Априори Life

«Вот завели-то они тему…»

Видимо, вопросы бизнеса так или иначе со временем исчерпывают себя, хотя обсуждения тех или иных партнеров порой не имели предела.

– Хотя бы для здоровья…

«Постеснялся хоть посла бы, иль совсем башкой ослаб…» – первое, что промелькнуло в голове. Нет, ну, действительно, все могу понять – наболело. Но при «мэтрах»-то наших зачем?! И не в сауне вроде как с пивом находимся… Что за тема-то вдруг такая…

– Да перестань ты, Лер, – бросил он, откидываясь в кресле. – Напряглась прям даже как-то. Все свои тут. Просто действительно интересно.

– Просто секс – не самоцель, если ты об этом. Это всего лишь пятиминутное удовольствие, – пожала плечами я.

«Ладно. Ваша взяла. Поиграем…»

– Ну, значит, ты не с теми спишь, – перебил он, демонстративно подняв правую бровь. – Мне и пяти часов бывает маловато.

– Я утрирую, Вань, – играть, так играть. – Но, по сути… Да, час, да, ночь. Но на утро ты уже не особо придаешь этому значение. Куда важнее, что остается после…

– И что же остается?

– У всех по-разному. Кто, как говорится, какие цели преследовал.

– И какие же преследуешь ты? – не унимался он, чем обострил интерес всех присутствующих. Чего он от меня добивается все же? И зачем?!

– Ну, хорошо, – я глубоко вдохнула, прежде чем начать монолог. – Я не спорю, секс – это прекрасно. Потому что сладко, потому что отключается голова, потому что ощущаешь себя на вершине мира, а вся жизнь кажется одним сплошным оргазмом. Жаль, что только кажется… Но куда весомее тем не менее – кого ты видишь, когда просыпаешься. Что ты чувствуешь в тот момент: «Бицепсы тебе, конечно, подкачать не мешало бы, милый, но с членом ты управляешься неплохо…» – или же понимаешь, что первое, что ты хочешь увидеть, проснувшись завтра с утра, – это вновь его спящее лицо. И если так происходит, то никакой минутный оргазм с этим не сравнится. Хотя это и есть, наверное, тот самый оргазм – оргазм длинною в жизнь, – я старалась не смотреть никому в глаза. – Давно уже известно и прописано во всех незамудренных цитатниках, что мы любим человека не за что-то и далеко не вопреки. Мы любим в нем те ощущения, которые он нам дарит, порою даже сам того не осознавая.

– Звучит как цитаты из книг, – он ухмыльнулся. – Заученно и не совсем правдоподобно.

– Хочешь сказать, что ты никогда не заглядывалась на другого, имея на тот момент постоянного?

– Нет в нашем мире ничего постоянного…

– Вот именно! – он аж вспыхнул изнутри. – И все эти игры в верность не более чем блеф.

– Ты путаешь разные вещи, Вань. Непостоянство я имею в виду в рамках всей жизни: люди встречаются, люди расходятся, каждый день меняется что-то. А измена – это элементарное неуважение на фоне душевной проституции.

Он осекся на минуту. Присутствующие партнеры с любопытством наблюдали за нашим диалогом, прерывать который явно никто не собирался.

– Хочешь сказать, ты – олицетворение душевной монахини?

– Я не изменяю прежде всего самой себе. Не хочу и не умею просто трахаться, если ты об этом. Нет в этом смысла. Можете смотреть на меня как на идиотку, но я не вижу в этом удовольствия. И мне искренне жаль тех женщин, которые используют трах как доказательство собственной привлекательности, когда, ложась в постель с очередным «поклонником своей красоты и уникальности», она думает: «Ура! Меня все еще хотят». Сам оргазм-то происходит в большинстве случаев именно от этих мыслей, а количество выпитого накануне здесь, конечно же, ни при чем. Комплексы все это, не более того. И есть элементарный способ удостовериться в моих словах – просто посмотрите наутро в зеркало и задайте себе один вопрос, всего один: «А смысл?» Ведь сегодняшней ночью на вашем месте будет кто-то другой, кого будут иметь так же, как и вас несколько часов назад. В тех же позах, с тем же дыханием, с той же частотой. Вы это, не вы – да какая разница… Льстит? Мне кажется, сомнительно. И мне жаль вас. Что же я? А я просто слишком отчетливо знаю, чего хочу, и, слава богу, мне есть кого хотеть. Поэтому и вопрос измены смешон и нелогичен. Не могу я, уж простите, есть мясо с кровью, когда хочется шоколад. Самое последнее в нашей жизни – это изменить своей цели и своему желанию. Слово «цель» здесь, кстати, тоже выделяется красным! – Но это мое мнение, – рассекла я возникшую паузу и теперь уже в свою очередь откинулась на спинку стула.

