Шакалота. Птичка в клетке

Теперь, находясь так близко, понимаю, как сильно ошибалась: Макс не просто изменился – он стал другим человеком. Не просто более взрослым, а будто потрёпанным временем.

Стал выше меня практически на голову, шире в плечах, но явно забросил занятия спортом, так как нет у него той мускулатуры, которую на спор с кем-то собирался нарастить. Худощавый и жилистый – это осталось без изменений. Узкие бедра, на которых низко сидят чёрные джинсы с дырами на коленях, из-под резинки тёмно-зелёной куртки-бомбера выглядывает мощный ремень с металлическими заклёпками, на ногах – обычные кеды, а густую тёмную шевелюру с трудом скрывает серая бейсболка с тремя тоненькими колечками на краешке козырька.

И я продолжаю смотреть на него, как пришибленная. А он на меня: холодно, равнодушно.

На щеках ни грамма румянца, или загара, будто в то время, когда вся молодёжь с пользой проводила летние каникулы на пляже, Яроцкий запер себя в каком-нибудь сыром подвале и выходил из него только по ночам.

Тени под глазами говорят о недосыпе, ну или крайней усталости, что одно другому не мешает. Лицо вытянулось за этот год и обострилось, черты стали выразительнее, и как ни странно – привлекательнее. Подбородок крупнее, а скулы шире. Где-то под этой густой неряшливой чёлкой спрятан высокий лоб, морщинка между длинными прямыми бровями раньше никогда не появлялась – весёлые беззаботные люди редко хмурятся. Но этот Макс… думаю, выглядит так практически всегда. Единственное, что в его лице осталось прежним, это ровный нос с высокой перегородкой и слегка заострённым кончиком и яркие губы, по странным причинам не лишившиеся цвета. Вспоминаю, сколько девчонок сохло по этим губам… Даже голосование устраивали за парня, с которым хотели бы поцеловаться. Помню, что и я голосовала за Эти губы. Макс всегда мне нравился, как и половине школы. Но я для него была лишь приветливой одноклассницей.

Всего год. Всего год прошёл после смерти Кости – его лучшего друга, а от прежнего Максима Яроцкого не осталось ничего прежнего.

– Прекратите! – голос Марии Петровны вновь становится для меня слышимым, но я по-прежнему не могу заставить себя оторвать взгляд от лица Макса и подняться с пола. – Лиза! Максим! Оба! Немедленно займите свои места! Не урок, а балаган какой-то!

– Может Багрянова сдохла?

– Кирилов!!!

– Что-о-о? Сами посмотрите – она не двигается!

– На Яроцкого вылупилась!

– Эй, Вероника, кто-то только что запал на твоего парня!

– Кирилов!

– Да, что-о-о?!

– Сейчас выгоню из класса!

Шаг. Два. И кеды Макса оказываются у моих ног. Вытаскивает руку из кармана джинсов и протягивает мне, не разрывая контакт глазами.

По классу прокатывается весёлый свист вместе с криками Марии Петровны призывающей к дисциплине.

Что-то подталкивает, звенит в голове, просит взять его за руку, узнать какая она: тёплая, холодная, сухая, или влажная, как будто это имеет значение. Что-то гадкое, непрошенное провоцирует. Саднит в груди и требует смотреть на Яроцкого, как можно дольше, а желательно – до бесконечности. И лишь остатки здравого смысла пытаются достучаться до застывшего в оцепенении мозга и напомнить, что Макс, тот самый парень, по которому я сохла всю среднюю школу, как вкопанный стоял у стены и ничего не сделал, когда мне была нужна помощь на той уродской вечеринке!

Отталкиваюсь руками от пола и самостоятельно встаю на ноги.

Плевать на свист и на крики Марии Петровны, урок которой был сорван. Плевать на всех их! Это мой последний год в школе, и я вернулась на две недели раньше не для того, чтобы рыдать из-за каких-то унижений, до которых мне и дела нет, после всего, что я уже пережила за свою недолгую жизнь. Я здесь не для этого.

