Вибрации жизни. Эссе и исследования

Рита Райт и Рашель Прус

Соприкосновение с историей через общение с живыми её свидетелями вообще редко кого оставляет равнодушным. Помню, как, затаив дыхание, слушала наша студенческая аудитория в Ленинграде конца 70-х годов, писательницу и переводчицу Риту Яковлевну Райт-Ковалеву, дружившую с Лилей Брик и рассказывавшую нам о Пастернаке и Маяковском не как о бронзовых памятниках истории, а как о близких, дорогих людях – о Володе и Боре. При этом, когда она говорила о Боре, мы слышали, как дрожит её голос. Это был голос сквозь слёзы. Так говорят только об очень близком…

Из энциклопедического словаря: «Рита Яковлевна Райт-Ковалёва – русская писательница и переводчица. Автор превосходных биографических книг („Роберт Бернс“, 1959 и др.), блестяще переводившая на немецкий Владимира Маяковского (в том числе „Мистерию-буфф“ – по его личной просьбе), с немецкого – Франца Кафку и Генриха Белля, с английского – Эптона Синклера, Джерома Сэллинджера (по существу Райт-Ковалева стала соавтором русской версии его знаменитого романа „Над пропастью во ржи“) и Уильяма Фолкнера. Ее переводы, идеально точные не в ущерб органике текста, сами по себе были и остаются произведениями искусства».

Она родилась в Курске в апреле 1898 года. Её отец был известным в Курске врачом, и она по семейной традиции отправилась получать медицинское образование – сначала в Харьков, а затем – в Москву. После переезда в Питер она по собственной инициативе устроилась на работу в лабораторию к гениальному всемирно известному физиологу, первому русскому нобелевскому лауреату, Ивану Петровичу Павлову. В лаборатории Павлова она проработала семь лет. С Маяковским, Бриками, Хлебниковым и Пастернаком она познакомилась в Москве – по счастливому стечению обстоятельств.

Кстати, после общения с Ритой Яковлевной у меня осталось стойкое впечатление, что она, не просто дружила со знаменитыми поэтами, но, как минимум, была увлечена Борисом Пастернаком не в одном только в поэтическом смысле…

Однажды, в далёкой юности, мой бакинский приятель Глеб Фалалеев пригласил меня в поселок Разино, где жила удивительная пожилая женщина, о которой Глеб перед этим прожужжал мне все уши. Звали её Рашель Владимировна Прус.

Сколько ей было лет в ту пору, не берусь утверждать. Но при всем этом её память меня просто поразила. Дело в том, что Рашель Владимировна, которая за столом, накрытым белоснежной скатертью с кружевами угощала нас тогда чаем с вареньем из изящных розеточек, была соседкой по квартире Владимира Ильича Ленина и Надежды Константиновны Крупской в период их дореволюционной швейцарской эмиграции!

Рашель Владимировна прекрасно владела французским и немецким. Она продемонстрировала нам с Глебом письма Анри Барбюса. Они переписывались довольно долго.

Как известно, Ленин писал он нем: «Одним из особенно наглядных подтверждений повсюду наблюдаемого, массового явления роста революционного сознания в массах можно признать романы Анри Барбюса: «Le feu» («В огне») и «Clarte» («Ясность»). Анри Барбюс до самого конца жизни собирал материал для большой биографии В. И. Ленина, но так и не успел завершить эту работу. Барбюсом совместно с А. Куреллой было составлено предисловие к французскому изданию ленинских «Писем к родным», опубликованных в 1936 году. Самого писателя в это время уже не было в живых.

30 августа 1935 года во время поездки в СССР при довольно туманных обстоятельствах он скончался. Впрочем, внезапной кончиной в те годы нас уже вряд ли можно удивить. Вот и отец Рашель Владимировны, заразившийся революционными идеями часовых дел мастер, после революции вернулся в Россию, видимо, полагая, что партия учтет его эмигрантские заслуги и личное знакомство с вождем мировой революции. «Канэшна», учли! Прус был арестован и умер в тюрьме. Вдруг вот тяжело заболел и сразу умер прямо в камере за одну секунду. Понятно – почему так внезапно болели и умирали тогда? Понятно: увы, не все выдерживали пыток и доживали до суда.