– Тебе, Батунина, реально надо на митинге с трибун народ напутствовать, – отшутился через какое-то время «посол». – Съели, господа? Теперь сидите и думайте о своих беспечных половых связях. Долго только не думайте – нам еще корпоративную сценку обсудить надо. У тебя есть какие-нибудь мысли, Лер? Времени не так уж и много осталось, а облажаться не хотелось бы…

* * *

Корпоратив. Корпоративы – это вообще отдельная тема. Их я, кстати, не любила тоже. И не потому, что приходилось улыбаться тем, кого разве что с локтя хотелось одарить вниманием (у нас все-таки иное устройство бизнеса и взаимоотношений в нем, хотя такие истории тоже случаются), а, скорее, от того, что грани понимания изрядно стирались. Поначалу, конечно, нравилось, когда ни с того ни с сего вас коллективно грузят в автобусы и под веселье и прибаутки транспортируют в культурно-развлекательный центр где-нибудь в центре Москвы, закрывают для вас огромный зал (или этаж без малого), потчуют ресторанными яствами и веселят продолжительными шоу-программами. В то время как не каждая достаточно крупная компания позволяет себе подобные гулянья в какие-то важные памятные даты. Нравилось без причин и особых поводов проводить вечера в подобной атмосфере, укореняя мысли, что праздники в жизни не зависят от календарных дат, немного хмелеть и, по-идиотски улыбаясь, в унисон с партнерами орать тосты «за бизнес!». Нравилось. Всем нравилось. И прежде всего потому, что халява. О! Это сладкое слово! Все мы падки на нее и ее суть. Не кривите душой, ничто не сравнится с этим щекотливым чувством выпавшего ни-за-что. Просто так взявшего и свалившегося то ли за какие-то неведомые заслуги, то ли просто за красивый разрез глаз. И собственная значимость в такие моменты рвет все рекорды по скачкам в высоту. У кого-то еще срабатывает момент неприятия с неприкрытой демонстрацией собственной недостойности. Но под дырявым сукном лицемерия мы же понимаем, что в глубине души каждый позиционирует себя тем самым, ради кого вообще все это затевалось.

И все бы ничего, пока подобное не начинает восприниматься как должное. Здесь-то динамика проявляет себя в полной мере.

Поэтому все чаще на подобных мероприятиях я находила для себя местечко поотдаленнее от эпицентра событий. Меня вполне устраивала больше наблюдательная позиция за отдыхом собравшихся людей, с характерными потугами изображающих из себя «светское общество»: все эти наигранные дешевые улыбки, обсуждения якобы общих тем и вечно голодные взгляды, поистине стремящиеся лишь стянуть что-нибудь совершенно безвкусное, но непременно съедобное со стола. И все по той же причине – пред халявой нет героев.

* * *

В который раз удивляюсь глубине и проникновенности давно избитой фразы: со стороны виднее. Знать бы наверняка, где есть та самая сторона…

Поэтому я наблюдала. Я все больше начинала увлекаться этим процессом. Знакомые мне люди, но несколько в иных условиях, – улови разницу, как говорится. А разница была, и больше в эмоциональном плане. Эмоции людей – моя любимая наука, хотя в тот момент я только познавала ее азы. В ней нет правил и, главное, исключений, нет необоснованностей и теоретических предположений, она в корне не изучаемая, и слава богу! Эта наука есть аксиома, которая, как нам всем известно, не требует…

Поэтому людские эмоции для меня были чем-то вроде ярких лампочек в темном лабиринте личностей, что освещают их слабые стороны. В подобных местах я лицезрела буквально калейдоскопы красок. Особенно увлекательными были те, кто по умолчанию распознавались «своими».

* * *

Но со временем притуплялось и это. Лица все больше становились для меня приборными панелями, куда выводятся все механизмы тела и его физико-химические процессы. И я подолгу всматривалась в эти панели, будто в пазл соединяя их черты: нос, подбородок, разрез глаз, очертания скул. Долго-долго… иногда до слез от напряжения. Я ищу там душу, и порой она проступает. Непонятным, неожиданным образом. Все равно как, долго всматриваясь в последовательность абстрактных узоров, ты вдруг складываешь отчетливую картинку, и, как правило, ту, которую никак не ожидаешь увидеть. Эти ощущения чем-то схожи… чем-то. Но проступала она не у всех.