Огибаю Макса и направляюсь к выходу, решив, что вливаться в школьную жизнь лучше начать со следующего урока, и прежде чем захлопываю за собой дверь, слышу одинокий холодный смешок за спиной, точно зная, кому он принадлежит.

Глава 5

– Ну, привет, школьный туалет.

На тяжёлом выдохе сажусь на подоконник, притягиваю колени к груди, упираюсь в них подбородком и долго, безо всякого интереса смотрю в окно. На внутренний двор старой трёхэтажной школы, на свеженький асфальт, по которому барабанят тяжёлые струи дождя, на клумбы с цветами, чьи пожухлые и лишённые цвета головки под напором ветра прижимаются к земле. Смотрю на школьный стадион вдали, футбольные ворота, шины воткнутые в песок раскрашенные в жёлтый и красный, турники для подтягивания… Вспоминаю как каждое занятие по физкультуре, что проходило на улице, проводила вон на той скамейке без спинки: читала, рисовала всякую ерунду на последних страницах тетрадей, пыталась сделать уроки на завтра, или просто смотрела как мальчишки играют в футбол.

Яроцкий всегда играл за нападающего. И за него всегда болели девчонки: подбадривали, даже кричалки придумывали. Я же сидела в стороне и молча наблюдала. Да, я любила за ним наблюдать. Он был таким идеальным и в то же время простым, хорошим парнем, с блеском в глазах и такой заразительной улыбкой с двумя ямочками на щеках, что сама не замечала, как начинала улыбаться.

И вот в кого он превратился. Если подумать, я даже не знаю в кого.

Да и не должна думать. Полина и игра, придуманная группой каких-то ненормальных – вот чему стоит уделять максимальное внимание. И первое, что сделаю, когда выйду из этого туалета – найду Светлакову и потребую у неё ответы. Она знает на какие вопросы.

Со звонком на перемену покидаю своё укрытие и шагаю по коридору второго этажа к кабинету, в котором оставила рюкзак. Фойе с шестью подпирающими потолок толстыми столбами наполнено народом, средние классы проносятся мимо, едва не сбивая с ног, а старшеклассники, как один, вылупляются в мою сторону. Возможно, просто кажется, но скорее всего нет. Это школа. Слухи здесь расползаются со скоростью торнадо. Уверена, практически каждый теперь хочет собственными глазами увидеть ту таинственную девчонку, которая по каким-то не разглашаемым причинам целый год отсутствовала в школе. Для них я – всё равно что пришелец, о котором никто ничего не знает, кроме слухов, которые ещё больше усиливают желание выяснять правду. Это же так важно – сунуть нос в чужое дело.

Они – шакалы, готовые сожрать одного ради поддержания авторитета вожака стаи. А чтобы быть вожаком, вроде Светлаковой, нужно быть сильной и до небес уверенной в себе. Если же ты выделяешься по любой другой причине, ты – мишень, белая ворона, объект для насмешек. И я, судя по всему, «удачно» выделилась.

Замираю рядом с партой, за которой сидела.

Ну конечно… рюкзак пропал.

На всякий случай оглядываю другие места, но отлично знаю, что моих вещей здесь больше нет.

Вспоминаю, какой урок будет следующим, и иду на третий этаж к кабинету химии.

– Лиза! – звучит знакомый голос, и я испытываю некоторое замешательство при виде широкой улыбки на лице моей сестры. – Я звонила тебе.

Вытаскиваю телефон из кармана джинсов и нахожу три пропущенных.

– Всё-таки сделала это. Вернулась, – Полина не даёт ответить и больше не улыбается. – Говорила же…

– Мне надо идти.

– Стой, – хватает за руку и смотрит виновато. – Я хочу… извиниться за… в общем… Прости, что вела себя, как сука.

