Свидание со свободой

– Могу сказать, почти-то же самое. Ну, только ни так красиво, – со смущением проговорил Дин. – Если бы не вы, я, скорее всего уже умер бы. Не от пули, так от тоски.

– Аминь, – резюмировал я.

Повисла тишина, та, что понятнее и красноречивее тысячи слов. Одно из преимуществ дружбы – взаимопонимание. С настоящим другом можно не только говорить, но и молчать.

– Сокто, что с тобой? Почему ты теперь все время лежишь? Ты болен? Поделись с нами, вдруг мы сможем помочь, – почти шепотом спросил Дин.

Лицо Сокто оставалось беспристрастным, только в глазах на миг что-то изменилось. Он с присвистом выдохнул, будто собираясь с силами.

– Неделю назад началась гангрена. Пока только на одной ноге, но может перекинуться и на вторую. Пробовали лечить, остановить без хирургического вмешательства, но куда там. Лекарств не хватает, нужен особый режим, диета и прочее. А где это все возьмешь? Сегодня на пять утра назначена операция, будут удалять часть ноги, или ампутировать полностью. Как я ни стараюсь себя успокоить, подготовить, ничего не выходить. Мне до чертиков страшно, так как никогда раньше.

– Почему же ты молчал?

– А что бы это изменило? У вас ведь тоже жизнь не сахар, а так добавился бы еще один повод для печали. Знаете, чтобы я хотел напоследок? Увидеть еще раз снег. Там где я живу, его почти не бывает. И за свою жизнь я видел его лишь однажды. Хотя теперь это все уже не важно, все будет так, как будет. Этой ночью все решится. Хватит об этом, лучше расскажите что-нибудь смешное.

Мы старались повеселиться, только понятное дело, ничего не получалось. Шутки, анекдоты и прочее, могли выжать из нас только кривую улыбку, но никак не смех. Когда часы показали полночь, мы с Дином засобирались уходить.

Напоследок Сокто окликнул меня.

– Лекс, если что… – тут он сделал паузу. – Отправь это моей семье.

Я взял протянутый конверт и спрятал за пазуху.

– Завтра вечером я тебе его верну.

– Спокойной ночи.

– Добрых снов.

Он устало кивнул и отвернулся к стенке.

///

Весь следующий день мы приходили и проверяли его койку. Но, она все пустовала. А вечером на ней появился новый жилец.

Он истек кровью на операционном столе. Такие случаи происходили регулярно, и никто не обращал на них внимания. Мы с трудом нашли место, где его закопали. Он был военнопленным, и похоронили его за оградой кладбища, на далеком пустыре, заросшем высохшей полынью. Мы соорудили небольшой крест и устроили поминки. Вещи его стали добычей санитаров и исчезли в неизвестном направлении. Все что осталось от него, был листок бумаги в пожелтевшем конверте. Да и тот, скоро отправится в путь, покинув нас. И останется о нашем друге только лишь память, постепенно, с годами стираясь. Наше знакомство продлилось всего несколько недель, а по ощущениям казалось, мы потеряли того, кого знали всю жизнь. Сокто умер, а через день выпал первый снег, как прощальный привет от него.

Зима

Наша военная машина уверенно продвигалась вперёд. Завоёванная территория была слишком обширной, чтобы держать её под контролем. Не хватало ресурсов, чтобы контролировать такую большую область. Наша армия больше всего напоминала удава, проглотившего слишком большую добычу и страдающего несварением.

Наступила зима. Новое время года – новая страна, границы которой были нарушены. И теперь все было совсем по-другому. Они ждали нападения и были к нему готовы. С самого начала они оказали яростное сопротивление. Кровопролитные бои проходили за каждый километр продвижения. Складывалось впечатление, что сама местная земля и природа борются против захватчиков. Здесь было так холодно, словно мы угодили прямиком на Северный полюс. От обморожений люди умирали чаще, чем от оружия. И снег, здесь неделями, месяцами шел снег. Есть такие новогодние сувениры, шар с домиком внутри и насыпанной белой пудрой. Стоит потрясти шар и поднимется красивая пурга. Иногда мне казалось, что злой рок поместил нас в эту игрушку, и кто-то её регулярно встряхивает.

