Ловушка для осьминогов

Глава первая: женские разговоры и первая смерть

Утро началось с неприятности. Позвонила квартирантка и сообщила об отказе от аренды. А квартирантка ещё от Нины Васильевны, она Ларе вместе с квартирой досталась. Виновато глядя на Лару, Нина Васильевна успокаивала её, обещая, что, если квартиранты сразу не найдутся, даст взаймы для очередного взноса. Лара отмахнулась:

– Вы мне квартиру не под дулом автомата продавали. Это мои риски.

Да, всю жизнь перебивающаяся с хлеба на квас Лара вступила в ипотеку. Произошло это год назад.

Как-то заскочила к ней соседка по даче. Дачей Лара не пользовалась уже много лет, и соседка с её согласия сажала на Ларином участке картошку. И платила в правление дачного кооператива какие-то взносы за неё, очень небольшие, кстати. Они не виделись уже несколько лет, и Лара даже не сразу её узнала. А соседка стала уговаривать её продать ей дачный участок. И Лара уже почти уступила под её натиском, но вмешалась Нина Васильевна: «Дама, вы извините, но у нас срочные дела. Оставьте свой телефон, поговорите о личном после работы». А когда соседка ушла, напустилась на Лару: «Нельзя же быть такой легковерной! Ловушка с мелкой денежкой – и ты повелась! Если вдруг возник интерес к участку, значит, выросла цена!» Она связалась со своей знакомой риелторшей и попросила срочно провентилировать этот вопрос.

Риелторша была не просто знакомой, она, можно сказать, у Нины Васильевны на зарплате состояла. Покупка и обмен квартир – это у главбуха было и хобби, и источник дохода. Начинала с унаследованной от тётки квартиры, которую не продала, а стала сдавать. И так ей это понравилось, что в выстроенной пять лет назад напротив издательства башне ещё на этапе строительства прикупила евродвушку, взяв ипотеку. А через некоторое время ещё одну. Потом тёткину квартиру для старшего сына поменяла с доплатой, когда он с женой развёлся. А теперь для себя одну из квартир в башне собиралась продать, а себе купить полноценную двухкомнатную. Случись у Лары такие хлопоты, она бы сон потеряла. А Нина Васильевна ими наслаждалась! И это несмотря на то, что квартира ей понадобилась, потому что её супруг, с которым она состояла в браке уже 35 лет, внезапно подал на развод.

К вечеру риелторша сообщила, что участки в Васильевке по-прежнему не в цене, но именно участок Лары и ещё два соседних приглядел внезапно разбогатевший сосед, который на двух участках построил очень нехилый домик, и хотел бы расширить своё поместье. «Ну и зараза твоя соседка», – возмутилась Нина Васильевна. А потом села подсчитывать, и заявила, что если с новым русским поторговаться, то хватит на первый взнос, а на остальное можно оформить ипотеку. Лара замахала руками: «Не жили богато, нефиг начинать!»

Нина Васильевна сказала: «Так и будешь всю жизнь ждать лучшей жизни? Ты представляешь, что такое жить с семьёй сына? Сначала невестка будет раздражать, потом на сына зло начнёт копиться, а потом и от внука станешь уставать». Она знала, о чём говорила. У неё на два сына три невестки (одна бывшая), четверо внуков. «А в твоей квартире, между прочим, трое собственников».

Лара заглянула в её расчёты: «Нет, такую сумму я не потяну». «Так сдавать же будешь!» И Лара уступила. Но, чтобы платить банку вдвое меньше, продала ещё гараж. И вот уже год успешно расплачивалась, получая деньги за аренду квартиры. Правда, тяжело пришлось, когда зимой руку сломала. Но тут ей Нина Васильевна взаймы давала.

О своём приобретении по совету Нины Васильевны она никому не сказала. Убедила она её в этом, предположив, что сын будет рваться из квартиры блатхату сделать, а мать и брат замучают попрёками.