Закатываю глаза:

– Забей. Я пошла.

– Как первый день?

– Потрясно.

– Лиз… Что-то случилось? – Вижу тревогу в её глазах.

– Нет, – вру. – Просто рюкзак кто-то спёр.

– Что?!

– Сама разберусь. Не ходи сегодня никуда, ладно? Будь дома. Надо поговорить.

– Опять ты…

– Полина, – шиплю ей в лицо, – это не шутки, всё серьёзно! Ты, правда, не понимаешь, как далеко всё зашло? Включи ты свою башку, наконец!

Раздаётся звонок и становится причиной, по которой моей сестре удаётся улизнуть от меня без ответа.

Ей всё равно.

Смотрю ей в след и едва сдерживаю порыв смеха на грани отчаяния.

Мою сестру изнасиловали в туалете чужого дома, а такое чувство, что отымели меня!

– Багрянова-а-а-а? – глумливо протягивает кто-то, стоит переступить порог кабинета. – А, Багрянова-а-а… Приве-е-етик.

– Ты больной, Кирилов? Чё те надо от неё? – А этой девчонки я не знаю. Не помню её в нашем классе. Улыбается? Мне? Да ещё и приветливо? Хочется потрясти головой, чтобы от галлюцинации избавиться.

– Привет, – и проход мне загораживает. Высокая, крупная, широкая в плечах, с крашенными в жгуче-чёрный волосами, в длинной тёмно-синей юбке в складку и в заправленной в неё футболке «Metallica», мощные ботинки на шнуровке выглядывающие из-под подола, невольно притягивают взгляд, глаза густо подведены чёрным в стиле моей сестры, а в брови и в нижней губе пирсинг. И эта странная девчонка мне улыбается!

Улыбка мне нравится, кажется искренней.

– Зомби и психичка подружиться решили! – комментирует Кирилов Саша. Помню этого козла. Козёл – он и в Африке козёл.

– И почему ты Зомби? – спрашиваю.

Девчонка, будто ей всё равно, пожимает плечами:

– Ну… просто кое-кто, путём не самого удачного логического заключения, решил, что это тупое прозвище мне подходит. Вообще-то я Зоя.

– Зомбятинаааа…

– Заткнись, – рычит на Кирилова Зоя. – Такой идиот.

– Я Лиза.

– Знаю, – улыбается. – А я типа новенькая. С этого года в этой школе учусь.

М-м-м… так вот почему со мной подружиться пытается? Двум изгоям общества лучше держаться вместе?

Может и так. Но точно не сейчас.

– Прости, мне надо… – оборачиваюсь, подбирая вежливые слова, и замираю взглядом на доске, где кто-то очень постарался, выводя мелом большие красивые буквы: «С возвращением!» И это приветствие вполне могло бы стать единственной приятной неожиданностью за сегодняшний день, если бы только не нашивка в виде жёлтого смайлика не особо аккуратно вырезанная с моего рюкзака и приклеенная под меловой надписью вверх тормашками. Вот и вывернулась улыбка наизнанку.

– Я хотела тебе сказать, – звучит неуверенный голос Зои, а я сейчас как раз-таки напоминаю того самого Зомби, которым прозвал её Кирилов – уверена, что позеленена, глаза расширены в потрясении, а рот нелепо приоткрыт, так и не договорив до конца то, что собирался.

– Кто это сделал? – с трудом слышу собственный шепот, зато отлично слышу дружный, приглушённый смех за спиной. Поворачиваюсь к Зое, которая лишь тяжело вздыхает и говорит что-то о том, чтобы я не обращала внимания, что всё это не стоит того, чтобы переживать, потому что большая часть нашего класса – законченные идиоты.

И, да, она права. Вот только… я не понимаю…

– Что я им сделала? – шепчу так же тихо головой и туманным взглядом скольжу по лицам одноклассников. Останавливаюсь на лице Вероники и испытываю такое отвращение при виде её лёгкой полуулыбки, которое никогда ни к кому не испытывала.