Не являлось исключением и собственное: причиной долгих порой разглядываний своего отражения была отнюдь не самовлюбленность, как принято предполагать. Это, скорее, поиск. Ты просто ищешь, ищешь там себя. Просто стараешься не потерять эту ниточку в запутанных историях и стереотипах, так приятно и ненавязчиво окутывающих в рамках социума. Наверно, поэтому эти поиски всегда проходят в отсутствие посторонних глаз.

* * *

В тот раз мы не облажались. Почетное второе место в капустнике филиала «Один день из жизни партнера» было справедливо нашим. Тянули бы и на первое, но отсутствие профессионального звукозаписывающего оборудования среди партнеров нашей структуры дало очевидное преимущество музыкально образованным соперникам. Но тогда это уже не имело значения. Победителей, как известно, не судят. А мы считали себя победителями, хотя Игорь предпочел даже не смотреть на наше творчество, насколько я могла видеть с ярко освещенной сцены. Наверное, это и к лучшему: меня очень смущали его глаза. Но еще больше хотелось в них смотреть – запретный плод… вы сами знаете. А он был запретным…

* * *

Здесь-то и оттачивались все задатки актерского мастерства (не зря его ввели как дисциплину по продюсерской программе). И разыгрываемый спектакль чем-то очень сильно смахивал на «Золушку». Только наоборот: после полуночи я была милым чутким созданием, растворяющимся в теплоте его рук, а наутро превращалась в стервозную сучку в пиджаке, едва пересекая порог нейтральной территории, и совсем уж бесполое существо ближе к вечеру под кодовым названием «партнер». Поначалу это была интересная игрушка – быстрая смена амплуа, сцен и декораций. Она затягивала, заставляя создавать все более запутанные ситуации, работать над быстротой реакции и стратегическими расчетами, ограничивать распространение информации и никому не доверять. Впоследствии, я могла предположить, тонкий привкус сумасшествия и подергивающийся левый глаз. Глаз начал подергиваться гораздо раньше прогнозируемых сроков.

* * *

Тем не менее факт оставался фактом: экспертному составу официально запрещалось иметь какие-либо личностные взаимоотношения с партнерами. Противоположного пола это тоже касалось. Так что даже «жены» всячески скрывали свою принадлежность к своим половинкам, вплоть до девичьих фамилий на бейджиках, стоит ли говорить об их поведении…

Двуличие приветствовалось в самых сочных тонах – чем ярче, тем лучше. Ложь во имя светлого чувства – как это красиво. Классика, как говорится, никогда не выходит из моды.

Только порой немного пугало и выбивало из колеи состояние потерянности: то ли деспотичной «акуле бизнеса» снится, что она – «нежный цветочек», то ли «цветочку» – что он заколачивает бабло, идя по головам и трупам. Пойди их разбери. Но одна из них была искренне счастлива в своих победах, другая – в его объятиях. И одно от другого не отделить. Не стоит только скрещивать эти миры. Это не безопасно.

* * *

Я улыбнулась своему отражению, отпуская уставшие от сдавливающих за целый день шпилек волосы и нанося прозрачный перламутровый блеск в женской уборной. Корпоратив подходил к концу. Мой же праздник начнется чуть позже…

* * *

…Усталость накатила мгновенно, как только мы сели в машину. Прохладный салон с идеально подобранной системой климат-контроля стал долгожданным оазисом свежести после прокуренного и разряженного алкогольными парами помещения. Икры ног как обычно забились, отзываясь ноющей свинцовой тяжестью. Я аккуратно вынула отекшие ступни из туфель и, подобрав ноги на сиденье под себя, обхватила за торс мое самое любимое создание в этом мире (только ему не говорите, ладно? Мужчинам вредно слышать такие слова слишком часто). Все. Вот теперь этот насыщенный красочный день заканчивается поистине хорошо.

* * *

Игорь, наверное, мне говорил еще что-то, но я вряд ли сейчас это вспомню – сквозь полусонное состояние воспринимается только самое необходимое. Я просто чувствовала запах тела сквозь вуаль его любимых духов, ощущала нежные поглаживания его рук по моим волосам и лицу и могла украдкой почти бессознательно целовать его в шею.

