Седьмое евангелие от «ЭМ»

Во время этой встречи было объявлено, что такого-то числа в Дрездене будет литературный вечер на русском языке, посвящённый Александру Блоку. Это объявление не только заинтересовало Франца, но и удивило. И он решил обязательно посетить это мероприятие.

Тамара ехать не захотела, а Франц поехал на своей машине, изучив предварительно маршрут по карте. Это действительно был литературный вечер. Кто-то выступал с докладом о Блоке, а кто-то читал стихи. Небольшой зал был полностью заполнен. Кроме этого после вечера было ещё и чаепитие, на которое тоже не мало осталось народа. Франц впервые за два года видел большое количество симпатичных и интеллигентных людей, говорящих на правильном русском языке и без мата. Из общения стало известно, что в Дрездене существует Немецко – Русский Институт Культуры, который в разговорном обиходе называли просто «Русский Дом», и с некоторыми представителями этого дома Франц тут же познакомился и получил приглашение в ближайшие выходные приехать на «субботник». Оказывается, что «субботники» ещё не вымерли и в них можно было принимать участие. Франц решил посетить и это мероприятие. Надо сказать, что из Косвиговского хайма на вечер Блока никто не поехал и, уж тем более, – на какой-то «субботник» в каком-то «Русском Доме».

В Дрездене было два железнодорожных вокзала и «Русский дом» находился недалеко от одного из вокзалов, но Франц всё равно решил ехать на своём автомобиле, чтобы быть независимым от расписания поездов.

* * *

Когда Франц приехал в Дрезден «субботник» шёл уже полным ходом. «Русский дом» представлял собой двухэтажную виллу с небольшим садиком. На территории сада находился приличный гараж на два автомобиля. Всё это была Российская собственность. Когда-то в 1935 году Микоян, в лице советского правительства, приобрёл несколько таких вилл на территории Германии. Потом это здание попало в ведомство советской армии и в нём жили офицерские семьи. А перед самым концом ГДР здесь вообще, похоже, был офицерский бордель. После объединения Германий армия ушла, и дом стал принадлежать общественной организации под названием «Немецко-Русский Институт Культуры». Это по-прежнему была российская собственность, и полиция зайти на эту территорию даже не имела права.

Руководство институтом осуществляло правление, во главе которого стояла чета: Вольфганг и Валерия. Вольфганг был по профессии военный и, в своё время, закончил МАИ. Сейчас он был уже на пенсии в чине отставного полковника. Его супруга Валерия закончила московский пед по специальности «математика», но никогда в школе не работала, а была всю жизнь, так сказать, при муже. Чтобы отстоять этот дом им пришлось даже «повоевать» с новой русской мафией, но, слава богу, всё обошлось без «крови».

«Субботник» не был формой слова. Вкалывали, что называется – на совесть. Необходимо было сделать новое перекрытие между первым и вторым этажом здания, где балки основательно прогнили и в любую минуту могли просто рухнуть. Кроме того, надо было положить новую крышу на гараж, которая давно прохудилась и начала протекать. Женщины мыли окна и стены. Среди женщин были очень даже симпатичные: Люба, Лена, Лилли и Зоя. Остальные женщины были уже преклонного возраста, как и сама хозяка – Валерия.

Франц помогал крепить потолочные балки и таскал тяжеленные рулоны рубероида на крышу гаража по приставной лестнице.

Болшинство женщин были родом из Москвы и Ленинграда, Лилли была из Барнаула. Оказалось, что её старший брат Вилли – профессиональный художник и на днях у него открывается в Дрездене выставка. Франц пообещал Лилли, что будет её сопровождать во время этого мероприятия.

* * *

В живописи Франц понимал мало, вернее сказать – не понимал ничего, но картины Вилли ему понравились. Было в них что-то романтическое, что-то фантастическое. Чувствовалось что картины просто живут какой-то любовью. Рядом с такими картинами было тепло. Лилли показала картину, которую Вилли ей подарил, и после выставки эта картина должна была переехать в её квартиру. Жила Лилли недалеко от железнодорожного вокзала. Франц специально оставил свою машину в этом районе, чтобы было удобнее провожать Лилли после посещения выставки. Уже стемнело и редкие фонари плохо освещали переходы в тихих переулочках привокзального района.