Это она. Уверена – она это сделала!

Смех и оживлённые разговоры с крайнего ряда приковывают внимание. Не замечаю, как двигаюсь по проходу к дальнему окну, в которое все почему-то вылупились, а потом и сама вижу причину… Мой рюкзак. Выпотрошенный, порезанный на лохмотья валяется у главного входа в школу и напоминает промокшую насквозь кучу невзрачного мусора, а немногочисленное содержимое: блокнот, парочка чистых тетрадей, ручки с карандашами разбросаны рядом. И самое главное – MP3. Ему конец.

– Кто-то постарался, – слышу перешёптывание Никольской и Голубевой – двух подружек помешанных на учёбе, которые никогда не ввязывались в подобное – слишком примерные.

– И я даже знаю кто, – отвечает Голубева, цокая языком. – Совсем с ума посходили.

Замечает, что я смотрю на неё в упор и заливается краской до самых ушей, тупит взгляд, упирая его в учебник по химии, и неловко откашливается.

– Кто это сделал? – севший голос кажется чужим.

– Откуда нам знать? – отмахивается Никольская, резко меняя показания, и исчезает за учебником.

Да что вообще происходит? Не много ли для первого дня?!

Зоя оказывается очень проницательной, когда по одному выражению лица определяет мои дальнейшие действия, хватает за руку и убедительно произносит:

– Не надо. Только хуже сделаешь.

Сверлю Веронику взглядом, пока та с беззаботным видом подпиливает ногти и делает вид, что не при делах. Но это она! Всё она: начиная от открытки с клеткой и заканчивая порчей чужого имущества.

– Класс! – Светлана Ивановна появляется до того, как я успеваю сорваться с места в попытке выцарапать Светлаковой глаза.

– Садимся на места! Звонок давно был!

– Иди, – Зоя кивает на пустую парту позади, а меня по-прежнему тянет в противоположную сторону – к Веронике, которая усаживается на стул, как на трон позолоченный, и не спускает с меня заинтригованного взгляда.

Ну ладно!

– Какого хрена?! – толкаю её парту, так что чёрная лакированная сумочка со звоном золотистой цепочки падает на пол, и смотрю сверху вниз в красивое лицо это гадины, которое ни на грамм не изменилось!

– Багрянова! – И недовольство учителя сейчас как-то вообще не волнует.

– Что за игры больные? – шиплю в лицо Вероники. – Чего тебе надо от меня?!

– Багрянова! Да что же это такое?!

– Психички – такие психички, Светлана Ивановна, же-е-есть… – протягивает кто-то.

– Не понимаю о чём ты, – Светлакова продолжает беспечно улыбаться, склоняет голову набок и с нескрываемым удовольствием ждёт ответной реплики.

– Мой рюкзак, например, – решаю напомнить. – Открытка, рисунок в учебнике по литературе. Моя сестра, наконец! Всё ещё не понимаешь?!

– Так! Я пошла за директором!

– Не поможет, Светлана Ивановна… Тащите транквилизатор!

– Мне нет дела до твоей сестры. Сама за мной везде таскается, – пожимает плечами, выпрямляет спину, демонстрируя идеальную осанку, и вытягивается передо мной так, что приходится задирать голову, чтобы продолжать прожигать её физиономию взглядом.

– Ты знаешь, что с ней случилось! – И это не вопрос. А голос мой не просто громок – он звенит от ярости, обиды, боли за сестру!

Хлопает дверь, и класс в одно мгновение наполняется гамом, как следствие того, что учитель покинул кабинет. Кто-то свистит, кто-то требует драки, а кто-то даже ставки делает.

– Кто это сделал?! – кричу, сжимая кулаки.

– Сделал, что? – косит под дурочку Светлакова. – Я тебя не понимаю, Багрянова. Говори проще.

