Между ангелом и бесом, между небом и землей

Прежде, чем мне было позволено прикоснуться к этой теме и написать первую фразу, со мной произошло в общем-то рядовое, незапланированное событие. Я неожиданно для себя попала в Елоховскую церковь в Москве. После работы за мной в офис заехал мой брат Игорь. Не говоря ни слова, он привез меня в этот храм. Я знала, что ничто не происходит случайно, что в любом, самом будничном событии всегда сокрыт глубокий смысл. Вот и теперь я поняла, что мне необходимо испросить позволения приступить к написанию книги, которую я уже несколько месяцев обдумывала.

Что-то мешало мне сесть за работу. Не строилась сюжетная линия, шли обрывы мыслей, но главное – присутствовал страх. Я собиралась «привязать» земные события к небесному плану, рассказать о предопределенности бытия, о предначертанности судьбы. И этому у меня были доказательства. Страх же был вызван тем, что мои доводы могли быть опровергнуты читателями одним лишь словом: случайность! То есть, даже, если со мной лично происходили некие события, которые я задолго до их осуществления в реальности видела во сне, даже, если события те были предсказаны мне ясновидящими, все это по большому счету не является доказательством того, что у каждого человека существует план судьбы. И что каждый из нас живет в рамках давно и тщательно продуманного сценария, который мы неосознанно корректируем своими поступками.

Тема представлялась мне столь многогранной и масштабной, что без помощи Высших сил, без их одобрения обойтись было немыслимо.

В Елоховской церкви я уже бывала и всякий раз моя душа испытывала здесь удивительное спокойствие и радость независимо от того, в каких жизненных обстоятельствах я в это время находилась. Поняв, что меня сюда привели, я отключила мысли и расслабилась. Едва переступив порог церкви, мои ноги сами направились к Иоанну Богослову! Я не знала прежде, где именно находится эта икона и есть ли она в этом храме вообще. Как не было у меня в мыслях поставить свечу именно этому святому и именно его просить о помощи в написании книги.

Мысленная молитва полилась из меня потоком. Я просила вложить в мои уста те слова, которые силы небесные хотели бы донести до людей. Я просила не дать мне сгореть в огне Божественной энергии и не отступить от нее ни на шаг, написать то и так, что должно наполнить души людей светом и верой, помочь им понять себя и почувствовать в себе Бога.

Я поставила свечу святому, подошла к иконе Иисуса, долго и страстно благодарила его за все посланные мне испытания, потому что если бы не они, я бы не смогла найти дорогу к Нему. В какой-то момент взгляд Иисуса на иконе ожил! Он был теплым, добрым! На душе у меня стало невероятно празднично! Он услышал, Он понял, Он поможет, как помогал всегда! И каждая моя строчка – суть Его одобрение.

И сейчас на моем столе перед компьютером стоят иконы Иисуса, Николая Чудотворца, Ксении Петербургской и Митрополита Московского Феофана, а за спиной – архангела Гавриила. Передо мной лежит ладан, аромат которого я вдыхаю всякий раз, когда сажусь за книгу, и горит свеча – чтобы нечистые мысли не препятствовали работе.

Только бы выдержало мое сердце! Напор огненной энергии так силен, что порой трудно дышать. Голову разрывает изнутри, мысли строятся в очередь и торопят пальцы, стучащие по клавишам компьютера. Пальцы не успевают! Мне дают передохнуть, но совсем чуть-чуть, только, чтобы поспать и приготовить быструю еду. Чтобы ничто не отвлекало от написания книги, у меня не работает работающий телевизор – какая-то неожиданная беда то ли с антенной, то ли с кабелем. Только в одну сторону начал работать проводной телефон: я могу звонить, мне – нет. Даже то, что со своими сыновьями я сейчас не вместе, живу на квартире одна, дано мне для того, чтобы материнские хлопоты не перетягивали «одеяло» на себя.

После посещения Елоховской церкви в астральном видении я увидела, как огромному, в светлом одеянии мужчине явно неземного происхождения кто-то протягивает листы бумаги, и я понимаю, что это выдержка из вот этой моей будущей, еще ненаписанной книги. Мужчине показываютна слово «Воплощение». И он кивает головой, и я слышу его одобрительное «Да».

Воплощение – термин не христианский! В Библии об этом нет ни слова. Реинкарнация, перевоплощение – это из буддизма, ламаизма.