Дядю Володю и тётю Надю Рашель Владимировна помнила довольно хорошо. На Циммервальдской конференции проходившей 5 – 8 сентября 1915 года в зале, где проходило собрание было душно и жарко. Маленькая Рашель, сидевшая на коленях у дяди Володи, норовила улизнуть от него при всяком удобном случае. Конечно, мы поинтересовались почему. Женщина ответила просто, не по-революционному: от дяди сильно разило пивом, он был раздражен и много говорил.

Действительно, ему пришлось много говорить. Дело в том, что, как напишут позже: «Конференция, которая ставила себе целью объединить все революционные элементы социалистического движения, оказалась далеко не однородной по своему составу…» В общем, у Ильича были проблемы.

Вообще, жизнь Ульяновых в Берне, складывалась не очень удачно. 5 сентября (по старому стилю 23 августа) 1914 г. Ленин выехал в Берн и переехал в Цюрих в феврале 1916 переехал в Цюрих, где жил до апреля (по старому стилю до марта) 1917, то есть до самого отъезда в Россию. По сравнению с низкими ценами и дешёвой жизнью, к которой Ульяновы привыкли в Польше в 1912—1914 годах, бернские цены времен первой мировой войны просто удручали. Основным средством существования для четы Ульяновых служили литературные заработки, а политические антивоенные статьи и книги издавать было очень трудно. Ленин писал: «О себе лично скажу, что заработок нужен. Иначе прямо поколевать, ей-ей!! Дороговизна дьявольская, а жить нечем».

Крупская вспоминала, как они с мужем ходили в Берне на спектакль Л. Толстого «Живой труп»: «Хоть шла она по-немецки, но актер, игравший князя, был русский, он сумел передать замысел Л. Толстого. Ильич напряженно и взволнованно следил за игрой.» Это был редкий случай, обычно же дяде Володе не нравились пьесы, на которые они ходили, и после первого действия чета Ульяновых покидала зрительный зал. Супруга вождя с иронией и сожалением пишет: «Над нами смеялись товарищи, – зря деньги переводим.»

Именно в Берне скончалась теща Владимира Ильича, которую супруги пытались лечить. Одним из адресов Ульяновых в Берне был Диетельвег, 11… Жили они чрезвычайно скудно, довольствовались простой одеждой и обстановкой. В экспозиции музея-квартиры представлены предметы, принадлежавшие тогда В. И. Ленину и Н. К. Крупской: чернильница, стакан с подстаканником, ложечка для заварки чая, столовые ножи…

Кстати, именно туда, в Берн, по регулярным сообщениям русской разведки (есть документы и по этому поводу, не буду их здесь приводить: слишком много) приезжал Ленин неоднократно для тайных встреч в германском посольстве.

Рашель Владимировна оказалась чудесной гостеприимной женщиной, нисколько не озлобившейся, хотя жизнь прожила тяжелую до чрезвычайности. Помню её улыбку и слова о том, как довелось ей в конце жизни вновь посетить места своего швейцарского детства. На швейцарской границе один из служащих на всякий случай, не надеясь ни на какой ответ спросил её: «Шпрехен зи дойч?» Старушка улыбнулась и бодро ответила: «Натюрлих!»

Невидимыми нитями пронизано настоящее прошлым. Мы часто не замечаем их, ещё реже задумываемся об этом. Но именно они дают нам право считать эту жизнь – вечной…

Семья Гессен

Хочется поведать своим читателям о чём-то необыкновенном, о чём-то таком, мимо чего, возможно, многие проходят не замечая, как сказал однажды король Британии Георг V, взглянув на самый большой из найденных за всю историю человечества алмаз Куллинан: «Надо же! На дороге я бы прошёл мимо него и ничего не заметил!»

Я не знаком со всеми членами этой огромной необыкновенной семьи, но с некоторыми из них довелось общаться в разные годы. Действительно, годы были очень разные, не похожие друг на друга, как не похожи друг на друга судьбами своими эти люди, чьим истоком можно считать общую фамилию, тягу к литературному труду, к искусству и талант, проявившийся в каждом из них по-своему.