Проще? Как можно сказать проще о том, что какая-то сволочь изнасиловала мою сестру?!

– От тебя слишком много шума, – вздыхает. – И это в первый день.

Ещё крепче сжимаю кулаки, и Вероника не оставляет это без внимания.

– Ударить меня хочешь? – усмехается.

– Да!

– И чего ждёшь?

Трясёт. Так сильно, что, кажется, будто пол под ногами вибрирует. И если бы мозгов у меня было немного меньше, клянусь, я бы уже съездила Веронике по морде, не думая о последствиях.

Видит, что я сдулась.

– Успокойся, Багрянова, – сморит с сочувствием лживым, – тебе это не на пользу.

Замахиваюсь! Чёрт! Замахиваюсь, не знаю зачем, потому что не собираюсь её бить, но не успеваю опустить руку и уйти с очередным позором, как кто-то перехватывает запястье на лету и до боли сжимает пальцами. Рвёт в сторону, так что едва на ногах устоять удаётся, и вместо Вероники передо мной оказывается копна тёмных волос выбивающихся из-под кепки, а злые, тёмные глаза Яроцкого прибивают к полу.

– Ууууу… конец тебе, психичка, – кричит кто-то. – Не на ту девчонку наехала!

Пытаюсь выдернуть руку, но хватка Яроцкого слишком сильна – и не думает отпускать.

– Это типа девчонка его, – узнаю голос Зои, которая оказывается сбоку от меня и смотрит на Макса так, будто тот и ногтя её не стоит; даже завидую ей немного.

– Отпусти, – требую, убеждая себя, что слёзы всё ещё не на подходе.

Глаз с меня не сводит и будто внутри копается, одним взглядом наказывает, что осмелилась наехать на чёртову королеву школы!

– Отпусти! – дёргаю руку. Не отпускает. И не говорит ничего.

А затем видимо в конец с катушек слетает: толкает меня в бок и тащит вслед за собой по проходу, пока все присутствующие продолжают наслаждаться зрелищем и снимать нас на камеры мобильных телефонов.

Открывает дверь и выталкивает меня в коридор, где становится непривычно тихо и, эта тишина режет слух, кажется слишком острой, непосильной.

Вжимает в стену, нависая сверху, и продолжает молчать для пущего эффекта. Всё в лицо всматривается, хмурится, словно в непонимании, выискивая что-то, будто у меня на лице не хватает какой-то важной детали!

– Тихо не сидится, да? – наконец произносит и у меня дыхание замирает.

Его голос – вот, что осталось прежним. Давно поломанный, с низким тембром, будто дымкой обволакивающий.

– Я тебе вопрос задал.

А потом понимаю – что появилась лёгкая хрипота. И как по щелчку запах сигарет ударяет в нос, оставляя сомнения позади – бывший лучший спортсмен школы травит себя никотином.

Стоит слишком близко, чтобы сбежать.

Смотрит слишком пристально, чтобы отвернуться.

И самое обидное – у меня даже аргументов против него нет никаких, чтобы бросить в лицо, упрекнуть за что-то. Сейчас я – всего лишь психованная девчонка, вернувшаяся в школу и устроившая беспредел в классе химии. Мои проблемы – ничто.

– Молчать будешь? – мурашки на коже вспыхивают от этого голоса.

– А что сказать? – сосем тихонько.

Вглядывается, слегка глаза щурит и не отходит ни на сантиметр.

– Может, и мне врезать хочешь?

– Я не собирала…

– Знаю, – перебивает, как кляпом рот затыкает. – Слишком трусливая. Вали. – На выдохе отходит в сторону, но продолжает смотреть в упор.

Расслабляю плечи и отлипаю от стены.

– Я не вернусь в класс.

– Я и не предлагал тебе это. – Кивает вдаль коридора: – Вали.

