ЛЕОНИДЫ

«Подойди ко мне, я дам тебе уют и покой, сядь рядом со мной, я дам тебе тепло и ночлег. Я буду охранять твой сон, и пока ты спишь, никто не рискнёт нарушить границу моего свечения, которым я окружу тебя. И так будет всегда – пока ты этого хочешь!»

А может это чьи-то незнакомые, но уже давно снящиеся глаза, поманят тебя радугой любви. И будет в этом свете и отблеск воды, и пламя огня, и ещё что-то, от чего сердце сладко заноет, боясь поверить.

Кто устоит перед таким соблазном? Кто не уверует в то, что этот длинный, бесконечно длинный путь, неведомо каким образом вмещающийся в краткость человеческой жизни, наконец-то привёл тебя к Цели. И всё, буквально всё, что было с тобой на этом пути, начинает приобретать какую-то иную, символически-светлую суть. И вот ты уже готов не только простить, но даже сказать им спасибо!

И тому камню, о который ты в кровь разбил ногу. И тому дождю, что пропитал твою одежду, заставив дрожать продрогшее тело. И беспощадному солнцу, что сводило тебя с ума, слепя глаза и обжигая кожу. И звёздам, безразлично наблюдавшим за тем, как ты корчился в муках страха и бессилия перед неведомым и таким бесцветным завтра.

Сказать спасибо и Небу, и Земле, и Ветру, и Звёздам, которые подобно мудрым учителям, заранее знающим ответ в сложной задаче, но продолжающим вновь и вновь требовать правильного решения от любимого, но нетерпеливого ученика, вели тебя сюда – к месту, куда и должен был привести тебя твой путь. И ты сам поразишься, как мало тебе потребовалось счастья, чтобы простить их, чтобы принять причинённую ими боль.

Относительны не только пространство и время. Относительны и наши чувства, проживаемые в этих относительных измерениях. За годы темноты – лучик светлой надежды, и мы готовы простить всё! Вот такая забавная пропорция. Ещё бы! Ведь этот лучик способен осветить сумрак прошлого. Хохоча и играя светотенью воспоминаний, показать тебе иную причину твоих переживаний. Он смеётся – улыбнись и ты!

Разве это не взошедшие плоды твоих усилий, засохшими сморщенными горошинами разбросанные на полях жизни твоей? Присмотрись. Видишь едва заметное перламутровое свечение вдоль оставленного за спиною пути? Это тонкие нежные ростки трудов твоих пробиваются в делах и мыслях ещё незавершенных творений.

А это? Видишь, это не безразличие того, кто был тебе дороже всего… Смотри же, смотри внимательней! Ну, конечно, это просто ветка сирени отбросила такую жуткую тень в лунном сиянии.

Ты убедил себя, что она не любила? Что ей было просто приятно иногда греться в лучах твоей слепой любви, планируя встречи с тобой, как сеансы посещения эмоционального солярия? Да нет же, нет! Всё не так! Ты даже не догадываешься, как ей было непросто выкраивать эти редкие часы ради тебя. Как сильно она хотела быть с тобой. Сколько надежды было в её словах о том, как жаль, что и в этот вечер вы опять не вместе. Неужели всей твоей любви не хватит, чтобы просто поверить той, кого ты сам имел неосторожность полюбить? Поверь. Поверь ей. Поверь, что всё было именно так. И тогда… Ты сможешь позволить себе надеяться, что когда-нибудь вы ещё будете вместе.

Поверь, зная наперёд, что миражи в этих краях столь частое явление, что даже птицы предпочитают ущипнуть себя прежде, чем взмахнуть крыльями в сторону журчащего ручья.

Эй вы! Все написанные и ненаписанные книги мира! Зачем вы учите нас тому, что по праву наше? Зачем расточаете слова и страницы, пытаясь призвать нас не терять надежды? Призывайте нас лучше к умению дышать или видеть, слышать или чувствовать… Мы живы надеждой и без ваших научений. Мы созданы такими! ИМ!

Наша проблема в другом. И ОН говорил о другом. Возможно, вы неправильно поняли его слова. Хотя больше похоже на то, что сознательно взяли ношу по силам своим. И видно по ноше вашей, как слаб человек… ОН говорил – верить.