Итак, семья Гессен по старшинству лет…

Арнольд Ильич Гессен. Его перу принадлежат книги: «Набережная Мойки, 12. Последняя квартира А. С. Пушкина», «Во глубине сибирских руд… Декабристы на каторге и в ссылке», «Все волновало нежный ум… Пушкин среди книг и друзей», «…Москва, я думал о тебе! Пушкин в Москве», «Жизнь поэта», «Рифма, звучная подруга… Этюды о Пушкине», Книги неоднократно переиздавались и были необыкновенно популярны в 60-70-е годы двадцатого века. Кстати, и моему увлечению биографией Пушкина, а позднее – поисками исторической правды о нём, в немалой степени способствовало знакомство в юности с книгами Арнольда Ильича.

Известнейший в стране пушкинист, журналист и литератор, проживший без малого сто лет (1878 – 1976) Арнольд Ильич учился в Санкт-Петербургском университете на физико-математическом факультете, затем в 1912 году окончил там же юридический факультет. Занимался журналистикой, в частности был корреспондентом газеты «Русское слово» в Государственной Думе всех созывов с 1906 по 1917 годы. В послереволюционное время трудился в различных издательствах. В конце жизни Арнольд Ильич начал активно выступать с публикациями на пушкинскую тему.

Эстер Яковлевна Гессен (до замужества Гольдберг). Невестка Арнольда Ильича, супруга его сына Бориса Арнольдовича Гессена (1919—1980). Об Эстер Яковлевне я могу говорить бесконечно. Удивительная женщина, с которой мне посчастливилось общаться (правда, с большим перерывом) начиная с 1984—85 гг. и до её ухода…

Детство и юность Эстер Яковлевны прошли в польском городе Белостоке, расположенном на реке Бяла. Необыкновенна история этого города, первое документальное упоминание о котором относится к 1437 году. Многократно, то одна, то другая страна присоединяла его к себе. Поначалу белостокские земли принадлежали Тевтонскому ордену и мазовецким князьям. Затем – Великому княжеству Литовскому. Позднее – польскому королю Казимиру Ягеллончику. В 1749 году его судьбой распорядился курфюст Саксонии Август III. В 1795 году эти земли выкупила Пруссия, однако уже в 1807-м Наполеон подарил их Российской империи. К середине ХIХ века население города выросло в пять раз. И что интересно: по данным 1989 года из 56 629 человек населения Белостока 48552 человека составляли иудеи!

Вероятнее всего, именно в те времена (или раньше) появились в городе и предки Эстер Яковлевны Гольдберг. Ситуация с городом, регулярно переходящим из рук в руки, была упомянута мной неспроста. Она повлияла и на судьбы людей, о которых моё повествование. В сентябре 1939 года в город вошли немцы. Однако, через месяц в соответствии с пактом Молотова-Риббентропа он был передан в СССР. Через год Яков Гольдберг отправил свою дочь Эстер учиться в Москву. Она поступила на философский факультет Московского института философии, литературы и истории имени Н. Г. Чернышевского (ИФЛИ), а закончила в итоге Московский университет, к которому ИФЛИ был присоединён в ноябре 1941 года. Итак, пока дочь училась в Москве, Якова Гольдберга в мае 1941 арестовали органы НКВД и поместили его в белостокскую тюрьму. Через месяц немцы опять вступили в город и первым делом освободили узников тюрьмы, как жертв большевистского террора, в том числе еврея Якова Гольдберга. Разумеется, фашисты вскоре «исправили» свою ошибку: усмешка истории зачастую становится её гримасой. В 1943 году Яков Гольдберг погиб в крематории концлагеря Майданек. Светлая ему память…

А Эстер Яковлевна благодаря воле своего мудрого отца прожила долгую, трудную и красивую жизнь. Писатель, мемуарист и переводчик (её переводы с польского произведений выдающихся писателей Игоря Неверли и Зенона Косидовского не превзойдены никем!) многие годы она отдала любимой работе в журнале «Советская литература на иностранных языках».

Едва начались восьмидесятые годы, как её старший сын Александр Борисович Гессен – великолепный программист и компьютерщик, собрался покинуть страну. Вместе с ним покидали гостеприимный бабушкин дом и его дети, а среди них – юная Мария Александровна, которую знает теперь весь мир – Маша Гессен. Тогда в худенькой четырнадцатилетней школьнице трудно было угадать будущего директора русской службы «Радио Свобода» и главного редактора журнала и издательства «Вокруг света». И уж, конечно, никому бы и в голову не пришло, что много лет спустя президент России Владимир Путин однажды позвонит ей на мобильный телефон, чтобы договориться о встрече, и будет просить её остаться в стране… а она ему откажет.