И я валю… О, да, заставляю ноги двигаться, а слезам возвращаться на место и валю! Всё дальше и дальше по коридору, пока этот проклятый голос вновь не заставляет остановиться.

– Зря ты вернулась, – эхом проносится по пустому коридору, и я заставляю себя обернуться. Медленно… очень медленно.

Всё ещё там – у двери. Всё ещё смотрит, так пристально, что дыхание перехватывает.

Кто он такой чтобы осуждать мои решения?

– Это угроза? – усмехаюсь с горечью.

– Нет, – отвечает спустя паузу. – Уже нет. – Хлопает позади себя дверью кабинета химии и оставляет меня одну во мраке коридора.

Ещё в гардеробе почувствовала странный запах гари. Но вот только и подумать не могла, что эта вонь будет исходить от моего плаща.

Большая, практически идеально круглая дыра была пропалена на спине, так что хоть голову просовывай. И знаете что? Я даже не удивилась. Даже не отреагировала никак. Просто надела его, как ни в чём не бывало, набросила на голову капюшон и под удивлённый взгляд технички на вахте покинула стены этого удивительного учебного заведения.

Вероника и Максим – вот что теперь крутилось в голове вместо тех мыслей, которым в ней положено крутиться. Но я просто не могла хотя бы раз об этом не задуматься.

В то время, когда я училась в школе, Вероника, пожалуй, была единственной девчонкой, с которой Яроцкий не ладил. Они вообще никак не общались, а если и перебрасывались парочкой словечек, то без колкостей не обходилось. От любви до ненависти и наоборот, так, да? Так у них случилось?.. Помню слова Вероники, что она даже симпатичным его не считает, и невольно продолжаю удивляться. Вот как значит. Теперь эти двое вместе?.. Крутая из них пара вышла, ничего не скажешь, прям дополняют друг друга!

По пути домой, который занимает около пятнадцати минут пешей ходьбы, а учитывая желание как можно скорее оказаться в спальной и хоть немного почувствовать себя в безопасности, добираюсь и вовсе за минут семь. Открывая дверь, мысленно радуюсь, что мама на работе, а отец высыпается после ночной смены, тихонько сбрасываю кроссовки, сворачиваю в свёрток дырявый плащ, чтобы мама не увидела, и в этот момент из его внутреннего кармана вылетает уже знакомая мне маленькая открытка всё с тем же изображением птицы запертой в клетке. И открывая её в этот раз, чувствую себя совершенно иначе: руки дрожат, а голова идёт кругом, потому что Полина была права. Потому что Они… добрались до меня.

«Игра начинается. 00:00, школьный стадион. Не придёшь, и все узнают твой секрет», – написано внутри.

Глава 6

Этот семейный ужин проходил в напряжённой атмосфере. Но каждый делал вид, что совершенно этого не ощущает.

Этот семейный ужин был полон секретов и фальшивых улыбок.

Мама делала вид, что ни капли не беспокоится из-за моего возвращения в школу и каждые десять минут спрашивала, как я себя чувствую, как всё прошло, и не передумала ли я отдохнуть ещё немного. А мне в ответ приходилось беззаботно улыбаться и делать вид, что сегодня был самый лучший день в моей жизни! Что мой плащ, спрятанный в угол шкафа, не пропален, рюкзак не разодран в клочья, руки вовсе не трясутся от волнами накатывающего ужаса, а в комнате под подушкой не лежит картонка, которая возможно, в скором времени, станет символом моей разрушенной жизни.

Полина ковыряется в тарелке с пловом, и каждый раз вздрагивает, стоит маме её окликнуть.

– С вами обеими точно всё в порядке? Полина? На тебе лица нет.

– Мам, дай денег? – неожиданно меняет тему моя сестра.

– Эм-м… на что? Конец месяца только через две недели, тогда и получишь на карманные расходы.

Полина бросает вилку в тарелку и с понурым видом складывает руки на груди:

– Мне нужна новая одежда.

