Достоевский. Энциклопедия

Ф. М. Достоевский. Фотография Н. Ф. Досса, 1876 г.

Достоевский берётся хотя бы вкратце объяснить признаки и основную суть status in statu: «Признаки эти: отчуждённость и отчудимость на степени религиозного догмата, неслиянность, вера в то, что существует в мире лишь одна народная личность – еврей…» И далее автор ДП цитирует основные постулаты Талмуда, главной иудейской книги:

«Выйди из народов и составь свою особь и знай, что до сих пор ты един у Бога, остальных истреби, или в рабов обрати, или эксплуатируй. Верь в победу над всем миром, верь, что всё покорится тебе. Строго всем гнушайся и ни с кем в быту своём не сообщайся. И даже когда лишишься земли своей, политической личности своей, даже когда рассеян будешь по лицу всей земли, между всеми народами – навсегда верь тому, что тебе обещано, раз навсегда верь тому, что всё сбудется, а пока живи, гнушайся, единись и эксплуатируй и – ожидай, ожидай…»

«Евреи всё кричат, – продолжает далее Достоевский, – что есть же и между ними хорошие люди. О Боже! да разве в этом дело? <…> Мы говорим о целом и об идее его, мы говорим о жидовстве и об идее жидовской, охватывающей весь мир, вместо “неудавшегося” христианства…»

В заключительной части Достоевский восклицает в заголовке «Но да здравствует братство!» и, действительно, ведёт речь о миролюбии, хотя и не без некоторой противоречивости: «<…> я окончательно стою <…> за совершенное расширение прав евреев <…> (NB, хотя, может быть, в иных случаях, они имеют уже и теперь больше прав или, лучше сказать, чем само коренное население). Конечно, мне приходит тут же на ум, например, такая фантазия: ну что если пошатнется <…> наша сельская община <…>, ну что если тут же к этому освобожденному мужику <…> нахлынет всем кагалом еврей <…> тут мигом конец его: всё имущество его, вся сила его перейдет назавтра же во власть еврея, и наступит такая пора, с которой не только не могла бы сравниться пора крепостничества, но даже татарщина <…> Но <…> я всё-таки стою за полное и окончательное уравнение прав – потому что это Христов закон <…> я прежде всего умоляю моих оппонентов и корреспондентов-евреев быть, напротив, к нам, русским, снисходительнее и справедливее. Если высокомерие их, если всегдашняя “скорбная брезгливость” евреев к русскому племени есть только предубеждение, «исторический нарост», то да рассеется всё это скорее и да сойдемся мы единым духом, в полном братстве, на взаимную помощь и на великое дело служения земле нашей, государству и отечеству нашему! <…> но всё-таки для братства, для полного братства, нужно братство с обеих сторон…»

Глава третья.

I. Похороны «Общечеловека».

II. Единичный случай.

Достоевский получил из Минска письмо от девушки-еврейки С. Е. Лурье, датированное 13 февраля 1877 г., в котором рассказывалось о похоронах доктора Гинденбурга, пользующегося всенародной любовью и над могилой которого «держали речь пастор и еврейский раввин, и оба плакали»… Автор ДП воспользовался этим письмом, чтобы проиллюстрировать в главе третьей то, о чём речь шла во второй главе – решение еврейского вопроса возможно только через таких «общечеловеков», которые служат людям, не взирая на их национальность…

III. Нашим корреспондентам.

Ответы на некоторые письма читателей по конкретным вопросам.

А П Р Е Л Ь.

Глава первая.

