Планета Афон. Дева Мария

– Проблема в том, что разговаривать с человеком не на его родном языке, лично я считаю верхом кощунства. Если ты едешь в чужую страну, то выучи язык именно этой страны. По крайней мере, несколько дежурных фраз или не поленись купить разговорник. По степени примитивности собачий язык превосходит разве что язык людоедов племени мумбо-юмбо.

К примеру, когда кто-то кичится свободным владением английского, я прошу его перевести фразу из известной песни В.Высоцкого: «И вот он прямо с корабля, решил стране давать угля, а вот сегодня наломал, как видно, дров». Шибко знаток собачьего языка сразу затухает и переходит на понятный всем русский язык. Или фразу «косил косой косой косой», ты понял? А как ты думаешь, англичанин поймёт? Тем более грек с поверхностным знанием английского?

– Слушай, идиомы есть в каждом языке, также как и свой слэнг. Какой-нибудь американский индеец такое тебе сказанёт на американском диалекте, что век будешь расшифровывать.

– Вот потому русским дворянским отпрыскам нанимали в гувернёры именно носителей и французского, и немецкого, и английского. Только общаясь с ними ты будешь говорит на их языке, а не по-русски английскими, немецкими или французскими словами.

Я знаю язык в объёме делового общения, а разговаривать на отвлечённые темы – прости-прощай. К тому же монахи не вот тебе разговорчивы, а то и вообще исихасты. Поэтому с ними лучше не напрягаться насчёт пустопорожних разговоров, но улыбке даже кошка рада.

Мою тираду прервал подошедший к нам другой монах, по-афонски улыбчивый и снова заговорил на непонятном языке. Из его слов мы уловили только знакомое «диамонитирион», из чего сделали вывод, что нас либо спрашивают, то ли приглашают поселиться. Осталось только пожать плечами, но монах жестом пояснил: мол, вкушайте, не буду вам мешать, и отошёл.

– Habla en español? – I’m также жестом подозвал его.

Монах повертел головой, и пришлось перейти на собачий.

– Do you speak English?

На сей раз, он качнул головой вертикально, что обнадёжило.

– We’re not going to sleep. But we would like to venerate the shrines. Do you understand me?

– Yeah, sure. I’ll see you in half an hour, – ответил монах.

– Господа, я договорился, через полчаса нас проводят в ризницу, и мы сможем приложиться к святыням. А пока расслабьтесь, дышите глубже, & исключительно носом.

Братва дружно налегла на кофе, благо он был отменный, -не зря тут у них профессиональная стойка. Нам спешить было некуда, поэтому мы тянули его медленно. Если честно, то уходить вовсе не хотелось, но всё же мы прибыли за три моря не затем, чтобы кофе распивать.

К нам снова подошёл улыбчивый монах и снова обратился ко мне на собачьем языке. Половину I’m не сумел разобрать -его произношение отличалось от лондонского, как Кутлумуш от Вестминстера, – но кое-что выяснить удалось. Сейчас будет читаться акафист Богородице, потом небольшой отдых, затем – повечерие, трапеза, служба, следом отдых часов пять и Литургия. В конце чтения акафиста будут выносить святыни монастыря.

Ещё он сообщил, что недалеко отсюда находится калива, где подвизался Паисий Святогорец. Я перевёл эту новость моим братьям, и они, конечно же, изъявили желание её посетить.

Послышались звуки деревянного била. Выйдя на монастырский двор, Господь «напомнил» нам неразумным, что уже лето. Солнце, пока мы оттягивались в архондарике, перебралось в зенит и залило двор своим пеклом почти как раскалённый металл готовую форму. Мы прошли мимо розовой часовни, которая оказалась трапезной, и вошли в Соборный храм.

Красный снаружи, внутри кафоликон отливал пепельным цветом, что подчёркивало его древность, мудрость и вечность. Началось чтение акафиста, хотя на греческом языке трудно было что-либо разобрать. Народу в храме было не так, чтобы людно, все уместились в стасидиях. Мы не стали изображать из себя белых ворон и быстренько заняли свободные.

Но вот голоса остановились, и на середину храма вынесли длинный стол, похожий на обеденный, покрытый красной материей. Из алтаря стали выносить ковчежцы и ставить на стол. Солнце, робко пробиваясь внутрь храма и, освящая кумачовый цвет покрывала, «выкрасило» стены кафоликона пурпуром и заблистало в позолоте иконостаса и золоте ковчежцев.