Чем надежда отличается от веры? А чем маленький ослик, идущий за подвешенной перед мордой морковкой, отличается от того, кто способен шагать по своей дороге жизни лишь от надежды к надежде? Отличие в том, что пока путь не завершён, ослику не суждено узнать вкус манящего лакомства. Оценить, ради чего он потратил столько сил. Зато сомнительной привилегией человека, является возможность раз за разом убеждаться, что у миража надежды нет ни вкуса, ни запаха. Ни плоти, ни крови. Вся жизнь миража – в его недостижимости.

И вот когда ветка сирени вновь, сбросив личину наваждения, превратится в оскал преследующего тебя страха. Когда тот, кто пробудил в тебе любовь, вопьётся нежным поцелуем вампира, высасывая силы и душу. Когда пьедестал твоих трудов обратится в пыльный стеллаж никому ненужных вещей… Вот тогда наступит момент истины. Вот тогда ОН посмотрит на тебя, чтобы удостовериться – а веришь ли ты?

Отдашься ли полностью, до конца, захватившей тебя новой мечте так, как будто бы никогда раньше не хоронил её предшественников и не выводил RIP, rest in peace – покойся с миром, на их скромных надгробиях кладбища своих надежд? Сможешь ли ты сделать шаг навстречу новой боли? Поверишь ли снова в любовь? Зная, что возможно, это просто мираж. Почти уверенный, что это мираж… Вот тогда ОН ещё подумает, достаточно ли тебе уроков веры?

Глава 16. Явь

Они встречались потом ещё несколько лет. Этот период их отношений напоминал прибой, мерно и неторопливо накатывающий на скалистый берег и с каждой волной уносящий с собою в глубины океана вымываемые частички их чувств. Смягчая острые изломы и делая берег всё более пологим.

Боль притупилась. Его мечты о ней стали напоминать фотографию, надежно хранящую все детали того, что было на ней запечатлено, но с каждым прошедшим днём становящуюся чуть менее яркой.

Иногда они не виделись и не писали друг другу по несколько месяцев. Но затем кто-то из них делал первый шаг, и всё начиналось по новой.

Обычно, он приезжал за ней к подъезду её дома. Говорил по телефону, что уже ждёт. И ждал. Она всегда очень долго не выходила. Наконец, она садилась к нему в машину, и они ехали в кино или кафе, или погулять на берег залива, или пройтись по центру города. И очень-очень редко они ехали для того, что бы остаться вдвоём.

Он старался не выпускать её руку. Гладил, едва касаясь пальцами…

Они о чём-то разговаривали. О разном. О каких-то текущих делах и заботах. О новых фильмах или событиях в их жизни.

Как озабоченный, но уже не буйный больной, он всё время пытался выводить разговор на тему их отношений. Она всегда внимательно слушала. А когда, наплевав на все обещания самому себе, он в тысячный раз нарушал их, произнося «я очень люблю тебя», её глаза теплели. Но, несмотря на это, спустя несколько отведённых часов встречи, она всё равно говорила, что ей пора, и он отвозил её домой.

Или она сама садилась за руль своего Пежо и уезжала куда-то.

А иногда, когда они оба были за рулём, он провожал её до стоянки у дома, просто проехав полгорода за её машиной на своей, чтобы только ещё раз поцеловать у подъезда и ехать обратно, в свою пустоту, так и не сумев ответить себе на вопрос – что же это за отношения? А как-то, остановившись на обочине на полпути от неё к себе, он, измученный этим вопросом, отправил ей эсэмэску:

«…Наверное, тебе хватает лишь доли того места, что принадлежит тебе в моей душе.

Остальное – твоё, но ты там не живёшь. Там пусто, и меня пожирает этот вакуум».

Но она, как обычно, ничего не ответила.

Иногда он бунтовал. Писал твёрдые и уверенные слова о том, что больше не хочет делать вид, что его устраивают эти отношения. Что у него есть желания и чувства, которые тихо умирают в ожидании её взаимности. И что если она не готова ответить ему тем же, то пусть просто простит и отпустит его.

Она отвечала, что он всё надумал, что он сошёл с ума… И не отпускала, определяя лишь по ей одной известным сигналам женской интуиции, когда и какие несколько слов написать ему, чтобы он случайно не вырвался слишком далеко.

