Из помутневшего от влаги и времени зеркала на него глядел молодой не выспавшийся парень с тёмной паклей волос, и наглыми, несмотря на цвет, холодными карими глазами. Прямой выступ носа, бледно-розовая полоска губ, и колючий от щетины, дерзко выступающий вперёд, будто он поднял голову, квадрат подбородка.

Дерзко…

Диман вспомнил, как его дразнили в первом классе, проходили мимо и выпячивали вперёд челюсть. Один старшеклассник даже кличку хотел подогнать – «щелкунчик».

Костёр усмехнулся. Не успел… Он его около дома подкараулил. С Мишкой, правда (вот у кого, блин, обидных кличек отродясь не бывало), и хорошенько отметелили гада, навсегда отбивая желание обзываться. А потом (о драке, разумеется, узнали) его первый раз наказал отец. Ремнём. Пришёл домой из школы, зашёл на минуту к матери, и вышел из комнаты с кожаным подарком на тридцатилетие. Димка сразу всё понял, но оправдываться не стал, решил показать характер. Показал… вырывался, как маленький, из носа сопли, изо рта вперемешку с криком слюни, ну и слёзы, разумеется, тоже. Правда, скорее от обиды, чем боли (не очень-то батёк старался), не считал Диман себя виноватым. Отец был с сыном полностью согласен, но признаваться не спешил. В общем, отлупил хорошенько, приговаривая: «В следующий раз сначала думай».

Хорошая фраза. Вроде как не делай так больше, и в то же время делай, но так, чтобы не узнали…

* * *

Прошло больше суток с тех пор, как они с Мишкой побывали на пустыре и стали свидетелями кровавой бойни. Если увиденное вообще имело название. При одном воспоминании волосы на голове начинали шевелиться.

А так – ничего…

Никто вроде не искал, и не звонил, но и времени прошло слишком мало, и худшее могло ожидать впереди.

Не сговариваясь, друзья решили ни о чём не рассказывать и постараться забыть всё к чёртовой бабушке. По крайней мере, на недельку, а лучше на месяц, или на год. Правда, когда Костёр предложил это в первый раз, реакция Михаила удивила: парень скорчил недовольную рожу, нижние зубы прикусили губу, и всю дорогу сопел и молчал. Сначала Дмитрий решил, что товарищу не по себе. Но, поразмыслив, пришёл к другому мнению. Робкий с первого взгляда друг, когда не надо, становился упёртым, как баран, и смелым.

Вредным и неуправляемым…

Дух, одним словом.

И сейчас по дороге на работу, не обращая внимание на влажную духоту и нудный гул мегаполиса, Костёр пытался вспомнить фразу, брошенную Михаилом перед тем, как скрыться в подъезде. У Дмитрия ещё засосало под ложечкой, но он списал тревожное ощущение на последствия ночного кошмара. Кажется, Спирин буркнул: «Поживём – увидим». Вот-вот. Так и сказал. «Поживём – увидим», плюс подозрительное молчание, и серые зенки, хромированные азартом.

Костёр вздохнул.

Мишель явно что-то задумал. После того, как услышал о комнате, заставленной портативными атомными генераторами. «АГ» – это мечта, из книжек и передач по телевизору. Привет из-за Края, где только богатые могли позволить подобную роскошь. Не рабочие… Интересно, возникла ещё одна мысль, кто из горожан причислял себя к этим ублюдкам. Насколько он знал, за такие деньги легко покупался билет на свободу.

Глаза скользнули по трепыхавшейся на ветру запылённой листве, слух уловил рёв и скрежет ползущих грузовиков.

Только зачем пользоваться чудо-техникой в городе? Рискуя загреметь на переработку? И зачем, если можно запросто выбраться из крепости, возвращаться?

Опустив голову, задумчивый взгляд слепо скользил вдоль бордюра, Костёр медленно брёл по дороге. Рассуждая о странном поведении владельцев тайной комнаты и строя всевозможные гипотезы, молодой человек полностью ушёл в себя и не заметил одинокую фигуру на другой стороне улицы.

Брыньк… нога задела пивную банку.