– Пошли принимать хозяйство!

Почему Нина Васильевна так с ней возится, понятно: уговаривала она Лару не без корысти. Найти покупателя на квартиру в этом доме – дело не быстрое. Вот, у подъезда объявления месяцами висят. А всё почему? Потому что квартиры здесь, в основном, покупали не для житья, а для вложения капитала. Это можно понять хотя бы по квартирным дверям: больше половины их не заменены на крепкие металлические, и, значит, за ними либо временное пристанище квартирантов, либо и вовсе жилплощадь пуста в ожидании, пока подрастут дети собственников.

Типографский экспедитор и завхоз Юрий Дмитриевич, двоюродный брат Нины Васильевны, вместе с ними оценил сдаваемый объект, шустро заменил личинку замка и пообещал Ларе помочь переклеить обои. И до глубокой ночи они успели-таки всё поклеить! Юрий Дмитриевич поехал домой, а Лара рухнула на диван (квартира была слегка меблирована) и уснула, даже не подумав о том, что зубы не чищены.

А назавтра – день начисления зарплаты. Табели сдали почти все, но что это были за табели! И Ларе приходилось висеть на телефоне, а потом мотаться по издательству, потому что до некоторых невозможно дозвониться. Глядя, как её заместитель правой рукой стучит по клавиатуре, левую сгибает и разгибает, выполняя предписания по лечебной физкультуре, правым же плечом придерживает трубку телефона, при этом умудряясь прихлёбывать чай, Нина Васильевна с восхищением сказала:

– Я иногда думаю, что у тебя, как у осьминога, конечностей больше, чем у тех, кто табели заполняет!

Лара поперхнулась и сквозь мучительный кашель взмолилась:

– Вы ещё при них так меня назовите! У вас просто патологическая способность приклеивать клички!

Тут Дуня из «Молодёжки» пришла, причём сама, без напоминаний. И сказала:

– Вы проверьте, Лариса Александровна, я подожду.

Господи, там народу-то 8 человек, а она умудрилась двоих забыть, один больничный не принести и выходные перепутать. Больничный принесён, табель переписан, а Дуня всё сидит и болтает. Что она о себе несёт, это уму непостижимо! Лара кривится, но терпит. Что делать, главбух Нина Васильевна любит такие разговоры. Ехидный Витецкий из той же «Губернской молодёжи» как-то сказал, что все городские сплетни стекаются в парикмахерские и библиотеки, а все учрежденческие – в бухгалтерии. Но Нина Васильевна тоже в карман за словом не лезет: «Где же ты информацию черпаешь, голубок? За чтением не замечен, да и в парикмахерскую тебе, вроде, ходить незачем» (намёк на изрядно облысевшую голову).

Так, типография. Сотовый отключен, а общий не отвечает. Накинула пальто и побежала к лестнице. Когда вернулась минут через двадцать, Дуня всё так же сидела у входа. И продолжала весёлые речи с интимными подробностями. Лара её знает только внешне да по имени: во всех ведомостях они рядом стоят: Лара Лопахина, а Дуня – Лопухина. Она только слегка поморщилась, открывая программу, но Дуню это зацепило:

– Лариса Александровна, вы, наверное, давно без мужика? И как вам?

– Да нормально, Дуня. Я вообще довольно спокойная, если ты заметила.

– Вы от рождения такая, да?

– Нет, такой я стала после развода.

– Вы были замужем?!

– И что это так тебя удивляет? У меня сын всё-таки.

– Ну, у меня тоже сын. Но он-то появился как раз без мужа. А вы алименты хорошие, наверное, на сына получали?

– Совсем не получала.

– Как?!

Лара тем же ровным тоном объяснила, что выходила замуж за вдовца с ребёнком. Девочку она удочерила, поэтому при разводе оставив дочь с отцом, а сына с матерью, супруги отказались от взаимных финансовых и имущественных претензий.