«Я завис в каком-то пятом измерении по отношению к тебе. Я не могу понять, где верх, где низ. Я пишу тебе, как радар, который посылает сигналы в окружающее пространство, но способен увидеть лишь их вернувшееся отражение. Но мои слова и чувства не отбрасывают тень твоею реакцией… Я не вижу их отражения от тебя.

Свой – чужой? Любимый – привычный? Нужный – удобный? Кто я для тебя?

Я вижу тебя глазами. Я могу коснуться рукой, если, конечно, ты окажешься рядом со мной. Но на моём внутреннем радаре, несмотря на обострённые до предела чувства, ищущие хоть какое-то отражённое подтверждение от тебя, ничего не видно. Для меня ты – самолёт-невидимка».

Глава 17. Демон

Будет неправдой сказать, что это время не дало им возможности лучше понять друг друга. Может быть даже хорошо, что к тому моменту накал первых страстей спал, и чувства уже можно было просто держать обнажёнными сердцами. Ему казалось, что теперь-то и он, и она смогут спокойно ответить на любые вопросы, касающиеся их обоих. Они спрашивали. Они отвечали. Но понятнее ничего не становилось.

Про себя он знал точно, а она говорила, что не теряла свой интерес и симпатию к нему, и что с её стороны все было серьёзно с самого начала, что она никогда не играла с ним. Хотя… в ответ на его бесконечные «я тебя люблю» её эхо отозвалось лишь однажды.

По их словам, ни у него, ни у неё не было кого-то третьего, чьё незримое присутствие могло бы объяснить судьбу их отношений. Но ему продолжало казаться, что чья-то тень или тень отношений с кем-то с первого дня влияют на траекторию их планеты. Тень того, кто забрал её первую любовь.

Несколько раз за это время она по его просьбе рассказывала про того, первого. Но, как правило, в очень негативном контексте и не желая углубляться в болезненную для себя тему. А один раз он даже видел его во сне в виде расплывчатой фигуры за окном её дома. Но кроме имени ничего не знал про него.

И вот однажды, в очередной прилив их отношений, когда нехотя, уступая лишь его настойчивому напору, она рассказала чуть больше про человека, ставшего поистине тёмным демоном, витавшим над их чувствами, он мысленно снял шляпу перед гениальностью и непредсказуемостью Великого Огранщика судеб людских.

Глава 18. Абитура

Ещё на восемнадцать лет раньше того дня, когда они познакомились.

Он приехал поступать в престижный институт из своего родного города. Промышленного и вполне культурного центра. Но по сравнению с Москвой и Ленинградом всё-таки провинциального.

В первый же день его определили в общежитие, полагавшееся всем иногородним поступающим, гордо называвшим себя абитурой или абитуриентами. И уверенным, что именно так на латыни именуются будущие студиозусы.

Оказалось же, и это выяснилось на первой лекции подготовительных курсов, что абитуриент, напротив, означает не поступающий, а окончивший, завершивший что-либо. И они, только что переступившие выпускной порог школы, могли именовать себя этим гордым именем независимо от того, поступали они в престижный столичный ВУЗ или шли работать на ближайший к дому завод. Впрочем, эта деталь не имеет никакого значения, кроме того, что познакомились они на абитуре.

Первыми его знакомыми собратьями по подготовительным курсам в институт стали, естественно, те, с кем его определили в одну комнату для проживания. Довольно взрослый, уже отслуживший в армии, парень по имени Лёша, поступающий уже третий или четвёртый раз.

Долговязый, с огромным носом на фоне худющего лица, Глеб, приехавший из маленького городка под Воронежем. И ещё пара человек, имена которых сейчас уже трудно вспомнить.

А вот следующими знакомыми оказалась компания ребят-одноклассников из математической школы небольшого городка азиатской республики, тогда ещё входящей в состав СССР. Две девочки, Катя и Ира, и юморной парнишка Денис.

Как правило, родителями у большинства абитуриентов, проживавших в общежитии, были люди образованные, сами когда-то прошедшие обучение в хороших институтах, часто вдали от отчего дома, а потому снабдившие дерзающих чад маленькими хитростями, облегчающими самостоятельное проживание.

Одной из таких хитростей было объединение бюджетов двух комнат, одной – мальчиковой, другой – девчачей, с тем, чтобы скидываться на совместное столование, оставляя за парнями таскание покупок из магазина, а за девчонками – готовку на кухне.