Дмитрий резко, словно налетел на невидимое препятствие, остановился. Медленно возвращаясь к действительности, насторожённо огляделся. Ни души. В узком проулке спрятаться негде. Только запах гари, бытового мусора и автомобильных выхлопов. Чёрно-коричневый пластилин липкой грязи под ногами, и большие глубокие лужи с радужной от масла и бензина плёнкой разводов на дрожащей поверхности. Обколотые шпалы бордюров да остатки ноздреватого асфальта, больше похожего на потрескавшуюся землю.

– … брое утро Содружество… – донеслось из открытого окна. – Сегодня мы расскажем о двух счастливчиках…

Костёр поморщился и двинулся дальше. О счастливчиках слушать не хотелось. Ни о счастливчиках, ни о само… тьфу… реализации. Брехня правительственная. Как ноздреватый асфальт под ногами, от которого осталось одно название. В городе асфальта было меньше, чем на пустыре. Там по нему никто не ездил и даже не ходил. А здесь… днём на работу, ночью – домой. Изо дня в день, даже в праздники.

Перепрыгивая через очередную лужу, молодой человек поскользнулся, и едва не упал. Хватая руками воздух, услышал сзади девичий смех. Уши запылали, а подбородок начал опасное движение вперёд.

Возле подъезда топтались две соседки. Девушки вышли из дверей и теперь решали проблему преодоления огромной лужи, затопившей двор и крыльцо. Светка и… Машка. Последняя и смеялась, красивые глаза насмешницы бесстрашно стреляли из-под чёлки. Пухленькая ладошка при этом шарила в пакете, вытягивала наощупь резиновые сапоги, видно, девушка решила не мучиться и пойти до центральной улицы в них.

Пришлось засунуть гордость в одно место. Костёр поздоровался и кивнул, против воли окидывая взглядом ладную фигурку. Глаза на секунду прилипли к ногам, девушка принялась натягивать первый дутик, и юбка задралась, демонстрируя шикарные бёдра и круглые коленки. Забыл сразу о пустыре и генераторах. Эх… встретился с обиженным взглядом Машкиной подружки и виновато пожал плечами: извини, Светусик, разлюбил.

Светлана скорчила недовольную рожицу: все вы кобели.

Дмитрий неопределённо взмахнул рукой, перед глазами снова встал пустырь, возвращаясь к действительности, резко отвернулся и с мокрым плюхом шагнул в самую жижу. Чувствуя на себе насмешливые взгляды и снова краснея, не стал отряхиваться, а рванул, как спринтер, вдоль улицы, покрывая многострадальные джинсы блестящими семечками брызг. Правда, в конце дома не удержался и обернулся, встречаясь с заинтересованным и совсем не насмешливым взглядом Мари. Где-то в области сердца приятно защемило, и пониже живота тоже.

* * *

Заводская раздевалка.

Протухшая кислятина человеческого пота и тяжёлый дух давно нестиранных носков и портянок. Воняет сильно, и, если заострять внимание, начинает мутить. Лучше не думать, а ещё лучше не задерживаться в грязной маленькой комнате, почти полностью заставленной синими металлическими ящиками.

Диман не задерживался.

Переодевался быстрее. Менял модную майку и джинсы на измазанную маслом и гудроном спецовку, а стёртые кроссовки на громоздкие, с алюминиевой проволокой вместо шнурков, колодки разбитых берцев. И в темпе уматывал в цех.

Пять дней в неделю.

Вот и сейчас, бросая в сторону Мишкиного шкафчика встревоженные взгляды и удивляясь, почему товарищ ещё не на работе, быстро переоделся.

Странно…

Начал волноваться, когда Михаил, не поднимая глаз, пропылил мимо, проковылял и даже не поздоровался. Наверное, не отошёл ещё, спал плохо, или не спал вовсе. Лекарств дома не было. Ни снотворного, ни ацетилсалици… самого себя, в общем. И всё из-за глупой мечты накопить денег.

Дмитрий нахмурился, даже в неярком свете загаженных мухами ламп в глаза бросались бледность и синяки под глазами друга. Но жалости не почувствовал, наоборот, неизвестно почему, снова начал злиться. Поднимая волну пыли и мелкого мусора, резко закрыл дверку шкафчика, и, продолжая хранить молчание, лишь выпяченный подбородок выдавал настроение, защёлкнул навесной замок. Раздражаясь всё больше, снова посмотрел на переодевающегося зубрилу:

– Здорово. – С трудом дождался, когда Спирин посмотрит в ответ и махнул товарищу рукой.

