Аренда-2

Актером отец Ксенофонт не был, поэтому пантомима его выглядела не совсем убедительно, но Поликарп Прокопьевич, увлеченный рассказом, не придал этому особого значения. Он отнесся с пониманием к такому незатейливому перформансу старца, которому, видимо, требовалось проиллюстрировать памятное ему сложное эмоциональное состояние.

– Все мысли мои в тот момент куда-то исчезли и воспоминания потускнели! – продолжил монах, прекратив себя душить. – И ничего не надо и никуда не надо! К тому времени свеча уже прогорела, а я все сидел, наслаждаясь этой тишиной и покоем, которые показали мне всю гниль моей жизни и смогли излечить от нее. Потом я стал как бы в забытье впадать и поверил, что можно вот так всю жизнь здесь просидеть и жить одной только душой, которую я впервые почувствовал, осознал, и понял, что тоже ей наделен. Все, что важным казалось, необходимым, мучительным, вдруг все стало ненастоящим, фальшивым, надуманным. Оказалось, что ничего этого моей душе не нужно. Главное не в том, за чем люди гонятся, мучаются и терзают друг друга, что наносное это все, а жизнь – вот она, здесь, в душе, и она огромная такая и все в себя вмещает. Вот такая благодать на меня снизошла в той пещере, и когда я проникся ею, то не захотел оттуда выходить.

Поликарп Прокопьевич внимательно слушал и недвижно смотрел на отца Ксенофонта.

– И тогда я решил остаться, – продолжил монах. – Причем уяснил я это не головой, не мозгом, а душой, которую чувствовал теперь, как руку или ногу. Когда я вышел из пещеры, оказалось, что я целые сутки в ней провел. Друг мой уже думал, что я заблудился там, и на помощь хотел звать. Но я успокоил его, сказал, что остаюсь, и сразу назад вернулся. Попросил никому не рассказывать, где я и что со мной. Вот такая моя история.

Какое-то время собеседники молчали.

– Действительно, – нарушил тишину Ватутин, – такое, чтобы понять, пережить нужно.

Монах молчал, продолжая перебирать четки, глядя перед собой.

– А родник-то ты потом нашел? – вдруг спросил Поликарп Прокопьевич.

– Да, нашел там ручеек какой-то с ключевой студеной водицей, только не знаю, тот ли, о котором друг мой говорил. Но к тому времени другой для меня источник открылся: откровение Святого Духа, тем и живу с тех пор.

Ватутин сидел, наклонившись вперед, опираясь локтями в колени. Казалось, что, глядя перед собой, он напряженно о чем-то размышляет, пытается найти выход из какой-то ситуации, но не может.

– Мне уже келья моя сниться начала, – прервал тишину отец Ксенофонт, утирая глаза сухой и тонкой ладонью.

Воспоминания о начале подвижничества растрогали старца. Он впервые рассказал постороннему человеку о тогдашних своих переживаниях и не сдержался, пустив скупую слезу.

– Устал я тут у тебя. Не могу я в роскоши да достатке жить. Не угодно это Господу. Того и гляди впаду в грех, дамочки-то тут у тебя все справные, одна другой лучше.

– Завтра же распоряжусь, чтобы не показывались они у тебя. Найду кому тебя покормить.

– Не утруждай себя, не надо, – обеспокоенный тем, что его могут лишить женского общества, которое неожиданно понравилось ему, поспешно проговорил старец. – Буду по мере сил бороться со своими страстями. Спаси Господи.

По прибытии в резиденцию гость президента принимать пищу вместе с персоналом отказался, поэтому еду старцу приносили горничные, ежедневно приходившие убираться. Монах с удовольствием наблюдал за тем, как они наводили порядок во флигеле, ежедневно меняли постельное белье, несмотря на то, что он не спал на кровати, предпочитая щит, сколоченный местным плотником из неструганых досок.

Сначала прорицатель питался только хлебом и просфорой, доставляемой специальным транспортом из монастыря, расположенного неподалеку, и не притрагивался к пище, которую присылали ему со стола Ватутина. Но спустя какое-то время он не выдержал кулинарного натиска президентских поваров и с удовольствием начал есть даже рыбу и мясо, отдавая предпочтение блюдам французской и итальянской кухни, обильно запивая их вином. Кордон блю, буйабес, паста с белыми грибами, говядина по-бургундски, лазанья, эклеры с заварным кремом – питание его было поистине королевским.