– Но вы общаетесь, подарки какие-нибудь ребёнку…

– Со дня развода ни разу не виделись.

– Он сыном не интересовался? И вам не обидно?

– Я счастлива.

– Он пил? Бил?

– Если бы так, я бы с ним семь лет не прожила.

– Да в чём тогда дело?!

Лара пробормотала: «F9» и задвинула под стол доску с клавиатурой. Вынула из ящика маленький мячик и стала сжимать его левой рукой. Такая у неё была ежедневная многоразовая лечебная физкультура. Поглядела на возмущённое лицо Дуни и сказала:

– Ты слишком большое значение придаёшь партнёру, какой он там – законный, незаконный. А самое главное для женщины – конечно, ребёнок. Мы за него в ответе на всю оставшуюся жизнь. Если настаиваешь, могу тебе вкратце рассказать про семь лет моей замужней жизни.

И рассказала.

Замуж Лара выскочила в 19 лет, сразу после педагогического колледжа. Тогда много несчастий на неё навалилось: смерть отца, травма и конец спортивной карьеры, безуспешный поиск работы. Жизнь била по темечку, и тут внезапный подарок судьбы: ухаживание лётчика-вертолётчика, красавца офицера. Вдовец с дочерью, не бросивший её на бабушку или в детдом. Ах, Лара будет под стать ему: откажется от радости материнства (Николай сразу сказал, что не желает второго ребёнка, чтобы не травмировать первого), будет воспитывать дочь любимого человека и создавать ему надёжный тыл. Ах, он такой благородный! Не бросил её, такую заурядную по уму и внешности, когда зашёл разговор о переводе на Дальний Восток, а продолжал встречаться и почти сразу предложил узаконить отношения! Правда, мама при знакомстве с будущим зятем поморщилась, а потом, оставшись с ней наедине, попросила: «Не торопись, доченька. Зачем тебе этот тридцатилетний голодранец, да ещё и с хвостом? Видишь, на няньку его офицерского жалования не хватает, вот он и берёт бесплатную, да ещё с педагогическим образованием». Но родители ничего не понимают, папа бы понял, а мама… что с неё возьмёшь?

В общем, в военном городке в Хабаровском крае Лара изо всех сил строила семью: трёхразовое питание (для дочери четырёхразовое), уют и экономия, на себя по возможности не тратиться, она же не работает. В школу её не взяли, там физкультуру вели два отставника, а прочие предметы вели офицерские жёны. Иногда брали на подмену в сельсовет, там бухгалтер часто болела, а глава сельской администрации, разбитная бабёнка Любашка, была Лариной соседкой и приятельницей. До глупой Лары только на третьем году совместной жизни дошло, что её муж – кобель каких мало и трахает всё, что движется. И она решительно заявила, что возвращается к маме.

Что тут было! Офицерские жёны засрамили её, мол, оступился мужик, бывает, он же попросил прощения! Бросить его в далёком краю! Лишить отца единственного ребёнка! Он не отдаёт дочь, защищалась Лара. Оставить ребёнка! Да ты не мать, ты чудовище! Ревела Наташа, цеплялась за маму: «Мы с мамой к бабушке уедем!» Коля понял, что дело пахнет керосином, пал в ноги, поклялся в верности до гробовой доски и слёзно попросил ребёнка. Беременность не заставила себя ждать, а гробовая доска, видать, с самого начала лежала под супружеской кроватью. Ещё пару раз Лара порывалась уехать, но с рождением Славика Колин кобеляж стал ей абсолютно безразличен – поесть бы да выспаться. Наташины уроки, Славины аллергии и собственное вечное невысыпание сделали из неё зомби.