– Здорово…

Нервно усмехнулся:

– Не спал?

Медленно натягивая куртку, Михаил кивнул:

– А ты как думаешь? Уснуть не могу… ерунда снится.

– Ясно… – посочувствовал Костров, оглядываясь на других рабочих.

Людей в раздевалке оставалось мало, основная масса вышла в цех, но достаточно, чтобы весь день приставать с вопросами.

– Ладно, потом расскажешь, – пробубнил Костёр, почёсывая затылок и взглядом уговаривая не болтать.

Мишка всё прекрасно понял и согласно кивнул. С противным, напомнившим скрип двери на складе, звуком закрыл створку шкафчика, и нагнулся завязать шнурки. Костёр снова поморщился: товарищ не жрал, экономил на лекарствах, а поганые шнурки находил.

– Да-а…

Скользнув взглядом по выпирающему подбородку друга, Михаил нахмурился. Быстро завязал шнурки «бабьим» узлом и с шумом выпрямился. Гремя по доскам разбитой подошвой, казалось, худые ноги с трудом поднимают огромные берцы, вразвалочку проковылял к другу. Узкая ладошка вроде бы вяло ткнулась в лапу товарища, но рукопожатие, несмотря на заморенный вид, вышло крепким:

– Здорово, ещё раз, – негромко сказал Михаил.

– Привет, привет. – Дмитрий не смог сдержать улыбки. – Ну и видок, умереть можно.

– Ладно, видок… – одними губами улыбнулся товарищ. – Башка раскалывается… Надо было тебя послушать, купить таблетки.

Костёр хмыкнул:

– Ничё, ещё пару дней, и пройдёт. – Понизив голос, добавил: – Ты это… поменьше болтай, а то услышат. И в цех пойдём, опаздываем.

– Пошли. – Мишка понимающе кивнул.

Друзья вышли из раздевалки и по гулкой металлической лестнице спустились в цех частного предприятия, где три года батрачили слесарями. Сразу после школы. Мишка, правда, пытался каждый год в институт поступить, только именно – пытался. Кому он нужен? Без денег и блата? Правильно… Поэтому и копил на пропуск в рай – очень уж на систему образования обиделся.

Кому вершки, а кому корешки, – ввернул бы Димкин отец, и как всегда, оказался прав.

Цех представлял собой печальное зрелище. И не только возрастом, не уступавшим брошенным на пустыре складам (здание, по крайней мере, периодически латали, меняя потрескавшиеся кирпичи, вываливающиеся плиты и разбитые стёкла), а из-за неприспособленности к производству крупногабаритных металлических ёмкостей и специального нефтехимического оборудования. И размером (величиной «бочки» не уступали железнодорожным цистернам), и давно устаревшим оборудованием. Ещё один памятник цивилизации, такой же склад, только повыше, снабжённый кран-балками и самодельными воротами, способными пропустить тяжёлый грузовик.

В цеху стоял густой смог сварочного дыма, абразива, окалины и краски. Тем же, соответственно, воняло. И шумело, словно рядом находился заполненный до отказа стадион или пролегала многополосная автострада. На полу валялся всевозможный мусор: вафельные блины сломанных шлифовальных кругов, кудри металлической стружки, макаронины стальных труб и золотистые карандаши угольных электродов.

Того и гляди – свернёшь шею…

Торопливо спустившись вниз, молодые люди подошли к старшему мастеру: невысокому молодому парню с выступающим круглым животом и таким же круглым лицом; по прозвищу Круглый и Мягкий, вечно чем-то недовольному и дико орущему. Поздоровавшись, выслушали гневную тираду, «где вас, опездолов, носит, время уже десять минут девятого», получили задание и отправились на рабочее место, где ждал ещё один член (мастер так и сказал: «член») бригады по имени Денис. Их ровесник, такой же работяга (других здесь не было), с соседней улицы. Паренёк успел получить в кладовой «болгарки», три шлифмашинки валялись у кантователя, и тянул удлинитель. Завидев приятелей, остановился и приветливо махнул рукой. Огляделся в поисках начальства, казалось, худая шея с трудом держит большую вихрастую голову, никого не обнаружил (наивный), бросил переноску и достал сигареты, медленно и с чувством, курение не вошло ещё в привычку, красиво прикурил.