Они так и сделали, расширив ежедневное общение на подготовительных курсах ещё и на время завтраков, обедов и ужинов за одним столом. Так что общались они в этой компании практически постоянно.

Денис потом несколько откололся от них и присоединялся лишь напоказ в дни приезда чьих-либо родителей, поочередно инспектирующих по заданию родни состояние своих чад, грызущих вдали от дома гранит науки.

Кстати, один из таких приездов чуть было не поставил точку в ещё не начавшейся учебно-научной карьере сразу для нескольких бывших школьников, включая его самого.

Будучи совсем ещё детьми, они не могли отказать себе в удовольствии пощекотать самолюбие почти взрослыми играми. Как правило, дальше поцелуев в пролётах запасной лестницы это для большинства никуда не шло. Но желание казаться самим себе взрослее, чем есть, вызвало к жизни ещё один эмоциональный аттракцион. Часть мальчиков из общей обеденной компании иногда оставались на ночь в комнате у девочек. А девочки, чьи кровати временно занимали юноши с едва пробивающейся щетиной, шли ночевать в комнату к мальчикам, располагаясь на освободившихся площадях.

Неизвестно, как эти ночи проходили в исполнении других ребят, но подростковому либидо в его компании тогда было достаточно самого факта такого соседства и длинных разговоров на пикантно-невинные темы первой любви, с выключенным светом и спрятавшись под стеснительно натянутыми до бровей одеялами. Каждый на своей отдельной кровати.

И вот, заснув как-то в такой компании, причём в качестве мужчин-делегатов в женской комнате, они были разбужены, мягко говоря, недоуменными возгласами папы одной из спящих на соседних кроватях девочки Кати. Запирать дверь в комнату им не приходило в голову, так как, видит Бог, скрывать-то особо было нечего. А кто-то из слабых духом вполне мог посреди ночи пойти на попятную и ретироваться досматривать сны на родную, отведённую комендантом кровать. Папа же приехал сюрпризом, ночным поездом, и с утра пораньше пришёл навестить свою дочь по адресу общежития.

Конфуз был так силён, что на какое-то время заглушил страх перед возможными последствиями такого прокола. А опасаться и в самом деле было чего. Ровно в те времена, и довольно регулярно, на стендах объявлений в аудиториях института или прямо при входе в общежитие появлялись типовые приказы, в которых менялись только фамилии и имена.

«За аморальное поведение, не совместимое со званием абитуриента нашего института, отчислить с подготовительных курсов без права дальнейшей сдачи вступительных экзаменов такого-то и такого-то».

Несколько дней они ходили, как резиденты с проваленной явкой, пока не стало понятно, что папа оказался достаточно мудр и решил шума не поднимать. Тем более что в числе застуканных была и его собственная дочь.

Им повезло не только с катиным папой. Они все тогда смогли поступить и ещё много лет учёбы в институте дружили. Ходили в театр и кино. Гуляли по Невскому. Валяли дурака, подражая героям только что дошедших до советского зрителя видеофильмов про мастеров кунг-фу.

Во время одной такой дурашливой драки он немного промахнулся и на глазах у всей честной кампании угодил ногой по голове добродушного Дениса. Не собирался бить по-настоящему, просто дурачился, но удар тому всё-таки прилетел. Было очень неловко, и он долго извинялся.

Глава 19. Грани

Девочка Ира из той самой компании на вступительном экзамене по русскому языку и литературе, нелепо смотрящемуся на их физико-математическом направлении, но, тем не менее, обязательному к сдаче при поступлении, по невероятной случайности была посажена ассистентами, миксующими рассадку абитуриентов, рядом с ним. И зная про его фатальную безграмотность, успела проверить не только своё, но и его сочинение. В итоге она получила четверку. А ему, благодаря её стараниям, поставили единственную пятерку на всём факультетском потоке. Он смог не только поступить, но и выбрать для учёбы кафедру по специальности, о которой мечтал.

Девочка Катя училась с ним в одной группе, и он был тамадой на её свадьбе. Где её папа, несмотря на прошедшие годы, узнал в нём героя той давней ночной подростковой истории, разулыбался и даже вспомнил его имя.

Взрослый, многократно поступавший парень Лёшка затем часто составлял ему компанию в студенческих капустниках и поездках в стройотряд.