Тут Коля подсуетился и сумел сделать себе инвалидность и досрочную военную пенсию. Семья собралась на родину, а родина у супругов была у каждого своя, хоть и в соседних областях. Сначала сгрузили вещи в Ларином гараже, и с небольшим запасом одежды поехали в Колин родной райцентр в соседней области. Там Лара поняла, что уезжать надо немедленно. Свекровь и золовки относились к ней с явным пренебрежением, ну а Коля пошёл по соседкам с первого дня. Да ещё выйдя на рынок, она увидела прогуливающуюся Любашку. Мало соседок, ещё и подружку жены через пол земного шара приволок! Домашние сидели за просмотром какого-то слезливого сериала. Лара спросила у Наташи: «А вот если бы мы с папой стали так же разводиться, с кем бы ты осталась?» «Конечно, с папой, ты ведь мне не родная, – и хихикнула. – Двоюродная мама!» «Это кто меня так назвал?», похолодевшими губами прохрипела Лара. «Валя», – указала Наташа на младшую золовку, незамужнюю ещё, пустую легкомысленную девчонку. «Придёт папа, так ты не забудь ему это сказать». Свекровь кинулась вслед на Ларой: «Ну и что такого? Зачем в наши бабьи дрязги мужика втравливать?» Лара ей ответила: «Это мужик решил, что Наташа должна стать мне родной. И я растила её семь лет как родную». Уезжала Лара тайком, без скандала. Пошвыряла вещи в сумку, одела двухлетнего Славика и обратилась к дочери: «В последний раз спрашиваю, с кем ты будешь жить?» «С папой!» Девочке было уже больше десяти лет, так что суд бы учёл её решение.

Мать встретила их радостно: «Ну, наконец-то!» Семейка мужа голоса пока не подавала, но зато объявилась по телефону Любашка: «Привет, подруга! Я к тебе приехала, а ты свалила!» «А что ж сразу не объявилась? Я тебя ещё четыре дня назад на рынке встретила. Решила, что ты не ко мне, а к Коле». Хорошо было слышно, как матернулся приникший к трубке супруг. К вечеру и сам нарисовался: «Лара, прости! Эта женщина ничего не значит для меня! Вся семья меня бранит за тебя! Мать с Наташей все слёзы выплакали! Как ты могла ребёнка бросить!» «А мне Наташа сказала, что я ей не родная».

Коля понял, что с одного крючка Лара сорвалась. Попросил выйти проводить с ребёнком, закинул сына в машину и уехал. Лара кинулась за ними, но мать с братом её удержали силой. Мать сказала: «Лара, потерпи, иначе ты никогда не развяжешься с этим уродом». Витя приделал задвижку к двери кладовки, мать поставила ведро и полторашку воды: «В туалет выпускать не буду, есть сама не станешь». Четыре дня Лара выла и рыдала, бросаясь на дверь. Свекровь позвонила уже наутро следующего дня: «Что ж у неё о сыне душа не болит?» Мать ответила: «Так он не с чужими людьми. Вы аккуратнее там, у мальчика на многие продукты аллергия. В случае чего скорую вызывайте. А Ларочки дома нет. Она от радости, что руки развязаны, на вечер встречи выпускников пошла в педколледж. А потом с подружками на дачу уехала догуливать». На четвёртый день измученная бессонными ночами над покрывшимся сыпью внуком свекровь потребовала от сына вернуть ребёнка бессовестной материнской родне.

Ларе было 26. Из кладовой она вышла с головой словно солью посыпанной. У некоторых в 60 седины меньше.

Слушая Ларин рассказ, Дуня рыдала:

– Господи, какие гады! Как хорошо, что я рассталась с этим мамсиком и его мерзкой мамашей! Сын на моей фамилии, не найдут. Если бы они у меня Мишку украли, я бы их поубивала! А ты простила мать?

– Это был жестокий, но полезный урок. Если бы я поехала за ним, всё повторялось бы бесконечно: побег-возвращение-побег. И меня, и Славку извели бы не меньше, только растянули бы это по времени. Пока я в кладовке сидела, мама плакала по другую сторону двери и рассказала о том, как погибла Наташина мать. Николай несколько раз забирал ребёнка из дома её родителей, а она мчалась за ним. В очередной раз, выскочив за ними, попала под колёса длинномера.