– Здорово, Дэн. – Диман подошёл к вечно лыбящемуся приятелю и пожал руку. – Как сам?

– Как сала килограмм, – выдохнул парень тугую струю дыма.

– Задание получил?

– А то.

Денис повернулся к хмурому и бледноватому Мишке.

– Чего с ним сделал? – Ухмыляясь, посмотрел на Димку. – А, Костёр? – И громко рассмеялся. – Удары отрабатывал?

– Ага, вместо груши. – Шутка Димке понравилась, в отличие от Михаила, он чувствовал себя нормально.

– Э-э, очень смешно. – скривился Михаил, представив хохмача на своём месте. – Придурки. – Посмотрел на бочку, громоздившуюся на специальных катках, в далёком прошлом танковых траках, и нагнулся за шлифмашинкой. – Пахать надо. – Рука воткнула вилку в розетку. Повернувшись к бочке, посмотрел на сварочный шов, его требовалось зачистить, и прикинул, с чего начать. – Давайте, а то Мягкий увидит, опять орать…

– Костров! – Громкий крик, заглушающий скрежет десяток шлифмашинок и удары кувалд, резанул по ушам. – Опять не работаешь?!

Накаркал…

Круглый нагнулся и ловко поднял «болгарку».

– Работайте! – С силой всучил её Дмитрию. – Вперёд!

И ехидно сощурился.

Диман инстинктивно схватил шлифмашинку, и охнул, когда ручка врезалась в диафрагму, зло посмотрел на начальника.

– Сергеич. – Денис попытался разрядить ситуацию, знал прекрасно о способности мастера докапываться и выводить из себя. – Дай покурить перед работой.

– Только курили. – План Дениса сработал, и Круглый и Мягкий отвлёкся. Посмотрел с неприязнью на защитника, сигарету в его руке, и сморщился, будто увидел послание с того света, маленькие глазки прилипли к Мишке:

– А ты, лёлик, смотри за другом. – И, не дожидаясь ответа, быстро зашагал дальше.

Молодые люди увидели, как он сплюнул и едва не попал на удлинитель. Димка дёрнулся, но Дэн успел его схватить:

– Брось! Он же специально.

– Вот сука. Так и хочется врезать.

В сердцах тоже плюнул, случайно на провод попадая.

– Не только тебе, – произнёс Михаил тоном, заставившим ребят удивлённо посмотреть в его сторону, в глаза бросились заметно порозовевшие щёки, если только виной были не яркие вспышки электродуговой сварки.

– Полегчало? – не то снова прикалываясь, не то действительно переживая, поинтересовался Денис.

– Полегчает тут… когда на инструмент плюются.

– Чего? – вскинулся Костёр, напрасно делая вид, что ничего не понял. – Молчал бы лучше.

– Мне сказали за тобой смотреть. – Аспирин превратился в прежнего зануду. – Так что давай, лёлик… вперёд.

– Да… щас, – буркнул Костёр, но вытянул ногу, и осторожно, словно боялся получить удар током, стёр плевок носком ботинка. – Доволен? Всё равно весь провод в говне.

Спирин промолчал.

– Ладно… – вздохнул Костров. – Если такой умный – давай работать.

Не говоря больше ни слова, достал из кармана защитные очки, стараясь не замечать слишком пристального взгляда Спирина, нацепил. Пытаясь унять неизвестно откуда взявшуюся дрожь, неуклюже сунул мозолистые ладони в хэбэшные рукавицы, включил дёрнувшуюся от оборотов, словно ожившую «болгарку» и принялся нервно и нарочито небрежно зачищать сварочный шов. Из-под круга с громоподобным скрежетом полетели ярко-жёлтые искры, едко запахло горелым металлом.

Мишка, наверное сам поражаясь покладистости друга, больше ничего не сказал. Переглянувшись с Денисом – в глазах приятеля читалось откровенное любопытство – тоже по-быстрому нацепил очки и рукавицы. Включил «болгарку» и начал аккуратно сбивать «сопли», делая шов более круглым и ровным, похожим на старшего мастера.

