Шагая тихою тропою

Раз-два, вдох-выдох, типа, просто тренировка…

Я спокоен, мы спокойны… навалились, поднажали…

И вот мы наверху. Промокшие и запыхавшиеся. А вокруг клубится самое настоящее облако, да и сверху продолжает моросить… Бредём сквозь сырую муть к посёлку, где оставили машину…

Капельки

С вечера пошёл дождь – всю ночь мешал спать, стучал по жестяному подоконнику, плескал по разлившимся лужам.

Задолго до рассвета складываем аппаратуру, пьём душистый чай из горных трав – и в путь. Месим сапогами раскисшую глину, утешаясь тем, что буквально вчера сошёл снег, закрывавший перевал последние две недели.

Дорога – туннель под потолком низких облаков, со стенами из скал и зарослей. Кажется, подними руку – и коснёшься серой ваты, клубящейся над головами. Сверху нудно моросит дождик, с боков тянут мокрые ветви голые кусты.

Между громадных камней, когда-то скатившихся с невидимой сегодня горы, убегает тропа – крутые ступени прямо в севшее на лес облако. Минут десять подьёма – и дождь перестал. Действительно, зачем продолжать мочить гостей сверху, если можно сразу со всех сторон? Внутри облака мокро везде – одежда, даже вроде как непромокаемая, быстро и противно отсыревает. По стволам стекает вода, а на ветках прямо на глазах набухают тяжёлые капли – и идёт дождь, совсем короткий дождь.

В дюжине шагов деревья и камни уже расплываются в серой мути, так что держаться тропы весьма непросто. Но мы упорно поднимаемся всё выше, хватаемся за ветки, упираемся коленями в мокрый скользкий известняк. И вот уже солнечные лучи пронизывают облака, играют яркими бликами на мокрых стволах. Капли взблёскивают алмазами, дрожат, срываются с веток и хрустально разбиваются о камни.

Сидим на гребне, отдыхаем, развесив по кустам промокшие куртки. Сверху – тёплое солнце в голубом небе, ниже, под ногами – ватное море дождевых туч, а вокруг – бескрайний простор, да свежий ветер. Такая вот удивительная крымская зима.

Утро на Демерджи

За окном в пять часов утра совершенно темно, и в стёкла тычется мягкими лапами густой туман. Недовольно всхрапывают разбуженные нашей вознёй лошади.

Как обычно – по кружке чая, и на выход. Сперва по едва видимой в ночи дороге, а после и вовсе ныряем под полог леса, в темноту и облачность. При свете налобных фонарей, как шахтёры – и всё равно почти наощупь – идём, карабкаемся по мокрому склону. Молча, сосредоточенно, быстро. И долго…

И как раз, едва вывалились на каменистую поляну – чуть заметно посветлело небо на востоке.

Спотыкаемся о камни, скользим по влажной прошлогодней траве – расчехляем аппаратуру, при неверном предрассветном освещении выбираем точки съёмки. Успели!

Над холодным зимним морем расцветает бледная заря. Облака, плотной ватой заполнявшие долины, разбегаются, оседают в тень, прячутся за спины гор.

Красота неописуемая! Но нам толком некогда и полюбоваться – идёт съёмка – щёлкаем затворами, переставляем камеры, мечемся белками по поляне, пока солнце не поднялось над горизонтом.

Чернеет парус одинокий

Летом здесь – как в известной песне – «…так оживлённо, людно…» – ступить некуда среди купающихся, загорающих и активно отдыхающих. Можно прогуляться вдоль берега, любуясь окрестностями. Можно сфотографироваться, гордо оседлав скалу… Пушки, «чтоб бычок затолкать», правда, нету – но когда ж расшалившиеся граждане не нашли б, что и куда затолкать?