Как такое может быть? Ведь Бог – один? Почему этот основополагающий момент обойден Священным Писанием? Так не от недоверия ли, не от отсутствия ли знания о прошлом своем и будущем, о предназначении, которое должны выполнить в этой жизни, мы идем к гадалкам, в духовные центры за приворотами, снятиями проклятий и порчи…? А ведь, знай мы себя, умей мы душой прикоснуться к Нему, насколько ярче, красивее и счастливее стала бы наша жизнь!

Глава первая

Какая разница, проиграешь ты то, что выиграл, или выиграешь то, что проиграл?

– Ты счастлива? – вопросил Роман, заглядывая мне в глаза. – Ты победила! Понимаешь?! Он, наконец, поставил мое замерзшее тело на бренную землю, и я смогла разглядеть его в свете яркого фонаря.

Роман сильно сдал. Его некогда черные волосы приобрели… в другое время я бы сказала – благородную седину. Но седина Романа была неблагородного, не возрастного происхождения. Роман попал в жернова жизни и побелел, очевидно, от потерь и ударов.

Я всегда пристально следила сначала за его восхождением, потом – за стремительным падением. И в том, и в другом случае он в какой-то моментпереставал владеть собой и начинал на потеху врагам совершать серьезные ошибки.

Романа заносило.

В благополучные периоды, когда он не сходил с экранов телевизоров и вещал об умных вещах планетарного масштаба, Роман становился недосягаем даже для вчерашних друзей, лишь изредка одаряя их сановным вниманием в виде легкого кивка красивой головы и обещая поддать всем перцу. И – исчезал. Улетал, уезжал, уплывал, чтобы в этот же день вынырнуть где-нибудь рядом с бастующими русскими в Прибалтике или поставить на место зарвавшихся братьев-украинцев. Или мирно посидеть за любовно сервированным столом на берегу дикого озерца в российской глубинке. Да мало ли способов с политической пользой и усладой физического тела провести рабочее время.

Когда же дела Романа пошли вкривь и вкось, он стал еще более недосягаем, ибо его гордость не позволяла ему предстать перед прежними друзьями в облике неудачника.

В каком амплуа Роман явил себя передо мной в этот морозный вечер, я не могла понять. С экранов телевизоров и радиоэфира он давненько исчез, журналисты потеряли к нему интерес, предварительно поточив об него зубы и перья. Поговаривали, что канет теперь в политическую лету Роман Алексеевич, не сможет возбудить народ обещаниями некой особой жизни, признаки которой в его речах угадывались весьма смутно и имели сомнительное свойство – идти на абордаж не знамо чего, не знамо с кем, не знамо зачем.То есть четкой программы действий у Романа не было. Был какой-то мальчишеский задор и максимализм, не стыкуемый с реалиями.

Впрочем, удивляться не приходилось. Роман обходился без советников, пиарщиков тоже не держал. Никто не выстраивал его политическую линию, никто не помогал оформить в логичные и последовательные словеса его цели и задачи, никто не писал ему умные речи. Он все делал сам. И получал от этого кайф. И его заносило. Примерно так, как занесло сегодня ко мне.

С какой стати ему, политику, приносить мне эту новость: журналистка из забубенного региона выиграла суд о восстановлении на работе! Ну и что? Нет, конечно, случись такое счастье пару годков назад, я бы, может, и задрала нос: самого губернатора «обула»! Ведь именно он, негодник, упорствовал в отстаивании мной прав «человека и парохода». А сегодня…

– Я счастлива! – честно посмотрев в глаза Роману, сказала я. И прислушалась к себе. Мое второе Я молчало. И тоже к чему-то прислушивалось. Наверно, пыталось понять, чем чревата моя победа? Ведь на Кавказе женщине могут простить все – загулы, пьянство, даже тумаки мужу, но противостояния на равных, в профессиональной сфере, да к тому же щелчка по носу в виде победы над властьимущими – никогда! И что теперь мне ожидать от этой победы, что с ней делать, я не имела представления.

Фейерверк, только что развернувшийся над моей головой от прикосновения губ совсем недавно нежно любимого человека, потух, оставив в память о себе седую, как Романовы волосы, дымку в морозном московском небе.

– Пойдем к тебе?! – предложил Роман.

Я поежилась и отрицательно покачала головой. По логике, я вела себя глупо. Я должна была со счастливым смехом висеть сейчас на его шее, захлебываться слезами и рассказывать, как мне было плохо без него,как я ждала, как верила, что он помогает мне. Я должна была колотить широкую Романову грудь кулачками и радостно-обиженно плакать, причитая, например, в таком духе: «Где ты раньше был, целовался с кем?»

