Закулисная история

По лицу Михаила Казимировича было видно, что эти слова возымели нужное действие. Он о чем-то задумался.

– А я готова приехать без спектакля, – сказала Женя. – Наверняка дети меня знают и будут рады пообщаться.

Михаил Казимирович перевел взгляд на Женю и странно сощурился.

– Если не ошибаюсь, вы играли Викторию в сериале «У нас не все дома»?

Шпатова радостно закивала.

– Да-да, это я!

– Евгения, поверьте, я уважаю вас как актрису и ценю желание помочь, но вряд ли дети вас знают. Им не разрешают смотреть сериалы, в которых главные герои – лентяи и неудачники.

Даша с трудом подавила улыбку, радуясь, что хоть кто-то поставил на место эту выскочку.

Женя скрестила руки на груди и отвернулась. Возразить было нечего.

– Михаил Казимирович, – осторожно обратился к нему Никита, – как режиссеру, мне важно не только меценатство, но и успех театра. Мы работаем год и при этом не имеем постоянного финансирования. Я цепляюсь за любую возможность получить известность. А так, конечно, хочу помочь детям и поддержать государственный проект. Надеюсь, теперь мы правильно поняли друг друга и можем продолжить беседу?

С минуту Новиков молчал – наверное, размышлял, стоит ли иметь дело с этим человеком. Он внимательно оглядел взволнованных актеров, и его взгляд задержался на Ксении Лавровой. В искренности этой женщины сомневаться не приходилось.

– Утром я отправлю к театру служебный автобус. Он отвезет вас в детский дом.

– А где он находится?

– Далеко, примерно за Митино. С этой минуты можете считать меня официальным спонсором «Калейдоскопа». До завтра.

Под изумленные взгляды Новиков пересек сцену и вышел. Никита, потрясенный заявлением о спонсорстве, не сразу опомнился.

– Обсуждение нового спектакля откладывается! – закричал он. – Завтра важное мероприятие, будем репетировать допоздна!

– Хотя бы скажи, что за спектакль, – промурлыкала Женя, – нам ведь интересно.

– Да, – поддержала Ксения, – я тоже хочу знать.

– Много будешь знать – скоро состаришься, – подколол ее Христофоров. – Обо всем расскажу на следующей репетиции.

– А у меня большая роль?

– Женя, не раздражай меня, иначе будет самая маленькая!

Даша печально вздохнула. Она возлагала на этот спектакль большие надежды, и ей тоже не терпелось узнать подробности. Она мечтала о хорошей роли и высокой зарплате.

«И почему многие уверены, что актеры зарабатывают миллионы? – подумала Дарья. – Киноактеры, возможно, получают баснословные гонорары, но не театральные. Мне, например, приходится работать официанткой, чтобы платить за квартиру, еду и проезд. Даже Шпатова жалуется на зарплату, а у нее в спектакле главная роль, значит, и зарплата больше… Хотя это же Шпатова! Она всегда и на все жалуется».

Глава 4

В десять утра служебный автобус прибыл в район Митино. Невыспавшиеся артисты сразу взбодрились, стали переговариваться друг с другом и напряженно всматриваться в унылую местность. Они проезжали спальный район, застроенный в основном ветхими пятиэтажками грязно-желтого или серого цвета с деревянными рамами и провисающими балконами.

Дорога была с колдобинами. Автобус подпрыгивал, и пассажиров трясло так, что приходилось держаться за спинки стоящих впереди кресел.

– Захолустье какое-то, – шепнула Люба на ухо Ксении. – Кругом бараки и людей не видно. А нет, видно: за гаражами два гастарбайтера дерутся.

– А как ты представляла Митино? Райские кущи?

– Зря ерничаешь, Ксенька. Это уже не Митино, – боязливо заметила Люба. – Эй, Сан Валерьевич, куда мы едем? – громко спросила женщина водителя.

На ее голос обернулись остальные артисты. Затем они вопросительно посмотрели на режиссера.

Никита кашлянул.

– Я понимаю, это выглядит странно…

– Не странно, а страшно! – поправила Женя. Она с ужасом глядела на полуразрушенный завод, испускающий клубы черного дыма. Завод находился слева от дороги. Справа валялся обгоревший мусор.

– Я знаю не больше вашего! – рассердился Никита. – Водитель нас везет, у него и спрашивайте! Саш, долго еще?

– Пять минут. Готовьтесь к выходу и не пугайтесь – окраина есть окраина.