Сейчас тоже ступить некуда – но уже буквально – волны тяжёлыми кувалдами лупят в берег, грозно рычат галькой меж валунов. Раскачивается свинцовое море, рвётся белыми барашками под тугим ветром, несущим мохнатые облака по низкому осеннему небу. Ловя ритм шторма – бросками, будто под обстрелом, от камня к камню перебегаем к одинокой скале.

Ветер взбивает солёные брызги, завывает в острых камнях. Скала-парус гудит чудовищным камертоном, мелко дрожит под напором волн и ветра и, кажется, вот-вот сорвётся с места, устремится тараном, наберёт разбег – и где-то там, за далёким горизонтом врежется в изумлённый берег, сокрушит его и расколет в каменные брызги.

Высокими шагами – журавли

Утренний туман стелется по мокрому лугу – омывает редкие деревья, захлёстывает ватным приливом растрёпанные кусты.

Стараясь не скрипеть рассохшимися половицами, сматываем спальники, торопясь, пакуем рюкзаки.

Светает.

Деревня давно брошена, и мы облюбовали для ночлега пустой дом с относительно целой крышей. Окна давно выбиты, но летние ночи теплы, и нам такой ночлег показался проще и интереснее, чем в палатке.

Цель – журавли. Увидеть. Ну и сфотографировать, если получится.

Журавлиное болото начинается прямо за околицей, так что должны успеть. Планировали…

Благи намеренья – но ещё не вышли, только сложили вещи – а туман заползает в деревню – и вот уже растекается по улице, прячет дома, покрывает купы иван-чая. И куда ж нам идти?

На топкое болото неведомой тропой?

Ой…

И вдруг, в серой мути, прямо в какой-то полсотне метров – движение…

Журавли! Идут вслед за туманом прямо по заросшей улице – мимо рассевшихся изб, мимо давно завалившихся заборов, мимо колодца, где каким-то чудом ещё торчит наискось длинная жердь-журавль.

Высокими шагами в розово-оранжевой дымке, подсвеченной восходящим солнцем.

Ладожские Шхеры

Медленно разгорается заря – тёмное небо над дальним лесом бледнеет, наливается лиловым светом. Сворачиваем палатку, кипятим на помятом примусе чай, распихиваем вещи по рюкзакам – всё одновременно. К вечеру обещают дождь и ветер – так что лучше не зевать. На Ладоге это по меньшей мере неприятность, а по большей… лучше проскочить до того как.

По воде стелется густой туман – видимость не больше дюжины метров – и мы плывём будто сквозь молочные струи. Неспеша – всё-таки нам неблизко, и устать ещё успеем, а потом – уж больно красиво! Сквозь белесую пелену из предрассветной темноты проступают грубые скалы, словно руины исполинских крепостей; округлые валуны нависают над водой стальными боками, побитыми ржавчиной бурых лишайников.

Постепенно рассвело, но не просветлело. Низкое небо плотно затянуто тяжёлыми тучами, и неподвижная гладь озера лежит свинцовой плитой. Единственная рябь на воде – от нашей лодки, ползущей сквозь сырость осевшего тумана.

Плывём, огибая острые каменистые мысы, любуемся разноцветными глыбами, хмурыми разлапистыми соснами, яркими цветами у кромки воды. Незаметно прилетел ветерок, разогнал остатки тумана, всколыхнул мелкой рябью озеро. В прорехи тёмных туч сквозь тонкую облачную вуаль пробивается солнце – дробится бликами по воде, зажигает рёбра скал, расцвечивает верхушки дальнего леса.

Ладога улыбается!

Кафтино

Электричка от Бологого медленно угрохотала на решётчатый мост – и вновь тишина.

Закинув на плечи рюкзаки, спускаемся к озеру. Ещё прошлым летом на старом кордоне жил лесник, у которого всегда можно было взять на пару дней лодку. Но в этом году его тут не оказалось. И, видимо, уже насовсем – потемневший дом изрядно осел, дверь не заперта, и вообще, такие вещи как-то чувствуются. Погрустив пару минут, решили обшарить вокруг – и не зря: в кустах обнаружилась лодка, пусть и совершенно рассохшаяся, а под ней – вёсла.