Я не знаком с Машей, но помню её тётю, великолепную Лену Гессен, профессора русского языка, писателя, переводчика и редактора. Познакомились мы, как и с её мамой Эстер Яковлевной, в Баку. Лена в середине восьмидесятых приезжала навестить сводного брата – матроса Краснознамённой Каспийской флотилии Леонида Виноградова. Над шумным, громкоголосым, декламирующим стихи Пастернака и Есенина, молодым широкоплечим богатырским моряком Лёней наша семья Ахадовых с одобрения его мамы Эстер Яковлевны, безоговорочно взяла шефство на весь срок его воинской службы в плавмастерской. Мы посещали мастерскую художника Степана (фамилии за давностью лет не помню) – двоюродного брата знаменитого переводчика стихов Самеда Вургуна – Владимира Кафарова. Мы ходили по узким улочкам приморских Шувелян и беседовали о поэзии Серебряного века… С Леной можно было беседовать о чём угодно. Её кругозор оставил в моей душе неизгладимое впечатление.

В последний раз видел её в Москве году примерно в 1986 в квартире Эстер Яковлевны. Тогда же мне посчастливилось увидеть сына Лены Гессен – Алёшу. Алексей Гессен, добрейший человек, вырос и стал талантливым израильским предпринимателем, благодаря неустанной поддержке которого у его бабушки было достойное существование в последние годы её жизни. Другого своего деда он, увы, так и не видел, хотя черты автора потрясающего стихотворения «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…» явно заметны в лице Алексея любому непредвзятому взгляду.

С Лёней мы дружим и ныне. Леонид стал известным православным журналистом. Его книги, статьи, очерки и интервью на церковную тематику известны многим. Совсем недавно с удовольствием ознакомился с его очередным интервью: на этот раз с протоиереем Сергием Правдолюбовым. Речь шла о знакомстве и переписке отца Сергия с выдающимся русским писателем Борисом Викторовичем Шергиным. Кстати говоря, тяготению Лёни к православию есть и родовые причины. Дед Леонида по его отцу в августе 2000 года причислен к лику святых Архиерейским Собором Православной Церкви. Звали священномученика – протоиерей Николай Иванович Виноградов. Память казнённого за веру – 14 ноября в Соборе Бутовских новомучеников и в Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской.

Вот с такой удивительной семьёй дружили мои родители. Мой отец ушёл в мир иной вскоре после ухода Эстер Яковлевны. А мама добрыми словами вспоминает о ней и поныне.

По-моему, без этой талантливой семьи, пережившей вместе со всем нашим народом всё, что нашему народу выпало, история русской литературы была бы гораздо беднее. Она вообще была бы уже не такой. В некотором смысле: сама их жизнь – урок русской литературы.

Тайна гибели Пушкина

Заблуждения и правда о дуэли

Всем нам со школьных лет известно, что Пушкин погиб на дуэли с Дантесом, защищая честь жены. Эта аксиома. История трагическая, овеянная романтическим флёром любви и ревности, множество раз описанная в убедительных красочных деталях. Пушкин действительно любил свою жену и дорожил честью семьи. Однако, есть нечто вроде детского наивного вопроса в этом скорбном и понятном сюжете, на который мне так и не удалось найти никакого вразумительного ответа со времён своей юности.

Всем известно о том, с какой бешеной яростью Александр Сергеевич ненавидел Жоржа Дантеса. Но если причиной такой ненависти действительно является ревность, возбужденная слухами о супружеской измене, то пусть не вся ярость, но хотя бы тень раздражения должна была бы коснуться не одного лишь «любовника», но и его «любовницы» – госпожи Натальи Николаевны. Ну, хотя бы по причине того, что она в такой ситуации являлась поводом возникновения конфликта. Однако, по всем канонам, которым нас учили со школы, ничего подобного со стороны поэта к своей жене почему-то не наблюдалось. Ни одного упрека. И с её стороны – никаких заявлений и утверждений. Как можно бешено ревнуя, преследовать только одного из двоих, совершенно не замечая «заслуг» своей супружеской половины? Это возможно только в одном случае: полной абсолютной уверенности в том, что никаких измен и никакого флирта не было и в помине.