К столу выстроилась небольшая очередь, за монахами двигалось несколько мiрян. Неспешное движение к святыням: земной поклон, целование, шаг дальше. Никто не торопил, возле каждой мы опускались на колени, но так, чтобы не задерживать остальных.

Когда все приложились, ковчежцы унесли в алтарь, сняли материю, убрали стол, и в храме сразу как-то потускнело. Среди монахов я разглядел нашего информатора, и подошёл к нему с надеждой попросить показать дорогу к каливе, где подвизался Паисий Святогорец.

– If you’re not too busy right now, could you show us the way to the kaliva of Reverend Paisius?

– O'key. But I just need to finish one obedience, will you wait for me?

– Of course! Should we wait in the church?

– No, the temple is closed when there is not prayer service. Come with me, – ответил монах и повёл нас в братский корпус. По сути, это просто стена монастыря, дверь выходит на внутренний двор, а окна наружу. Толщина стен этого монументального здания больше полметра. Его обступают деревянные террасы, чем-то напоминающие строительные леса, только более основательные, но в сравнении с мощными стенами, весьма жиденькие.

Мы поднялись по деревянной лестнице братского корпуса. С широких строительных лесов переступили на узенькую каменную терраску. Во втором этаже монах распахнул одну из дверей, и мы оказались в большой зале гостинички общежительного типа. Здесь стояло несколько аккуратных овальных столиков, вокруг них старинные резные кресла, обтянутые серой замшей, вдоль стены топчан, также обтянутый тёмно-синей замшей. Пол в зале и в коридоре выстлан тёмно-бежевой плиткой, двери в кельи морёного дуба, стены выбелены до синевы.

Всё располагало к задушевной тихой беседе. Единственное, что смущало, – кроме нас в комнате никого не было. Получалось, что остальные монахи либо молятся по кельям, либо несут послушание, либо отдыхают. И только мы нарушаем заведённый режим.

Наш провожатый открыл одну из дверей в номер весьма современного образца. Чистенькая светлая комната, о двух кроватях. Наверху окно, в нём проглядывалась зелёная листва, и слышалось соловьиное теньканье. У каждой кровати тумбочка, на ней ночничок, и главное – свой санузел с душевой кабиной! Кому-то может показаться, что это вовсе не чудо. Но для тех, кто больше полжизни прожил в СССР, такая забота о человеке и есть настоящее чудо.

Монах с четверть часа скользил из одной комнаты в другую, словно искал вчерашний день. Но на то он и вчерашний, что можно плутать до Второго пришествия, пока вчерашним днём не станет сегодняшний. Однако не наше холопское дело его торопить или поправлять. Мы тихонько наслаждались долгожданным покоем и перелистывали впечатления.

– Если очень пъстараться, то мы сегодня можем успеть посетить мънастыри Ставроникита и Пантократор, – нарушил, наконец, чарующую тишину братского корпуса гигант X-в.

– Не забывай, что в пять часов начнётся служба, а если мы на неё не попадаем, то останемся без трапезы, – Никита резко остудил его пыл.

– Без ужина, конечно, остаться не хотелось бы, – поддержал его брат Николай.

– Ерунда, мы же в Карее. Можно в мъгазинах что-нибудь приобрести, чтобы гълодными не остаться. Что, вы до завтрака не дъживёте что ли? – возмущению Володи не было предела.

– Просто не хотелось бы нарушать заведённый порядок. И потом, даже если мы успеем их посетить, то, что толку? К святыням приложиться всё равно не сможем, их выносят утром. Это в славянских монастырях для нас делали исключение, а в греческих кто знает, пойдут ли нам навстречу? -доводы Никиты были достаточно резонны, что не согласиться было нельзя.

– Как хътите, я свой въриант озвучил, – сказал Володя.

Меж тем наш провожатый закончил своё благое делание и вернулся, помня обещание показать нам дорогу к каливе Паисия Святогорца. Выйдя за ворота монастыря, мы увидели ровное зелёное предгорье, на котором были разбросаны небольшие беленькие домики – каливы.

– Go on the asphalt road, a sign will indicate a turn on the path, turn right. Where will the fork, go to the left, go over the bridge and see the cell elder Paisius. Do you understand me? – повторил монах и заглянул мне в ясны очи с такой надеждой, что переспрашивать желание пропало.