Долговязый, с большим носом на худющем лице, Глеб через несколько лет, ближе к выпускному курсу, познакомил его со своим младшим братом Андреем, и ещё через пару лет они создали совместный бизнес, в котором были партнёрами почти двадцать лет.

А Денис, добродушный и юморной одноклассник Иры и Кати, которому он нечаянно заехал ногой по голове, играя в героев фильмов про кунг-фу, как случайно выяснится почти через двадцать лет, окажется тем самым человеком, кому досталась её первая любовь.

В том разговоре она всё-таки назвала и его имя, и фамилию, и город из которого он приехал, и институт в котором учился. Всё совпало. Но капля сомнения, что такое совпадение возможно, оставалась. Пока на глаза не попалась старая фотография тех лет. Одна из очень немногих, сохранившихся в его архиве с институтских времён. И вот, разглядывая лица запечатлённых на ней молодых ребят, он вздрогнул, узнав в человеке рядом с собой этого парня. Он? Или всё-таки не он?

Она долго не отвечала, получив на свой телефон эту фотографию, где им с тем парнем лет по семнадцать-восемнадцать. И, наконец, написала: «Я вас узнала. Тебя и Дениса». Это был он!

Они не виделись с Денисом ни разу после окончания института. Но до сих пор он пытается понять, как совместить то, что рассказывала про него она, и то, что он сам мог представить себе, зная этого человека лично.

А ещё он думал, что заехал ему тогда ногой по голове неслучайно. Просто потребовалось целых двадцать лет, что бы узнать, за что именно Денис получил от него авансом.

Глава 20. Пауза

Таким же летом, примерно в эти же дни, но десять лет назад, у них была просто ещё одна встреча. И лишь спустя пару лет они поняли, что она оказалась последней в той волне отношений, что нашла в себе силы накатить на ставший пологим берег их судеб. Океан их любви смиренно отступал, оголяя прибрежные рифы.

«…Что такое слова? Просто —Звук.В клочья рвётся душа, сердцаСтук.Мы не в силах отворитьДверь.Я прошу лишь об одном,Верь!Верить сложно, но сложней —Понять,И почти не стало сил —Ждать!Слишком грустно для меняВновь,Наблюдать, как умираетЛюбовь.С каждым разом всё терпимейБоль,С каждой встречей всё формальнейРоль.Не приносит облегченьеНочь.От бессонницы бегуПрочь.А возможно, я не тотЧеловек.Может, встретимся опять черезВек?»

На новое, высвободившееся из-под океанских вод пространство, стекалась другая жизнь. Не хуже и не лучше той, которая кипела в его глубинах и за сто, и за тысячу, и даже за миллионы лет до их знакомства. Просто другая жизнь. Другие люди. Другие отношения.

Через несколько лет молчания она прислала ему смешливую эсэмэску о том, как забавно она выглядит с округлившимся животиком. Он поздравил. Но увидеть её такой ему не хватило смелости.

Ещё через несколько лет теперь уже он, томимый тягуче-сладким чувством, которое всегда преследовало его в тот самый день раз в году, в день их первого знакомства, не удержался и написал ей сам. Про то, что сегодня, как и тогда, стоит замечательный солнечный день, и что с того дня прошло уже столько лет, что страшно даже подумать… И она ответила ему, что тоже хорошо помнит тот самый вечер.

Они даже встретились тогда. Она собиралась разводиться с мужем, имя которого было совсем не Денис. Он пытался, но уже не мог сохранить любовь другой женщины. Они гуляли по парку с её маленьким сынишкой. И, как обычно, говорили обо всём и ни о чём.

Расставаясь после прогулки, они неожиданно долго целовались, пообещав друг другу, что в ближайшие дни найдут силы и желание откровенно поговорить. Искренне и по душам. Она обещала, что выкроит для этого время в плотном графике забот молодой мамы и напишет ему – когда. Но дни шли. Потом месяцы. И так прошло ещё несколько лет. Она молчала. Он ждал.

Глава 21. Леониды

Её выписали окончательно только года через три после той, майской, операции. Эту девушку с фотографии деда со странным именем Анима. Не удивительно, что столько же времени потребовалось и ему самому, чтобы перестать испытывать боль от воспоминаний об утраченной любви. Её шрамы почти затянулись. Его жизнь продолжалась. Он заехал за ней в больницу и, собрав её нехитрый скарб, перевёз к себе. Дед оказался рад такому его решению. Считая, что давно пора было их познакомить лично – человека и его душу. Им много о чём надо поговорить. Вот пусть теперь вместе и решают, как жить дальше.