– Смотри, что это? – вдруг сказала Лилли.

– Лежит вроде кто-то или пытается встать.

Они подошли поближе. На земле лежал человек, рядом валялись костыли. Человек лежал на спине и потихоньку стонал, пытаясь перевернуться на бок. Лилли и Франц наклонились над ним и попробовали заговорить. Человек никак на них не реагировал и продолжал стонать. Франц попытался помочь ему встать и человек вдруг издал протяжный крик-стон и снова завалился на спину, что-то односложно повторяя тихим голосом. Лилли присела и положила голову человека к себе на колени. Приоткрытый рот вдруг начал пузыриться кровавой пеной. Глаза молодого человека были закрыты и он тихо повторял: «Штихвунде».

– Что он говорит? – спросил Франц.

– Кажется, он произносит: «колотая рана», – страшным голосом проговорила Лилли, – делай что-нибудь!

– Помогите раненному, – Франц бросился к одинокому прохожему, появившемуся в конце переулка, – врач нужен.

Прохожий не стал спрашивать в чём дело, а быстро добежал до одинокой телефонной будки, стоявшей на углу улицы, и стал куда-то звонить. Буквально через несколько минут приехала машина медицинской помощи и полиция. Оказалось, парня ударили сзади в область поясницы чем-то острым: шилом или стилетом и выбили из рук костыли. Раненого увезли на скорой и записали имена и место жительства Лилли и Франца.

Тихий, малолюдный вечерний Дрезден оказывается иногда становился опасным.

* * *

Моделирование характеристик элементарных частиц так захватило Франца, что он практически всё своё время отдавал этой задаче. Все возможные модели уже были построены и возник соблазн – построить модели и для кварков. Известных Францу кварков, соответственно, и антикварков было всего три. И модели их легко были построены. Возникала следующая проблема – надо было совместить модели элементарных частиц и кварков. В противном случае всё это моделирование было бы неинтересно, так как и для элементарных частиц, и для кварков формула Гелл-Манна – Нишиджимы была справедлива одинакого. Франц взял характеристики девятнадцати элементарных частиц, для которых была справедлива формула Гелл-Манна, и все они хорошо укладывались в его моделирование. Характиристики получались очень наглядными и понятными. Первая частица, полную модель которой стал строить Франц, состояла из трёх одинаковых кварков. Построение такой модели оказалось делом не сложным. Сложнее было с другими частицами, которые состояли из двух и трёх различных кварков, но и здесь моделирование не дало ни сбоя, ни даже малейшей какой-то натяжки.

Оформив всю работу начисто, Франц решил показать её в «Русском Доме». Никто из постоянных посетителей института не знал физику элементарных частиц, но муж одной женщины когда-то преподавал в местном университете – он был профессором химии – и обещал свести Франца с одним физиком-теоретиком.

И в один из дней Франц отправился в Дрезденский университет. Кабинет профессора Йоппе найти оказалось не сложно.

– Добрый день, – сказал Франц, когда на стук в дверь он услышал приглашение войти, – я от профессора Гроссманна.

– Входите, он мне звонил. Так что там у вас?

Франц постарался покороче, но в то же время стараясь не упустить какую-нибудь важную деталь, изложить суть своего моделирования.

– Любопытно, любопытно… Вы ведь – математик? – задумчиво произнёс профессор Йоппе, – вот так с разгона очень трудно оценить вашу работу. Я ведь не специалист по физике элементарных частиц. Если бы самому Гелл-Манну её показать, – профессор похлопал по исписанным листам, разложенным на столе, – к сожалению, у меня нет выхода на него, и в нашем университете такими вещами никто не занимается. Получилась красивая математическая игрушка – это точно. Я буду думать, как с этим со всем быть. Если что – дам знать профессору Гроссманну.

На этом и расстались. Франц тоже не знал, что с этим делать и отложил свои исследования до лучших времён.

* * *

С некоторых пор Франц начал замечать у себя на животе какое-то вздутие в районе пупка и рассказал об этом в «Русском Доме» Валерии – она увлекалась домашней медициной.

– Ты знаешь, – говорила сердобольная Валерия, – у нас с Вольфом есть хороший приятель-хирург, профессор Лаушке. У него своя клиника, надо ему показать твой живот.