Если быть до конца откровенным, то половину из сказанного я не понял, а мои спутники, разумеется, не поняли вообще ничего. В окончательно средней школе таких слов не преподавали, а в самоучитель заглянуть не догадался. Единственное, что азъ нерадивый успел понять, таки это не пропустить правый поворот с асфальтовой дороги, затем слева будет мостик, а за ним уже калива прославленного старца. Что ж, как говорится – вперёд и с песней!

– If you still get lost, then read the prayer to the Virgin Mary, She will save you from any situation. You all understand? – дал нам последнее напутствие святой отец, когда мы обратились к нему за благословением. Молитва Деве Марии – самый надёжный путеводитель на Афоне.

После сего напутствия мы разошлись в разные стороны как корабль с берегом. Наша дружная компашка отправилась на поиски новых приключений, а монах пошёл исполнять очередное послушание. Некоторое время мы шли вниз по асфальтовой дороге, пока справа не нарисовался поворот, перегороженный шлагбаумом. До сего момента никто из нас не проронил ни слова, а тут сразу всем приспичило задать вопрос непонятно кому или же самим себе.

– Так. Он говорил про поворт направо и чего-то там ещё добавил, а чего, я таки не понял.

– А чего тъгда не переспръсил? – Володя был как всегда прав, только не учёл, что собачий язык никогда не был для меня родным. Сколько ни переспрашивай – толку ноль.

– Las lagrimas no quitan penas. Ты всё понял, что я сказал? – обратился я к гиганту X-ву.

– ??? – немой вопрос был мне ответом.

– Слёзы не отнимают печали, это если дословно. А по-нашему ты знаешь, как звучит. Вот и я по-собачьи понимаю столько же. Слава Богу, что хоть чему-то научился, а то бы вообще…

– Ладно, хорош базарить, – вмешался в наш диалог Никита. – Так мы идём направо или дальше по дороге?

– Может быть, шлагбаум поставили, чтобы на машинах нельзя было туда ездить? – выдал единственно разумное предположение наш незалэжный брат Николай.

– А что, впълне възможно, – поддержал его Вольдемар.

– Ты снял ответственность с моих хилых плеч, –I’m был готов до зѣла его расцеловать.

–Тъгда не будем терять время, – олодя вытянул вперёд правую руку, как некогда вытягивал его лысый тёзка, указывая путь пролетариату: «ВеRной доRогой идёте, товаRищи!»

За что я ценю и обожаю моих дорогих попутчиков – они никогда не обижаются. Может, конечно, и обижаются, но виду никогда не подадут. И на этот раз наш базар резко сменился ненавязчивым весельем. Мы обошли шлагбаум, и пошли по гравийной дорожке, которая пошла вверх и в сторону от нужного направления. Впереди нарисовался небольшой домик.

Подойдя к хате поближе, единственное, что пришло мне на ум – это одесское «чтоб я так жил!» Думается мне, глядя именно на такую хату, у Александра Сергеевча родилось желание написать свою знаменитую «Сказку о рыбаке и рыбке». Но старик у Пушкина ловил неводом рыбу, а верные воины Христовы становились ловцами человеков. Вот бы нас кто поймал!

Домик был наглухо заколочен, поэтому нам ловить было нечего и некого. Обойдя его пару раз, мы двинулись в обратный путь. Дойдя до шлагбаума, свернули направо и направились в сторону Карен, пока не наткнулись на неприметную табличку. На ней отчётливо проглядывалась стрелочка и надпись по-гречески, из которой мы поняли лишь одно слово: Пашюд.

– Точно! – воскликнул азъ просветлённый, как некогда Архимед своё знаменитое «Эврика!». – Он, ведь, чего-то там говорил про «sign will indicate a turn on the path». Табличка укажет направление. Вот этот указатель монах и имел ввиду, а мы свернули хрен знает куда.

– Тък, ведь, и на шльгбауме висела къкая-то табличка, -вспомнил брат Владимир. – Там что-то по-гречески было нацарапано, наверное, что сюда хода нет, только мы не поняли.

– А как мы могли понять? Это для европейцев закрытый шлагбаум – табу, а для нас…

– Короче, мы идём к старцу или будем опять базарить? – резко оборвал меня Никита, и мы дружно свернули на неприметную тропку, спускающуюся вниз от дороги.

