Каюсь. Том 2

– Да какие сравнения, Чайка?! Ты и только ты! – горячо провозгласил он, вызывая у меня смех.

–Это ты акулам рассказывай, со мной такие сказки не проканают.– покачала я головой, глядя на него сверху вниз, млея от своей пусть ненастоящей власти.

–А что проканает?– склонив голову, начал он торговаться.

–Хочешь что-то предложить?– приподняла я провокационно бровь.

–А что ты хочешь?

–О, ну, если вопрос стоит в таком ключе…– протянула я с видом кошки, узревшей сметану. И задумавшись, постучала ноготками по перилам.

–Именно в таком. Смотри, не прогадай, а то когда еще такая возможность появится, – посоветовал Гладышев снисходительно, словно шубу дарил с барского плеча. Я скорчила рожицу, мысленно обещая, придумать нечто такое, что он сам будет не рад.

Озарило меня в считанные минуты. О, это будет настоящей пыткой для тебя, мой милый!

–Придумала, Олег Александрович,– объявила я со злорадной улыбочкой.

–Что-то мне подсказывает, не к добру ты так довольно улыбаешься, – поцокал он.

–Чуйка нынче тебя подводит! Я только благими намерениями и руководствуюсь. Вот боюсь, как бы ты не перетрудился, поэтому больше никакой работы, мой друг, – пропела я и заулыбалась широко- широко, аж скулы свело, на что Гладышев скривился.

– «Чуйка» меня никогда не подводит! Шельма ты! – сообщил он, поднявшись на яхту.

–В следующий раз будешь умнее. Так что насчет работы?– приподняла я бровь, прожигая его насмешливым взглядом.

–Что-что! Сказал, значит, сделаю, – пожал он плечами. – А вот умнее надо быть тебе! Другая баба уже бы сейчас размахивала какими-нибудь ключами от квартиры, а ты…

–Ой, прям, вот бы размахивала, – сыронизировала я.

–Конечно, размахивала. Я же тебя предупреждал, чтобы ты не прогадала, – теперь была его очередь злорадно ухмыляться.

–А я не прогадала, Олег Александрович! – заявила я с победной улыбкой и, осмелев, подошла почти вплотную. Потупила невинно глазки и провокационно прошептала. – Кто знает, что еще ты мне предложишь, пока будешь сидеть две недели без работы.

–Браво, малыш! Ты меня сделала, -ухмыльнулся он, и оттеснил меня к бортику, положив на него руки, по обе стороны от меня. Атмосфера вновь сгустилась и мы задышали чаще, то и дело, соскальзывая взглядами к губам.

–Знаешь, в чем твоя ошибка?– прерывисто выдохнула я, стараясь не смотреть на его губы. Гладышев только приподнял бровь, а я продолжила, – В том, что ты все время сравниваешь меня с другими.

Он усмехнулся и, заключив мое лицо в ладони, от чего я задрожала, прошептал:

–У тебя такие очаровательные веснушки.

Я несколько секунд глупо хлопала ресницами, сбитая с толку. А потом начала смеяться, качая головой.

–А у тебя очаровательная манера уходить от разговора,– пожурила я его, на что он подмигнул и, притянув меня к себе, обнял.

Я обняла его в ответ, прижавшись щекой к его груди. Слушая мерный стук сердца, закрыла глаза, наслаждаясь. В этом жесте не было никакого сексуального подтекста, в нем было заключено гораздо больше. Невыносимая нежность, с которой Олег гладил мои волосы и вдыхал их аромат, уткнувшись носом в мою макушку, эта нежность трогала до глубины души, до слез и глупой улыбки.

И не нужны были никакие слова. Любовь она вообще не требует объяснений, она в том, как смотрит на тебя мужчина, в том, как он к тебе прикасается, в том, как прижимает тебя к своему сердцу. В том, что ты без слов понимаешь: это сердце бьется для тебя. Именно прижавшись к груди своего мужчины, ты находишься свое главное место в жизни. И, наверное, в таком просто жесте, как объятия, заключена вся суть любви: мужчина оберегает свою женщину от всех опасностей извне, обязанность же женщины беречь сердце, которое ей доверил мужчина.

Под влиянием этих мыслей и переполненная чувствами, я прижалась губами к его груди, словно давая обещание хранить и беречь.

Гладышев от прикосновения моих губ вздрогнул, тяжело сглотнул и поцеловал меня в макушку. Так мы стояли, пока солнце уходило за горизонт.