Симпатичный профессор Лаушке быстро пришёл к выводу, что это пупочная грыжа.

– Зашьём, делов-то.

Операция была назначена через неделю.

Франц уже лежал на операционном столе, когда с ним вдруг заговорил профессор Лаушке.

– Сейчас кровь из вены возьмём на контрольный анализ и всё. Операция быстрая, через полчаса будешь, как новенький. Кстати, пупок тебе очень нужен? Тут такое дело. Если пупок сохранять, то хлопот больше… Шов получится сложнее, надо будет вокруг пупка обходить. А если без пупка, то останется прямая ниточка, ровненькая… Через месяц вообще ничего заметно не будет.

– Давайте без пупка, – согласился Франц.

Открыв глаза, Франц понял, что лежит он по-прежнему на операционном столе. Более того, он оказался уже забинтованным вокруг пояса. Когда его могли забинтовать он не слышал. Пришедшая медсестра сказала, что операция закончилась полчаса назад, а Франц поспал пока не закончился наркоз. Оказывается профессор Лаушке уже позвонил в «Русский Дом» и внизу его ждут на машине Валерия и Вольфганг.

Через день Франц явился на перевязку, а через неделю и вовсе швы сняли. Действительно, теперь у Франца пупка не было, а вместо пупка была белая полоска длиной в пять сантиметров, которую ни швом, ни шрамом даже и назвать-то было невозможно. Франц таким образом превратился в инопланетянина. У всх людей были пупки, а у Франца пупка не было. Вместо пупка была небольшая пологая впадинка перечёркнутая белой полосой в горизонтальном направлении. Полгода Францу было запрещено поднимать тяжести, а потом все и вовсе забыли, что была сделана операция. Только отсутствие пупка ещё напоминало об этом. Больше пути Франца никогда в жизни не пересекались с добрым профессором Лаушке. Сам Франц иногда в интимных компаниях напускал на себя таинственный вид и под секретом говорил собравшимся, что он – инопланетянин и заброшен на Землю другой цивилизацией с секретной миссией. А в подтверждение демонстрировал отсутствие пупка. Случались люди, в основном женщины, которые искренне верили в это и, перейдя на шёпот, спрашивали: «расскажи, как там у вас?».

Истории с инопланетянинами уже случались несколько раз в жизни Франца.

Они среди нас.

(истории про людей из других миров)

Когда-то очень давно, когда Франц ещё был беззаботным молодым Семёном, довелось ему как-то попасть в местный клуб любителей фантастики. Его пригласил туда знакомый программист Евгений, с которым Франц познакомился в Ташкенте, когда был там на трёхмесячной учёбе по повышению квалификации. Евгений просто бредил фантастикой, особенно, если фантастика косалась программирования или вычислительной техники.

В этот вечер в клубе обсуждалась карта планеты, по известному произведению братьев Стругацких «Трудно быть богом». Семён солидно был представлен членам клуба, которые в основном были моложе Семёна лет на десять. Совершенно случайно Семён сел в торце стола и тем самым оказался во главе фантастического собрания.

Карта планеты была представлена, прошла по рукам и участники приступили к её обсуждению. Семён любил фантастическую литературу и особенно Стругацких, поэтому тема заседания была ему очень близка. Все выступающие во время своих речей стали обращаться почему-то именно к Семёну. А Семён серьёзно надувал щёки и давал свои резюме очень профессионально. В общем карта была принята с небольшими доработками и было решено отправить её на утверждение самому Борису Стругацкому. Как-то незаметно речь зашла на тему инопланетных цивилизаций и пришельцев с других планет. Видя искреннюю серьёзность собравшихся, Семён вдруг решил разыграть здесь небольшой импровизированный спектакль.

– А, между прочим, дорогие друзья, – с самым серьёзным видом и без малейшей тени улыбки или иронии на лице, начал Семён, – эти пришельцы давно уже живут рядом с нами. Причём, настолько рядом, что мы все к ним давно привыкли и перестали обращать на них внимание. Помнишь, Женя, – обратился он к Евгению, – мы обсуждали этот вопрос ещё в Ташкенте.