– Я не мог даже представить, что тропа к каливе столь пъчитаемого старца почти заросла травой. Думал, что дърога к нему дължна быть широкая и утоптанная, – заметил Володя.

– «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими» [Мф.7;13]. Ты не забыл слова из Библии? – спросил его Никита.

Гигант Х-в не успел ответить, потому что тропинка раздваивалась, и у нас снова возникла дилемма: какими вратами идти? ВПС силился вспомнить, что говорил монах, но память подсказала лишь то, что нужно обратиться к Деве Марии. Ко Пресвятой Богородице.

«Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою, Благословенна Ты в женах и благословен Плод чрева Твоего, яко Спаса родилаеси душ наших». «Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою…». Мы начали повторять молитву, чередуя её крестными знамениями. Долго ли, коротко ли длилось наше обращение к Пречистой Деве, но вдруг резкий порыв ураганного ветра колыхнул ветви деревьев влево так, что некоторые чуть ли не к земле прижал. Они оставались в этом положении несколько секунд и вдруг всё стихло.

Оказывается, на Святой Горе вовсе не обязательно владеть собачьим языком, ажбы сыскать правильный путь. Достаточно с душой обратиться к Игумении Горы Афонской, и Она всегда подскажет верное направление. Конечно, безпокоить Её каждый раз – не по-мужски, тем не менее, православные обязаны владеть церковно-славянским языком, а не прибегать к услугам звёздно-полосатых врагов. К сожалению, пока это станет нормой жизни, много воды утечёт.

Свернув влево, за очередным изгибом тропинки мы вскоре добрели до того самого мосточка, о котором предупреждал наш провожатый. «Where will the fork, go to the left, over the bridge and see the cell elder Paisius» – сразу вспомнились мне слова монаха. Через расщелину, по которой струился весёлый ручеёк, был перекинут приличный мосток, сработанный, по всем вероятиям, рабами если не Рима, то Вавилона, это точно. Что удивительно, нас он выдержал.

И как же мог наш глубокоуважаемый фоторепортёр пропустить такой ценный кадр! Это всё равно как для честного советского трудяги пропустить очередной тост на светской тусовке своего любимого отпрыска, выбившегося в олигархи. Или как для колхозницы-пенсионерки в лихие 90-е, для которой «Просто Мария» была гораздо важнее Девы Марии, пропустить очередную серию «Рабыни Изауры» и не попереживать вместе с богатыми, которые тоже плачут.

Вскоре на горизонте показался белый домик старца, огороженный железной сеткой. На железной калитке больше для вида болтался замочек, которыми наивные авиапассажиры иногда запирают свои чемоданы для самоуспокоения. Рядом с калиткой висело металлическое било и железная гирька. При соприкосновении сие устройство издаёт мелодичный звук.

– Похоже, нам здесь не рады, – пробубнил Николай.

Чтобы лучше разглядеть сквозь листву белый домик старца Паисия, он взобрался на пенёк, но в домишке не ощущалось никакого присутствия живого существа. Нам это показалось немного странным, всё-таки мы стоим перед дверьми каливы, где жил великий старец. И уже нам казалось зѣло чуть-чуть, что мы, наконец, до него дошли, нам бы ещё и внутрь заглянуть.

– Позвони ещё разочек, может, на сей раз повезёт, – с надеждой попросил Никита.

После повторного набата, подождав ещё с пару минут, стало окончательно ясно, что в этот райский уголок нам дорога заказана. А так хотелось прикоснуться к этой благодати, посидеть на лавочке у крыльца, прогуляться по небольшой лужайке, что раскинулась перед домиком, ощутить себя причастным к подвижнику, почувствовать умиротворение и покой.

Дверь каливы неожиданно отворилась, из неё выглянул старче, который настолько искренне обрадовался нам, примерно как робинзон Крузо, неожиданно причалившему пароходу Подойдя к калитке, он откинул с неё резиновое кольцо, наброшенное сверху, каким закрывалась калитка и в Кутлумуше, и жестом пригласил нас войти. Мы неспешно прошли лужайку, полюбовались причудливым «зонтиком» на крыше, который оказался куполом церквушки.