Нина Васильевна спросила:

– Лара, что он так цеплялся за тебя? Неужели любил?

– Какое там! Я была очень удобной женой: хозяйственной, бережливой, не скандальной. Да и не ревнивой, в общем-то. И кто бы за него пошёл теперь, когда дочь вступает в подростковый возраст?

– Так он не женился?

– Не знаю. Всегда какая-нибудь дура находится.

Дуня позавидовала:

– Вот у тебя мать – что надо! Жестоко поступила, но правильно. Моя бы с таким зятем слилась в экстазе. Бить бы стали в четыре руки!

Нина Васильевна её перебила:

– Дуня, что ты плетёшь?

– Вы мать мою не знали! Вот уж гадина! Я у неё из дур не выходила, хотя в школе всегда училась хорошо. Валерку, гада такого, заставляла выгуливать (это братец мой). С подружками – ни-ни, только с ребёнком гуляй! Била она меня полотенцем. Знаете, узел такой на конце завяжет – и с размаху! Больно, а следов не остаётся. А в школе что про меня плела! Пока я маленькая была, я всё это всерьёз воспринимала. Думала, буду себя хорошо вести, и мама будет меня любить и бить не будет. Потом поумнела. Что толку вести себя хорошо, если все Валеркины косяки на меня сваливают?

Она тарахтела в своём духе: перескакивая с предмета на предмет, то заливаясь смехом, то впадая в истерику. Потом заметила, что Нина Васильевна на тему матери реагирует болезненно и предложила:

– А давайте я вам тоже расскажу, как меня мать запирала! Не в кладовке, а в ванной, но это тоже жесть!

И рассказала.

В пересказе без мата и Дуниного молодёжного сленга это было так. В классе, где Дуня, несмотря на почти отличную учёбу, слыла трудным подростком, да такой и была, она заранее объявила, что на выпускной не пойдёт, а придёт только на торжественную часть, когда будут аттестаты вручать. Но такой не одна она была, некоторые чисто по материальным причинам от выпускного отказались. А матери, чтобы не поступила наоборот и не сдала деньги, сказала, что выпускной оплатили шефы, и сдавать ничего не надо.

– И мамаша вдруг расщедрилась и купила мне платье! Голубое такое, красивое! Я думала, в институт в нём ходить буду. Как же, разбежалась!

В общем, накануне торжественного дня, явившись домой в двенадцатом часу, что для неё и не поздно было, она была от двери встречена ударом. К тому времени Дуня уже научилась давать сдачи, девица она была не мелкая. Но тут, как говорится, ничто не предвещало. Вдвоём с сыном-подростком мать скрутила её, Валерка держал, а мать выстригала ей чёлку под самый корень. «А платье твоё мы отдали Полинке». Была у них такая пьянчужка дебильная в соседнем подъезде. Дуня потом на ней это платье видела:

– Мешком висело. И грязное! Могла бы продать, но так мне больнее.

Заперли Дуню в ванной и улеглись спать. Светильник в ванной был выключен, но под окном кухни горел уличный фонарь, и через маленькое окошко между кухней и ванной свет всё же проникал. Дуня посмотрела на себя в зеркало и решила наконец-то отомстить по-крупному. Она выставила окошко, с трудом протиснула через него свои телеса, спрыгнула на кухонный стол и начала действовать. Методично собрала свои вещи, зная, что уже сюда не вернётся; с зимними набралось немало. Потом залезла в стенку и вытащила все деньги, которые у матери на тот момент были. Потом в кухонном ящике обнаружила пластилин, им в прошлом году щели в рамах замазывали, и растопила его. Зашла в их общую с матерью спальню и щедро смазала пластилином волосы, накрученные на бигуди.