О Сокто мы старались не говорить. Нет, мы не настолько толстокожи, чтобы сразу же забыть о нем. Просто, если станешь на таком зацикливаться, неизбежно придешь к выводу, что жизнь – это всего, лишь череда смертей, идущих одна за другой, и заканчивающаяся твоей. И так будет всегда. Письмо Сокто решили отправить вместе с другими письмами. Была большая вероятность, что если отправить отдельно, то письмо, направленное в далекую восточную страну, никогда не доберется до адресата. Его завернут обратно, и оно затеряется в нестабильных путях военной корреспонденции. А если отправить много писем разом, то они сначала направятся далеко в тыл. Там будут тщательно проверены, рассортированы и отправлены в места назначений. Потому его конверт всюду следовал с нами.

Нашу роту снова отправили на передовую. Состав был доукомплектован новобранцами. От прежнего костяка осталось меньше трети, все остальные погибли. Мы с Дином стали более умелыми солдатами, поднаторели в науке выживания и передавали свои знания новичкам. Разница у нас с ними была всего в пару лет. В их глазах мы выглядели ветеранами. А нам они казались детьми, облаченными в военную форму.

Иногда мне чудилось, что мы из молодости перешагнули сразу в старость, миновав ступень взрослой жизни. Равнодушие овладело нами, после пятого своего убитого я перестал считать трупы. Казалось, это будет длиться вечно, так зачем противиться?

Победы чередовались с поражениями. Воевать здесь было, не в пример сложнее, чем раньше. Рытье окопов, укреплений и могил превратилось в настоящую пытку.

– Зачем нам нужна страна с такой погодой? – роптали солдаты.

Однако их мнение мало кого интересовало. Только теперь мы столкнулись с настоящим противником. Все, что было до этого – жалкие цветочки. Наша армия была многочисленнее, но толку от этого было чуть. Подобно тому, как собаки травят на охоте медведя, кусают его за пятки, крутятся кругом, сковывая движения; так и наш враг вёл искусную партизанскую борьбу. Вырезали часовых и отстающие подразделения, устраивали диверсии, грабили обозы и склады. Всего и не перечислить.

После смерти Сокто многое изменилось. Нам здорово не хватало бесед. Тех, которые вели мы втроём. Мы также много проводили времени с Дином, но по большей части молчали. Сокто словно связывал наши души незримой нитью. А теперь она оборвалась. Связь прервана… Требуется восстановление линии…

Сослуживцы после года на передовой отправлялись в отпуск. Все с завистью смотрели на тех людей, которые вырывались из этого ада. Из-за нехватки людей, мой отпуск постоянно сдвигался. Никто не мог давать никаких гарантий. А кто возвращался, сетовали на газеты, выходящие на Родине. Там была сплошная ложь, о том, что происходит здесь. Лощеные солдаты залихватски улыбались с передовиц ведущих изданий. Холеные лица, пышущие здоровьем, униформа с иголочки и новейшее вооружение, которого мы и не видали. А что было на самом деле? Мы ходили в рванье, питались одной капустой и брюквой, а на атаку нам выдавали всего по 8—10 патронов. Командиры постоянно произносили перед нами патриотические речи, но моральный дух неизменно падал. Скудный ручеёк снабжения благодаря нашим врагам почти совсем иссяк. Нехватка провизии и боеприпасов ощущалась все острее. Фронтовая истерия накрывала нас день за днём. Большинство солдат не верили, не то, что в победу, они не верили даже в то, что однажды вернуться домой. Они собирались в укреплениях, палатках и молились. Во многих местах имело место дезертирство. Если в ближайшее время наше руководство не придумает план, как переломить данную ситуацию, то войне скоро придет конец. И с не самыми хорошими для нас перспективами. А пока вместо этого, всё катилось своим чередом. Нам приказывали, мы выполняли приказы.

За первые несколько недель в этой холодной стране мы продвигались вперёд и закреплялись, а потом нас выбивали с этих позиций. Затем мы снова отвоевывали эти позиции. Ситуация повторялась раз за разом. Когда я оказывался в укреплениях противника, то начинал думать о людях, которые их сделали. В чем их отличие от нас? Почему мы должны убивать друг друга? По сути, мы топтались на одном месте, словно играли в царя горы. Вскоре я уже начал узнавать места.

– Мы были здесь неделю назад, – сказал Дин и показал рукой в сторону. – Там закопаны наши парни.