I. Война. Мы всех сильнее.

II. Не всегда война бич, иногда и спасение.

III. Спасает ли пролитая кровь?

IV. Мнение «тишайшего» царя о Восточном вопросе.

Вся глава посвящена начавшейся войне России с Турцией. Достоевский безусловный сторонник этой войны и приветствует её: «Нам нужна эта война и самим; не для одних лишь “братьев-славян”, измученных турками, подымаемся мы, а и для собственного спасения: война освежит воздух, которым мы дышим и в котором мы задыхались, сидя в немощи растления и в духовной тесноте <…> Дрогнули сердца исконных врагов наших и ненавистников, которым мы два века уж досаждаем в Европе, дрогнули сердца многих тысяч жидов европейских и миллионов вместе с ними жидовствующих “христиан”; дрогнуло сердце Биконсфильда: сказано было ему, что Россия всё перенесет, всё, до самой срамной и последней пощёчины, но не пойдёт на войну – до того, дескать, сильно её “миролюбие”. Но Бог нас спас, наслав на них на всех слепоту; слишком уж они поверили в погибель и в ничтожность России, а главное-то и проглядели. Проглядели они весь русский народ, как живую силу, и проглядели колоссальный факт: союз царя с народом своим! <…> Итак, видно, и война необходима для чего-нибудь, целительна, облегчает человечество. Это возмутительно, если подумать отвлечённо, но на практике выходит, кажется, так, и именно потому, что для заражённого организма и такое благое дело, как мир, обращается во вред. Но все-таки полезною оказывается лишь та война, которая предпринята для идеи, для высшего и великодушного принципа, а не для матерьяльного интереса, не для жадного захвата, не из гордого насилия…» И в конце Достоевский, ссылаясь на свидетельства историков, утверждает, что ещё царь Алексей Михайлович (1629—1676) жалел, что в Восточном вопросе « не может быть царём освободителем»…

Глава вторая.

Сон смешного человека. Фантастический рассказ.

Освобождение подсудимой Корниловой. Достоевский здесь вновь возвращается к делу Корниловой, выбросившей из окна свою падчерицу, о котором речь шла в ДП за 1876 г. дважды (октябрь, гл. 1, I; декабрь, гл. 1, I), и сообщает о вторичном рассмотрении его с новым составом суда: на этот раз, как и добивался писатель, суд признал, что Корнилова совершила преступление в состоянии аффекта и оправдал её…

К моим читателям. Достоевский уведомляет читателей, что майский и июньский, а затем июльский и августовский выпуски ДП выйдут из-за его болезни в сдвоенном виде.

М А Й – И Ю Н Ь.

Глава первая.

I. Из книги предсказаний Иоанна Лихтенбергера, 1528 года. «Мне сообщили один престранный документ. Это одно древнее, правда, туманное и аллегорическое, предсказание о нынешних событиях и о нынешней войне. Один из наших молодых учёных нашёл в Лондоне, в королевской библиотеке, один старый фолиант, “книгу предсказаний”, "Prognosticationes" Иоанна Лихтенбергера, издание 1528 года, на латинском языке…» И далее с комментарием приводятся («единственно как занимательный факт») выдержки из этой редкой книги, о которой сообщил Достоевскому Вл. С. Соловьёв, которые как бы действительно содержат предсказание русско-турецкой войны 1877 г. и победу России…

II. Об анонимных ругательных письмах. «…Из нескольких сот писем, полученных мною за эти полтора года издания “Дневника”, по крайней мере сотня (но наверно больше) было анонимных, но из этих ста анонимных писем лишь два письма были абсолютно враждебные…» Размышляя на эту тему в связи с конкретным данным фактом, Достоевский поднимает проблему нравственности в обществе вообще: «Одним словом, я стал давно уже подозревать, и подозреваю до сих пор, что наше время должно быть непременно временем хотя и великих реформ и событий, это бесспорно, но вместе с тем и усиленных анонимных писем ругательного характера…» И далее разговор идёт о том, что простой народ в этом плане гораздо выше образованного слоя «По понятиям народа, то, что пакостно на миру, пакостно и за дверями…» А ещё большие надежды автор возлагает на юное поколение…

III. План обличительной повести из современной жизни. Здесь писатель даёт подробнейший план-пересказ произведения, который проиллюстрировал бы его размышления из предыдущей главки: главный герой, напоминающий героя Н. В. Гоголя из «Записок сумасшедшего» («наш Поприщин, современный нам Поприщин <…>, только повторившийся тридцать лет спустя…»), делает карьеру с помощью анонимных писем… Достоевский пообещал этот сюжет использовать в каком-нибудь будущем романе, но это намерение осталось неосуществлённым.

Глава вторая.

I. Прежние земледельцы – будущие дипломаты.

II. Дипломатия перед мировыми вопросами.

III. Никогда Россия не была столь могущественною, как теперь, – решение не дипломатическое.

Глава третья.

I. Германский мировой вопрос. Германия – страна протестующая.

II. Один гениально-мнительный человек.

III. И сердиты и сильны.

IV. Чёрное войско. Мнение легионов как новый элемент цивилизации.

V. Довольно неприятный секрет.

Глава четвёртая.