– У неё всегда был крепкий сон, как у всех людей с чистой совестью. А где было её испачкать, она ею и не пользовалась никогда!

У брата сон был чуткий, поэтому остричь его, как собиралась сначала, не рискнула. Просто размазала остатки пластилина по его любимым джинсам. И спёрла его заначку:

– А он даже не мог матери пожаловаться, потому что деньги были у неё же украденные!

Заткнула раковину, открыла кран чуть-чуть, чтобы соседей заливало постепенно, и пошла к однокласснице Люське.

– Когда её мамаша с матом шла среди ночи на звонок, это было ещё ничего! А когда она меня увидела, тут уже крик стоял такой, что половина соседей повыскакивала! Столько добрых слов о моей мамаше я ещё не слышала. Бабы мою голову покрутили туда-сода и предложили сделать авангардную стрижку. Но я сказала: «Только наголо!» И постриглась.

Утром она навешала железок на уши и шею, нацепила Люськины шорты, которые были ей безнадёжно малы и почти ничего не прикрывали, майку-алкоголичку без бюстгальтера при своём тогда уже третьем номере и в таком виде отправилась за аттестатом: «Или отдавайте сейчас, или я буду торжественного вручения ждать». Отдали, только бы ушла.

С тем она убыла в областной центр, чтобы поступить в университет. Но это уже совсем другая история.

– Дуня, а мать в полицию не заявила? Имела право, это же деньги, – спросила Нина Васильевна.

– Попробовала, мне Люська рассказывала. Но охота была ментам семейные кляузы разбирать! Участковый спросил про сумму и сказал, что проверит на почте, сколько она получила алиментов на меня накануне. А деньги были почти такие же.

– А с отцом ты не повидалась?

– Нет. У него другая семья. Он не хотел. А потом он умер года через два.

– Где же Люська твоя теперь?

– Шесть лет назад от передоза загнулась. А мама её в прошлом году от цирроза, – она заплакала. – Курю, но с алкоголем не дружу. А наркотики никогда не пробовала! С кем же мой Мишенька останется, если я загнусь!

Дуня наконец ушла, всё ещё всхлипывая.

А через двадцать минут секретарша Анна Николаевна влетела: «Дуня Лопухина из окна выбросилась! Насмерть!»

Глава вторая: мужские разговоры и ещё одна смерть

– Дима, зайди ко мне. Ну, что там с самоубийством?

– А вот ни разу не самоубийство. И даже не несчастный случай. Толя сказал, что был толчок невиданной силы.

– Может, сама оттолкнулась?

– Вот и я это спросил. Говорит: да, оттолкнулась и полетела вперёд спиной.

– М-да. А я-то надеялся…

– А я-то как надеялся! Сразу пошёл отписки составлять. Вроде всё сходилось: неуравновешенная творческая личность занималась рутинной работой, табель на зарплату составляла. Зам главного бухгалтера гоняла её туда-сюда. Потом она сидела в бухгалтерии и с час, наверное, истерила со слезами на глазах. Потом вышла от них с рыданием: «На кого мой Мишенька останется, если я загнусь!» И через двадцать минут загнулась.

– Да тут всё очевидно! Кроме толчка…

– Вот так. Эти творческие личности затоптали всё нафиг, хотя на что там смотреть? На раскрытое окно?

– А как там вообще там эти творческие личности? Журналистки, телеведущие?

– Ну, телеведущих я даже не видел. Вернее, одна была, какой-то отчёт писала. Инга Киприди. Знаешь такую?

– Длинноволосая такая? «Литературную губернию» ведёт?

– Она вообще-то на больничном, колено у неё в гипсе, что ли. Еще там монтажёрка. Такая… сразу не понял, какого пола. И охранник на входе в телестудию. Все остальные группами разъехались по учебным заведениям… ну, к Дню учителя. Вот и всё по четвёртому этажу, где студия. Ты вообще представляешь себе Дом печати?