Это был один из тех моментов, которые просто обязаны длиться вечно.

«Жизнь, будь добра, остановись ненадолго… а?»

* * *

В ту ночь мы не занимались сексом. Мы просто приняли горячую ванну. Мышцы ног приходили в норму с каждым разом теперь все сложнее. Я понимала, к чему это все ведет, но не хотела об этом думать. Не сейчас, не сегодня. Я сидела, облокотившись спиной о борт ванны, обхватив его ногами за торс, и сдувала кусочки пены с его мокрых волос. Они пролетали через его плечо и, расслаиваясь, приземлялись на общее покрывало. Изредка он ловил их руками. Чаще я целовала его в плечо. Нам не хотелось разговаривать в тот момент – многое было уже сказано, многое предстояло сказать позже. А пока мы просто наслаждались временем, проведенным вместе.

* * *

Ночью у меня начался жар. Я беспокойно ворочалась, то сбрасывая одеяло, то вновь натаскивая его на себя, то вдруг замирала и не могла пошевелиться, чувствуя даже сквозь сон, как горит каждая клеточка организма. Но сон тем временем крепко держал в своем плену, временами подбрасывая поближе к черте реальности, но потом снова опуская в бессознательную черноту. Я в ней тонула. Мне, возможно, что-то снилось, какие-то непонятные обрывки быстро сменяющихся картинок, совершенно не связанных между собой и безгранично абсурдных, – в сознании уже вряд ли упомнишь, только физическая реакция на все действия заплутавшей в ту ночь души отражалась в действительности, о чем я узнала позднее.

Его рука оказалась рядом именно в тот момент, когда виртуальному телу вздумалось куда-то провалиться. Я резко вцепилась в расслабленное предплечье обнимающей меня руки и, по-видимому, сделала это сильно. Игорь рывком приподнялся на локте и испуганно посмотрел на меня. Должно быть, испуганно, по логике… по реакции. Как было на самом деле, я не могу сказать, потому что просто не было сил для того, чтобы повернуть голову, не было сил просто для того, чтобы открыть глаза – веки казались нереально тяжелыми, а тело – абсолютно ватным и безвластным.

– Ты в порядке? – донеслось до меня сквозь плотную пелену.

Я что-то промычала в ответ – это было все, на что у меня хватило сил в тот момент.

– Ты вся горишь.

Ответ последовал аналогичный. Затем я вновь провалилась. Что было потом, я не знаю. Жар, бред, бессмысленные сны, я, он, прошлые знакомые, знакомые их знакомых, их прошлое, все перемешано и перекручено. Это было страшно и интересно одновременно. Затем появился снова он. Вновь сквозь пелену, но на сей раз потоньше. Он говорил мне что-то. А мне хотелось ему улыбнуться, но губы были слишком сухие и непослушные. На секунду промелькнула мысль, что ему, наверное, будет неприятно целоваться с такими обсохшими губами и что надо потянуться за гигиенической помадой, но сил даже додумать эту мысль отчего-то не хватило. Затем появился стакан из его рук и какие-то две капсулы. Я не расслышала слова «выпей», хотя, судя по движениям, оно слетело с его губ (как же захотелось его поцеловать в тот момент), я сделала это, скорее, рефлекторно. Это тут же повлекло за собой новую волну жара и новый провал в забытье.

Не знаю, сколько прошло времени, после того, как тяжесть с головы отпустила и температура тела пришла в норму, оставаясь лишь отголосками слабости.

Он пришел, когда я вновь начинала проваливаться.

– Лер, я сегодня в гостевой лягу, – он оперся руками в край кровати и чуть нагнулся ко мне.

Я чуть улыбнулась в ответ (кажется, я уже по нему соскучилась) и проканючила, наверное, так делают дети, когда боятся засыпать в темноте: «Побудь со мной, пока я не усну, ладно?»

Он растекся в ответной улыбке, лихо перемахнул через мое чахлое тельце, завернутое в два одеяла, и крепко обнял меня сзади. «Он в костюме, что ли, залез… – промелькнуло у меня в мыслях, прежде чем мозг погасил свою работу. – Когда он его надеть-то успел?»

* * *

Только на следующее утро я поняла, что проспала целые сутки, а вместе с ними и пятничное собрание. Мобильник был кем-то заботливо поставлен в режим тишины. Очевидно, по-моему, кем…

Его, как всегда, уже не было – человек-инкогнито чаще всего покидал наше нейтральное пристанище задолго до моего пробуждения. Только висящее СМС гласило о его мысленном присутствии: «Как ты себя чувствуешь?»