Водитель свернул в частный сектор. Проехав несколько однообразных улиц, автобус остановился у деревянной ограды с табличкой «Детский дом №8».

Принадлежавший детскому дому дворик выглядел бедно, но аккуратно. В одной его части располагались карусели и горки для малышей, в другой – скамейки и цветочные клумбы. Видно было, что за цветами ухаживают, а дорожки тщательно подметают.

Когда артисты стали выгружать из автобуса реквизит, им навстречу вышел Михаил Казимирович.

– Здравствуйте! Надеюсь, доехали без приключений?

– Да, все хорошо, – ответил Никита.

– Идемте, познакомимся с ребятами.

Они направились к двухэтажному кирпичному зданию. Новиков первым вошел в дом.

– А вот и дорогие гости! Улыбайтесь, – шепнул он артистам, – вы приехали развлекать детей, а не вгонять в депрессию сочувствием и жалостью.

В холле витал запах сарделек и свежей выпечки. Холл показался гостям светлым и уютным. Здесь все выглядело прилично, не считая обшарпанного линолеума. На стенах – детские фотографии и рисунки, на тумбочках – комнатные растения, в углу – старенький шкаф. Со шкафа свисали гирлянды, хотя до Нового года было далеко.

Гостей встречали воспитательницы, журналисты и члены благотворительной организации, которую возглавлял Михаил Казимирович. У стены выстроились в шеренгу пятьдесят ребятишек от мала до велика. Некоторые из них смотрели на гостей с благоговением, другие – спокойно, третьи – гордо и безразлично, четвертые прятались за спинами старших. Некоторые дети вообще не интересовались гостями – они алчно глядели на привезенные пакеты.

– Подарки получите после спектакля, – строго сказала воспитательница и обратилась к артистам. – Идемте, я провожу вас в актовый зал.

***

Через час Даша произнесла со сцены свою реплику и ушла в детскую, выделенную артистам под гримерку. Там девушка переоделась и решила вернуться в зал, чтобы досмотреть спектакль как обычный зритель. Но не успела она отойти от гримерки на пару шагов, как услышала жалобный плач, доносившийся из соседней комнаты. Арсентьева машинально схватилась за дверную ручку, но не решилась войти. Даша по себе знала, что иногда лучше поплакать в одиночестве. Сомнения отпали, когда плач перешел в душераздирающий визг.

Дарья распахнула дверь и увидела троих мальчишек, которые дрались с маленькой девочкой. Девочка плакала, прижимая к груди потрепанную куклу. Она позволяла себя бить, щипать и таскать за волосы, но не отпускала игрушку.

– Как вам не стыдно?! – закричала Даша. – Во-первых, она младше вас, а во-вторых, она – девочка! Де-воч-ка! – с расстановкой повторила Дарья. – Нашлись герои! Бросились на того, кто слабее! И это будущие защитники Отечества? Будущие мужчины? Нет, вы не мужчины. Вы тряпки! Вон отсюда!

Маленькие сорванцы убежали, не сказав ни слова. И вряд ли они в чем-то раскаивались. Они струсили из-за постороннего человека.

Даша опустилась на колени рядом с малышкой.

– Как тебя зовут?

– Ка-Катя. – всхлипнула девочка.

– А сколько тебе лет?

– Восемь.

Даша хотела погладить девочку по голове, но та отшатнулась, словно от удара, и крепче прижала к себе измусоленную куклу.

– Не бойся, я же хочу помочь. Можно взглянуть? – Даша взяла куклу из Катиных рук и печально вздохнула. – Это была твоя любимая игрушка?

Катя промолчала – или не хотела отвечать, или не могла из-за душивших её слез.

Только сейчас Даша внимательно рассмотрела девочку, и её сердце дрогнуло от сострадания и жалости. Катя была маленького роста, худая, бледная, как будто сильно болела. Одета она была в простенький сарафанчик, из-под которого выглядывала тонкая блузка. Ее каштановые волосы растрепались, а голубые глаза блестели от слез. Во взгляде отражался почти животный страх.

– Не бойся, – повторила Даша и наклонилась к малышке.

На этот раз Катя не отстранилась. Она робко положила правую руку на плечо Дарьи, затем левую, а спустя минуту решилась обнять свою спасительницу.

Даша чувствовала, что девочка дрожит, но не понимала, дрожит она от холода или от страха. Казалось, страхом проникнуто ее тело – плечи высоко подняты, будто Катя хочет втянуть в них голову, а руки прижаты к бокам.