Я тоже помнил приметный бугорок с холмиками могил. Только теперь там прошли несколько танков. Гусеницы вывернули все наружу и вездесущий снег все укрыл. С приходом весны снег растает, и все тела, останки, обломки гробов выйдут на поверхность. Но бывает ли здесь весна? Не удивлюсь, если нет.

Наши противники, несмотря на вооружение ничуть не лучше нашего, с остервенением защищали родную землю. И надо признать не без успеха.

Особенности рельефа мешали использовать технику, а из-за постоянных и быстрых перемещений артиллерия потеряла всякий смысл. Информация доходила с опозданием. Во время артобстрелов никогда не было понятно, по нам бьют наши или враги?

В последнем бою у меня заклинило патрон, и я остался без оружия. По счастливой случайности противники отступили, иначе мне бы грозил плен. Или смерть. И неизвестно что хуже. Основным оружием теперь был штык и небольшой нож. Испробовать их шанса не было, но в условиях траншейной войны огнестрельное оружие отошло на второй план. Пока будешь перезаряжаться, тебя уже зарежут или заколют.

– Скоро мы будем воевать камнями и палками, – ворчал Дин, стараясь совладать с винтовкой. И в этом был резон. У одного ветерана из нашей роты основным оружием была саперная лопатка. Серьезно, я не шучу. Он наточил её до бритвенной остроты и лихо рубил ей врагов. Теперь у всех имелись штыки, ножи, топоры.

Если бы наши противники имели достаточно боеприпасов и пулеметов, нас бы уничтожили в течение пары дней. Но было то, что было. Современная война с помощью холодного оружия.

///

Письмо Сокто всюду было со мной. Мне было некуда писать, но я начал это делать. Выплескивая мысли на бумагу, становилось легче, даже если это никто никогда не прочтет. Как-то после дежурства Дин застал меня за этим занятием.

– Не спиться?

Я помотал головой. Всегда у меня так. В процессе дежурства ужасно хочется спать. Но стоит ему закончиться, и сна нет, ни в одном глазу.

– Кому пишешь?

– Всем сразу.

– Думаешь, поймут?

– Едва ли. Ну, а вдруг? Впрочем, пишу скорее для себя, чем кому-то.

Потом я увидел, как пишет Дин. Заметив мой интерес, он смущенно улыбнулся и продолжил. В закрытых коллективах, часто бывает, что передаются какие-то привычки. Обычно вредные, вроде табака или алкоголя. У нас был совсем другой случай. Привычка писать, передавалась от человека к человеку, как болезнь. Теперь мы все писали письма. Все без исключения. Большинство писало семье, друзьям, знакомым. Были и такие как я. В каждом письме мы писали всем сразу, взывали ко всему миру, не жалея искренности. Письма мы складывали в один пакет и оставляли в надежном месте. Те, кто возвращался целыми и невредимыми должны были отправить. Почтовая, да и любая другая связь здесь работала из рук вон плохо. Почта не приходила месяцами, а теперь и не отправлялась. Стопка писем росла как на дрожжах. Пик заполнения приходился на часы перед сражением. Но, стоило вернуться живым из боя и многие рвали свои послания, стыдясь слабости. Однако уже к следующей атаке новое письмо было готово.

///

Апофеоз этой истории пришелся на последний день уходящего года.

Наше руководство все-таки придумало, как повернуть удачу в свою сторону. Они решили напасть в ночь Нового года. Обычно во все большие праздники военные действия прекращаются. Это неписаный закон, и нарушать его, значит совершить преступление похуже каинова.

Двадцать пятого декабря поступил приказ в новогоднюю ночь провести blitzkrieg по всем направлениям фронта. Даже видевшие много войн ветераны, не могли вспомнить примеры подобного вероломства. Дело осложнялось еще и тем, что у нас практически не было боеприпасов, только никого это не волновало. На каждого бойца приходилось всего по два-три патрона. Потому большинство приготовили гранаты и холодное оружие.

– Внимание парни, всем приготовиться!

Голос командира, как самый волнующий звук на свете. В дрожащих сумерках тихо хрустел снег. Докуда хватает глаз, раскинулась белоснежная равнина, изрытая разрядами артобстрелов. Наступление назначено на два часа ночи, когда противник окончательно расслабиться. И вот мы уже долгое время сидим и ждем сигнала к атаке. На небе почти нет облаков, полумесяц уныло висит среди россыпи звезд.