Вижу, как мама теряется. Родителям всегда не просто общаться с младшей дочерью. Это я у них – послушная и разумная, а Полина…

– На прошлых выходных мы купили тебе новые джинсы, – мама пытается говорить мягко.

– И что? Я хожу, как бомж!

– Полина! – Мама с опаской поглядывает на закрытую дверь кухни. Моей сестре повезло, что папа слишком устал для семейных посиделок и не слышал этого; поужинал на скорую руку и отправился в душ, потому что уже через час ему отправляться на ещё одну ночную смену, чтобы заменить заболевшего напарника.

В углу работает старый телевизор, по которому идут девятичасовые новости, в окно всё ещё барабанит дождь, а еда совершенно не лезет в рот. Вообще вкуса не чувствую. И вот теперь ещё и претензии этой девчонки…

– Ты же знаешь, у нас не так много денег, чтобы тратить их на новую одежду, в то время, когда в вашем шкафу и так уже места нет. Давай лучше поговорим о твоей причёске? Как насчёт…

– В шкафу одно старьё! – Полина стреляет глазами в меня, и я, как обычно, чувствую укол вины. Мои лекарства слишком дорогие, чтобы мама позволяла себе ни в чём не отказывать младшей дочери.

Полина благодарит за ужин и, громче, чем следовало бы, хлопает позади себя дверью.

– Вкусно? – Мама пытается сгладить ситуацию.

– Очень, – вру. Понятия не имею, какой вкус у этого мяса – всё равно что солому жевать.

– Я знаю, что ты ушла со второго урока, – мама одаривает меня понимающей улыбкой и принимается убирать со стола, пока я заторможенным взглядом смотрю, как на её шее из стороны в сторону болтается цепочка с золотым крестиком. – Мне звонила Нина Эдуардовна, которая так и не успела поздравить тебя с возвращением в школу, но она заверила, что всё в порядке. Не знаю, что там такого произошло на уроке химии, раз даже директора пришлось позвать, но тебя никто ни в чём не обвиняет.

– И почему же? – поднимаю на маму мало заинтересованный взгляд.

Та отправляет в раковину стопку посуды, поправляет сбившийся складками халат в леопардовый рисунок и, пожимая плечами, слегка удивлённо отвечает:

– Вероника Светлакова сказала, что сама тебя задирала, ну или как вы там сейчас выражаетесь?

– Вероника Светлакова так сказала?

– Да, – мама включает кран и выдавливает на мочалку средство для мытья посуды. – Она извинилась перед директором, сказала, что погорячилась. Я, правда, так и не поняла в чём, но… тебя за срыв урока никто не винит.

– А что насчёт русской литературы? – недоверчиво хмурюсь.

Мама выключает воду, упирается ладонями в край стола позади себя и смотрит с немного печальной улыбкой:

– Лиза. В школе все прекрасно понимают, как тебе нелегко. Побег посреди урока на фоне стресса – не самое страшное из всего, что может быть. Главное – твоё здоровье. Вернуться в школу вот так сразу – уже подвиг. Ты моя смелая девочка…

– Не начинай, умоляю, – протягиваю, закатывая глаза, и направляюсь к выходу из кухни. – Чувствую себя щенком, упавшим в канализацию. Спасибо за ужин.

– Лиза?

– Что?

– Всё ведь хорошо, правда?

– Да, – отвечаю не сразу. – Мне ты можешь доверять.

«До тех пор, пока я сама себе доверяю.»

– Я знаю, что случилось с твоим рюкзаком, – Полина уже в кровати, закуталась в одеяло, так что только нос торчит и провожает каждое моё движение телячьими глазёнками.

– Ну и пофиг на него, – плюхаюсь на свою кровать и смотрю на прикроватный ночник с плафоном в виде пышного бутона розы так долго, пока перед глазами белые пятна не появляются.