Короче, я должна была быть просто женщиной. Но для начала я вообще должна была быть. Но меня не было. А та, что была, была не я. От той меня – яркой и огненной, которую знал Роман, и которая вусмерть бодалась со Ставгородской властью, осталось одно воспоминание. Та я давно умерла. А эта пыталась заново родиться, но никак не могла. Застряла где-то в родовых путях и совершенно одурела от боли. Попробуйте-ка годков несколько биться головой о бетонную стену по имени Региональная Власть, при этом получая пинки сзади и зуботычины сбоку! Но не живописать же Роману о таких прозаических вещах? А других «вещей» у меня не было. Можно сказать, у меня на этот момент вообще ничего не было: ни родины, ни жилья, ни работы, ни денег, ни имени, ни друзей, ни семьи, ни здоровья, ни перспективы, ни – что самое страшное – желания обрести все это. Любой затрапезный бомж казался богаче меня и счастливее. По крайней мере, никто не преследовал его, и он мог честно и прямо смотреть людям в глаза, попрошайничая, заливая в голодную утробу всякую нечисть, и мирно укладываясь на ночлег под первым попавшимся забором.

Наверно, у бомжа тоже когда-то было все – и жилье, и деньги, и семья. Но бомж лишился всего и «забил» на это: на нет и суда нет. Отсек прошлое и живет дальше, как умеет, не «парится». У меня так не получалось.

Зачем мне вести Романа к себе? В моем убогом жилище было сыро, холодно, в холодильнике с прошлого выходного болтались несколько сосисок, кусочек сыра и неведомыми тропами забредшая баночка красной икры: удружил кто-то из моих сынов во время визита к своей блудной матери.

Не волнуйся, у меня кое-что есть с собой, – Роман вынул из глубокого кармана кожаного пальто бутылку мартини и шоколад «Вдохновение».

Да уж. В самый раз.

– Пойдем-пойдем! Нам надо поговорить и кое-что обсудить.

Конечно, я бы предпочла обсуждать свою победу и это «кое-что» в более комфортной обстановке, нежели моя съемная квартира. И в другое время. Года два-три назад. Но тогда моя победа где-то шлялась в лабиринтах власти.

– Хорошо, Роман. Ко мне так ко мне. Только без эксцессов. Чай, не в рай попал!

Брезгливо озираясь в подъезде по сторонам, Роман молча поднялся на мой этаж, так же брезгливо и молча оглядел допотопное жилище. Я не собиралась оправдываться. Я даже не смущалась нищеты, в которой жила сегодня. Только увидела весь ее ужас, взглянув на примитивную обстановку глазами Романа. Увидела, констатировала: да, это – жуть. И – все. Даже в сердце ничто не дрогнуло. Да и чему там уже дрожать? Заледенело все. Или вымерзло.

Или вымерло.

– Так вот, почему я даже порадоваться не могу по-человечески! – скорее самой себе, нежели Роману, сказала я и пошла к холодильнику.

Я соорудила из сосисок и обнаруженного яйца омлет, сделала сэндвичи из поджаренного хлеба с сыром, малюсенькие бутербродики с красной икрой и веером разложила на столе «Вдохновение».

Все это время Роман сидел за столом и заполнял пробелы в моем знании его жизни. Это дало мне возможность уйти в себя. Голос Романа стал фоном, на котором отчетливо проступили кадры киноленты моей собственной жизни в последние годы. Причем, не этой, будничной, земной жизни. А той, другой, запредельной, которая шла параллельно и чуть впереди происходящим реальным событиям.

… Я стояла на узенькой 10-сантиметровой тропинке, прижимаясь спиной к черной горе. Подо мной была пропасть, дна которой углядеть было невозможно. Ноги были в пятой балетной позиции – пятка к пятке, руки раскинуты в стороны в попытке ухватить хоть какую-нибудь растительность, чтобы зацепиться и устоять. По всему склону горы, так же как и я стояли другие люди, но почему-то они могли перемещаться по этой узенькой тропинке над пропастью. И только мне нельзя было сделать ни шагу.

Вдруг я ощутила, что черная гора давит мне в спину. Плавно, без толчков, чтобы я тут же сорвалась в пропасть, но настойчиво, с укорачивающимися промежутками времени, с силой, незаметной и не ощутимой для остальных.