Полдня провозились в попытках привести лодку в порядок. Уж больно охота попасть в самые ягодно-грибные места, куда и плыть не один час, а двинуть пешком вокруг озера – даже подумать страшно – пожалуй и за целый день не дойдёшь.

Рискнули. Плывём. Один гребёт, двое черпают воду – лодка всё равно немилосердно течёт…

Среди белых лилий, жёлтых кубышек, прорезая изумрудные поля ряски и вязкие заросли водяных гиацинтов. Час, другой… тянутся протоки да камыши, гудят тучи комаров, и серые цапли тайком провожают любопытными взглядами странных гостей. Лес только угадывается по вершинам, изредка проплывающим над сплошной стеной тростников.

Солнце уже катится к горизонту, а мы всё гребём. Посменно. Уставшие, намокшие и взмокшие – «трое в лодке, как собаки» – удручающе медленно пересекаем широкое озеро.

Наконец, за длинным камышовым островом – узкая песчаная полоска – и тяжёлая тень густого бора, где ели уже наливаются янтарным огнём заката. Садимся вдвоём на вёсла – вторым или уже пятым дыханием, на рывок. А солнце толкает нас в корму последними лучами, торопясь скрыться за лесом.

Успели. Небо полнится густой синевой, гаснут малиновые отблески, и под пологом леса воцаряется темнота.

Смолистые еловые дрова весело трещат, и костёр почти у самого берега далеко разбрасывает яркие блики по зеркальной глади ночного озера. Там, за широкой полосой воды, за колышущимися камышами, дрожат и мерцают огоньки сонной деревни. Недалеко – километра три. По прямой. А мы сидим на самом краю света… Отсюда вообще не факт, что можно пешком выбраться – у нас за спиной, за лесом – многие километры почти непроходимых трясин. И даже к берегу напротив, где деревня, не пристать – там камыши, ил, грязь и топь.

Сидим у воды, пьём чай, да слушаем ветер.

После вчерашнего заплыва дрыхнем без задних ног. Умотались изрядно. Наверное, так бы и совсем проспали – но не судьба. Ни свет ни заря – над ухом – «и-и-буууммм!». Аж подпрыгиваем. И ещё раз, другой, третий! Чертыхаясь, выбираемся в промозглую хмарь. Ничего не видно – туман затянул берег, да и темно – рассвет только занимается где-то за стеной леса. Вертим головами – никого… Холодно. И сон куда-то улетел…

А вообще – мы сюда грибы да ягоды собирать, а не спать до обеда приплыли.

Снова раздуваем ещё не до конца погасший костёр – трещим ветками, гремим котелком. И вдруг – прямо в нескольких метрах, из ближних камышей – фух! – ракетой взмывает птица. Опять подпрыгиваем. Выпь. Не зря её зовут водяным быком или бугаём – знатна орать. И маскируется получше разведчика. Значит, как мы завозились – она затаилась и ждала. А мы всё не уходим. Махнула, типа, крылом и улетела.

Пока позавтракали – совсем рассвело. Пора в лес.

Вокруг сырой сумрак – колонны елей поднимаются из моря черничника, и весь лес заполнен полупрозрачным туманом.

Между ветвями и танцующими кривыми стволиками повисли серебряные сети паутин, украшенные жемчугами капель росы. Сияют-переливаются, вспыхивают радугой в пробивающихся утренних лучах.

Мох густой – когда ступаешь между кочками – погружаешься мало что не до колен – и где-то там в глубине серебристо-зелёного ковра всхлюпывает вода. Холодная до того, что чувствуешь её даже сквозь сапоги.