I. Любители турок.

II. Золотые фраки. Прямолинейные.

Три заключительные главы майско-июньского выпуска ДП отданы политике. Достоевский, начиная разговор с русских помещиков, уехавших после реформы искать счастья за границу, затем подробно анализирует положение в Европе (в основном, во Франции и Германии), размышляет о иезуитстве дипломатии, пытающейся исказить значение Восточного вопроса, прекратить освободительную для славян войну на Балканах. Здесь писатель ещё раз и всеобъемлюще формулирует суть происходящего: «…все и даже не дипломаты (и даже особенно если недипломаты) – все знают давным-давно, что Восточный вопрос есть, так сказать, один из мировых вопросов, один из главнейших отделов мирового и ближайшего разрешения судеб человеческих, новый грядущий фазис этих судеб. Известно, что тут дело не только одного Востока Европы касается, не только славян, русских и турок или там специально болгар каких-нибудь, но тоже и всего Запада Европы, и вовсе не относительно только морей и проливов, входов и выходов, а гораздо глубже, основнее, стихийнее, насущнее, существеннее, первоначальнее. А потому понятно, что Европа тревожится и что дипломатии так много дела…» В заключительной главе Достоевский с горечью пишет о «любителях турок», «золотых фраках» (самолюбивых снобах) и «прямолинейных» (наивных дураках), которые, являясь русскими и живя в России, не поддерживают войну с Турцией…

И Ю Л Ь – А В Г У С Т.

Глава первая.

I. Разговор мой с одним московским знакомым. Заметка по поводу новой книги.

II. Жажда слухов и того, что «скрывают». Слово «скрывают» может иметь будущность, а потому и надобно принять меры заранее. Опять о случайном семействе.

III. Дело родителей Джунковских с родными детьми.

IV. Фантастическая речь председателя суда.

Основная тема всей главы – воспитание детей, «случайные» семейства. «Современное русское семейство становится всё более и более случайным семейством. Именно случайное семейство – вот определение современной русской семьи…» Достоевский высказывает и доказывает здесь очевидную для него, но не для многих мысль: «Без зачатков положительного и прекрасного нельзя выходить человеку в жизнь из детства, без зачатков положительного и прекрасного нельзя пускать поколение в путь…» И далее в качестве иллюстрации писатель подробно разбирает и комментирует материалы процесса Калужского областного суда по делу супругов Джунковских, бесчеловечно обращавшихся со своими детьми…

Глава вторая.

I. Опять обособление. Восьмая часть «Анны Карениной».

II. Признания славянофила.

III. «Анна Каренина» как факт особого значения.

IV. Помещик, добывающий веру в Бога от мужика.

Глава третья.

I. Раздражительность самолюбия.

II. Tout ce qui n'est pas expressement permis est défendu [фр. Всё, что не дозволено особенно настойчиво, надо считать запрещённым].

III. О безошибочном знании необразованным и безграмотным русским народом главнейшей сущности Восточного вопроса.

IV. Сотрясение Левина. Вопрос: имеет ли расстояние влияние на человеколюбие? Можно ли согласиться с мнением одного пленного турка о гуманности некоторых наших дам? Чему же, наконец, нас учат наши учители?

Упомянув в первой главе этого выпуска ДП о выходе заключительной 8-й части романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина» отдельной книжкой, Достоевский всю третью главу посвящает ей. Причём, разговор идёт не столько о литературе, сколько о злободневных жизненных вопросах, отразившихся в этой части толстовского романа, и в основном о – Восточном вопросе, войне с Турцией, братстве славянских народов, очищающем воздействии на русское общество этой войны… И здесь, в отличие от главы второй февральского выпуска, Достоевский критически относится к герою романа Левину, его мировоззрению, его «прямолинейному» взгляду на войну…

С Е Н Т Я Б Р Ь.

Глава первая.