– Пойдем в зал, – мягко произнесла Дарья. – Ты пожалеешь, если пропустишь интересный спектакль.

– А вы посидите со мной?

– Я ненадолго отойду, а потом – да, вернусь и посижу с тобой.

Катя хотела спросить, куда уходит Даша, но решила не сердить её вопросами. Вероятно, читатель понимает, что Даша бы не рассердилась, но такое мнение о людях сложилось у Кати под надзором строгих воспитательниц, поварих и угнетающей атмосферы ненужности, в которой росли пятьдесят таких же ребят.

Вскоре Даша вернулась и вручила Кате новую куклу. Даша купила ее в магазинчике на соседней улице. Несмотря на захолустный район, цены здесь оказались бешеными, но у Даши не было времени искать игрушку дешевле. Кукла стоила полторы тысячи и показалась Даше самой красивой.

– Это мне? – недоверчиво спросила Катя.

– Тебе.

– Только мне? Она только моя, да?

– Конечно, – ответила Дарья, удивленная Катиной реакцией, – играй, сколько хочешь. Нравится?

– Очень. – улыбнулась Катюша.

Девочка боялась поверить в происходящее. Неужели она держит в руках такую красивую куклу и может играть с ней в любое время? Заплетать косички, одевать ее, купать, баюкать? Ах, какая она красивая! Даже дотронуться страшно!

– Зря вы это сделали, – услышала Даша чей-то шёпот и обернулась.

Справа от неё сидела девушка лет семнадцати. Её длинные светлые волосы спутались, безобразная родинка на щеке сразу привлекала внимание. Зеленые глаза с сожалением глядели на Катю.

– Вы зря подарили ей дорогую игрушку.

– Почему?

– Думаю, вы хороший человек и хотели, как лучше, но вы оказали Кате медвежью услугу. Это приют. Здесь ни у кого нет личной игрушки. Все общее. Не хочешь делиться – отберут силой. Даже если детям постарше не нужна эта кукла– все равно отберут. Здесь не любят покровительства малышам. Когда вы выйдете за порог, у Кати отберут куклу, – повторила девушка.

Даша взглянула на Катю. Девочка даже не смотрела на сцену. Она с восторгом ощупывала куклу, накручивала на пальцы её золотистые локоны и что-то восхищенно бормотала.

– Я попрошу воспитательницу, пускай проследит, чтобы кукла осталась у Кати.

– Воспитательницы не проявляют симпатий-антипатий. Это их работа – ко всем относиться одинаково и следить, чтобы дети росли в равных условиях. А если кто-то и согласится присмотреть, все равно не уследит. Воспитателей трое, а нас пятьдесят. И мы не круглосуточно на виду – есть уроки, прогулки, сон-час.

Даша не имела понятия о законах жизни в детских домах, и услышанное ее испугало.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Это участь всех малышей. Кто сильнее и старше – занимают лидирующие места, а кто слабее – подчиняются. Раньше я думала, что те, кого в детстве мучили, вырастут и не будут обижать малышей, ведь они знают, как это больно. Но нет, они уподобляются обидчикам, потому что хотят отыграться – мол, я страдал, теперь ваша очередь. Или же просто не научены другому поведению. Но чаще – это способ развлечься. Кстати, меня зовут Кристина.

Даша настороженно присматривалась к собеседнице. Эта девушка не была похожа на детей, которых описывала, но и не производила впечатления запуганного ребенка. Ее зеленые глаза глядели на окружающих равнодушно – не прочесть в них интереса, радости или печали. Полное безразличие. И Даша не знала, что коробило ее больше – страшные вещи, о которых говорила Кристина, или будничный тон, которым она о них говорила. Даша заметила, что Кристина говорила заумно, и это не увязывалось с интеллектом и манерами детей, живущих в детских домах. Держалась девушка высокомерно, словно осознавала свое превосходство над остальными.

У Даши возникло множество вопросов, но задала она тот, что с самого начала вертелся на языке.

– Кристина, а ты тоже обижаешь младших?

Девушка гордо вздернула подбородок.