– Тысячу раз мимо проезжал. Здание глаголем с нашлёпкой посередине.

– Скорее, бумерангом. Построено по углу, где сворот с Московского проспекта на Советскую. Трёхэтажное, а по центру небольшая надстройка четвёртого этажа, где телестудия. На закруглённом тупом углу, над главным входом.

– Есть неглавные?

– Ещё сколько! По Московскому проспекту в торце – вход в бывшую столовую дома печати, ныне кафе «Лилия». Перпендикулярно этому крылу – одноэтажная пристройка до бывшего дома быта, ныне дом торговли «Парковый». В ней буфет и банкетный зал кафе. Из «Паркового» можно зайти в кафе, соответственно, и в дом печати тоже. Кстати, в народе кафе называют «Катамараном», потому что эта стекляшка объединяет два здания. А от конца другого крыла, что по Советской, параллельно Московскому ещё одна одноэтажная пристройка. Там самые шумные цеха типографии. Получается внутренний двор, въезд в который – между «Парковым» и типографской пристройкой. Заруливают туда поставщики товара в дом торговли, кафе и типографию, а также потребители типографской продукции. На проходной дежурит охранник, всех въезжающих и выезжающих записывают. Но не входящих и выходящих! А выйти во двор можно из служебных входов для погрузки кафе, «Паркового» и двух типографских, из главного внутреннего выхода, что напротив главного входа. Продолжить?

– А камеры?

– На доме торговли есть. И больше нигде. Мы записи изъяли, но кто будет всё это движение разглядывать?

– Понятно кто…

– Вот именно. Дал поручение.

– Ну, работайте. Да, а журналисточки-то хоть были красивые?

– А, не разобрать. Половина накрашена, будто под камерой уже, и их сейчас на экран выведут, а половина – чумички. Не то баба, не то мужик, в брюках, в балахонах, сисек не видать.

– Кстати, о сиськах. Что у тебя с Катей?

– Ничего у меня с Катей. Покончили мы с ней.

– Ладно, не горячись. Давайте встретимся… ну, хоть у нас. Алла поляну накроет, пацаны в компе посидят, а вы попробуйте наладить мосты.

– Никаких мостов!

– Дим, ну, гульнула баба… с кем не бывает? Что же сразу дом разорять, квартиру делить? Ты ведь, небось, тоже не без греха?

– Понял, откуда ноги растут. Неужели риелторша моя уже приходила? И Катерина к Алке кинулась. Ишь, даже про себя рассказала… я-то молчал!

– Дима, возьми паузу! У вас же сын!

– Была пауза. Месяц. Хватит! Я у Толи живу, надоел ему хуже горькой редьки.

– Ты всерьёз хочешь добро делить с ней? Да будь ты мужиком!

– А по-твоему я должен к полтиннику без жилья остаться? На барахло не претендую. Но квартиру будем делить. В неё ведь старенькая родительская вложена.

– Так и машину делить придётся…

– Это само собой. Я к ней послал человека с разумным предложением. Там ведь… я не договорил. Третий этаж издательства весь под арендаторами: адвокат, риелтор, мебель на заказ, благотворительный фонд, гадалка, секта какая-то, даже частный детектив. Вот – 11 арендаторов. Так я с риелтором попутно и свой вопрос порешал. У неё есть хороший вариант размена. С доплатой, естественно. Вот на доплату мой Росинант уйдёт. А потом можно разводиться. Заявление я уже подал.

– Дим, может, помиритесь ещё?

– Нет. Меня от неё тошнит! Сына настроила! Он звонит всегда только про деньги! Последний раз у школы встречались… поездка там у них на каникулах. Я говорю: у матери бери, с меня нынче за два месяца алименты вычли. А я, между прочим, за прошлый месяц ей в руки отдал! А он: ты должен! Я психанул: если я тебе только деньги должен, так это через кассу. Видеться тогда совсем необязательно.