I. Несчастливцы и неудачники.

II. Любопытный характер.

III. То да не то. Ссылка на то, о чём я писал ещё три месяцы назад.

IV. О том, что думает теперь Австрия.

V. Кто стучится в дверь? Кто войдёт? Неизбежная судьба.

Вся глава отдана политической злобе дня. Начав с политического кризиса во Франции, где президент республики маршал Мак-Магон 16 мая 1877 г. распустил Палату депутатов, и притязаний католичества на мировое господство, Достоевский предупреждает: «Одним словом, мир ожидают какие-то большие и совершенно новые события, предчувствуется появление легионов, огромное движение католичества. Здоровье папы, пишут, “удовлетворительно”. Но беда, если смерть папы совпадёт с выборами во Франции или произойдёт вскоре после них. Тогда Восточный вопрос может разом переродиться во всеевропейский…» И далее автор ДП напоминает читателям, что уже в майско-июньском выпуске за 1877 г. многое, что написал он «о ближайшем будущем Европы, теперь уже подтвердилось или начинает подтверждаться». А ведь многие не верили ему и «клерикального» (прокатолического) заговора «совсем не признавали»…

Глава вторая.

I. Ложь ложью спасается.

II. Слизняки, принимаемые за людей. Что нам выгоднее: когда знают о нас правду или когда говорят о нас вздор?

III. Лёгкий намёк на будущего интеллигентного русского человека. Несомненный удел будущей русской женщины.

Заглавный герой романа Сервантеса «Дон-Кихот», «затосковав по реализму», объяснил сам себе и Санчо Пансе чудо, когда один рыцарь всего за несколько часов мечом убивает сто тысяч врагов, тем, что враги эти были почти бесплотны, «слизняки», каковых можно было одним ударом убивать десятками. Вот так же, считает Достоевский, происходит в настоящий момент в отношении Турции, только с точностью до наоборот: «В Европе случилось то же самое, что произошло в повреждённом уме Дон-Кихота, но лишь в форме обратной, хотя сущность факта совершенно та же: тот, чтоб спасти истину, выдумал людей с телами слизняков, эти же, чтоб спасти свою основную мечту, столь их утешающую, о ничтожности и бессилии России, – сделали из настоящего уже слизняка организм человеческий, одарив его плотью и кровью, духовною силою и здоровьем…» И далее в связи с этой вдруг вспыхнувшей «любви» Европы к Турции Достоевский ещё раз и убеждает, и пророчествует: «…Восточный вопрос (то есть и славянский вместе) вовсе не славянофилами выдуман, да и никем не выдуман, а сам родился, и уже очень давно – родился раньше славянофилов, раньше нас, раньше вас, раньше даже Петра Великого и Русской империи. Родился он при первом сплочении великорусского племени в единое русское государство, то есть вместе с царством Московским. Восточный вопрос есть исконная идея Московского царства, которую Пётр Великий признал в высшей степени и, оставляя Москву, перенёс с собой в Петербург. Пётр в высшей степени понимал её органическую связь с русским государством и с русской душой. Вот почему идея не только не умерла в Петербурге, но прямо признана была как бы русским назначением всеми преемниками Петра. Вот почему её нельзя оставить и нельзя ей изменить. Оставить славянскую идею и отбросить без разрешения задачу о судьбах восточного христианства (NВ. сущность Восточного вопроса) – значит, всё равно что сломать и вдребезги разбить всю Россию, а на место её выдумать что-нибудь новое, но только уже совсем не Россию…» И в конце автор в который раз пишет о том, какую большую роль в обществе предстоит уже в ближайшем будущем играть «русской женщине»…

О К Т Я Б Р Ь.

Глава первая.

I. К читателю. Достоевский благодарит читателей за «сочувствие» к его изданию, за многочисленные письма и уведомляет: «По недостатку здоровья, особенно мешающему мне издавать “Дневник” в точные определенные сроки, я решаюсь, на год или на два, прекратить мое издание…» Другой причиной, помимо здоровья, и, вероятно, главной, такого решения была творческая – писатель приступал к созданию романа «Братья Карамазовы».