Евгений утвердительно кивнул, хотя ничего не помнил и вообще не понимал о чём речь, но Семён так убедительно к нему обратился, что он не мог здесь публично выказать свою некомпетентность в данном вопросе. И что там было в этом Ташкенте. Если честно, то кроме большой пьянки он вообще ничего не помнил. Может правда, что-то обсуждали. Он знал, что Семён был одним из сильнейших и уважаемых программистов города и заподозрить Семёна в каком-то розыгрыше просто не мог.

– Все ведь, наверно, знают Андрюху и его родителей, что убирают улицы вокруг кинотеатра «Луч», – продолжал Семён ни к кому конкретно не обращаясь.

Многие при этих словах утвердительно закивали.

– Он ведь вроде того, – заметил один парень, покрутив пальцем у виска, – дебил или имбицил?

– Более того, – подхватил Семён, – настоящий олигофрен.

На самом деле Семён понятия не имел чем дебил отличается от имбицила и, уж тем более, от олигофрена. А Андрюха был здоровенный детина, который помогал своим престарелым родителям мести улицы рядом с кинотеатром. Семён много раз замечал, что речь его совершенно не развита, и на обращения к нему родителей он в лучшем случае что-то мычал, покачивая головой, но метлу и лопату держал в руках исправно, и чувствовалось, что силой обладает он недюженной.

– Шепнул мне однажды один мой хороший знакомый из дома, что напротив «Луча» – рассказывал Семён, – чтобы я обратил на него внимание. Они давно за такими ведут наблюдение.

Все понимающе кивали головами и конечно знали о каком доме напротив «Луча» идёт речь. Там находился краевой КГБ.

– Надо быть понастойчивей, и если он в конце концов вам поверит, то может выйти на контакт, – продолжал Семён.

– И что, был контакт?

– Был, – утвердительно качнул головой Семён. – Я не верил до последнего, но на всякий случай готовился и как только увидел, что он ясно и осмысленно на меня посмотрел, сразу сказал ему в лоб: «покажи какую-нибудь математическую формулу, которая незнакома ещё человечеству на нашей Земле». А он вдруг вытаскивает из кармана клочок бумаги и карандаш и, перевернув лопату, нацарапал.

При этих словах Семён придвинул к себе чистый лист бумаги и написал на ней математическую формулу.

– Я всю библиотеку перерыл – нет такой формулы в справочниках. Это формула для извлечения корня кубичкского из матрицы второго порядка. Проверял, формула работает, а в учебниках нет её.

Все сидели за столом разинув рты. Потом наконец Евгений очнулся первым.

– И что дальше?

– Посмотрел он на меня не то с иронией, не то с усмешкой и снова замкнулся. Ну полный олигофрен. То ли надо понастойчивей быть, то ли надо подкараулить, когда старики его не будут рядом маячить… Не знаю, надо искать контакт. Вот он вам – пришелец, – Семён многозначительно замолчал.

Формулу, которую он написал на листе бумаги не знал никто, он её вывел буквально в прошлом месяце и никому пока о ней не говорил.

Через пару недель Евгений позвонил Семёну и напомнил, что сегодня очередное заседание клуба любителей фантастики.

Перед началом заседания к Семёну подошли два пацана.

– А вы знаете, – вежливо обратился один из них к Семёну, – и у нас был контакт. Правда мы не поняли, положительно это надо расценивать или нет.

– С инопланетянином Андреем? – не веря своим ушам спросил Семён.

– Да! Мы дня три пробовали войти к нему в доверие. Всё искали случай, когда он будет один.

– И что? – Семён начал подозревать, что его хотят разыграть, но уж больно серьёзные были лица у пацанов.

– Он Сашку так огрел своей лопатой, что я думал она переломится – деревянная, снегоуборочная.

– До сих спина болит, – добавил второй.

Семёну стоило невероятных усилий, чтобы не заржать. Он чудом сдержался, немного раскашлявшись.

– Возможно, контакт состоялся, – задумчиво рассматривая потолок произнёс Семён, – но вы поаккуратнее, не перегните палку, – наставительно рекомендовал он юным контактёрам, представляя при этом, как инопланетянин в сердцах перетянул любителя фантастики поперёк спины.

Второй инопланетный контакт случился прямо у Семёна дома во время одного из праздничных ужинов.