– Нет. Я никогда не опускалась до этого уровня. А если с кем-то дралась, то чтобы отстоять свои права. Я провела здесь не всю жизнь, а полтора года, и нормальные человеческие отношения мне не чужды. Я не была лишена материнской ласки и отцовских советов. Мои родители были уважаемыми людьми. Но однажды случилось несчастье, и я оказалась здесь. Неделю рыдала в углу, ничего не ела, никого не хотела видеть, а потом поняла, что надо жить дальше. Первым делом я захотела, чтобы меня уважали. Уважают – значит не трогают. Я редко ввязывалась в драки, избегала их с помощью диалога и шантажа, – с гордостью говорила Кристина, но Даша не понимала, чем тут гордиться, разве что силой духа, ведь потерять родителей – большое горе, а научиться жить самостоятельно – испытание. – Когда я попала сюда, мне было шестнадцать. Большинство детей младше меня, а младшие боятся старших, поэтому меня не трогали. Да зачем я это рассказываю? – девушка махнула рукой. – Вам, наверное, неинтересно.

– Я искренне тебе сочувствую, – ответила Даша. – Если бы я могла чем-то помочь…

– Вы уже помогли. Я выговорилась. Впервые за полтора года кто-то выслушал.

– А воспитательницы? Они же обязаны предотвращать ссоры.

Кристина кивнула.

– Они вмешиваются и следят, чтобы дети росли в равных условиях. Но беда в том, что сами дети не хотят быть равными. Они не знают родительской ласки, не имеют личных вещей, вот и пытаются выделиться по-другому… И тогда начинаются проблемы: на них обрушивается зависть сверстников. Поэтому честные воспитательницы не поощряют индивидуальность, а нечестные еще и воруют, хотя, казалось бы, что здесь можно украсть? – Кристина усмехнулась. – Видите, штукатурка на потолке потрескалась?

Даша запрокинула голову.

– Вижу.

– Деньги на ремонт выделили весной. Директриса пообещала спонсору нанять бригаду строителей, чтобы те покрасили стены, побелили потолки и заменили стулья. А в итоге мы, дети, неделю всё мыли и убирали. А чтобы проверяющие не заметили трещины на стенах, директриса велела прикрыть их рисунками.

– А куда делись деньги, выделенные на ремонт?

– А вы у нее спросите,– Кристина кивнула на тучную пятидесятилетнюю женщину, сидевшую в конце зала с членами комиссии. – Это Римма Павловна, наша директриса. Она прикарманивает выделенные деньги не только на ремонт, но даже и на еду. А потом возмущается, когда из школы приходят жалобы на воспитанников, промышляющих воровством.

Даша округлила глаза.

– Дети воруют?

– А вы не осуждайте, – нахмурилась Кристина. – Дети воруют не потому, что плохие, а потому, что хочется съесть конфетку или выпить баночку фанты, а никто не позволяет – мол, вредно.

Дарья была поражена услышанным до глубины души.

– Для меня кошмар скоро закончится, – продолжала Кристина. – Через две недели мне исполнится восемнадцать и я навсегда уйду из этого дома. Я не буду приезжать в гости и не буду никого вспоминать, – пылко произнесла девушка. – Я провела здесь полтора года, но ни к кому не питаю родственных чувств, и никто не питает их ко мне. Там, за забором, у меня тоже никого нет, но мне не страшно. А вот Кате не поздоровится. Поверьте, у нее отберут куклу, как только вы уедете.

Вскоре Даша убедилась в правоте Кристины. Дети, сидевшие поблизости, и мальчики, и девочки бросали на Катю недобрые взгляды. Не то чтобы смотрели с завистью, но Катя, любующаяся куклой, привлекала их внимание.

– Я не могу, – шепнула Даша. – Я сказала Кате, что кукла принадлежит только ей.

Кристина поджала губы.

– Она расстроится. Но лучше забрать куклу сейчас, чем сознательно подвергнуть Катю опасности.

Даша давно не чувствовала себя так паршиво. Она обняла Катю и уткнулась лицом в ее волосы. Девочка тоже обняла Дашу, крепко сцепила ручки у нее за спиной. Видимо, больше куклы ребенку нужно было внимание и ласка.

Глава 5

После спектакля артисты долго общались с детьми – говорили о любимых книгах и литературных героях, потом изображали этих героев в мини-сценках. В сценках участвовали все желающие. Взрослые старались не только вдохновить детей своим примером, но и привить им любовь к искусству.

– Возможно, в будущем кто-то из вас станет знаменитым актером или режиссером, – вещал Никита с табуретки. Дети слушали его с открытыми ртами. Чем-чем, а даром красноречия Христофоров не был обделен. – Ребята, вы знаете, кто такой режиссер? – Никита с важностью поглядел на юных слушателей. – Режиссер – это рычаг управления в сложной и непредсказуемой машине под названием «Театр». Не будет рычага – машина не сдвинется с места. А если и сдвинется, то сразу развалится или покатится под откос. Запомните: режиссер – главный человек в театре. Режиссер – это рычаг, а артисты – болтики и гаечки. Гаечки заменимы, а найти хороший рычаг практически невозможно.