Но что это за ревность? Ревность имеет место быть там, где есть любовь, страдающая от сомнений и недоверия к предмету любви. А если недоверия к предмету любви и сомнений в его чистоте нет, то не может быть и ревности к нему. Получается, что Пушкин не ревновал свою любимую жену ни к кому, поскольку полностью ей доверял! Так оно и есть, уверяло нас официальное пушкиноведение, поскольку это соотносится с его поведением и после дуэли: он заботился о супруге и детях до последнего мгновения жизни, так и не упрекнув её ни в чем.

Однако, ни у кого из пушкинских современников ни на йоту не возникало и тени сомнения в искренней ненависти поэта к голландскому послу Геккерну и его приемному сыну Дантесу. Причем, к послу – в не меньшей степени, чем к его взрослому «приёмышу». Не кажется ли всё это странным? Пушкину вручили «диплом рогоносца», однако, авторство

«диплома» так и не было установлено. Для чего же нужен был этот странный «диплом». Не для убеждения ли публики в том, что причина конфликта между Пушкиным, голландским послом и его пасынком – сугубо личная, не имеющая никаких иных причин, кроме классического любовного треугольника?

А что если существовали такие серьёзные, но тайные причины, которые необходимо было завуалировать под «любовную драму»? Известно, что за дуэль в России полагалось наказание всем ее участникам: и секундантам, и даже жертвам дуэли, даже мёртвым! А как поступил император? Он наградил поэта (в лице его семьи) посмертно так, как награждают героев России за подвиг во имя Родины, а вовсе не за семейные разборки!

Вдове Пушкина сроком до её повторного замужества была учреждена пенсия в размере 10000 рублей. За счет казны была погашена ссуда А. Пушкина в размере 45000 рублей. Для того, чтобы напечатать сочинения поэта, его вдове было выдано единовременное пособие в размере 50000 рублей, с условием направления прибыли от продажи на учреждение капитала покойного. Два сына А. Пушкина были зачислены в самое привилегированное училище России – Пажеский корпус. И каждому сыну была начислена пенсия в размере 1200 рублей в год. Все долги Пушкина были погашены государственной казной. За что?! Просто из любви императора к русской литературе и сочувствия к покойному??? Это детский лепет, а не реальный ответ на вопрос.

Наш современник, Анатолий Клепов, в своей работе «Смерть А. С. Пушкина. Мифы и реальность» так комментирует эту ситуацию: «…государственная служба А. Пушкина составляла меньше 10 лет. И ему вообще не полагалась никакая пенсия. Это могло произойти только в одном случае. Если государственный чиновник погиб на служебном посту, выполняя особое задание самого императора! Только тогда вне зависимости от срока прохождения государственной службы, полагалось начисление пенсии в размере последнего оклада погибшего чиновника, а также денежная компенсация вдове и ближайшим родственникам погибшего. В принципе, и в настоящее время происходят аналогичные выплаты в случае внезапной гибели государственного служащего.

И в настоящее время, если государственный чиновник, занимающий крупные государственные должности погибает во время выполнения своих служебных обязанностей, то его семье государство выплачивает крупные единовременные пособия в зависимости от его оклада.

Могла ли быть выдана такая высокая пенсия государственному служащему, который осмелился нарушить законы российского государства путем участия в запрещенной законом дуэли? А потом, после дуэли, фактически был осужден судом! Конечно, нет. Строгие законы российской империи полностью исключали это. И только вмешательство Николая I, который знал об истинных целях дуэли А. Пушкина… позволило законодательно приравнять гибель А. Пушкина на дуэли к гибели государственного служащего, выполняющего особые поручения императора». Об истинных целях дуэли! То есть, истинная цель поединка не имел абсолютно никакого отношения к выдуманной для публики якобы любовной истории.

Вслед за Михаилом Юрьевичем Лермонтовым (стихотворение «Смерть поэта») обратим наше внимание на то, что поэта убил не подданный Российской империи, а иностранец:

«…Смеясь, он дерзко презирал

Земли чужой язык и нравы;

Не мог щадить он нашей славы;

Не мог понять в сей миг кровавый,

На что он руку поднимал!..»