Лена всегда приезжала на такие застолья без опоздания. Дядя Серёжа (так сыновья Семёна называли друга их отца – Сергея, того самого, что на санках летом катался) тоже приходил пораньше и старался всё время кому-то помочь. Словом – путался под ногами, но всегда был на подхвате.

Семён принёс в зал небольшое блюдце, на котором горкой лежали почищенные зубчики чеснока, и поставил его на праздничный стол.

– Для чего? – спросил Сергей, взглядом показывая на чеснок.

– Мало ли…, – сказал Семён, – вдруг кому-то захочется прикусывать с борщом.

Тут же, стоявшая рядом Лена, выбрала на блюдце самый большой зубчик и отправила его в рот. Смачно хрустя, она, с не изменившимся, не дрогнувшим ни одним мускулом лицом, целиком его съела даже не попросив чем-нибудь запить. Потерявшие дар речи друзия отправились на кухню за следующим блюдом.

– Что это было? – спросил перепуганным голосом дядя Серёжа.

– Инопланетянка, – не моргнув глазом ответил Семён, – не обращай внимания.

Семён любил угощать друзей необычной кухней и, порой, на столе оказывалисьочень экзотические блюда, которые прежде, чем быть съеденными, трбовали предварительного объяснения или хотя бы рекомендации, как и с чем это едят. Сегодня прямо в центре стола стояла тарелочка, на которой угадывалось змеиное колечко в каком-то соусе.

– Африканская гадюка в собственном соку, – рекомендавал Семён, – и под кетчупом.

На самом деле эту гадюку Семён поймал когда-то в лесу и собирался из неё сделать чучело или хотя бы просто снять кожу. Пока он продумывал, как это лучше сделать, гадюка сдохла и пришлось её заспиртовать. Так она и хранилась у Семёна где-то на полке. Подавая гадюку на стол, Семён просто решил пошутить перед гостями.

– Гуанчжоу – мясо по-китайски, – продолжал рекламную акцию Семён, – готовится в сладком красном соусе. Употреблять можно с различными гарнирами, а можно и просто так.

Краем глаза Семён заметил, что тарелочка со змеёй исчезла – он тут же догадался, куда она могла деться.

Лена старательно пилила проспиртованную змею своим столовым ножём.

– Лена! – сказал громко Семён, – это на десерт.

С этими словами он убрал гадюку в собственном соку и под кетчупом со стола, от греха подальше.

– Как ты думаешь, – после ужина спросил дядя Серёжа Семёна, – она ведь и змеюку съела бы?

– И не сомневайся. В собственном соку и под соусом-то… Инопланетянка.

* * *

Погребняк отчитывал Грелкина вне Земли.

– Ты ведь «соразмерно» – не совсем дурак. Понимаешь, что ты вторгся в другой ментальный слой? Где ты нашёл этого немца?

– Он итальянец, Босс. Бездомный. Я давно его приметил, автостопом соразмерно путешествует, в ночлежках ночует.

– Боже… Итальянец. Это уже не второй, а третий ментальный слой! Когда ты мне про «филологиню» говорил, я, думал, ты решил повторить операцию, как с той чокнутой поэтессой, а ты, что хотел? – Погребняк задумался: «Нет, тогда Гредкин был отстранён от дел. Засветился с литейным цехом. С поэтоссой я сам операцию проворачивал. Вовремя тогда Бережной его к тёще упрятал», – он перевёл взгляд на Грелкина.

– Да пугнуть я хотел…, – оправдывался Грелкин, – стрессовая ситуация, может соразмерно и компромат…

– А инвалид на костылях?

– Этот совершенно случайно появился. Не было его… Вдруг вынырнул. Я итальянцу на пальцах растолковывал, мол, двое идут, – Грелкин продемонстрировал двумя пальцами, как идут двое, – а он понял: не двое, а один, но на костылях.

– Сколько ты ему заплатил?

– Сто марок, да он и за десятку был согласен.

– Если в Центре будет из-за этого скандал, я откажусь от твоей помощи. Уж лучше сам всё буду делать. Хотел специалиста из тебя сделать…

– Босс, не будет скандала. Он наверное уже укатил из Дрездена, а может – и вообще из Германии… А тот и не видел его – он же сзади напал. Не сильно он его кольнул… Один раз… Шилом соразмерно.

– Шилом и убить можно.

– Да выйдет он завтра из бльницы.