– У меня странное предчувствие, – прошептал Дин.

– Почему?

– Кажется, это мой последний бой.

– Последний в этом году, – попытался я ободрить его. Однако судя по кислому выражению лица, мне это не особо удалось. – Главное смотри в оба и держись рядом со мной. Короче все как обычно.

Дин кивнул и снова погрузился в свои раздумья.

Когда сто с лишним человек не издают ни звука, это настоящая ТИШИНА. Временами я озирался, чтобы удостовериться, что все еще находятся здесь, рядом со мной и никуда не исчезли.

– С Новым годом! – тихо проговорил кто-то и как мантра эти слова стали передаваться по цепочке, слева направо.

– С Новым годом! – шепнул мне Дин.

– С Новым годом! – передал я дальше.

Два часа пролетели незаметно. На другой стороне шли гуляния. Было слышно эхо криков, иногда долетали отголоски песен. В небо взлетали выстрелы из ракетниц, видимо аналог фейерверков.

– Внимание, приготовиться к атаке!

Вся операция проходила под грифом «Секретно» без поддержки артиллерии или авиации. Как у нас говорили «стелс» – операция. Окопы противника располагались в километре на север. Восемьсот метров мы должны были преодолеть по-пластунски, а дальше лихим наскоком ворваться и уничтожить.

– Приближаемся на критическое расстояние, стреляем. Далее заваливаемся в окоп и устраиваем рукопашную. Гранаты использовать только для взрыва укреплений, блиндажей и складов. На открытом пространстве не использовать, иначе велик шанс, пострадать самим, или умертвить товарищей.

Я окинул взглядом своих соседей. Интересно, у кого ещё сохранились гранаты? Лично я не держал их в руках уже больше месяца. Так, что едва ли их много.

– Вперед! – голос командира звучит негромко, но доходит до всех уголков.

Старт атаке дан! Когда приказ получен, волнение отступает. Сказали ползти – ползи! Делай, что велят, и не думай. За тебя уже подумали. Через пять минут пот с меня катил градом. Дин пыхтел рядом, от его головы вверх поднимался небольшой парок. Иногда я замирал, переводя дух, и осматривался вокруг. Мы, то отставали от других, то уползали вперед. Должно быть, сверху мы представляли весьма забавный вид. Множество темных гусениц, ползущих из одного канала окоп в другой. Силы по капле уходили из меня. Когда мышцы уже окончательно одеревенели, раздалось долгожданное: «В атаку!».

Молниеносная война, эффект неожиданности, вся эта затея пошла прахом. Стоило нам подняться, как нас стали обстреливать из ближайших окопов. Ряд округлых шлемов сплошным лесом вырос над краем окопа и винтовки дали первый залп. Наши темные фигуры на фоне белого снега, выделялись как мишени в тире. Мы с Дином пригнулись и как два спринтера влетели в ближайшую воронку. Место хватило, как раз двоим, земля приняла нас в свои объятия и временно скрыла от глаз. Над головами вжикали пули, заставляя нас сильнее вжиматься вниз. С нашей стороны раздались редкие выстрелы, в окопы полетели гранаты. Толку от них было немного. Взрывы прогремели на большом расстоянии до окопов, не причинив никому вреда. Множество осветительных ракет взмыли вверх, и стало светло как днем. Большинство наших бойцов распростерлось на земле в нелепых позах, некоторые слабо шевелились. Канонада боя заглушила все звуки. Снег окрасился в багровый цвет. От выстрелов, разрывов в воздухе плыл густой пороховой дым.

– Смотри туда, – прокричал мне на ухо Дин.

Жалкие остатки роты, хоронясь по снежным ямам, пытались спастись бегством.

«Останемся, нам конец» – промелькнуло у меня в голове.

Не сговариваясь, мы вытолкнули свои тела из укрытия и бросились назад. Мы бежали зигзагами, петляли, падали и снова поднимались. Казалось, что мы как свет во тьме приковали к себе всеобщее внимание. Пули, злым роем, неотступно следовали за нами по пятам. Я почувствовал удар вскользь по ноге, но даже не подумал замедлиться. Следом обожгло левый бок. Горячая кровь струилась и стекала в сапог. Дин оторвался и бежал впереди, от спасительных укрытий его отделяло совсем небольшое расстояние. Пронзительный свист ударил по ушам. Я еще не успел понять, что происходит, а разум уже уверенно подсказал, что это конец. Сказалась постоянная муштра и вбивание в нас безусловных рефлексов, подобно собаке Павлова. Свист означал минометы!