Впереди – просвет. Вековые стволы расступаются, открывая широкую прогалину. Невысокие сосенки и море травы. И под ногами больше не чавкает. Прекрасный зелёный лужок…

Но прежде чем идти туда – стоит трижды подумать, потому как это – болото! Верховое, старое, но всё равно – опасное. В лесу, как бы ни плескалось под ногами, утонуть просто негде – под тонким слоем воды – твёрдая почва, в которую крепко укоренились деревья. А тут – ровно наоборот: под тонким слоем почвы может прятаться целое озеро. Ухнешь враз и безвозвратно…

Сейчас, под конец лета, когда вобщем-то и дождей давно нет, можно, если осторожно и умеючи, и тут походить. Тем более, что под сосенками уже виднеются бурые и белесые шапочки. Подберёзовики. А где ж берёзы? Интересное, однако, занятие – искать не подберёзовики среди берёз, а ровно наоборот… Хотя… Особо напрягаться незачем – вон они, мелкие – по окраине болота прячутся среди ёлок.

Ну что, пойдём? Переглядываемся. Грибы уж больно заманчивы.

Аккуратно, по кочкам, буквально каждый шаг предваряя тычками палки – собираем. И – отползаем всё дальше от леса. Кочки снижаются, трава зеленеет… Всё. Дальше нельзя. И грибы, вобщем-то кончились. На тонкой сплавине им просто не на чем расти.

И мы отступаем – так же аккуратно – под защиту векового леса.

Пора назад, к лодке. У каждого по немалому коробу с черникой, да по корзине с грибами. И обратно плыть часа три. А то как не успеем на последнюю электричку – черника прокиснет, грибы испортятся – и выйдет, что зазря выходные потратили.

Дело – труба

Август. Тепло и сухо – даже слишком – пошла третья неделя без единого дождя. В ближних сосняках грибы давно закончились, а вот за болотом, среди ельников – стоило б и посмотреть. Придётся идти «по трубе».

Удивительная картина – вдоль широченной, в добрую сотню метров, просеки, убегает сдвоенная нитка трубопровода. Огромные чёрно-бурые трубы лежат на массивных бетонных блоках в пояс высотой. Вскарабкаться, ухватиться за ржавые хомуты, подтянуться, перехватить… Уф.

Ну, двинулись. По толстым трубам можно шагать почти как по тропе – усилий никаких не требуется; хотя равновесие лучше не терять – под нами болото.

По тёмной воде носятся водомерки, а в глубине лениво шевелятся длинные пиявки. Над зарослями острой осоки перламутровыми вертолётами танцуют стрекозы – зависают, высматривают огромными фасетчатыми глазами добычу – и мгновенным броском атакуют. Вот плывёт между кочками уж, скользит среди травы, подкрадывается к толстой лягухе. У самой кромки леса из кустов выглядывает осторожный кулик, а на сухих островках суетятся рыжие лесные мыши.

Среди чахлых деревьев высыпали кучками блёкло-коричневые берёзовики, да белёсые болотные осиновики. Немало – но спуститься туда и собрать их нет никакой возможности. Так и шагаем – уже часа два. На небе – ни облачка, солнце ощутимо припекает, от нагретого болота поднимается тяжёлый запах прелых трав и тины.

На песчаных буграх выстроились сосняки – шумят под свежим ветром, светятся янтарными стволами.

Но вот и заканчивается болото. Железная змея всползает на сухой холм и бежит дальше среди тёмных ельников. А мы – спрыгиваем с её нагретой спины и ныряем под мохнатые лапы – навстречу грибам.

Торфяное озеро

День клонится к вечеру. Под ногами пружинит моховой ковёр, кое-где между пучками высоких сухих трав поблёскивает чёрная вода. Болото широкое, но вполне проходимое – для опытного туриста, конечно.

Далеко впереди синеет ельник – там относительно сухо. Надо успеть до темноты, чтобы спокойно поставить палатку и переночевать.

Опять полоса высокой травы – и я неожиданно оказываюсь на берегу озера. Небольшого – полста шагов в поперечнике. Сквозь тёмную воду просвечивает торфяное дно, так что под холодным осенним небом водоём приобретает зловещий кроваво-бурый цвет.