Первое время он вздрагивал, замечая в ней что-то неуловимо напоминающее ту, которую он никак не мог забыть, хотя и не видел уже много лет.

И ту, которая когда-то была его женой… И ту, которая была любима им позднее…

И тех, которые хотя и не оставили столь глубокий след в его жизни, но совершенно точно пришли в неё не случайно и ушли своим путем, когда тому вышло время.

Вначале он вздрагивал, а потом привык. Она была похожа на них всех, вернее, они все были похожи на неё. И он, видя её каждый день, теперь безошибочно выделял предназначенных ему женщин из множества лиц, пронзающих сияющим потоком леонид космическое полотно его жизни.

Когда повторяемость сюжетов его романов стала очевидной, он не выдержал и спросил у неё, почему его не покидает ощущение, что как бы не звали его женщин, как бы они не различались по внешности, характеру и даже возрасту, он как будто вновь и вновь входит в одну и ту же реку.

Она ответила – ты не один, кто замечает такое за собой. Мужчина всю жизнь любит одну единственную женщину. Её земные воплощения могут казаться совершенно различными, но внутри них живёт одна и та же душа, влекущая его неисчерпаемостью своих граней. И пока он не изучит все оттенки её свечения, способные ослеплять от счастья и сводить с ума от боли, он не сможет распознать её в истинной неогранённой душе. Но когда-нибудь это обязательно произойдёт. И две души, предназначенные друг другу, встретятся. И увидят, что всегда хранили в себе лики и образы всех, кто прочерчивал острые сверкающие грани на бриллиантах их чувств.

С Дедом они разговаривали довольно часто, но к тем вопросам больше не возвращались.

Потому он так и не узнал, о чём успел попросить Его сам… ещё до своего рождения.

Надеюсь, думал он, мне хватило тогда ума попросить всё-таки побольше хорошего. Хотя, зная себя и сверяясь со шрамами на её теле, он вполне мог предположить, что запросил нечто прямо противоположное – нечто вроде экстрим-тура по Любви и Разлукам на этой планете под названием Земля.

Глава 22. Встреча

Спустя двенадцать лет, прошедших со дня их знакомства, они встретились ещё раз. Вновь оказавшись рядом – в городе, в котором познакомились – и будучи не в силах отказать себе в возможности хотя бы просто посмотреть друг на друга. Долго договаривались о дне и времени, чтобы, наконец, досказать друг другу всё, что осталось недосказанным. Но её дела и заботы вновь ограничили их разговор парой предвечерних часов в одном из ресторанов на Невском.

Вначале было прохладно. Поцеловались… Нет, скорее прикоснулась щекой.

– Ты голодная?

– Да, очень.

– Что-нибудь выпьешь?

– Нет, я же за рулем…

– А я выпью…

Как обычно, она больше слушала, чем говорила. Но он знал её уже давно и смог кое-что всё-таки выпытать. Она приехала с сыном на лето к родителям. Через пару месяцев уедет снова в ту страну. Страну, которая украла её у него. Хотя причём тут эта страна?

Да, она развелась. Но сейчас есть человек, который сделал ей предложение. На пальце сверкнуло характерное по форме кольцо с бриллиантом.

– Он планирует, что свадьба будет в этом году.

– А ты? Молчит.

– Ты любишь его?

– Я очень ценю его отношение ко мне и сыну.

Потом она задумалась и с лёгким сожаление добавила:

– Ты мог бы тогда, когда мы встречались в последний раз и гуляли с сыном по парку, просто предложить мне остаться с тобой. И я бы никуда не уехала. Но ты не сказал это. И всё время отвечал на чьи-то эсэмэски…

Да, это была правда. Он хорошо помнил на чьи сообщения отвечал тогда. Странно, что и она, оказывается, это запомнила. Но в чём была его вина? Ведь океан отношений ушёл от их берегов задолго до этой встречи. Но если бы тогда ей хватило смелости ещё раз встретиться с ним, как они и договаривались. Если бы ей хватило мудрости хотя бы зыбкой призрачной точкой ответных чувств отразиться на экране его радара…