– Я сейчас кому-то покажу болтики-гаечки! – возмутилась Люба и замахнулась на Никиту энциклопедией. – Между прочим, Михалков зовет меня сниматься в новый фильм, что будешь делать, если я соглашусь? – женщина хитро прищурилась. – Трудно совмещать театр и съемки у самого Михалкова.

Никита признал поражение и, встав перед Румянцевой на колени, взмолился:

– Любочка, милая, я же пошутил! Ты незаменимая актриса! Ты – рычаг, мотор и колеса нашего театра, только не уходи!

Дети засмеялись. Им нравилось беседовать с творческими людьми, ведь беседа была непосредственной, а главное – артисты общались с ними на равных, как со взрослыми, без наигранной жалости и сюсюканья. Поначалу актеры замечали испуганные и угрюмые взгляды, многие ребятишки стеснялись, но постепенно втянулись в игру. Артисты тоже расслабились, когда поняли, что перед ними самые обычные дети, которые тоже любят играть, смеяться, рисовать и даже сочинять стихи.

Все это время Катя ни на шаг не отходила от Даши. Правой рукой девочка крепко держалась за ее руку, а левой сжимала новенькую куклу. Даша пока не знала, как сообщить ей, что куклу придется вернуть. Она с виноватой улыбкой глядела, как девочка баюкает куклу и укрывает её полотенцем, как кладет ей в рот соску и заплетает косички.

Воспитатели бросали на Катю удивленные взгляды, а удивляться было чему: впервые на их памяти девочка не втягивала голову в плечи, будто хотела укрыться от людей, как страус прячется в песок. Это вжимание вошло у Кати в привычку и стало сказываться на осанке. Но сейчас плечи девочки были расправлены. Катя производила впечатление довольного жизнью ребенка, а все потому, что рядом с Дашей почувствовала себя в безопасности. Видя улыбку девочки, Даша тоже улыбалась, и ей не хотелось принимать решение. В то же время Даша понимала, что будет предательством с ее стороны смалодушничать и, как сказала Кристина, сознательно подвергнуть Катю опасности. Наконец, Даша решилась. Она начала разговор издалека.

– Катя, если дети попросят у тебя куклу, ты дашь им поиграть?

– Они не попросят. Они отберут.

– Почему ты так думаешь?

Катя напряженно глядела на куклу. Ее улыбка погасла, пальчики непроизвольно сжались в кулачки.

– Катюша? – Даша тронула ее за плечо. – Почему?

– Они всегда так делают, – прошептала Катя и отвернулась, пряча глаза, полные обиды и слез.

И тут Даша поняла: восьмилетняя Катя не хуже семнадцатилетней Кристины знала, что ее ожидает после отъезда гостей. Вот почему девочку не интересовали спектакль и беседа с артистами! Катя понимала, что у нее никогда не будет своей куклы. Она хотела вдоволь наиграться за проведенные здесь годы и за годы, которые еще предстоит пережить здесь.

Даша ничего перед собой не видела – слезы застилали глаза. Внутри у нее будто что-то сломалось. Наверное, она оказалась психологически не готова приехать сюда и узнать то, что узнала. Даша попыталась вспомнить, когда в последний раз звонила родителям в Нижний Новгород. Потом подумала о своем детстве: утром мама будила ее в школу, но никогда не готовила завтрак и не целовала на прощание, как делали мамы одноклассниц. Дашу это огорчало, хотя она понимала, что мама торопится на работу. Расстраивало и то, что младшему брату доставались дорогие игрушки, у него не было обязанностей, а с нее спрашивали, как со взрослой, уже в десять лет. Даша обижалась за несправедливые упреки и насмешки над ее главной мечтой – стать актрисой. Она дулась, сердилась, по целым дням не разговаривала с родителями, а кто-то отдал бы жизнь, чтобы хоть на день обрести семью.