«Очень твоей», – ответила я, прежде чем скрыться в душе.

* * *

Домой я приехала ближе к вечеру, когда мой ослабленный организм вновь затребовал постельно-одеяльного режима. Спорить с ним в данной ситуации было бесполезно.

Я засыпала с зажатым в руке телефоном.

* * *

Я не знала, что в тот самый момент Игорь остервенело массирует себе десна – они зудели. Что теперь ему требуется по грамму кокса каждый день. Начиная с утра: где-то в перерыве между стаканом сока, непременно свежевыжатого – в нем витаминов больше, после очередного выигрыша в «Кристалле» или концерта Шуфутинского и минут за пятнадцать до того, как трубку начнут обрывать самые обязательные партнеры с желанием отчитаться. Распиздяи, лоботрясы и просто те, кто так или иначе может брать хоть что-то под собственный контроль, звонят позже. И чтоб бодро и весело приветствовать каждого из них, он сожалел об отсутствии еще пары ноздрей на лице, чтоб занюхнуть еще больше, ведь не зря говорят, что кокаин разводит любую печаль. Он, как анестезия, снимает все проблемы. Я не знала тогда. Есть вещи, которые лучше вообще не знать. В противном случае занюхнула бы вместе с ним. Как не знала и того, что в то утро выдались внезапные заморозки. На обочинах появился иней, асфальт, утопающий накануне в грязи и слякоти, заблестел кристаллами льда, провоцируя тем самым доморощенных гонщиков прокатиться с ветерком в яром стремлении обогнать утренние пробки, забывая при этом, что дороги наши построены не для удобства передвижения, а, скорее, как следствие чьего-то тяжелого чувства юмора. Дорога шла сперва под уклон перед заездом на эстакаду, блокируя тем самым на какое-то время обзор. За ней-то не спеша и терпеливо тащился Игорь на своем внедорожнике после затянувшегося разбора полетов с “Крышей дома”. В ту ночь он еще не ложился…

В тот же самый момент по случаю по тому же самому проспекту неслась праворульная «Тойота» девяносто третьего года выпуска. И, к сожалению, добротность характеристик автомобиля не могла компенсировать безалаберность и дурачество ее хозяина, двадцатитрехлетнего Валентина, высокого, светловолосого, с широкой открытой улыбкой партнера компании «Априори плюс». Почти поравнявшись с вершиной эстакады, в левое зеркало Игорь увидел мелькнувшие фары.

«Какого черта!» – успел подумать он, как перед ним мелькнул борт «Тойоты». Душераздирающий гудок одновременно нескольких автомобилей разорвал пространство. «Тойота», не успев перестроиться на скорости за сотню километров, влетела под ползущий фургон, который от удара перевернулся на бок, и его растянуло поперек двух полос узкого шоссе. Игоря выручила реакция, сработавшая на уровне моторики. Он успел нажать на педаль тормоза, а руль выкрутить до отказа влево. «Эскалейд» занесло, развернуло на сто восемьдесят градусов и потащило прямо на фургон, но скорость была низкой, и в итоге получился, скорее, не удар, а сильный толчок, от которого на машине Игоря разбилась задняя правая фара и немного погнулся бампер. Мимо проходящий поток автомобилей без труда объезжал аварию. Те или иные притормаживали, любопытства ради, единицы нашли в себе совесть остановиться и поспешить к месту происшествия.

Игорь смог сконцентрироваться в самый нужный момент, но сейчас сидел с выпученными глазами и широко раскрытым ртом, жадно хватая воздух. Сердце готово было проломить грудную клетку.

– Живой? – какой-то мужик рванул водительскую дверь на себя.

– Вроде да…

– Вылезти сможешь?

– Да, – Игорь облизнул пересохшие губы. – Смогу…

Игорь осторожно вылез из машины и осмотрелся. Ходовые качества его автомобиля явно оставались в порядке – поломки были больше косметические. И, осознавая свою убивающую усталость, он сел на бордюр тротуара, наблюдая, как люди с еще оставшимися человеческими качествами суетятся возле «Тойоты», лежащей на обочине колесами вверх, вызывая ГАИ и скорую помощь.

Скорая приехала быстро. К Игорю обратилась женщина-врач:

– Вы пострадавший?