Мимо, отклячив пятую точку, пронёсся начальник, остановился, секунд десять понаблюдал за работой, по лицу, отражая смену настроения, бежали тени от сварки, ничего не сказал и вразвалочку засеменил дальше. Почувствовав на себе взгляд, Дмитрий посмотрел мучителю вслед, захотел снова плюнуть, но, покосившись на Михаила, передумал.

Дэн не преувеличивал: Мягкий его ненавидел. Как и остальных рабочих. И не только из-за склочного характера и проблем в семье, у кого их нет? Причина заключалась в Спирине. Вернее, в его неуёмном (на взгляд Костра и вовсе показушном) желании всюду добиваться справедливости. Михаил вечно со всеми спорил, объяснял и доказывал, ну и, разумеется, доигрался.

Подначил мужиков забастовку устроить. Денег ему, видите ли, мало.

Бабки платили реальные, не кидали, и вовремя. Да и платили везде ровно, отличались получки лишь на бумаге. У товарища и на этот счёт готовая теория имелась. Якобы владельцы предприятий находились в сговоре. Надо же такое придумать? Дмитрий всему услышанному от не в меру умного друга не верил, но во многом соглашался: убеждать Миша Спирин умел. Можете у мужиков спросить. Кто забастовку поддержал.

Жёлтые искры металла походили на хвост рукотворной кометы. Вжих, вжих… крепкие руки твёрдо держали тяжёлую шлифмашинку.

Закончилась забастовка быстро. Как и началась. И если бы не Димкин отец – пополнить Аспирину ряды обрубков. Но батёк откуда-то лично знал директора фирмы, и замолвил за Михаила словечко. Обошлось хорошей взбучкой и приличным штрафом. Ну и плохим отношением мастеров: конечно, знали прекрасно, почему зачинщика с работы не выперли…

Четыре часа пролетели незаметно.

Перекусив в соседней тошниловке, друзья вернулись в раздевалку. Не задерживаясь, прошли в смежную комнату, где обедали любители домашней кухни. После еды закуток превращался в арену карточных баталий. Игра находилась в самом разгаре. Из толпы болельщиков, плотным кольцом обступивших ненормальных, с лёгкостью расстававшихся с деньгами работяг, слышались громкие крики, раздавались довольные вопли победителей и трёхэтажный мат проигравших.

В ярко освещённом помещении висел густой туман табачного дыма. В лучах солнца он медленно ворочался на сквозняке и поднимался к потолку, синеватые щупальца лениво тянулись к открытой двери. Повсюду валялись пакеты, пластиковые бутылки, остатки еды и окурки. Пепельницы и урны переполнены – одна-единственная уборщица не справлялась с работой.

Денис сразу влез в самую гущу и буквально через секунду друзья услышали громкие крики и вопли: приятель подбадривал кого-то из знакомых. Костёр потянулся следом, но Михаил не позволил. Спирину не хотелось провести остаток обеда в одиночестве. Играл он редко, по крайней мере, в свару или козла. Говорил, что не хочет впустую тратить время, хотя, по мнению Дмитрия и других рабочих, занимался ещё большей глупостью: рассуждал о политике и смысле жизни. Иногда увлекал разговором кого-нибудь из работяг, после чего, разумеется, разгорался спор, частенько заканчивающийся потасовкой, особенно если мужики успевали перед этим набраться.

Короче, не соскучишься…

Зная Мишкину слабость, многие считали своим долгом над Спириным поиздеваться. Вот и сейчас, только друзья успели пройти на небольшой балкончик, в изготовлении которого принимали не последнее участие, как тут же нарисовался прыщавый хмырь (Костров не помнил имени), и вроде бы случайно, ехидно поинтересовался:

– Когда забастовку проводить будем? Парламентёр.

Рассеянно скользнув по парню взглядом, Аспирин отвернулся:

– Почему парламентёр?

– Ну… как же? Ты ж у нас… это… коллектив подначиваешь… условия давишь.

– Понятно, – Михаил потёр подбородок, его глаза смеялись из-под тонких бровей, и посмотрел на Кострова. – Тогда, скорее, депутат.