Я панически кручу головой и понимаю, что устоять невозможно. Справа от меня, так же распластавшись на горе, спокойно стоит подруга Ольга. Я кричу ей, что еще секунда, и я полечу вниз! Оля отрывается от горы, легко подходит по тропинке ко мне, берет меня за руку. У меня обрывается сердце от страха, что придется сделать шаг, который неминуемо приведет к гибели. Но Ольга выводит меня в туннель, вплотную примыкающий к черной горе и уходящий под землю. Это единственный выход, чтобы избежать падения и гибели.

Я иду по этому грязному, заполненному нечистотами туннелю одна. Впереди брезжит свет. Я устремляюсь к нему и вижу дверь. Радостно распахиваю ее и… замираю. На выходе меня встречают трое:

– Ну, выходи, выходи, Леночка! Пришло время поговорить!

Крючковатые руки силой выдергивают меня из туннеля. Три мужские черные сущности, отставив в сторону факелы, набрасываются на меня.

– Займись ее телом! – с комсомольским задором кричит самый злобный самому жирному.

– А ты рви ее душу! – командует жирный с отвислым носом задорному злобному.

– Дух, самое главное сломать ее дух! – вопит третий в милых очочках мэрским голосом Шакала из «Маугли».

Я понимаю, что здесь, под землей, мои ангелы не смогут прийти мне на помощь. Я слышу их голоса, воинственные крики где-то высоко надо мной, над туннелем. Я пытаюсь сопротивляться насилию, но расчлененной натрое делать это невероятно сложно. Моя душа видит, как тело безжизненно падает на землю, и омерзительный жирный нависает над ним. Мой дух сталкивается с духом Шакала и, получив неожиданный удар сзади, разламывается надвое. Моя душа бьется смертным боем с душой злобного. Им троим на помощь изо всех щелей выползают какие-то преотвратные сущности, змеи, крысы, каждый из которых торопится внести свой вклад, помочь то жирному, то злобному, то Шакалу. А над нами, над туннелем столь же отчаянно сражаются ангелы, защищая каждый вверенную ему Богом людскую душу. И силы неравные. И еще миг, и я перестану существовать во веки вечные…

Вдруг я ощущаю прилив нечеловеческой силы, мое больное тело, сломленный дух и растерзанная душа как магнитом соединяются друг с другом и меня выносит из-под земли.

Теперь я ползу между двумя высокими горными вершинами по веревочному мостику. Навстречу мне ползет мужик с лоснящейся, как блин на масленицу, физиономией. Под нами все та же пропасть без конца и без края. Поравнявшись со мной, Блин делает усилие и сталкивает меня в пропасть. Но я почему-то туда не падаю. Я обнаруживаю себя висящей на толстом канате, спущенном откуда-то сверху. Блин прыгает на этот же канат, но ему удается повиснуть не на нем, а на моих ногах. Держа на весу сразу два тела – свое и мужика, я чувствую, как слабеют руки. Мне и так трудно держаться за канат, потому что он слишком толстый в диаметре, необхватный, а тут еще Блин вот-вот вырвет с корнем ноги.

Я жду, что канат поднимет меня вверх, что хотя бы начнет раскачиваться, чтобы я могла дотянуться до веревочного мостика и снова залезть на него. Но канат просто висит. И тогда я делаю невероятные усилия, начав всем своим измученным телом раскачивать канат. И в какой-то миг с моих ног в пропасть падает Блин, и я могу перебраться на веревочный мостик. И я ползу по нему, и не вижу ему конца…

Наконец я оказываюсь на земле и понимаю, что это – все тот же отвесный склон горы. Напротив меня… распятый на кресте Иисус, истекающий кровью. Рядом – глумящиеся мужчины, которые бросают его в воду и тут же достают обратно с криками: «Радуйся!» Они требуют, злорадствуют, хохочут. Я смотрю на него и думаю, как же Он может радоваться? Но Иисус через муки великие улыбается. О, лучше бы Он не улыбался! У меня зашлось сердце! И в этот момент я понимаю, что и сама пребываю в той же позе, что и меня швыряют в воду и так же достают оттуда, и кричат глумливо: «Радуйся!» И льют мне на голову ведро ледяной воды… И я в ужасе открываю глаза, и пытаюсь усмирить агонизирующее сердце, и не могу, и понимаю, что, да, распята, но на небо меня не взяли, и мне надо жить, жить здесь, среди черноты и надругательства…

– Прости меня. Я не думал, что все так серьезно! – донесся до меня голос Романа.