– Точно – «дуракам везёт». Запорол многообещающее дело. Эту филологиню можно было так раскрутить… Многоходовая могла быть комбинация…

– Так, не всё ещё потеряно.

– Нет уж. Сильно я теперь в тебе стал сомневаться. И «Омск» загубишь…

– Босс, «Омск» не загублю. Каждый шаг будет соразмерно согласован…

– Смотри, никакой самодеятельности. Если в чём будешь хоть чуть чуть сомневаться – ставь меня в известность. «Омск» – ёмкая операция, там много чего можно накрутить. Реально можно главное направление пересечь. Это не косвенные пути, понимаешь? Ты уже что-то успел сделать?

– Всё как по плану, Босс. К бургомистру по культуре уже подобран человек. Местная, филолог-русист.

– Опять филолог?

– В России стажировалась много лет… Я её нашёл после вашего рассказа про Гестапо. У неё вообще много культурных связей в Дрездене. Доктор наук соразмерно.

– Каких наук?

– Филолог – она.

– Ладно, что б каждый шаг докладывал, а то смотри – будешь статистом астероиды считать.

* * *

Франц что-то делал в саду «Русского Дома», когда Вольфганг пригласил его поприсутствовать на заседании правления Института.

– Посиди, послушай чем мы живём.

В правлении было двенадцать человек. Семеро из бывшего СССР и пятеро местных дрезденцев. Разговор шёл на двух языках одновременно. У Франца было такое ощущение, что все одинакого хорошо изъяснялись и на русском, и на немецком.

– Давайте, думайте, какой ещё можно придумать проект, чтобы под него культурамт мог дать деньги. Библиотека – это мало. Проект, вы знаете, утверждается заранее. Откладывать на потом нет смысла, – Вольфганг нервно постукивал ручкой по столу.

За столом воцарилась гробовая тишина. Все сидели, как двоечники в классе, пряча от учителя глаза в пол. Франц наконец решился подать голос, хотя он и не был членом правления.

– В будущем году будет сто семьдесят пять лет со дня рождения Достоевского.

– Причём здесь Достоевский? – Вольфганг с удивлением повернулся к Францу.

– Достоевский – писатель с мировым именем, больше двух лет жил в Дрездене. Может можно какие-то встречи организовать. Чтения. Показ фильмов. Дочь у него здесь родилась и крестил её Достоевский здесь…, «Бесов» здесь писал, – продолжал развивать свою мысль Франц, – может, можно будет специалистов-достоевсковедов пригласить. В Лепциге живёт Опитц, кто-то – в Москве, Захаров – в Пертрозаводске…

– Это кто? – спросил Вольфганг.

– Опитц – это немецкий достоевсковед, я читал его статьи… Достоевский и «Жену под кровтью…» здесь писал.

Члены правления таращили на Франца глаза.

– Ты что, Достоевским занимаешься? – спросила Валерия, – ты же – математик.

– Это так, хобби. Вообще я давно Достоевским интересуюсь, лет двадцать, небольшая библиотечка даже есть дома по Достоевскому.

– А ведь это идея. Ты задержись сегодня, поможешь мне план проекта набросать – обратился Вольфганг к Францу, – а ты, Ута, сходи завтра к бургомистру по культуре, надо почву подготовить. Нет, вместе, второём с Францем пойдём.

Бургомистр долго не мог понять, как связаны Дрезден и Достоевский, но в конце концов дело сдвинулось с мёртвой точки. Наступили горячие деньки. Проект предполагал не только чтения и показ фильмов, но и проведение в Дрездене международного симпозиума с приглашением достоевсковедов со всего мира. Список известных достоевсковедов составил Франц. Второй основной задачей Франца по проекту было – написание статьи о «Днях Достоевского» в Дрездене. Статью разослали сразу в несколько немецких газет. Валерия отправилась в архив местной православной церкви и нашла там запись о рождении и крещении дочери Достоевского.

Франц рассказал Вольфу, что в Омске есть музей Достоевского. Кроме того, в Омске живёт достоевсковед Вайнерман, который разыскал чертежи омского острога, где был на каторге Достоевский.

– Я летом собираюсь в отпуск, в Красноярск, может есть возможность в Омск заскочить? – «забросил удочку» Франц, – куплю билет с остановкой в Омске.