Когда-то это озеро было большим и красивым – занимало всю котловину от сосняков, где я был пару часов назад, и до синего ельника впереди. По нему плавали на лодках, ловили рыбу, по берегам курились дымы селений… Теперь здесь раскинулось огромное болото. Мох, пучки трав, цепкие плети клюквы, да редкие заросли ольхи. И – последнее окно в стылую глубину.

Снимаю кепку и стою так минуту – в память озера, свежих ветров над ним, да рыбацких деревень по низким берегам. И, вздохнув, иду дальше – с мыслями о непостоянстве и быстротечности всего на свете – и даже озера…

Кулик

Перед рассветом над болотом висит тишина. Молоком струится густой туман, косо торчат редкие полузасохшие сосны. Роса крупными каплями оседает на мелких брусничных листьях, на бархате мхов, на высоких багульниках. Среди осок темнеют окна бурой воды.

Тут не знаешь, куда смотреть – если по сторонам, так можно и ухнуть в трясину, а под ноги – точно пропустишь всю красоту, ради которой, собственно, и залез к чёрту на кулички. Постепенно вроде бы нашёл решение – прохожу несколько метров, глядя вниз, потом останавливаюсь, осматриваюсь внимательно. Медленно, зато интересно. Над головой бегут низкие мохнатые облака, потихоньку свежеющий ветер отрывает клочья тумана и несёт к недальнему лесу. Белая муть оседает и уплотняется, словно обмятое тесто. Высокий ельник уже вполне видно, зато ближайшие кочки совсем заволокло.

Грустно кричит невидимый в тумане кулик. Кажется, где-то совсем рядом…

Осторожно пробираюсь, осматриваясь на каждом шагу. Десять метров, двадцать, пятьдесят… Уже добрых полторы сотни метров прошёл – а его всё нет. Странно. Ещё пара шагов, и ещё – как вдруг, едва мелькнув в тумане – фррр! – сорвался и улетел.

Стою и соображаю – то ли он пешком от меня по болоту уходил, пока не надоело, то ли туман так звук приближает? Непонятно…

Шторм

С самого рассвета по небу низко бродят мохнатые тучи, порывистый ветер мотает камыши. Погода явно портится, но сидеть без дела всё равно неохота. Удочки в лодку, вёсла в руки – и гребём к нижнему концу озера.

Тут проверено клюёт в любую погоду – надо только подойти поближе к камням и встать на якорь. Но не слишком близко – потому как если течение утащит в реку… Там тренировки по рафтингу проходят, и наша пластиковая лодочка проживёт ровно до первого порога.

Ловля идёт, ветер крепчает, тучи собираются, вода… прибывает!

Лодку вдруг резко дёргает и начинает не на шутку раскачивать. Подхватываем удочки, но тут очередной рывок оставляет якорь на дне, а нас несёт на стремнину. Вдвоём на вёслах, изо всех сил выписываем немыслимый пируэт – и утыкаемся в камыши – в какой-то дюжине метров от первых зубов-камней. Нда, успели. Теперь бы выбраться отсюда – берег непроходим, течение сильное…

И с неба упала вода. Дождь. Ливень. Потоп. И – ураганный ветер. Плащи не помогают – промокли мгновенно.

Плащ. Ветер – попутный… Парус!

Номер первый – в роли мачты – привстав, раскорячивается на ветру, номер второй – гребёт изо всех сил. Минут десять – и первый замёрз, второй вспотел – меняемся. Тащимся вдоль кромки камышей, где течение послабее. Пятьдесят метров, сто, двести… Хорошо, что протока недалеко – озеро уже неслабо так штормит. Полчаса кошмара – и, кинув удочки и рыбу, бежим в баню.

А утром пришла осень…

Ночью дождь стих. Ненавязчиво и незаметно «ушёл по-английски». Вот только что топотал по деревянной крыше, звонко булькал по лужам, шуршал в листве – и вдруг – тишина.