Я обессилено рухнул на колени, готовясь принять неизбежную гибель. От тяжелого минометного обстрела не спрячешься в воронках. Вдруг чьи-то сильные руки рывком поставили меня на ноги. Дин вернулся за мной, не успел я понять, что к чему, как он закинул меня себе на плечи. Первые взрывы грянули далеко в стороне, неспособные нанести нам вреда. Наводчики изменили вектор атаки, и снова этот пронзительный свист! Я видел раскаленные осколки на излете, как крошечные кометы, они прочерчивали свой путь, едва не достигая нас. Дин бежал все медленнее, дыхание с хрипом вырывалось из его груди. Кровь толчками стучала в висках. Не знаю, сколько прошло времени, но тут грянул третий залп. Свист был такой силы, словно гигантский футбольный арбитр пристроился около моего уха и оповещал об окончании матча. Перед взором вспыхнул пожар невиданной силы. В ту же секунду сознание погрузилось в блаженную темноту.

///

Очнулся я, спустя пять дней в госпитале, глубоко в тылу. Туда нас доставили на случайной попутке. Здесь же оказались три моих сослуживца. Из ста семнадцати человек, выбраться из той схватки смогли лишь четверо. С поля боя ушли девятнадцать, только два дня их преследовали враги и сократили количество. Когда ситуация стала безнадежной, командир и еще пара парней остались прикрыть отход. Они смогли задержать преследование на двенадцать часов, дав нам спастись. Они выиграли время, и ценой своих жизней расплатились за наши.

Дин скончался в тот же день. В момент разрыва мины, он прикрыл меня собой. Принял на себя почти все осколки. Чуть-чуть он не успел добраться до окопа. Предчувствие его не обмануло, это действительно был его последний бой. Дин выиграл его, тем, что самоотверженно спас меня.

Мы выжили, но были пусты. От нас осталась одна физическая оболочка, без всякого духовного наполнения. Один вскоре умер на операционном столе. Двоим, ампутировали отмороженные конечности. От пережитого шока они впали в состояние оцепенения. Целыми днями лежали и безучастно смотрели в стену, никак не реагируя на внешние раздражители.

Я был весь перевязан бинтами. Много спал, а шевелить мог только руками. Моё состояние и дальнейшая судьба были неизвестны, но это меня не волновало. Я вообще почти ни о чем не думал, в голове словно образовалась пустыня, лишенная жизни.

Когда санитар принес и положил на одеяло сумку, я даже не понял что это такое. Это были наши письма. Толстая стопка конвертов, с неразборчивым почерком, многие отсыревшие, некоторые заляпанные кровью. Было здесь письмо Сокто, и письмо Дина, и нашего командира, да и большинства парней. Больше ста клочков бумаги, исписанные старыми чернилами. Меланхолия черной тенью легла на мою душу. По воле случая я остался последним, и мне предстоит отправить их по адресам, криво написанным на оборотах. Только этого не будет. Понимание яркое, как солнечный летний день появляется передо мной. Я не смогу их отправить, я уже умер, в ту злополучную ночь Нового года.

Я аккуратно завернул всю стопку в полиэтилен и убрал в сумку. Когда вечером зашел санитар, я передал её ему.

– Сможешь унести на почту? – тихо попросил я.

– Это еще зачем? Выздоровеешь и сам унесешь, – проговорив это, он отвел глаза.

«Не унесу», – пронеслось у меня в голове.

Ночью я достал своё письмо. Перечитал, и сделал внизу маленькую приписку.

«… всеми силами сохраняйте мирное небо, ибо ни в какой войне не бывает победителей. Все мы, её участники, так или иначе, проиграли…»

///

Спустя время он умер. Спокойно, во сне. Врачи нашли сумку с письмами, бережно спрятанную под подушкой. Послания разлетелись по всему миру, разнося последние вести солдат, даря утешения или разрушая надежды.

«Особый мир»

Самые невероятные вещи всегда таятся в самых заурядных событиях. Прописная истина из числа тех, что начинаешь понимать, только прочувствовав на своей шкуре. Сколько себя помню, я усердно училась. Школа, разнообразные кружки, университет. Пока другие люди менялись, влюблялись и занимались прочими вещами, свойственными процессу взросления, я корпела над учебниками. Весь мир для меня состоял из обучения.