А как весело Арсентьевы праздновали Новый год! Всей семьей готовили салаты, наряжали елку и жгли бенгальские огни. Даша обходила десятки магазинов в поисках подарков, но настоящее удовольствие получала, когда мастерила подарок своими руками, пусть это было по-детски. Ох, как же поспешила Даша вырваться в Москву из-под родительского крыла! Как ценны мгновения, которые мы проводим с мамами, папами, братьями, сестрами, бабушками и дедушками! Они не просто дороги, они бесценны, но в минуту расставания мы не думаем о будущем и не придаем значения мелочам. Мы отмахиваемся от родительской заботы и раздражаемся по пустякам, транжирим сокровищами, которыми не обладают другие дети. Счастье, если можно в любой момент обнять родителей, пожаловаться им на усталость и несправедливость мира. Но как быстро мы забываем об их заботе, строим из себя обиженных и демонстративно молчим, если мама ворчит из-за немытой посуды. Родители – это люди, которые любят нас жертвенной, почти совершенной любовью! Сколько бы мы их ни обижали, они все равно любят. И мама все равно приготовит ужин, чтобы дитя не осталось голодным. Но Катю мама никогда не будила в школу, не ворчала на нее из-за грязной посуды, не купала в ванной с пузырьками и не читала на ночь сказку. У Кати не было мамы, не было главного сокровища. Не было и никогда не будет.

– Почему ты плачешь? – спросила Катюшка.

Даша вытерла слезы и через силу улыбнулась.

– Я не плачу, солнышко. Сядь ко мне на колени, я тебя обниму.

– А можно Соня тоже сядет?

– Соня? – Даша оглянулась на девочек, которые собирали мозаику с Любой Румянцевой. – Соня – это твоя подружка?

– Соня – это кукла! – с улыбкой пояснила Катя.

– А-а, вон оно что…

Так они и просидели в обнимку до вечера – Даша, Катя и Соня.

Время пролетело незаметно, и когда настала пора прощаться, дети столпились у автобуса. Они не хотели отпускать артистов.

Даша протянула Кате клочок бумаги.

– Это мой адрес и номер телефона. Звони в любое время.

– Нам не разрешают звонить, – чуть слышно ответила Катя. Ее голос дрожал. За один день она полюбила Дашу так сильно, как за восемь лет не смогла полюбить никого в этом доме.

– Водитель ждёт! – поторопил Никита.

Даша смотрела по сторонам и думала: «Где справедливость? Почему дети живут в захолустном районе с серыми домами? Почему они отнимают друг у друга игрушки?» Даша провела день за МКАДом, но казалось, будто она побывала в параллельном мире. Да, жизнь прекрасна и за МКАДом, если есть дом, в котором тебя любят. Но если это детский дом, то мы от него отворачиваемся, стараемся не замечать и делаем вид, будто его не существует. Каждый думает: «Почему именно я? Пусть поможет кто-то другой!». Но если не поможешь ты, не поможет никто, все будут проходить мимо бабушек, с трудом передвигающих ноги; детей, роющихся в мусорных баках; мимо самой жизни.

– Ты больше не приедешь? – всхлипнула Катя. – Никогда-никогда не приедешь?

Даша молчала, а её сердце бешено колотилось, глаза щипало от слез. Она чувствовала, что расплачется, если произнесет хоть слово. Не было сил отвечать, не хватало смелости поднять взгляд и сказать ребенку что-нибудь на прощание.

– Даша, ждем только тебя! – крикнул Никита уже из автобуса. – Поторопись, если не хочешь добираться домой на попутках!

Даша бросилась к автобусу, нонепотому, что боялась опоздать. Она бежала, потому что больше ни секунды не могла глядеть в это милое личико.

Когда автобус тронулся с места, Даша облокотилась на спинку сидения и включила музыку. Но перед глазами то и дело всплывало заплаканное лицо Кати, а в ушах вместо музыки звучал ее голос, спрашивавший: «Ты больше не приедешь?»

***

– Это не дети, а волчата! – воскликнула Юля, наутро выслушав Дашин рассказ о поездке в приют.

Девушки сидели в лекционной аудитории. Вокруг было шумно, и они могли не опасаться, что кто-нибудь услышит их разговор.

– Такое чувство, будто перед глазами повесили картинку, и я не вижу ничего, кроме нее, – прошептала Даша. – Я помню Катины крики… И гадаю, отобрали у нее куклу или нет. – Она потерла покрасневшие глаза.

– Дашка, ну ты чего? Успокойся.

Юля понимала, что банальное «успокойся» не поможет, но не знала, как поддержать подругу. Она не забыла Дашины истерики из-за неудач в театре; помнила ее зареванную в конце первой сессии – тогда экзамены едва не довели до нервного срыва обеих; переживала за Дашу, когда та сходила с ума от одиночества в съемной квартире. И всегда Юля приезжала, выслушивала и помогала добрым советом. Но сегодня ее слова не действовали.