II. Старое всегдашнее военное правило.

III. То же правило, только в новом виде.

IV. Самые огромные военные ошибки иногда могут быть совсем не ошибками.

V. Мы лишь наткнулись на новый факт, а ошибки не было. Две армии – две противоположности. Настоящее положение дел.

Остальные четыре главки отданы русско-турецкой войне и, в частности, неудачному штурму Плевны 18 /30/ июля 1877 г., обсуждению этого в прессе. Достоевский, в отличие от многих, оптимист и напоминает аксиому, которую он знал ещё со времён учёбы в Главном инженерном училище: «Эта инженерная аксиома состояла в том, что нет и не может быть крепости неприступной, то есть как бы ни была искусно укреплена и оборонена крепость, но в конце концов она должна быть взята, и что, стало быть, военное искусство атаки крепости всегда превышает средства и искусство ее обороны…» Большие надежды Достоевский возлагает на бывшего питомца Главного инженерного училища и героя Крымской войны Э. И. Тотлебена, только что прибывшего в район Плевны: «Одним словом, наш военный горизонт просиял, и надежд опять много. В Азии кончилось большой победой. Балканская же армия наша многочисленна и великолепна, дух её вполне на высоте своей цели. Русский народ (то есть народ) весь, как один человек, хочет, чтоб великая цель войны за христианство была достигнута. Нельзя матерям не плакать над своими детьми, идущими на войну: это природа; но убеждение в святости дела остается во всей своей силе. Отцы и матери знают, на что отпускают детей: война народная…» Как показали дальнейшие события, оптимизм Достоевского был вполне оправдан: 28 ноября /10 дек./ 1977 г. Плевна пала, и Тотлебен, назначенный с 1878 г. главнокомандующим всей русской армией на Балканах, сыграл большую роль в победе России над Турцией.

Глава вторая.

I. Самоубийство Гартунга и всегдашний вопрос наш: кто виноват?

II. Русский джентльмен. Джентльмену нельзя не остаться до конца джентльменом.

III. Ложь необходима для истины. Ложь на ложь дает правду. Правда ли это?

В московском Окружном суде с 7 по 13 октября 1877 г. проходил процесс по обвинению генерал-майора Л. Н. Гартунга (мужа дочери А. С. Пушкина Марии) и некоторых других лиц в похищении денежных документов. Гартунг, который не был лично виновен в похищении, застрелился 13 октября в помещении суда. Всю вторую главу октябрьского выпуска Достоевский посвятил этому делу, чтобы вновь поднять вопрос о состоянии судебной системы, об ошибках суда присяжных. Внимание писателя-психолога данный случай привлёк по двум причинам: 1) самоубийство как следствие возможной судебной ошибки и 2) добровольная смерть как достойный выход аристократа, «джентльмена» из тупиковой позорной ситуации, в которую попал он по воле «фатума» и по слабости характера, по непрактичности, столь свойственной именно русскому человеку, самоубийство как единственный способ сохранения чести. Симпатии автора явно на стороне Гартунга, Достоевский не то что не осуждает его самоубийство, он даже его как бы оправдывает: «Бывают в этом слое интеллигентных русских людей типы, с некоторой стороны даже чрезвычайно привлекательные, но именно с этими несчастными свойствами русского джентльменства <…>. Иные из них почти невинны, почти Шиллеры; их незнание “дел” придаёт им почти нечто трогательное, но чувство чести в них сильное: он застрелится, как Гартунг, если, по своему мнению, потеряет честь <…> Одним словом, Гартунг умер в сознании совершенной своей личной невинности, но и ошибки… судебной ошибки, в строгом смысле, никакой не было. Был фатум, случилась трагедия: слепая сила почему-то выбрала одного Гартунга, чтоб наказать его за пороки, столь распространённые в его обществе. Таких, как он, может быть, 10000, но погиб один Гартунг…» Что касается суда, то вывод автора таков: «Я знаю, что всё это лишь праздное с моей стороны нытьё. Но послушайте, учреждение гласного присяжного суда всё же ведь не русское, а скопированное с иностранного. Неужели нельзя надеяться, что русская национальность, русский дух когда-нибудь сгладят шероховатости, уничтожат фальшь… дурных привычек, и дело пойдёт уже во всём по правде и по истине. Правда, теперь это невозможно: теперь именно защита и обвинение блистают этими дурными привычками, ибо одни ищут денег, а другие карьеры. Но ведь когда-нибудь можно же будет прокурору даже защищать подсудимого, вместо того чтоб обвинять его, так что защитники, если бы захотели возразить, что даже и той малой доли обвинения, которую прокурор всё же оставил на подсудимом, нельзя применить к нему, то присяжные заседатели им просто бы не поверили. Я даже так думаю, что такой прием скорее бы и вернее гораздо способствовал к отысканию истины, чем прежний механический способ преувеличения, состоящий в крайности обвинения и в зверстве защиты?..»

Глава третья.