Оказывается, этот свой сон я проговорила сейчас вслух. Я видела его за пару недель до того, как со мной в Ставгородской области начали происходить черные чудеса. Сегодня мне кажется невероятной та точность демонстрации моего будущего, та предопределенность, тот откровенный показ виновников моего бедственного положения.… А тогда я могла понять лишь то, что меня предупреждают о черной полосе в моей жизни, которую по непонятной мне причине я должна пройти буквально над пропастью, собравшись с духом и ни на кого не рассчитывая. Кроме ангелов своих и Бога.

Я тоже не думала, что все будет именно так серьезно. Но спасибо тебе за то хотя бы, что спустил канат. Хоть было, за что ухватиться…

Я отвернулась к окну. Мне больно было смотреть в глаза Роману. Я не хотела этого разговора. Я старательно пыталась все забыть. Именно поэтому я приехала в Москву, оставив в прошлом руины свой прежней жизни. Успешной и относительно счастливой.

Роману стало неловко. Все-таки он совестливый человек. И понимает, что бросил меня на произвол судьбы, на съедение шакалам. Но, конечно, у него на то есть смягчающие обстоятельства. Ему самому доставалось, что называется, и в хвост, и в гриву.

Но упрекать Романа сейчас, когда он и сам едва оклемался после политических боев, было бы жестоко. Да и, в конце концов, кто я для него, чтобы ради меня не щадить живота своего? Никто. Попутчица. На определенном отрезке пути встреченная, чтобы пройти, прожить определенный период времени.

– Какие необычные у тебя завитки, – задумчиво произнес Роман и начал разглядывать ту часть моей головы, где кончаются волосы, и начинается шея. – Особенно вот этот вихор… Что-то он мне напоминает…

– Этот вихор мешает всем парикмахерам делать мне стрижку, – скороговоркой сказала я.

– Да? – задумчиво протянул Роман. – Может быть, может быть… А может и не быть…

– Ты о чем?

– Да так, сам не знаю. Что-то нашло на меня. Мне на днях позвонили из Энска, – сменил тему Роман. – Там не смогли найти твоих московских телефонов, решили, что я наверняка тебя найду быстрее. Хорошо хоть ты мне оставляла свои координаты… Ты не хочешь раскрутить свою ситуацию и стать мэром?

Я усмехнулась.

– Понял. А губернатором?

Я подавилась сэндвичем и закашлялась.

– Ясно. Ну, тогда, может, депутатом?

Я расхохоталась. Я была благодарна Роману за то, что он увел меня от осмысления той, другой темы, переключил мысли.

Роман чуть обиделся. Он был уверен, что каждый нормальный человек мечтает о мандате:

– А что? Очень непыльно. После твоих-то мытарств. И бытовые условия не мешает улучшить.

– Знаешь, Роман, когда у человека ничего нет, то ему и нечего терять, не за что цепляться. Тогда он свободен в мыслях и действиях и никто не может его «наклонить».

Роман сидел молча и с нескрываемым удивлением смотрел на меня. Он шел ко мне явно не на диспут.

– Тебе было тяжело, я знаю, – выдавил он. – Ты считаешь меня виновным в твоих бедах.

– А ты сам так не считаешь?

– Ну, отчасти, да. Но я, как мог, помогал.

– Знаю. Видела. «Как мог».

– Ты изменилась.

– Люди не меняются. Они проявляются. В кризисных ситуациях.

– Но без этих ситуаций не было бы и побед!

– Знаешь, Роман, что на сей счет говорили друиды? «Какая разница, проиграешь ты то, что выиграл, или выиграешь то, что проиграл?»

– Ты хочешь сказать…

– То, что мне нет дела до этой победы. Вот, если бы ты, лично ты был к ней причастен! Тогда имело бы смысл обсуждать ее. Но ты всего лишь передаточное звено. И скажи, что это не так!

– Знаешь, с первой нашей встречи меня всегда сильно тянуло к тебе, – проглотив сэндвич, сказал он. – Так сильно тянуло, что я вынужден был обратиться к астрологам. Даже в штат одного принял.

– Ты бы лучше пиарщиков себе нанял.