Благодаря такой изысканной пище и регулярным прогулкам он стал выглядеть гораздо презентабельнее. Из седовласого монаха-отшельника с тонкими худыми чертами бледного лица спустя два месяца он превратился в румяного и жизнерадостного старика, щеки которого на глазах приобрели заметную округлость.

Как только монах начал нормально питаться, у него возникло желание привести себя в порядок. Спустя две недели после своего приезда отец Ксенофонт принял душ, постирал рясу и власяницу, которую носил все реже. Шампунь и мыло помогли монаху избавиться от неприятного запаха, которым был наполнен его флигель.

Вспоминая свою бурную молодость, отец Ксенофонт частенько заигрывал с камеристками, веселя и забавляя их. Поначалу они настороженно воспринимали не всегда пристойные шутки монаха, но со временем привыкли и относились к нему, как к потешному старику из доброй сказки.

Особенно ему нравилась Марина, полногрудая брюнетка, предпочитавшая яркий макияж.

– Марина, а хотите, я вам анекдот расскажу? – хитро улыбаясь, говорил старец, приглаживая свою седую спутанную бороду, когда она в очередной раз прибиралась в его флигеле.

– Ну, расскажите, – отвечала она, вытирая пыль.

Внимание священнослужителя ей явно льстило, однако природу этого чувства она понять не могла. Что-то было в его взгляде и голосе манящее и таинственное, что привлекало ее к этому лысому невзрачному старцу.

– Едут по пустыне монах с монашкой, – начал отец Ксенофонт, пристально глядя на Марину.

А посмотреть было на что. Все горничные во дворце носили стандартную волнующую униформу: темно-синее облегающее короткое платье, оформленное разнообразной красно-белой тесьмой и бантиками, с глубоким чувственным вырезом, белый передник, кружевные колготки и туфли на высоком каблуке. Весь образ венчала изящная заколка в виде бабочки. Они выглядели как актрисы из порнофильмов, и оставалось секретом, как в такой одежде они умудряются наводить порядок во дворце, всегда сиявшем безукоризненной чистотой. Эта одежда особенно шла Марине, так, по крайней мере, казалось отцу Ксенофонту.

– Верблюд возьми и сдохни, – продолжил он. – Присели они, думают, что им дальше делать. Ни еды, ни воды. Монашка тогда говорит монаху: «Ну, что же, все равно нам помирать. Давай тогда представим, что мы в раю, разденемся и не будем знать стыда. Монах отвечает: «Ну, давай!». Разделись, монашка показывает на срамной уд его и говорит: «А чего это у тебя там болтается? – Это, сестра, корень жизни. Если я вставлю его в тебя – родится новая жизнь! – Так, что же мы здесь сидим, брат! – восклицает монашка. – Вставляй верблюду и поехали!»

Смеялась Марина от всей души, и смех придавал ее образу сверкающую силу. Она тогда становилась еще притягательнее. Отец Ксенофонт любовался ее красотой, и в нем пробуждались давно забытые им желания.

Но, когда его посещал Поликарп Прокопьевич, он впадал в ипохондрию, вспоминая о своем подвижничестве и монашеском образе жизни.

– Пропаду я тут у тебя, – говорил старец. – С тех пор как твои молодцы из кельи меня на свет божий вынули, во грехе и маюсь. До чего дожил, чревоугодием страдать начал, а это значит, что плоть постепенно поедает мою душу, аки зверь кролика. А невоздержанность в пище – первая ступень лестницы в преисподнюю.

– Не казни себя так, отец Ксенофонт. Скоро верну я тебя в твою келью, и будешь поститься, сколько твоей душе угодно, – успокаивал его президент.

– Не сгинуть бы.

– Не пропадешь. Никому еще котлеты телячьи не повредили.

– Не скажи, Поликарп Прокопьевич. Чревоугодие многим людям кажется невинной слабостью, но это не так. Тело наше – коварный спутник души на тернистом пути к Царствию небесному. Плоть наша всегда готова продать душу Диаволу за медные гроши, как Иуда за тридцать серебряников продал на смерть Спасителя, а обжорство, телесное пресыщение и винопитие напрямую связано с блудной страстью. Как говорят святые отцы: «Воздержание порождает целомудрие, чревоугодие же есть матерь блудной похотливости».