Поднялись на крылечко. Слегка пригнувшись, чтобы войти в дверь, мы оказались в тесном тёмном коридоре. Впереди виднелся светлый проём – видимо та комната была обиталищем этого отшельника, но старче повёл нас направо, и мы оказались в отшельнической церкви.

Размером церквушка будет примерно как спальное ложе царицы Клеопатры. Низкий потолок, алтарь отгорожен деревянным иконостасом с царскими вратами и одной дверью, «охраняемую» благородным разбойником. По стенам хаотично висит множество икон, вдоль стен от иконостаса помещаются только две стасидии, ещё по одной стоят по обе стороны входа в церковку. В одной из этих старинных стасидий, перебирая чётки, молился старец Паисий. На её спинке укреплена чёрная вязаная материя, а над стасидией портрет прославленного старца.

Архимандрит Софроний (Сахаров) высказал такую мысль: «Благодать приходит в то сердце, которое исстрадалось. А пока сердце не настрадалось, оно не может быть вместилищем благодати. Человек не может её принять, так как ему ещё кажется, что он сам по себе кто-то». Или преподобный Нектарий Оптинский: «Только лишь когда человек познает собственное всецелое ничтожество до конца, Господь сможет сотворить с ним что-то великое». «Ибо, кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится» [Мф. гл.23;8].

Для Слова не существует времени. Произнесённое вчера или пережившее тысячелетия, оно останется истиной, если сказано по благодати Божией. Тот же старец Паисий никогда не был писателем, все его слова и поучения были записаны кем-то или взяты из писем.

А разве не истина, сказанное игуменом Нектарием: «Пока человек думает, что он может что-то построить на собственном основании, он не даёт строить Богу Познание этого происходит опытным путём. Самое интересное состоит в том, что ощущение человеком своего ничтожества не принижает его, а даёт возможность человеку стать гораздо выше себя самого, перерасти себя. У нас же часто присутствует неправильное понимание: самоуничижение, самопринижение воспринимается как отказ от того достоинства, которое Бог дал человеку».

Пока мы прикладывались к иконам, старче, улыбаясь, молча, как бы приглядывался к нам и вдруг неожиданно спросил: «Русия? Ортодокс?» Не знаю, как он догадался, если по-русски не знает ни слова, да и мы за всё время не произнесли ни одного. Скорее всего, потому что именно наших соотечественников притягивает подвижничество, просвещённые европейцы святостью считают поклонение золотому тельцу. Если ты успешен в жизни, значит святой.

Как было бы здорово, если бы можно было отслужить здесь Литургию, причаститься, даже просто помолиться, прочитать акафист старцу Паисию! Но нас ждут великие свершения, да и время не подходящее для Литургии. Прости нас, святый старче, моли Бога о нас неразумных.

Секунды таяли с неумолимой быстротой, поэтому нам задерживаться было противопоказано. Никита выразительно взглянул на часы, старче понимающе кивнул и мы подались к выходу. Старичок всё кивал нам вслед и что-то молвил по-гречески, чего мы, разумеется, не понимали. Скорее всего, что-то доброе про Русию, а может, благословлял в путь-дорогу.

Побывать в каливе старца Паисия дорогого стоит. И вот Божиим Промыслом мы оказались в том месте, где подвизался преподобный, куда к нему приходило велие множество паломников, а то и просто богомольцев. Ведь чем больше узнаёшь о житии святого, тем больше проникаешься любовью к человеку Божьему. А если это твой современник, с которым общались ныне живущие, твои знакомые братья и сестры, то воистину проникаешься вдвойне.

Тепло попрощавшись со старцем и выйдя за калитку, мы ускорили шаг, поскольку наметили обширную программу и не хотелось бы её ломать. До мостка шли притихшие, как бы в некоторой растерянности, или каждый из нас по своему переваривал полученную благодать. Нас не оставляло некое чувство нереальности происшедшего, как будто мы побывали на другой планете. Впрочем, мы сейчас и пребывали на другой планете под названием Святая Гора.

На этой планете нет ощущения времени, всё живое находится вне времени. Разве дозволено утверждать, что старец Паисий почил о Господе, а не пребывает сейчас с нами, не молится за нас грешных? Мы только что побывали в гостях у живого Паисия, освобождённого от врагов.