Стараясь не шуметь, натягиваю штаны, сапоги, и выхожу на крыльцо. После долгого ливня воздух сыр и холоден до того, что на вдохе сводит скулы.

Ещё не утро, но уже и не ночь – светает. Ряд за рядом выступают из темноты колонны ельника, косматыми зверями выползают из мглы кусты. Вот уже можно разглядеть растрёпанные вчерашним штормом камыши у протоки, отлепилась от тёмного неба стена заозёрного леса, потянулся туман. Верхушки ельника вздымаются над молочным морем, затопившим прибрежные ивняки. Почти неощутимый ветерок медленно волочит по воде седые рваные мочалки, слегка раскачивает лапы елей, шуршит узкими листьями камышей. Чуть посветлело, и уже видны низко ползущие облака – метут вершины деревьев, приседают у воды, почти сливаясь с клочьями тумана.

Вот и пришла осень. Как всегда – одномоментно и неожиданно. Солнце пробивается сквозь серую пелену, поднимает пар от земли – но утренний воздух пахнет холодной водой, мокрым мхом, да увядшими цветами. А у выбеленного дождями дощатого причала на тёмной воде покачивается первый жёлтый лист…

Опять…

Запрохладнело. Лето было тёплым, сухим – и оттого скудным на грибы.

Октябрь – а лес только начинает облетать. Солнечные лучи пробираются сквозь ещё зелёную листву, разбегаются золотыми зайцами по жидкой повядшей траве.

И синева небес – будто морскую глубину опрокинуло ввысь.

По краю болотца – высокая трава, побитая ночными заморозками, побурела и свалялась в неопрятные мочалки.

Ветра совсем не чувствуется – но мерно срываются золотые листья откуда-то с невидимых вершин берёз – и, кружась, падают на землю. Бесшумно и беспрерывно.

В полумраке ельника вспыхивают серебром сетки невесомых паутин. Залюбуешься… однако собирать грибы в таком лесу – то ещё удовольствие: как бы ни были красивы эти паутинки – но если ты смотришь вниз, то их не видишь – и постоянно ловишь кепкой, курткой и лицом… Брр!

Да ну их, эти грибы!

Сажусь на упавшую ель. Слушаю тишину.

Берёзовая жуть

Пролетело бабье лето – лишь пять сухих солнечных дней. Прокатилась по облетающим лесам сумасшедшая волна грибов, когда и дюжину шагов не пройдёшь, чтоб взгляд не запнулся о цветные блюдца сыроежек или гроздья опят на трухлявых стволах, а то и об яркие шапки подосиновиков.

И вот уже заканчиваются благодатные тёплые дни. Задул северный ветер и солнце багровым шаром тонет в тяжёлых снеговых тучах. Ощутимо холодает.

Пробираюсь тропой по кромке болота. До посёлка ещё часа два хода, но совсем рядом – грунтовка, по которой можно топать и в темноте, не рискуя заплутать или ухнуть в какую-нибудь трясину. Только надо на неё выйти, пока совсем не стемнело…

Солнце незаметно провалилось за горизонт, и лес потихоньку заполняется фиолетовым сумраком. В неверном гаснущем свете над сырой низиной поднимается рыхлый туман – течёт, движется… и среди мохнатых седых кочек затевают безумную пляску засохшие берёзы. Приседают, изогнувшись, наклоняются и заваливаются друг на дружку, как хмельные гости. Вот и совсем упавшие – крест накрест – лежат, надломившись в перекрестье, запутавшись в длинной сухой траве.

Ночь надвигается, и я, плюнув на осторожность, пересекаю длинный язык болота. Вприпрыжку да в полутьме – с кочки на кочку, пока ещё можно видеть, куда ступаешь – выбираюсь на бугор, где бежит дорога. Здесь на песках мирно шумят сосны, здесь сухо и спокойно.