– Я бы тоже уединился где-нибудь, – неожиданно признался Ватутин. – Так уже устал от всего. Но разве мне дадут?!

– А почему не можешь, Поликарп Прокопьевич? – спросил монах. – Не на кого все хозяйство оставить?

– А ты вспомни себя до того, как монахом стал. Ты богат был, и людей много на тебя работало, и зависели их жизни от тебя. А теперь представь то же самое, только в масштабах страны! – развел руки президент.

– Но я-то на руку нечист был, мошенничал, воровал, – не согласился старец.

– А ты думаешь, что государством можно в белых перчатках управлять? Здесь решимость нужна, твердая рука и политическая воля. Чего греха таить, многим людям я дорогу перешел, пока выстроил все это, и они теперь спят и видят, как бы мне отомстить.

– Так у тебя столько людей вокруг верных, армия, полиция, с пушками и дубинками, как же недруги тебе отомстить смогут?

– Да, людей вокруг много, а положиться, довериться по-настоящему некому, – разочарованно проговорил Ватутин. – Вот и приходится работать днем и ночью, тянуть этот воз, который и ехать-то иногда не хочет. Все самому контролировать, а силы-то мои не беспредельны. Сколько раз убеждался, что стоит мне только расслабиться, так из всех щелей крысы лезут и ухватить стараются.

– Я же богатый человек, – немного помолчав, продолжил Поликарп Прокопьевич, – но для сохранения равновесия в стране показывать этого мне нельзя. Все мои друзья, как ты говоришь, верные мне люди, которым я помог разбогатеть, одарил которых по-царски, живут себе припеваючи и ни в чем себе не отказывают. А я не могу своим богатством воспользоваться. Просто посидеть в ресторане, прогуляться по городу или искупаться в море. Вот и выходит, что я на других всю свою жизнь работал, а самому-то и пожить некогда.

– Тогда придется тебе нести свой крест. И Бог тебе в помощь. Но ты сам виноват, сам себе такого ежа в штаны подложил. Как говорил преподобный Силуан Афонский: «Душа, не испытавшая сладости Духа Святого, радуется от тщеславия мирской славе, или богатству, или власти».

– Да я уже и не радуюсь.

– Так откажись от всего, покайся.

– Хм, покайся, – усмехнулся Ватутин. – Неделю с утра до вечера исповедоваться придется, не меньше.

– Нет такого греха, которого нам Господь не отпустит.

– Если я откажусь от всего и уйду, меня же тогда во всем и обвинят, – махнул рукой Поликарп Прокопьевич. – Друзья же первыми и сдадут. Причем самые близкие будут в первых рядах.

– Неужто все?

– Смотри, что мне советники мои вчера принесли, – игнорируя вопрос монаха, сказал Поликарп Прокопьевич и извлек из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги. – Пишет тут один умник. Послушай.

Откашлявшись, он не спеша начал декламировать:

Пока ты занимаешь должность,пока туга твоя мошна,пока любая есть возможностьи роль нешуточно важна,они земные бьют поклоны,самозабвенно лижут зади если надо, то наденутштаны ширинкою назад.Они для вас на все готовы,аплодисменты и «Виват!».Но если с трона вдруг сойдете,То вас они отправят в ад.

Дочитав, Ватутин спрятал стихотворение обратно и посмотрел на старца.

– Что скажешь?

– Матерь любого преступления и предательства – наслаждение, как говорил старец Иосиф Ватопедский, – назидательно проговорил отец Ксенофонт. – Поэтому если друзьям твоим выбирать придется, то…

– То они меня со всеми потрохами, – махнул рукой Поликарп Прокопьевич.

– Ты травку-то мою пьешь? – после непродолжительной паузы спросил старец, чтобы хоть как-то отвлечь своего собеседника от тягостных мыслей.

– Как ты и говорил, дважды в день.

– Результат есть?

– Твоими молитвами, отец Ксенофонт.

– Так что же ты молчишь? Можно, значит, снова попробовать.

– Да, я, кстати, и пришел тебе об этом сказать. Завтра к вечеру приду, а сейчас спать, – поднимаясь со своего места, сказал Ватутин. – Перелет тяжелый был.

– Спаси тебя Господь, – проговорил старец, крестя спину уходящего президента. – С Божьей помощью, может быть, завтра и разрешим твои тяготы.

Архип

Вернувшись из леса, Архип просидел дома около месяца, выходя на улицу только для того, чтобы пополнить запасы продуктов и алкоголя. После получения конверта от своего друга ему больше не нужно было заботиться о завтрашнем дне. Денег, находившихся на карте, хватило бы на вторую жизнь, если бы он вдруг нашел способ ее прожить.

За время жизни в лесу и добровольного заточения в квартире Архип так отвык от общения с людьми, что перед каждой вылазкой в магазин тщательно маскировался. Темные очки, куртка с капюшоном и защитного цвета бейсболка с тремя белыми буквами FRU были обязательными составляющими его гардероба, когда поздними вечерами он выходил на улицу, не понимая, что таким своим видом он только привлекает внимание окружающих. Несмотря на это, ему за все время своего добровольного заточения все же удалось избежать нежелательных встреч со знакомыми и соседями, во дворе, на улице и лестничной площадке.

Отсиживаясь, Архип периодически напивался и, предаваясь воспоминаниями о недавнем прошлом, несколько раз воспользовался услугами реальной куклы. Сны о беременности Элизабет (так он прозвал свою боевую подругу) больше его не беспокоили, но он помнил о Винченцо и поэтому предпочитал, чтобы резиновая девушка удовлетворяла отшельника орально, избавляя от напряжения, связанного с отсутствием в его жизни женского пола.

Он пересмотрел все свои любимые фильмы, включая «Охотника на оленей» и «Однажды в Америке». Судьбы людей прошедших через войну и предательство близких друзей глубоко трогали большое и доброе сердце Архипа, готового пожертвовать ради близкого человека собственной жизнью, и напомнили ему о недавних событиях.

Размышляя о поступке Платона, он понял, что за все время их дружбы так и не узнал его по-настоящему. Как-то под утро, опустошая вторую бутылку Jameson, Архип ясно осознал, что Платон, игравший вместе с ним в футбол на школьном дворе, и офицер ФРУКТа, вернувшийся на родину после почти трех десятков лет, это совершенно разные люди. Сделав для себя такой вывод, он окончательно успокоился, и обида его притупилась. Архип уже ничего не чувствовал по отношению к Платону и теперь с полной уверенностью мог сказать самому себе, что если бы он случайно встретил его на улице, то перешел бы на противоположную сторону.

В его квартире был постоянно включен телевизор, который он смотрел днем и ночью. Видимо, благодаря этому обстоятельству Архип, имеющий в последнее время дефицит человеческого общения, начал разговаривать с телевизионным приемником, периодически вступая в полемику с ведущими программ.

Его особенно привлекала ежедневная аналитическая передача «Вести города N», которая транслировалась круглосуточным каналом 24News. Архипу нравилось, как ее автор и ведущий Даниил Ботвинья излагал и комментировал события. Искусно соединяя их, словно детали конструктора, он создавал свою версию происходящего, моделируя собственную реальность.

Конечно, если бы Архип сравнил высказывания Ботвиньи с мнениями других авторов подобных программ, то, вероятно, его взгляд на происходящее отличался бы от того, который сформировал ему ведущий передачи «Вести города N». Но отшельник не пользовался интернетом и не признавал другие аналогичные передачи, получая все городские новости из одного источника. Архип забыл, о чем ему рассказывал Платон, или не хотел об этом вспоминать. А друг ему говорил о том, что постоянно работающий в доме телевизор не только развлекает и знакомит с новостями, но и формирует психику зрителя в соответствии с транслируемой информацией.

В городе N не было такого человека, который бы относился к Ботвинье равнодушно. Одни его любили, другие ненавидели, но все отмечали высокие профессиональные качества, которые позволяли «Вестям города N» на протяжении многих лет лидировать по всем рейтингам. Большая часть оппонентов отмечала, что в этом нет заслуги ведущего. По их мнению, все дело было в том, что его программа являлась главной информационной передачей на телевидении, руководство которой осуществлялось непосредственно из городской Управы. И все чиновники, политики, да и обычные граждане смотрели ее, чтобы уловить, как к тем или иным событиям относится Первая Голова и чего ждать в ближайшем будущем.

Даниил же считал, что его передача просто нравится людям и ни о каком давлении со стороны Управы, а тем более тайном руководстве не может быть и речи. Он говорил, что зрители предпочитают «Вести города N» другим программам такого рода, потому что качество их репортажей самое высокое в Сибири. И в этом он видел не только свою заслугу, но и продюсера программы Онуфрия Лиходеева, создавшего высокопрофессиональную команду из инженеров, операторов, режиссеров и редакторов.

Передача выходила в эфир в 21:00 и шла ровно час. В это время Архип обычно ужинал. Расположившись перед телевизором, он с одинаковой жадностью глотал как котлеты, бутерброды и пельмени, запивая их пивом или водкой, так и жирные куски информационной пищи.

«Здравствуйте, дорогие друзья!» – вещал Даниил Ботвинья с экрана телевизора, сидя за широким столом, на котором кроме ручки и нескольких листов бумаги стоял стационарный голофон, демонстрирующий героев его репортажей.

Он был одет в темно-оливковый блестящий костюм, белую рубашку и бордовый галстук. Складки его полного лица и длинный, от уха до уха, узкогубый рот делали Даниила, имеющего не менее пятидесяти килограммов лишнего веса, похожим на огромную жабу. Говорил аналитик медленно, с еле уловимым западноевропейским акцентом, практически не заглядывая в свои записи.

– Прошло уже 30 дней с тех пор, как Шамиль Ермолов был назначен федеральным центром Первой Головой нашего города. Что ему удалось сделать за это время? Давайте разбираться вместе. Держа свое слово, данное на первом заседании Управы, он не зачистил ее аппарат, оставив в штате самых профессиональных работников. Безусловно, от услуг некоторых чиновников он отказался, но, положа руку на сердце, скажем, что они занимали свои посты лишь благодаря Марфе Аракчеевой. Все ее племянники, двоюродные братья и сестры только получали жалование, не принося городу никакой пользы. Несомненно, трагическая смерть Виктора Костылина, опытного аппаратчика и грамотного сотрудника, а также идейного вдохновителя Хрислама, нанесла тяжелую и невосполнимую утрату, но не смогла негативно отразиться на работоспособности Управы. Вопреки ожиданиям коренного населения, китайская диаспора не покинула город N. Более того, уже спустя три дня в представительстве Поднебесной Империи генералу Ермолову был устроен торжественный прием, в ходе которого самые влиятельные китайцы нашего города, в числе которых находились господин Ли Си Цин, директор предприятия «Цирконий-2036», господин Га Ли Цын, руководитель мануфактуры «Ягоды & Грибы & Орехи», и господин Вынь Су Хим, до недавнего времени занимающий пост Третьей Головы, принесли клятву верности новому градоначальнику.

В дар генералу Ермолову были принесены несколько ящиков коньяка «Лао-цзы», полуметровый нефритовый фаллос как символ плодородия и пухлый красный конверт. Как пояснил журналистам господин Ли Си Цын, он был наполнен пожеланиями здоровья и долголетия новому правителю города, написанными китайскими детьми.

Говоря ответное слово, Первая Голова поблагодарил за оказанный прием и высказал надежду, что мирное сосуществование двух культур на сибирской земле продолжится на взаимовыгодной основе. Хотя теперь следовало бы говорить о трех культурах. Прибывшие с генералом Ермоловым военнослужащие частей специального назначения укомплектованы исключительно выходцами с Северного Кавказа, которые исповедуют ислам, поэтому влияние этой религии, как нам кажется, станет заметнее, чем это было до настоящего времени.

– А вот это мы еще посмотрим, кто на кого окажет влияние. От «Лао-цзы» еще никто не отказывался, да и в «Голодном хунвейбине» есть на кого залезть, – многозначительно заметил Архип.

– Но пока большая часть спецназа находится в диком поле, – продолжал Ботвинья, – в ее задачу входит охрана и сопровождение колонн техники 4-го Строительного треста, начавшего выполнять работы по разработке месторождения гелия-3. Генерал Ермолов чувствует ответственность, возложенную на него президентом, и не намерен допускать ошибок и просчетов. В случае успешного выполнения этого особого государственного задания его, по всей вероятности, будет ждать блистательная карьера в высших эшелонах власти государства. О запасах этого бесценного природного материала пока широкой общественности не сообщалось. Но, глядя на тот размах, с которым федеральный центр принялся осваивать территории дикого поля, можно предположить, что их там вполне достаточно.

– Значит, чебуреков в городе еще не так много, – хохотнул Архип. – В лесу им сидеть приходится. Ну, пусть познакомятся там с дикарями. А может быть, и не только с дикарями. Китайцы, думаю, не просто так к Ермолову в друзья намазываются.

– В суде города N продолжаются заседания по делу театра «Сарказмотрон», – сменил тему Ботвинья. – Это один из самых громких и важных судебных процессов города с того момента, как во главе его стал Шамиль Ермолов. Режиссера Мансура Подъелдыкова и его финансового директора обвиняют в хищении бюджетных денег. Мнения горожан на этот счет разделились. Одни говорят, что это дело носит заказной характер. По их мнению, процесс был инициирован лично Первой Головой из-за последнего спектакля, поставленного в «Сарказмотроне». Речь идет о постановке «Разговор Шамиля и Джохара о любви», в которой генерал Ермолов усмотрел намеки на нежные отношения двух героев кавказской войны. После премьерных показов, которые смогли увидеть несколько сотен наших земляков, она была запрещена. По нашим сведениям, постановка содержала сцены, которые возмутили главного городского цензора. Его резко негативной реакцией на не соответствующие действительности факты объясняется и то, что дело так быстро передали в суд. Другие считают, что откровенные сцены и новаторская форма спектакля тут ни при чем. К тому же его художественная ценность весьма спорна. Некоторые сибирские театральные критики говорят, что к Подъелдыкову, вообще, странно примерять профессиональные режиссерские критерии. Если считать режиссуру профессией, пишут они, то он не умеет ничего или почти ничего. Не владеет анализом пьесы и не умеет справляться с пространством. Мизансцены большинства его «шедевров» неизобретательны и беспомощны. Он не раскрывает своих самых талантливых актеров, используя их в основном уже в рамках набивших оскомину клише. К тому же критики уверены, что финансовые злоупотребления в театре, несомненно, были, и одобряют действия правоохранительных органов. Из зачитанного прокурором обвинительного заключения следует, что режиссер Мансур Подъелдыков, а также его финансовый директор с помощью продюсеров и бухгалтеров похитили бюджетные средства, выделенные городом N театру «Сарказмотрон» на проект поддержки современного искусства, в рамках которого и был поставлен упомянутый спектакль. Всего, по версии обвинения, они с 2041 по 2046 год похитили 13 миллионов омов. Виновными себя театральные деятели не признали. Они также заявили, что следствие исказило их показания.

– Так и надо этим пидарам, – воскликнул Архип. – У Подъелдыкова же ни один спектакль без голых жоп не обходился. Люди прогрессивных взглядов! Только и знают, что говно друг дружке толкать! Мозги нам засирают. Рассказывал мне Кирьян, как сынок директора этого «Сарказмотрона» пальцы гнул в «Голодном хунвейбине». Деньги направо и налево швырял. Если бы зарабатывал, так себя не вел бы и живой бы, может быть, до сих пор был.

– В завершение хотелось бы сказать вот о чем, – продолжал ведущий. – Некоторые актеры «Сарказмотрона» высказались в защиту режиссера. Например, известный в городе актер Давид Троегубов в интервью 24News назвал процесс сугубо политическим и призвал руководство города быть милосердными к художнику. Его слова нашли отклик в сердцах не только любителей театра, но и рядовых граждан города. Я хочу обратиться к тем людям, для которых его мнение стало неким откровением. Не стоит преувеличивать личные качества артистов. Это трудная и тяжелая профессия, но она не делает из актера ни мыслителя, ни политолога. От актеров требуется лишь хорошо запоминать кем-то другим написанный текст и убедительно его произносить со сцены. Он обязан слушаться режиссера, исполнять его указания и всем нравиться. А в наше время всеобщего шоу актеры парадоксальным образом оказались в центре внимания общества. Не потому ли, что некоторые граждане чудовищно поглупели?