Никто из нас не решался произнести ни единого слова, боясь разговором нарушить и спугнуть наполнившую нас благодать. Лес закончился, и нам вдруг открылся русский деревенский пейзаж: поляна, посреди которой стояли несколько стогов сена, огороженные подломившимися корявыми жердинами. На поляне, расцвеченной клевером и одуванчиками, паслись мулы. Мы явственно ощутили, что здесь нет не только времени, но и пространства. Да, да, да – мы в России! Сейчас, вот за тем поворотом мы окажемся на обрывистом берегу Великой реки…

Глава II

«Святой Николай».

Один мужчина уверовал в Бога и решил креститься. Но конфессий много, какую выбрать? Сначала решил пойти к протестантам-баптистам, пошёл, пообщался. Все приветливые такие, песни поют, хвалят друг друга, книжку подарили. Понравилось, одним словом.

Потом пошёл к католикам. Там всё так торжественно, орган играет, все на скамеечках удобно сидят, пастор так грамотно вещает, люди вежливые. Решил стать католиком.

Но чтобы наверняка убедиться в правильности своего выбора, решил напоследок зайти в православный храм. Там народу куча, храм маленький, душно, тут толкнули, там замечание сделали, что не так свечку ставит; тут наругались, что шапку не снял в храме, и всё в таком духе. Задумался он крепко… и решил стать православным. А на вопросы друзей отвечал: «С ними Бог! Без Него они бы так долго не продержались!»

* * *

«Рано или поздно каждый человек начинает задумываться над тем, зачем он «пришёл» в этот мiръ, какова высшая цель его существования? Следствием этого становится его стремление не только к профессиональному совершенствованию, но и к духовному становлению. Интуитивно мы предчувствуем, что истинное человеческое бытие находится на пересечении горизонтальной и вертикальной составляющих его жизни. Без стремления к совершенствованию по вертикали, духовному развитию, жизнь наша становится подобной безконечному забегу за мнимым материальным благополучием. Только в гармонии материального и духовного мы получаем точку соединения, которая воссоздаёт крест. Именно в момент пересечения линий умственного развития и духовного становления мы совершаем поступки. Соединить в себе личное и народное, земное и Небесное, плотское и духовное – это и есть крестная ноша каждого из нас, призванных в этот мiръ».

Николай Лудников. «Записки странника».

* * *

Паломничество ко святым местам всегда было благочестивой традицией русских людей. С верой и молитвой отправлялись они во Святую Землю, Святую Гору Афон, Киево-Печерскую лавру, на Соловки, Валаам, в Дивеево и Псковские Печеры. Но есть на карте Богохранимого Отечества нашего место, куда и поныне каждый год стекаются десятки тысяч паломников со всей необъятной России, а также из многих зарубежных стран

– Великорецкий крестный ход.

Велико почитание Святителя и Чудотворца Николая не только в христианском мiре, но даже среди иноверцев. Более семнадцати веков прошли после его блаженной кончины, но не ослабла народная любовь к нему на Руси. Тысячи храмов посвящены Николаю Мирликийскому, написано множество икон с изображением святого, среди них особо почитаемы чудотворные.

Первый Никольский храм был воздвигнут над могилой первого русского князя-христианина Аскольда, который был освящён во имя святителя Николая равноапостольной княгиней Ольгой. В нём был крещён равноапостольный князь Владимiр – будущий креститель Руси…

На Афоне много гумен, рожь растёт из бездорожья.У монахов там игумен самый лучший – Матерь Божья.На Афон нет входа жёнам, там бород не бреет бритва.В сердце братьев напряжённом только сладкая молитва.Там не вьёт гнезда орлица, издавая в небе клики.У монахов там не лица, а Божественные лики…Кельи там по узким тропкам утопают в поднебесье…Там монахов целым скопом искушает племя бесъе…Там живут живые старцы. До того они святые:Захотят – простые кварцы выльют в слитки золотые…Там ясна любая притча от послушника до старца…Я хотел бы там постричься, я хотел бы там остаться.

Имя священника Леонида Сафронова, автора этих стихов, хорошо известно тем, кто хоть раз участвовал в Великорецком крестном ходе. Отец Леонид стал лауреатом Международной Бунинской премии за книги стихов: «Лесниковая дочь», «Затаилась Русь Святая», «Ходит белый жеребёнок» и другие. «Смысл поэзии отца Леонида (Сафронова) сосредоточен в Боге. Он глубоко сознаёт всю меру ответственности за слово, сказанное пред Словом Истины.