Позади остаётся тёмная прогалина, затянутая серой влажной мутью. И на фоне бледного неба продолжает свой жуткий танец мёртвый лес.

Предзимняя капель

Первый снег – погода нелётная. Сегодня особенно.

Сверху хмарь, внизу хлябь – хлюпает и чавкает при каждом шаге. Мокрые хлопья тяжело валятся с мутного неба, разбиваются о холодные шпалы и остаются ледяными кляксами на бетоне. По шпалам идти неудобно, а по тропе – мокро. Иду по узкой полоске щебёнки, стараясь не собирать штанами влагу с высокой побуревшей травы, облепленной мокрым снегом. Если толкнуть такую склонённую метёлку, она распрямляется, сбрасывая снежную шапку и норовя обдать ледяными брызгами.

Шагать тут ещё километров пять… Ветка сугубо техническая – самое большее раз в день тепловоз прогромыхает – вот и всё движение. Ну и одинокий пешеход, которому приспичило.

Топ, хлюп, топ, хрусть… Медленно, однако!

Наконец тропа ныряет в лес и можно сойти с путей. Здесь нет травы и вообще… не так хлюпает. Лес заполняет тонкий, почти невидимый сырой туман – и тишина.

Едва слышимо, на самой грани, шуршит падающий снег. Опавшая листва прихвачена морозом – затвердела и хрустит под ногами.

Снежинки оседают на ветви – и тут же тают, превращаются в блестящие капли. Капли набухают, тяжелеют – и в конце концов срываются, падают, звонко ударяют в мёрзлые листья  – громко дребезжа, будто в жестяную крышу.

Шорох снега и дробный стук осенней капели…

А на болотах – снегопад…

Поздний зимний рассвет бледной желтизной растекается над горизонтом – резким контрастом подсвечивает верхушки елей. Солнце, едва показавшись из-за леса, ударяет в свинцовое брюхо низких туч, и уже откуда-то издали, сквозь мутные клубы бросается робкими лучами.

Будет снег.

Вот уж третий час медленно, в торжественном безветрии с наглухо серого неба падают крупные хлопья.

За густой пеленой в полусотне шагов очертания леса расплываются, становятся зыбкими – и моментами кажется, что ты самое меньшее в далёкой тайге, или вообще… сейчас из-за ёлки выйдет гном. С топором за широким поясом…

Тишина. Абсолютная – какая бывает, пожалуй, только в пещерах; да и то – там она пустая, даже звонкая. А тут… глухо, как в подушку. Даже собственных шагов почти не слышно, будто уши ватой набиты.

Потихоньку углубляемся в болото – справа и слева склонились под тяжестью снежных шапок сухие метёлки камышей; из сугробов тянут крючковатые лапы-корни упавшие берёзы.

Вот уже под ногами отчётливо ощущаются жерди гати – вокруг уже настоящая топь. Летом, а особенно весной, тут так просто не погуляешь. Да это и к лучшему – здесь, можно сказать в шаговой доступности от мегаполиса, гнездятся чирки, нырки, лысухи и чомги… Птичий рай, заповедные места!

Потянул лёгкий ветерок – он ещё почти неощутим, но уже закружились, завальсировали в воздухе снежинки, встряхнулись упруго камыши – шуршат, распрямляются, сбрасывают снег.

Вот и тропа заканчивается: между нами и недальним – метров двести – лесом – окно незамерзающей воды. Ржаво-бурой, с зелёными прядями тины по дну, кое-где подёрнутой тонким льдом. Высохшие корявые сосенки, берёзовые пни да трухлявые стволы, украшенные этажерками трутовиков.

Местами ручей промёрз до дна, но вода сочится из глубины, пробивается наверх, застывает причудливыми натёками – и бежит дальше, ныряет под снег.

Обойти прогалину, потоптаться по кромке воды – и уйти обратно – сквозь тихий снегопад, унося в душе частичку зимнего покоя…