«Учись хорошо, станешь большим человеком!» – говорили мне и я слушалась. Я жила, чтобы учиться, и училась, чтобы жить. Все окружение готовило меня к учебе, но не к взрослой жизни. Ничто не вечно, гласит постулат самой природы. Когда все ступени обучения были закончены передо мной встал выбор работы. Специальность у меня была самая заурядная, да и я не горела желанием всю жизнь проработать в архивах библиотек или организаций. К тому времени я обрела некую самостоятельность, и уже не шла на поводу своих тоталитарных родителей. Размышления длились недолго. Что всегда стояло во главе списка моих интересов? Что занимало основное место на алтаре моего бытия? Бинго! И я отправилась в школу. Прошла переквалификацию и получила распределение в далекий городок на востоке.

Когда перрон и стоящие на нем близкие начали медленно уплывать вдаль, ко мне пришло осознание старта новой жизни. Поездка куда-то и возможно навсегда, будоражила всё внутри. Я пыталась читать, но смысл ускользал, потому пришлось отложить книгу. Перекусила домашними бутербродами и немного успокоилась. В жизни вообще не так много вещей, из-за которых стоит переживать. В вагоне, кроме меня ехало еще несколько человек. Семейная пара с непоседливым ребенком, старушка и мужчина средних лет. Поговорить решительно не с кем.

С наступлением вечера мы прошли несколько крупных станций. Весь состав укутал легкий полумрак. Вагон незаметно заполнился. И опять мне не повезло, на соседних местах пристроились иностранцы. Они вежливо покивали мне. Некоторое время они хранили тишину, а после стали тихо переговариваться на своем языке. Я вздохнула и отвернулась к окну. Только редкие фонари и сигналы семафоров выхватывали куски пространства из темноты. Тихая беседа попутчиков напоминала журчание горного ручья, под эти звуки сон забрал меня к себе.

///

«Уважаемые пассажиры! Наш поезд прибыл в станцию ***, префектуру ***. Надеемся, в пути вы хорошо провели время. Желаем Вам всего доброго!»

Грубый механический голос плохо способствовал хорошему пробуждению. Пассажиры встрепенулись и недовольно оглядывались по сторонам. Больше всего, они напоминали стаю птичек, чей покой нарушила кошка.

Я сняла саквояж с полки и прошла на выход. Усталая проводница улыбнулась мне на прощание. Весна здесь приходила чуть раньше и клумбы на вокзале украсились робкой зеленью. Люди сбросили зимние наряды и щеголяли в легких куртках. Моё теплое пальто смотрелось неуместно. Мгновенно выдавало чужеземку. Даже самой мне оно сразу показалось душным и громоздким. Я вдохнула полной грудью свежего воздуха и задрала голову. Ласковое солнце зависло в самом зените, одинокие облака, белыми кляксами расплылись на синем холсте.

– Мама! На улице-то как хорошо! – прокричал какой-то мальчуган, вторя моим мыслям.

Небольшой городок, после моего захолустья показался едва ли не столицей. Прямо за стенами вокзала, толпы людей спешили по своим делам. Переходили дороги и садились в автомобили, кричали в телефоны и читали газеты. У меня даже голова закружилась от всего происходящего. Ища спасения, я нырнула в ближайшее кафе.

Округлая, румяная официантка выросла около моего столика.

– Добрый день! Вы приезжая?

Я удивленно кивнула.

– Наверное, только с поезда? Сейчас налью вам кофейку, а уж потом спокойно выберете заказ.

Не успела я углубиться в недра меню, как она вернулась с первоклассным кофе. Дразнящий аромат, нормального размера чашка, и пышная пенка.

– Вот, выпейте, с дороги это самое лучшее. Знаю, какое впечатление производит эта картина, когда выходишь с вокзала. Будто в гигантский муравейник угодили, – и она показала в окно, за которым продолжалось суетливое движение. – У нас довольно спокойный городок. Просто здесь деловой центр, занятые рабочие люди. Увидела ваши испуганные глаза, думаю надо успокоить человека, а то, не дай бог, сядет обратно в поезд и уедет, – при этих словах она тихо хихикнула. – Простите, я не представилась. Я Мия, и это моё скромное заведение.