Полагаю, однако, что Дантес как раз таки прекрасно понимал, на кого он поднимал руку. Более того: появление этого киллера, фактически наёмного убийцы, в России было хорошо подготовлено иностранными разведками. Помимо умения благодаря смазливой внешности нравиться женщинам у Дантеса имелось ещё одно не менее важное для организаторов убийства поэта умение – меткого стрелка, снайпера, говоря современным нам языком. Ко времени появления в России за его плечами уже была учеба в знаменитом военном училище Сен Сир, где всего за год он успел завоевать звание чемпиона в стрельбе по движущейся летящей быстро исчезающей цели – по голубям. Выстрелить на ходу, не останавливаясь, навскидку и точно попасть в нужное место – Дантесу, человеку, профессионально стрелявшему влёт, не составляло никакого труда…

Кстати, вовсе не Пушкин вызвал Дантеса на ту смертельную дуэль, как все мы почему-то по привычке считаем, и… не Дантес Пушкина. А кое-кто совсем другой. Ни Наталья Николаевна, ни показные «африканские» страсти правнука Ганнибала тут действительно… совершенно ни при чём.

Дуэльный вызов Пушкину сделал Луи Геккерн! Через секретаря французского посольства виконта д’Аршиака он письменно объявил Пушкину, что делает ему вызов. То есть, если Дантес и стрелялся, то не за себя, а за голландского посла Геккерна! И пуля, убившая поэта, была пулей посла Нидерландского королевства, отправленная рукой всего лишь исполнителя его воли – Дантеса. При этом Дантес практически ничем не рисковал, поскольку, как сообщает литературовед Г. Фридман, его тело под мундиром было защищено доспехами – непробиваемой металлической кирасой, специально заказанной в Англии после того, как была отсрочена первая дуэль с Пушкиным, которая должна была состояться ещё осенью 1836 года. Фактически Дантес был защищен бронежилетом, при этом пистолеты были заряжены минимальным количеством пороха, чтобы кинетической энергии пули оказалось недостаточно для пробития кирасы. Секундант Дантеса, виконт д’Аршиак, знал своё дело… а вот Данзас, секундант Пушкина, скорее всего, был не в курсе подобных тонкостей дипломатических «деталей» убийства.

Можно ли представить себе, чтобы смерть иностранного литератора, всю жизнь безвыездно прожившего в своей стране, пусть даже и хорошо известного у себя на родине, вдруг вызвала небывалый международный общественный резонанс за многие тысячи вёрст места событий – вплоть до Атлантики? Только ли литературные заслуги автора были тому причиной или нечто ещё? По информации литературоведа Михаила Сафонова: «28 февраля 1837 года парижская газета «Журналь де Деба» опубликовала сенсационное сообщение из Петербурга: знаменитый русский поэт Пушкин убит. В этот же день такое же сообщение опубликовал «Курьер Франсе». 1 марта сообщение было перепечатано в «Газет де Франс» и «Курьер де Театр». В то время парижский «Журнал де Деба» играл на европейском континенте ту же роль, что сегодня играет «Нью-Йорк Таймс» во всем мире. 5 марта о гибели Пушкина сообщила своим читателям немецкая «Альгемайне Цайтунг».

Ни одному классику европейской литературы до Пушкина не удавалось возбудить подобный интерес к факту гибели своей персоны! За исключением, может быть, лорда Байрона…

Пушкин и власть

В школьные годы нам постоянно внушалась мысль о том, что между поэтом и властью всегда пролегала пропасть, что царизм жестоко угнетал свободолюбивого поэта, исполняя функции жандарма и цензора. Однако, если отношения между Александром I и Пушкиным действительно трудно назвать приязненными (всем известны иронические стихи поэта об императоре), то с Николаем Павловичем у Александра Сергеевича было о чём поговорить тет-а-тет. Как известно, Н. Ф. Арендт – лейб-медик императора Николая I, врач Пушкина, стал посредником между умирающим поэтом и царём: он передал императору просьбу поэта о помиловании секунданта Данзаса. Также поэт просил прощения за нарушение царского запрета на дуэли: «…жду царского слова, чтобы умереть спокойно…» Николай I ответил ему: «Если Бог не велит нам уже свидеться на здешнем свете, посылаю тебе моё прощение и мой последний совет умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свои руки».