I. Римские клерикалы у нас в России.

II. Летняя попытка Старой Польши мириться.

III. Выходка «Биржевых ведомостей». Не бойкие, а злые перья.

Вся глава посвящена опасности экспансии «римских клерикалов» (сторонников установления светской власти папы римского), польских католиков и вообще католичества в отношении России, православия.

Н О Я Б Р Ь.

Глава первая.

I. Что значит слово: «стрюцкие»? В январском выпуске ДП за 1877 г. часть вторая второй главы была озаглавлена «Мы в Европе лишь стрюцкие», кроме того слово это не раз встречалось в тексте «Дневника», и здесь Достоевский, в ответ на запросы читателей, объясняет и комментирует значение слова-понятия: «“Стрюцкий” – есть человек пустой, дрянной и ничтожный. В большинстве случаев, а может быть и всегда, – пьяница-пропойца, потерянный человек…»

II. История глагола «стушеваться». Здесь автор продолжает «лингвистическую» тему, вспоминает о времени, когда он только входил в литературу и впервые в повести «Двойник» употребил слово «стушеваться» из лексикона питомцев Главного инженерного училища, которое широко потом начало употребляться в русском языке. Значение же его – «исчезнуть, уничтожиться, сойти, так сказать, на нет».

Главное инженерное училище.

Глава вторая.

I. Лакейство или деликатность?

II. Самый лакейский случай, какой только может быть.

III. Одно совсем особое словцо о славянах, которое мне давно хотелось сказать.

«Известно, что все русские интеллигентные люди чрезвычайно деликатны, то есть в тех случаях, когда они имеют дело с Европой или думают, что на них смотрит Европа, – хотя бы та, впрочем, и не смотрела на них вовсе…» Начав с этого посыла, Достоевский в этой главе подробно разбирает «деликатное» поведение «русских европейцев», сильно смахивающее на «лакейство», которые всячески принижают значение русско-турецкой войны, победы русских войск, демонстрируют своё «европейское» отношение к туркам. Позиция писателя чётко выражена хотя бы в следующих строках: «NВ. (Кстати, еще недавно, уже в половине ноября, писали из Пиргоса о новых зверствах этих извергов. Когда, во время горячей бывшей там стычки, турки временно оттеснили наших так, что мы не успели захватить наших раненых солдат и офицеров, и когда потом, в тот же день к вечеру, опять наши воротились на прежнее место, то нашли своих раненых солдат и офицеров обкраденными, голыми, с отрезанными носами, ушами, губами, с вырезанными животами и, наконец, обгорелыми в сожженных турками скирдах соломы и хлеба, куда они предварительно перенесли живых наших раненых. Репрессалии, конечно, жестокая вещь, тем более, что в сущности ни к чему не ведут, как и сказал уже я раз в одном из предыдущих выпусков “Дневника”, но строгость с начальством этих скотов была бы не лишнею. Можно бы прямо объявить, вслух и даже на всю Европу (пруссаки наверно бы сделали так, потому что они даже с французами так точно делали по причинам в десять раз меньше уважительным, чем те, которые имеем мы против воюющих с нами скотов), – что если усмотрятся совершённые зверства, то ближайшие начальники тех турок, которые совершили зверства, в случае взятия их в плен, будут судимы на месте военным судом и подвержены смертной казни расстрелянием…» А в конце Достоевский уже смотрит в даль, когда война закончится и будет решаться «славянский вопрос», и предсказывает большие трудности вплоть до того, что освобождённые Россией народы могут её же и возненавидеть… Разъяснив подробно эту свою парадоксальную мысль, автор ДП делает окончательный вывод-пророчество: «Если нации не будут жить высшими, бескорыстными идеями и высшими целями служения человечеству, а только будут служить одним своим “интересам”, то погибнут эти нации несомненно, окоченеют, обессилеют и умрут. А выше целей нет, как те, которые поставит перед собой Россия, служа славянам бескорыстно и не требуя от них благодарности, служа их нравственному (а не политическому лишь) воссоединению в великое целое. Тогда только скажет всеславянство свое новое целительное слово человечеству… Выше таких целей не бывает никаких на свете. Стало быть, и “выгоднее” ничего не может быть для России, как иметь всегда перед собой эти цели, всё более и более уяснять их себе самой и всё более и более возвышаться духом в этой вечной, неустанной и доблестной работе своей для человечества.