– Нет. Я из того «Кадиллака», – всячески пытаясь совладать с барабанящим сердцем, ответил он.

– То есть с вами все в порядке. Машина цела же вроде…

– Вроде да…

Состояние было действительно «вроде». Сердце не успокаивалось. Но разве мог он сознаться… Единственное, чего ему хотелось сейчас, – это забыться.

Как все-таки много можно упустить, дав себе слабинку, как же много можно потерять, чуть-чуть опоздав…

* * *

Все самое «хорошее» в филиале происходило в воскресенье после собрания. Собрания ответственных, тех, кто не занят организацией, – «самые успешные», личные выволочки, прокачка «зомби», персоналки с партнерами более длительного характера. Так вышло и в этот раз.

Не дожидаясь логического разъезда самых патриотичных партнеров, минуя тем самым ночное совещание, наш эксперт перестал таковым являться. Кто-то понял это сразу, видя, как его статная фигура нервозной поступью удаляется через главный вход отеля, кому суждено было узнать это лишь в понедельник, стоя в общей кучке всей его экс-структуры перед почти материнскими глазами руководства, и выслушивать, как компания благодарна за весь вклад, за огромную самоотдачу, за время, проведенное вместе с компанией, а главное, результаты, достигнутые на посту эксперта (на которые, в принципе, компания в лице ее руководства наплевала), что нам ни в коем случае нельзя сбавлять обороты, не вешать носы, а продолжать идти к своим целям с такой невероятной школой, переданной нам нашим замечательным экспертом, который проявил себя настолько невероятно, что был отправлен на обучение и повышение квалификации. Переводя на русский, это означало, что теперь Патанин – никто, полное чмо, предатель, ничтожество, пустое место. И вообще компания сомневается, был ли такой сотрудник, и что ничто не помешает компании передать вас, стадо баранов, другому пастуху, от которого вы в скором времени зафанатеете не меньше (уж они-то постараются – продаж много не бывает), чтоб, не сбавляя оборотов, приносить денежки в компанию.

Я смотрела на его удаляющуюся спину с балкона второго этажа фойе. Молча смотрела. И веря, и не понимая одновременно, что это сейчас происходит.

С последнего момента, когда мы были с ним вместе, что-то переменилось – Игоря как будто не стало, а редкое общение по бизнесу я вела исключительно с господином Патаниным.

Прекратились звонки и ночные СМС с его стороны. Мои улетали в никуда. Больше мы не виделись за пределами собраний.

Признаться честно, я ждала чего-то подобного после того, как в очередную ничего-не-предвещающую-пятницу произошла официальная смена власти. Партнеры, как обычно, разыграли призы и подарки, спели, потянули карты, съели по тарелочке взбитых сливок, веселясь над экспертами-мотоциклами и готовые уже подорваться на обзвон потенциальных гостей, как под бурный шквал аплодисментов на сцену поднялся нынешний региональный директор господин Фамулов. Его речь, впрочем, как и обычно, не была долгой – люди действия не тратятся на слова. Он просто поприветствовал нас, он просто открыто поговорил с нами и поблагодарил за все, что дал ему этот бизнес за двенадцать лет, которые пролетели, можно сказать, одним днем, через наши глаза. Он не пытался на этот раз до нас что-то донести, он просто рассуждал, а мы слушали его стоя. А потом он сказал, что уходит. Нет, не бросает нас, конечно же, – он все время будет с нами, будет так же приезжать на собрания, на какие-то корпоративные слеты и торжества или просто, когда захочет с нами увидеться. Он будет безумно рад быть нашим гостем в любое время. Гостем! Понимаете?!

А потом в его руках появился букет, и он пригласил на сцену своего заместителя Инессу Владимировну Кривощекову. Вместе с цветами в ее руки торжественно перекочевали бразды правления некоммерческим партнерством. И все аплодировали, все восторженно кричали, особенно выходцы из ее структуры, а я тайком поглядывала в сторону Игоря. Он не смотрел на сцену на протяжении всей процессии, он стоял чуть позади колонны, но мысленно находился явно в другом измерении. В последнее время я то и дело подсматривала за ним тайком – другого варианта мне не оставили, и подобное состояние я замечала не раз. Что-то назревало. Что-то должно было произойти. Не вязался у меня этот человек с руководством госпожи Кривощековой. Ну не вязался! При всем моем уважении к этой женщине, ко всем ее достижениям и сильной сплоченной структуре.