Теряя к приставале интерес, отвернулся, разглядывая ржавые остовы брошенной во дворе техники, зелёные островки мятых сорняков и сваленный в кучу мусор. Вдохнув полной грудью свежего воздуха, почувствовал запах разогретого битума и мазута.

– Да? – подыграл Костёр, совершенно не понимая, о чём идёт речь, и чем парламентёр отличается от депутата. – Мозгов-то нет. – Точно печатью, пригвоздил тупость задиристого коллеги, усмехнувшись, посмотрел новенькому прямо в глаза.

Шёл бы ты отсюда…

Парень на секунду замер, в его глазах отразилось сомнение: пропустить обидное замечание или нет. Стрельнув глазами в комнату, где за столом сидели друзья, бросил на Димку оценивающий взгляд: да – крепкий, да – кулаками, слыхал, махать умеет, и давно в шараге работает, только если каждому козлу хамить позволять, за человека скоро считать не будут, быстро зачмырят, даже такие, как ботаник тощий.

Но что-то в глазах Дмитрия, вроде беззаботно улыбающегося, быстро заставило передумать. Ну его к чёрту, придурка небритого, пускай скалится, придёт время.

– Хрен с вами, – парнишка потёр кончик чумазого носа. – В другой раз побазарим.

И повернулся, собираясь уйти.

– Настроение не то, – не думая о последствиях, наивно поделился Михаил. – Спали мы плохо.

«Прыщавый» остановился, враз забывая о собственных мыслях, глумливо ухмыльнулся, и его палец грязным ногтем ткнулся Кострову в грудь:

– Спали вместе? – Спросил и тут же заткнулся, понимая, какую непростительную ошибку совершил. Успел заметить, как на его слова, услышав непозволительное оскорбление, обернулись несколько рабочих. Только это и успел, потому что в следующий миг небо резко наклонилось, и он оказался в углу балкона. Кулак приставала прозевал.

Игра за столом вмиг прекратилась, крики стихли.

– Ты… ты… – «Прыщавый» попытался подняться, но Костров ударил снова, вдавливая в пол.

– Лёжа-ать…

– Костёр! – Мишка схватил друга за руку. – Хватит! Кончай!

Диман попытался вырваться.

– Вот, падла. – На секунду расслабился, пытаясь притупить бдительность Спирина, а затем резко дёрнулся, стараясь дотянуться до обидчика ногой. – Иди! Сюда…

Сзади подбежали рабочие. Помогли Мишке оттащить Костра от отбивающегося ногами, прижавшегося спиной к ограждению паренька. Поставили недотёпу на ноги и оттеснили, недовольно качая головами и громко ругаясь, но, не вставая ни на чью сторону, прекрасно зная, что с Костровым лучше не связываться.

Вперёд протиснулись приятели «Прыщавого». О чём-то громко зашептались. Мишка разобрал только: «Семён, ты как?» и «давай ему наваляем». Диман тоже на слух не жаловался, и среагировал соответствующе: снова вперёд рванулся. И если бы не стоявшие рядом рабочие, наверняка набросился на помощничков, а так его вовремя перехватили и вытолкали с балкона.

– Хорош! Сдурели, что ли? – Начал ругаться один из бригадиров, пожилой седой котельщик. – Нравится в морды кулаками тыкать, мотайте на улицу. Нечего здесь… – А когда Диман снова попытался вырваться, добавил. – Я кому говорю, псих патлатый. Слышишь? Вот бесовская порода, весь в отца…

Упоминание родителя сработало.

Димка замер, удивлённо уставившись на мужчину. И хотя кулаки ещё сжимались, а глаза лихорадочно блестели, на лице появилось осмысленное выражение:

– Чего? Чего сказал? – облизал Костёр пересохшие губы. Подбородок торчал далеко вперёд.

– Хватит, говорю. – Котельщик в упор посмотрел на парня. – Понял?

– Угу. – Диман посмотрел на державших его мужчин. – Понял… всё. Отпустите!

Иваныч несколько секунд испытующе глядел на парня, а затем махнул рабочим рукой, разрешая отпустить. Здоровые мужики нехотя отступили, а один из них, ни к кому конкретно не обращаясь, тихо проговорил: