Роман с демоном

Дмитрий Сафонов

Роман с демоном

Пролог

Нет. Не спешить. В долгом предвкушении заключена томительная сладость. Еще одна пуговица… Пауза.

Холодная мутная капля повисла на войлочной обивке стены; набухала, росла… затем сорвалась, извилисто покатилась вниз, растрачиваясь на блестящую дорожку. Еще одна пуговица…

Рот наполнился вязкой слюной, язык прилип к небу; с трудом освободился, издав громкий цокающий звук. Еще одна пуговица…

Длинные ресницы сомкнулись; тусклый грязный свет задрожал на них, разбился, превратившись в мягкое искрящееся сияние. Еще одна пуговица… Последняя.

Одежда с шорохом упала на пол. Аромат разгоряченного тела, прикосновение воздуха к груди – холодное, но… такое нежное. Прикосновение – как обещание.

Длинные спутанные пряди черных волос щекотали лицо и плечи. Если медленно запрокинуть голову, это будет похоже на легкие поцелуи.

Руки… Пальцы нервно подергивались. Какие нетерпеливые! Приходилось их обманывать: уворачиваться, извиваться, заставляя промахиваться мимо желанной цели; ладони горели, ощущая ее близость.

Новый запах – нарастающий, сильный, вязкий. Зубы до боли стиснули нижнюю губу. Лицо и шею окатило волной жара.

Она не могла дольше сдерживаться – тихонько застонала.

Острые ногти вонзились в кожу; обильно, словно вечерняя роса, выступили алые бусины. По щекам потекли благодарные слезы; тело сотрясла крупная дрожь – еще не от наслаждения, но от его неотвратимости, – и рука рванулась вниз, оставляя глубокие борозды.

Раны быстро заполнялись кровью; кровь струилась по белому животу, сплеталась в немыслимые узоры, подбираясь все ближе и ближе…

Она плотно сдвинула бедра и следила, как между ними копится теплое красное озерцо. Наконец, когда сил ждать больше не осталось, резко развела в стороны колени, забилась в беззвучных судорогах и упала на жесткую деревянную полку, прикрученную к стене.

Тело перечеркнули параллельные тени – от толстых прутьев решетки.

Глава 1

Во двор жилого многоквартирного дома на Тимирязевской улице медленно въехал черный джип «Шевроле-Тахо» с тонированными стеклами.

Автомобиль аккуратно протиснулся сквозь ряды «легковушек», припаркованных как попало, и замер перед подъездом, переводя дух. Восьмицилиндровый двигатель еле слышно шелестел, из выхлопной трубы оседала на асфальт рваная кисея отработанных газов.

Фары погасли, мотор умолк, и водительская дверь открылась. На хромированную дугу ступила нога в щегольском коричневом ботинке «John Lobb».

Молодой мужчина в благородно-синем костюме итальянского покроя обошел джип и открыл пассажирскую дверь. На его ладонь легла узкая девичья рука.

Мужчина помог девушке выйти, обнял за талию и прижал к себе. Последовали два быстрых поцелуя: в уголок рта и в висок. Сухие, отрывистые, горячие и очень нежные.

Она уткнулась в его плечо и стояла так несколько секунд; затем мягко отстранилась и, покопавшись в сумочке, достала электронный ключ от домофона. Раздался длинный зуммер. Мужчина открыл дверь и остановился, пропуская девушку вперед.

Под ногами захрустели разобранные картонные коробки. В подъезде пахло сыростью и прокисшей едой.

Девушка нажала на кнопку; в полумраке, словно кровавое пятно, загорелся рубиновый огонек вызова. Где-то, на самом верху, глухо громыхнула кабина лифта. За створками из тонкого пластика отчетливо прошуршали по рельсам ролики противовеса.

Мужчина нащупал пальцы девушки. Они были влажными и холодными. Он понимал, что не стоит ничего говорить. Любые слова, сказанные здесь, в тесном пространстве лестничной площадки, рядом с вонючей трубой мусоропровода, прозвучат фальшиво и, скорее всего, возымеют прямо противоположное действие, чем то, на которое он рассчитывал.

Он просто легонько пожал ее пальцы и тут же отпустил.

Возникла пауза – последняя неловкая заминка на их пути. Заполнять ее было нечем, да и незачем. Ни шутить, ни свистеть, ни что-то напевать.

Казалось, двадцать секунд тянулись целую вечность. Он молчал. И она – тоже. Тросы скрипели уже совсем рядом; кабина ползла между третьим и вторым этажами.

Двери лифта открылись. Сильная рука оторвала девушку от пола и внесла в кабину.

– Какой этаж? – спросил мужчина.

Он излучал спокойную уверенность – в себе и правоте своих действий. Девушка больше не задумывалась над тем, верно ли она поступает. Он уже все решил и он наверняка знает лучше. Он – большой, сильный и настоящий. Сдаться – значит переложить ответственность на его плечи.

– Шестой, – прошептала она и закрыла глаза.

Мужчина целовал ее, а она словно видела это со стороны: вот она стоит, закрыв глаза, и его губы касаются… «МОЕЙ ПРЕКРАСНОЙ ТОНКОЙ ШЕИ!».

Волоски у самой ямочки, собранные заколкой на затылке, натянулись и зазвенели, как тонкие струны. По спине, вдоль позвоночника, побежали холодные мурашки.

Двери захлопнулись, и лифт, скрипя, начал подниматься.

* * *

– Ты живешь одна?

Мужчина осмотрел маленькую прихожую, задержав взгляд на вешалке и подставке для обуви.

Он принял у девушки легкий плащ, расправил и повесил в шкаф.

– Да, – ответила она. – Не живу, а снимаю. Это так… Временно, – она нахмурилась, словно вспомнила что-то, не слишком приятное, и решила сменить тему. – Ты голоден?

– Не очень. Но я бы не отказался от легкого ужина.

Девушка взмахнула густой темной челкой.

– Пойду посмотрю, может, в холодильнике что-нибудь осталось.

Она отправилась на кухню. Мужчина зашел в ванную, включил воду и снял пиджак. Он ослабил узел галстука, вытащил из манжетов золотые запонки и положил их на край раковины. Намылил сильные кисти с длинными тонкими пальцами и принюхался.

– Клубника, – пробормотал мужчина. – Я больше люблю яблоки.

Он мыл руки долго и тщательно, как хирург перед операцией, подносил их к лицу и внимательно осматривал. Наконец, удовлетворенный результатом, выбрал самое чистое полотенце и вытерся.

Затем положил запонки в карман пиджака и нащупал узкий продолговатый предмет.

Все на месте. Он был готов.

* * *

Девушка, надев передник с изображением смешного медвежонка, решившего полакомиться медом, второпях резала сыр. На столе перед ней лежал большой сочный помидор и пучки свежей зелени.

Мужчина подошел сзади и, коснувшись губами ямочки между плечом и шеей, прошептал:

– Ты вкусно пахнешь. Ты – прелесть.

Девушка невольно передернула плечами.

– Перестань. Я порежусь.

Нож соскользнул с благородного камамбера, покрытого зелеными прожилками плесени, и стукнулся о пластиковую доску.

– Хорошо, не буду. У тебя есть вино?

– Посмотри в холодильнике.

Мужчина достал темную пузатую бутылку.

– «Ламбруско». Италия. Мне нравятся красные полусладкие вина.

– Штопор – в ящике стола.

Мужчина вогнал стальную спираль в горлышко и потянул рукоять на себя. Длинная пробка упиралась, не желая сдаваться.

Он зажал бутылку между коленями и потянул сильнее. Раздался громкий хлопок, и сразу вслед за ним – вскрик.

– Ой! – девушка отбросила нож и стояла, глядя, как на подушечке левого указательного пальца выступает капелька крови. На ее лице появилось плаксивое выражение.

Мужчина поставил бутылку на край стола и, не отводя взгляд от рубиновой капельки, осторожно взял руку девушки и облизал палец.

– Не бойся… Маленький порезик. Одна только капля. Больше ничего. Это не страшно.

Девушка хотела вырваться, но он прижал ее к столу и крепко обхватил оба запястья.

– Маленькая капля, – нараспев повторял он, заставляя ее снова взяться за нож. – Милый пустячок…

Он положил ее левую руку на мясистый помидор и занес нож, как для удара. Девушка рванулась, раздавив помидор, и он разлетелся по всей кухне россыпью алых брызг. Бутылка опрокинулась и упала на пол.

Горлышко издавало булькающие звуки, красное вино вытекало толчками, как кровь из глубокой раны.

– Пусти! – воскликнула девушка.

Он подхватил ее на руки и понес в спальню.

– Маленький беспорядок, – бормотал он. – Я потом все уберу. Обязательно уберу.

Глава 2

Второй раунд подходил к концу. Рюмин начал задыхаться. Он ушел в глухую защиту и прижался к канатам, принимая удары на перчатки и выставленные предплечья, но рука спарринг-партнера все чаще находила кратчайший путь к цели.

Длинный левый хук по корпусу… Рюмин еле успел опустить правый локоть, но полностью погасить энергию удара не сумел. Ощутимый удар потряс ребра, печень отреагировала вспышкой боли, разлившейся по всему животу.

Рюмин стал смещаться вправо, сбивая противника с прицела. Короткий правый хук в голову. Это он предвидел и вовремя подсел. Двенадцатиунциевая перчатка лишь смазала по коротко стриженым, с проседью, волосам.

Легкие горели. Казалось, еще немного, и они расплавятся, словно куски полиэтилена; вытекут, обжигая пересохший рот.

«Продержаться до гонга», – билось в голове.

Что угодно, лишь бы продержаться!

Тренер, Юрий Шелягин, был человеком старой закалки. Он не признавал двухминутных раундов. «Бокс, ребята, – всегда говорил он, – начинается с третьей минуты». И Рюмин никогда не спорил.

Когда он начинал боксировать, все было по-другому. Перчатки – жесткие, восьмиунциевые, никаких шлемов на голове и честные трехминутные раунды. В конце концов, бокс – не шахматы и даже не настольный теннис. На ринг выходят, чтобы драться. И три минуты – они для всех три минуты.

Однако, когда тебе почти сорок – до этой даты Рюмину оставалось два с половиной месяца, – становится все труднее выстоять и дождаться перерыва.

Плечи Рюмина тряслись мелкой дрожью, будто его колотил озноб. Мышцы превратились в горячий пульсирующий кисель. Движения утратили былую точность – совсем немного, но этого хватало, чтобы соперник мог не опасаться острой контратаки.

Рюмин скользил вдоль канатов, качая нечеткий «маятник». Он все чаще уходил на «нижний этаж»» и при малейшей возможности пытался войти в клинч, чтобы «повиснуть» на сопернике и отдохнуть.

Противник каждый раз умело разрывал дистанцию и всаживал в голову Рюмина мощную «двойку», а то и – «тройку».

Этих ударов Рюмин не боялся. Его голова болталась на шее свободно, как воздушный шарик на веревочке. Перчатки соперника не встречали неподвижной преграды, мощь ударов выплескивалась в никуда, уходила в атмосферу. Гораздо опаснее был апперкот, но он у противника пока не получался.

Рюмин не видел лица соперника, но внимательно следил за его ногами. Как только партнер чуть-чуть подавался назад, опуская руку для замаха, мощная икра его задней ноги напрягалась, а пятка передней слегка отрывалась от пола.

Для Рюмина это служило сигналом: бей! Тело действовало на «автомате», отрабатывая усвоенные еще в детстве навыки. Не глядя и не поднимаясь из «нижнего этажа», он «заряжал» спину и с небольшим поворотом хлестал в голову противника. Он чувствовал цель, знал, что ориентируется верно… Не хватало четкости. Предательская дрожь в плечах уводила кулак в сторону.

Он напоминал подбитый линкор, огрызающийся редкими залпами на свору наседавших эсминцев. Силы главного калибра еще достаточно, чтобы разнести нападавших в щепки, но… Дальномер разбило осколками, гальванер убит, а комендор напрочь оглох и озверел – от пороховых газов и грохота пальбы. Командир носовой батареи, весь израненный и в крови, машинально проверяет, все ли пуговицы на кителе застегнуты, и поправляет фуражку. Кокарда должна быть строго посередине лба, умирать нужно аккуратным и подтянутым. Огромные снаряды летят в холодную серую пустоту, туда, где свинцовый океан смыкается с таким же свинцовым небом. Разрывы вздымают грязно-желтые столбы плотной соленой воды. Недолет, еще один недолет. Сигнальщик уже приготовил флажки «погибаю, но не сдаюсь», привязал их к лееру, и ждет команды капитана. А командир корабля стоит, не отрываясь от двадцатикратного бинокля с «цейссовской» оптикой, и на губах его играет нехорошая улыбка: печальная гордость пополам с горделивой печалью.

– Брек! – раздался хриплый голос Шелягина.

Ноги соперника прекратили свой легкий танец. Черные «боксерки» с длинными шнурками и кокетливой бахромой исчезли из поля зрения Рюмина.

Он медленно разогнулся. Градины соленого пота скакнули в глаза. Рюмин недоумевающе посмотрел на Шелягина. «Что случилось? Неужели я настолько плох? Почему он не дождался гонга?».

Тренер, секундировавший ему в этом спарринге, снял с шеи белое полотенце, подошел к канатам и вытер Рюмину лицо.

– Шеф разыскивает, – громко, чтобы все слышали, сказал он. И добавил – уже тише, для одного только Рюмина. – Хочет срочно тебя видеть… Живым и невредимым.

Безусловно, это была уважительная причина, чтобы остановить бой. Никто бы не посмел упрекнуть тренера. Завсегдатаи боксерского зала знали, что такое служба. Капитана Рюмина, опера МУРа, разыскивал начальник его отдела. Противник прекрасно это понимал. Бой не закончен. Он просто перенесен. Рю

Рюмин кивком поблагодарил противника, зубами развязал перчатки и поплелся в раздевалку. Снял насквозь мокрую майку, трусы, плавки и встал под душ.

Горячие тугие струи обжигали тело, били по коричневому расколотому кафелю и, закручиваясь, убегали в сток. Душевая наполнилась белыми клубами пара. Рюмин стоял, уперевшись руками в стену, до тех пор, пока мог выдержать. Потом закрутил кран горячей воды и на полную мощность врубил холодную.

Здесь все было, как двадцать и тридцать лет назад. Старые облупившиеся стены, протекающие краны, в туалете, на сливном бачке – треснувшая и заклеенная «скотчем» крышка.

Три минуты – они для всех три минуты. Пот бойцов пахнет одинаково. Неравенство начиналось за дверью, на улице: одни приезжали на новеньких сверкающих иномарках, другие – на подержанных, Рюмин добирался на потрепанной «восьмерке», некоторые и вовсе тащились на метро. Но в раздевалке, душевой и на ринге все были равны. Непреложный закон, покоившийся на прочном фундаменте – крепких подзатыльниках Шелягина.

Никто не знал толком, сколько ему лет. Кто-то говорил – семьдесят, кто-то утверждал, что почти восемьдесят. Это не имело значения – тренер был всегда и, казалось, всегда будет. Он был вечен, как сам бокс.

Наверное, потому и ходили сюда его ученики – погрузневшие, полысевшие, обросшие семьями и проблемами, заматеревшие в чинах и хлебнувшие всякого лиха, – что хотели воочию убедиться: кое-где настоящие мужские ценности остались вечными. Неважно, на чем ты приехал. Надевай перчатки и дуй на ринг: покажи, чего стоишь на самом деле!

Рюмин выключил воду. Ноющая боль немного утихла. Она покрывала тело пятнами; Рюмин чувствовал ее, как дырявую одежду. В некоторых местах мышцы пульсировали, кожа покраснела и вздулась. Через пару часов там будут синяки, но это не то, о чем стоило беспокоиться. Рюмина волновало другое.

Он выдыхался. Все-таки сорок лет – возраст для бокса опасный. Предельный. Хочется сбавить обороты и красиво уйти, но как правильно определить момент, когда уже пора? Даже великие профессионалы не всегда могли это сделать.

– Может, тебе сняться с соревнований? – услышал он голос Шелягина.

Тренер сидел на лавочке. Железный шкаф для одежды скрывал его фигуру.

Рюмин снял с крючка полотенце.

– Что, никаких шансов, Юрий Иванович?

Шелягин встал и подошел к нему.

– Шансы есть. Но их мало. На первенстве общества соберутся молодые сильные ребята. Может, ты и пройдешь первый круг. Может, повезет, и выйдешь в четвертьфинал… Но потом…

Рюмин энергично растирал тело полотенцем. Дешевый турецкий текстиль отказывался впитывать воду, вода скатывалась с материи, словно та была намазана гусиным жиром.

Плоский живот в шашечках мускулов, литые тяжелые плечи, широкая грудь и мощная спина, – это все в активе. В пассиве – утраченная скорость и замедленная реакция. В восемнадцать лет ее было на полный рубль, к сорока осталось, дай Бог, на пятнадцать копеек.

– Не комплексуй, Сережа, – голос Шелягина стал мягким, сочувственным, и Рюмин ненавидел его за это. – Ты – здоровый молодой мужик. Можешь хватать своих убийц и насильников пачками. Ловить пули зубами и сплевывать их в ладонь, как арбузные косточки. Но… На первенстве будут сильные бойцы. Лучше бы тебе сняться из основной группы и заявиться среди ветеранов. Возраст позволяет. Ты подумай.

Рюмин бросил полотенце в сумку и стал одеваться. Черная обтягивающая футболка, черные вельветовые джинсы и черный же, грубой вязки, свитер. Все черное, включая ботинки на рифленой подошве и кожаный френч. Вот только волосы – с обильной проседью, и щетина – словно щеки солью с перцем присыпали.

Он достал из кармана мобильный, взглянул на дисплей. Три неотвеченных вызова, с разницей в пять минут. Все – от шефа, начальника отдела по расследованию убийств, полковника Надточия Андрея Геннадьевича.

«И чего ему так приспичило?» – вяло подумал Рюмин, хотя заранее знал ответ. Зачем мог потребоваться капитан Рюмин воскресным вечером? Не на дискотеку же его собирались пригласить?

– Значит, шансов мало, Юрий Иванович?

– Мало, – подтвердил Шелягин.

– Но они есть?

– Шансы всегда есть, – изрек мудрый тренер.

– И раунды – по две минуты?

– Ну да. Это же – любительские соревнования, – с презрением сказал наставник.

– Отлично! – Рюмин накинул френч, убрал мобильный в карман. – Значит, буду драться! В основной группе.

Его ответ не расстроил и даже не удивил тренера. Возможно, он ничего другого и не ожидал.

– Ладно, – кивнул Шелягин. – Тренировка во вторник, в шесть. Не опаздывай!

– До свидания, Юрий Иванович.

Рюмин вышел из раздевалки в коридор. Он шел, нащупывая ключи от машины, и думал, что рано списывать себя со счетов. Ну что такое сорок лет? В конце концов, ему пока тридцать девять.

Оптика дальномера немного помутнела, но стволы главного калибра еще не разношены, и пороховой погреб не опустел. Сигнальщик, отложи-ка на время «погибаю, но не сдаюсь». Поднять «атакую»!

А китель… Застегнут на все пуговицы, и кокарда строго посередине лба. Нужно быть готовым. Ко всему.

* * *

…в том числе, и к приказу шефа, звучавшему весьма недвусмысленно: забыть про законный выходной (который все равно, кроме как тренировочным поединком, заполнить нечем) и отправляться «по адресу».

– Что там? – спросил Рюмин, выруливая со стоянки.

– Рождественская распродажа! – огрызнулся в мобильный обычно благодушный Надточий. Подобный ответ начальника означал крайнюю степень раздражения. – Меня самого выдернули из дома и целый час терзают звонками. Знал бы ты, что за люди звонят – я уже устал вытягиваться во фрунт и кричать «слушаюсь!». Из министерства, из мэрии, из Государственной Думы, – отовсюду. Один Папа Римский что-то запаздывает.

– Может, он скинул эсэмэску? – предположил Рюмин.

– Я проверю, – ответил Надточий. – Как бы там ни было, у районного отдела это дело забрали. Заниматься придется нам. То есть, – уточнил он, – тебе.

– Прекрасная возможность для начала блестящей карьеры! – не удержался Рюмин. – Поверьте, я ее не упущу. Премного вам благодарен.

– Я распорядился, чтобы тело не забирали до твоего прихода, – сказал шеф. – Но ты все же поторопись.

– У меня под педалью – семьдесят пять лошадей. И овса – полный бак. Через пятнадцать минут буду на месте.

Рюмин нажал «отбой» и вдавил акселератор в пол. В воскресенье, в шесть часов вечера, на дорогах не так оживленно. Он должен успеть.

Глава 3

Рюмину пришлось постараться, чтобы втиснуть машину перед подъездом жилого дома на Тимирязевской улице. Путь перегородила белая «Газель» с синими полосами на борту, рядом с ней притулились «шестерка» патрульно-постовой службы и черная «Волга» с голубыми милицейскими номерами.

«Гости съехались, и праздник идет полным ходом, – подумал капитан. – Не хватает только именинника – задуть свечи на пироге. Можете не расстраиваться, я уже здесь. Приехал отдуваться».

Он поднялся на шестой этаж. Дверь с табличкой «57» была широко распахнута, в квартиру входили и выходили люди в форме. Рюмин давно уже не мог припомнить такой суеты и неразберихи.

На капитана никто не обращал внимания. Все были заняты своим делом.

Рюмин увидел старшего лейтенанта с папкой из коричневого кожзаменителя под мышкой, подошел к нему и показал служебное удостоверение.

– Наконец-то, – обрадовался старший лейтенант и представился. – Участковый Свиридов. Я введу вас в курс дела.

Он попросил коллег покинуть место происшествия, и его просьба была встречена с пониманием и видимым облегчением. Участковый провел Рюмина через маленькую прихожую и остановился на пороге спальни. Рюмин быстрым взглядом окинул комнату. Сердце наполнилось тоскливой пустотой.

На кровати лежало обнаженное тело девушки. Она была молода и красива, и оттого ее смерть выглядела еще более ужасной.

Белое шелковое белье, пушистый бежевый ковер, стены над изголовьем и платяной шкаф, – все было залито и забрызгано кровью. Изящная шея девушки была неестественно вывернута, и на ней зияла страшная рана, обнажая синеватые хрящевые кольца трахеи.

– Скорее всего, смерть наступила во время полового акта… – стал пояснять Свиридов, но Рюмин перебил.

– Как ее зовут?

Участковый порылся в бумагах.

– Лапина. Оксана Витальевна. Тело обнаружила…

Рюмин поднял руку, призывая его помолчать.

– Лапина… Оксана Витальевна… – медленно повторил он, приближаясь к кровати.

По мере того, как он подходил ближе, взору его открывалась пугающая картина: Рюмин увидел раны на теле девушки. Поперек живота тянулись три неглубоких пореза; три таких же пореза, но расположенных продольно, проходили между белых, словно высеченных из мрамора, грудей.

Опыт подсказывал Рюмину, что девушка погибла около суток назад; тело успело остыть и потерять упругость. Из него ушла жизнь, но даже мертвое, оно было очень красивым.

Капитан осмотрел запястья и щиколотки и не нашел ни синяков, ни следов от веревок. Бесспорно, порезы были нанесены еще при жизни; вокруг ран бурой коркой запеклась кровь. Если бы убийца глумился над трупом, раны были бы бескровными.

– Есть перчатки, лейтенант? – спросил Рюмин.

Тот пожал плечами.

– У меня – нет. Может, у кого из ребят…

– Принеси, пожалуйста, – сказал Рюмин.

Он вышел на середину спальни и опустился на колени. Длинные ворсинки ковра были примяты множеством ботинок. Разобрать, какие из следов принадлежат убийце, не представлялось никакой возможности.

Рюмин покачал головой и встал.

– А это что? – вслух спросил он.

На стене, над изголовьем, кровью была нарисована большая буква «М». Капитан пригляделся. Линии нигде не прерывались и на всем протяжении были одинаковой ширины. Следовательно, тот, кто это начертил, был спокоен.

– …и чувствовал себя в безопасности, – прошептал Рюмин.

– Что вы сказали? – послышалось над ухом – Рюмин так увлекся, что не заметил, как вернулся участковый.

– Да нет, ничего.

Капитан натянул перчатки, тугие резинки громко щелкнули, охватывая запястья.

– Кем она была? – спросил Рюмин.

– Моделью в одном из агентств, – ответил Свиридов. Он многозначительно поднял палец, показывая в потолок. – Наверняка чья-то пассия…

– Оставим догадки. Ограничимся фактами, – прервал его капитан, не желая развивать эту тему.

Наверное, убитая была чьей-то любовницей. Это было очевидно – иначе Надточия не стали бы вызывать в отдел, а шеф не стал бы разыскивать Рюмина. Но так же очевидно было и другое – кем бы она ни была, девушка не заслуживала такой участи.

В комнату вошел высокий парень в кожаной потертой куртке. В руках он держал профессиональный «Никон». Парень улыбнулся Рюмину, довольно бесцеремонно вышел на середину ковра и начал делать снимки.

Рюмин махнул рукой – все равно следы уже затоптаны, пусть работает.

– Возьми крупным планом порезы и букву на стене, – распорядился капитан.

Парень кивнул.

Рюмин подошел к шкафу. На полированной поверхности виднелись следы порошка для снятия отпечатков. Капитан открыл дверцы.

Одежда, аккуратно висевшая на плечиках, разительно контрастировала с довольно бедной обстановкой квартиры. Платья, костюмы и блузки смотрелись роскошно и явно были сшиты на заказ. По крайней мере, Рюмин не нашел ни одной фабричной этикетки.

Блеск и нищета. Фасад и изнанка. Девушка, носившая дорогие наряды, ютилась в скромной однокомнатной квартире.

– Она здесь прописана? – спросил Рюмин.

– Нет, снимала, – ответил участковый. – Уже два года. А прописана в Тюмени.

– Понятно.

Капитан еще раз осмотрел спальню. Больше здесь делать нечего. Широкая кровать, платяной шкаф, телевизор и компьютер в углу, – вот и вся мебель.