– А зачем? У меня своя голова на месте! Но я не об этом. Меня тянуло к тебе так, что я даже думал, что ты меня приворожила. Спать не мог, во сне тебя видел, в толпе, на митингах твое лицо мерещилось. И вот однажды после твоего приезда в Москву я среди ночи позвонил своему астрологу и попросил выяснить, под чьим влиянием я в данный момент нахожусь. И знаешь, что он мне сказал?

– Знаю.

Роман с удивлением посмотрел на меня.

– Я, милый, хорошо помню тот день. Накануне я приходила к тебе в Думу, мы полчаса поговорили, ты произнес судьбоносную фразу: «Твою девическую честь мы защитим!». Куда-то звонил, показывал подаренный спецслужбой пистолет и пророчил мне победу. И я ушла. А под утро проснулась с сильным сердцебиением от твоего голоса: «Меня тянет к этой женщине! Почему меня тянет к этой женщине?». Мое ватное тело лежало с закрытыми глазами, я видела, как какой-то незнакомый мужик держит в руках телетайпную ленту и читает по ней мою судьбу. Потом поднимает мне волосы на затылке, видит вот этот самый вихор и говорит: «Я тебя всегда предупреждал: женщина с вихром на шее – важный этап в твоей жизни. Ты перед ней в долгу. Ты причастен к ее бедам, но именно этим ты и откроешь ей путь к счастью! И связь ваша непростая. А на тебе, Роман, приворота нет. Больше не могу ничего сказать. Мне не дают».

Роман был в шоке:

– Я чувствовал, что ты странная женщина, но чтобы так.… Такой разговор действительно был. Я ничего не понял про важный этап и непростую связь. Мне всегда казалось, что между нами есть что-то очень важное, невысказанное, недоговоренное.… Когда я впервые увидел тебя, у меня сердце остановилось: «Она!». И потом все эти 11 лет я часто хотел бросить к чертям всю эту политику, купить где-нибудь домик за границей и увезти тебя с собой. Астролог говорил, что наши судьбы неразрывны. Знать бы, почему? Как думаешь?

Я уклончиво пожала плечами. Я не хотела говорить ни на эту, ни на какую другую тему. Рассказывать Роману, как я жила два года в Москве, уехав с родины, значило бы упрекать его, косвенно обвинять. А делать вид, что все хорошо, и я дико счастлива, было бы глупо. Потому что это ложь. Но Роман был важным звеном в цепи моих горестных событий. Я любила его, знала, что рано или поздно он придет, но оказалась не готова к звенящей пустоте внутри себя.

Роман – хороший психолог. Мое состояние оценил правильно. И ведь понимал, когда ко мне шел, с каким настроем столкнется. Да и мужество надо иметь, чтобы предстать перед женщиной, которую не без твоей помощи распяли. Но, Господи, почему же так поздно понимается самое главное, почему так поздно приходит самое важное? Зачем оно, это «самое важное», если уже нет сил ни радоваться, ни любить?…

– Да, Леночка, твои враги тебя порядком потрепали… Ты должна отдохнуть.

– Оставим это. Лучше расскажи, как жил ты?!

– О!.. – начал Роман. И я поняла, что его рассказ будет обстоятельным, детальным. А я за это время сумею собрать свои мысли и чувства, разложить их по полочкам и решить, как быть дальше.

Я умею абстрагироваться, находиться и здесь, и в себе. В единицу времени проживать две. Тогда мозг начинает работать в режиме диктофона. А «запись» я могу прослушать позже, если захочу. Сейчас я точно знала, что не захочу. И настроила приемник внутри себя: выключила звук – голос Романа, включила «кнопку» «воспроизведение». Перед глазами замелькала кинолента событий последних моих черных лет. Именно там я должна отыскать нужную эмоцию, точные слова, чтобы раз и навсегда подвести черту нашим роковым отношениям…

Глава вторая

Бог дарит людям самое дорогое, что у него есть – жизнь а они так бездарно ее проживают…

После той астральной битвы в черном туннеле с распятием и последовавших за этим наяву событий, я была обескровлена. И уехала в Москву, ведомая желанием увидеть Романа и все рассказать ему. У меня еще теплилась надежда, что только он, именно он поможет – должен помочь! – начать жизнь сначала. Но Роман был занят и никак не мог найти для меня времени. Но я продолжала надеяться. На него. И смиряла себя мыслью, что уж, коль однажды в церкви попросила Бога быть с ним и тут же получила ответ «Твой зов услышан!», то должна терпеть все лишения.