За ужином сохранилась атмосфера душевности, и мы разговорились на личные темы. Олег рассказал, как прошли его полгода, рассказал про работу и свои поползновения в политику. Я была поражена масштабом его деятельности и впервые осознала, что за человек рядом, какая на нем ответственность. Меня поразила мысль, что тысячи людей зависят от мужчины, которого я запросто могу назвать придурком. От этого становится смешно и неловко, но, в конце концов, он не божество какое-то, хотя раньше я именно так относилась ко всем этим дядям в костюмах, маячивших на первом канале. Оказалось же, что дяди в костюмах тоже люди, у которых есть личная жизнь и порой, этой личной жизнью может оказаться такая простая девчонка, как я. Удивительная штука жизнь!

После глобальных проблем Гладышева и вообще его небожительской жизни, моя собственная казалась, такой незначительной, что даже не хотелось обсуждать. Но я отмахнулась от этих глупостей, зная, что Олег так отнюдь не считает, и рассказала про свои полгода: про работу в фитнес -клубе, про разные смешные случаи, связанные с ней, про мои взаимоотношения с мамой, с Кристиной и тетей Катей. Рассказ же про то, как я получала права, вызвал фурор. Гладышев просто ухохатывался с моих дорожных приключений.

Наш вечер закончился на веселой ноте, к своим каютам мы подошли, все еще смеясь, а потом разом как-то отпустило. Наши взгляды встретились, и меня залихорадило, в крови забурлило все выпитое за день шампанское. Шагнула к Олегу сама, а потом не поняла, как в следующее мгновение оказалась прижата к стене его телом. Мы задышали часто-часто, затрясло обоих от этой с ума сводящей близости, от жара возбужденных тел. У меня поплыло перед глазами, когда Гладышев коснулся большим пальцем моих губ, обводя их контур, проникая в рот, касаясь десен, обжигая их огнем и солоноватым привкусом. Я всхлипнула, когда его бедро втиснулось между моих ног. Словно прошило насквозь разрядом возбуждения.

Лизнула подушечку его пальца, не отводя плывущий взгляд от его пылающих глаз, взрываясь волной удовольствия, когда он задрожал.

Дрожащими руками притянула его за шею к себе.

Горячее дыхание обожгло губы, отчего у меня внизу живота все перевернулось, а трусики, казалось, промокли насквозь.

–Целуй, – прошептала, скользнув языком по его губам, балдея от его вкуса, от прерывистого дыхания, от тяжести его тела, от него всего такого родного, знакомого, любимого, единственного. Но Гладышев лишь мимолетно коснулся моего языка своим, нежно поцеловал и уперся лбом в стену рядом, вжимая меня в нее с таким напором, что я не могла дышать.

–Не дразни, малыш, я и так на честном слове держусь, – выдохнул он, отстраняясь, а я едва не сползла вниз, дрожащие ноги подкосились, меня повело, но я ухватилась за дверь своей каюты.

–Терпи казак, атаманом станешь, – бросила я охрипшим голосом, скорее себе, чем Гладышеву и скрылась в своей комнате, где еще полночи не могла прийти в себя, а потом уснула без задних ног.

Последующие дни пролетели, как одно мгновение и все они были наполнены морем впечатлений, эмоций, смеха и чувственности. Мы с Гладышевым все время проводили вместе, за исключением тех мгновений, когда я бывала на курсах дайверов. Да, после очередного погружения, я поняла, что у меня случилась очередная любовь. А поскольку любить наполовину я не умею, решила, что должна получить лицензию и нырять, сколько моей душе угодно и на какие угодно глубины. Океан стал моим любовником, у нас с ним был бурный роман, от которого я пыталась урвать, как можно больше. Поэтому каждое погружение было сродни свиданию с любимым: столько незабываемых эмоций, радости, счастья, и удовольствия, что я захлебывалась, делясь с Гладышевым своей эйфорией.

Еще одним открытием для меня стал, конечно же, серфинг. Правда, успехи в этом деле были посредственные. Обычно, наши с Гладышевым уроки заканчивались либо диким хохотом, либо руганью, когда у него заканчивалось терпение, и он начинал отпускать язвительные комментарии типа «С такой координацией, Чайка, я удивляюсь, как ты еще ходишь, не говоря уже про то, чтобы танцевать!». Я, конечно же, посылала его на три веселых и продолжала упорно насиловать доску.

Сам Олег Александрович действительно катался великолепно, и это были не какие-то волнушки, на которых он меня тренировал, это были реальные такие волнищи. Когда я первый раз наблюдала за ним с берега, то от ужаса не могла даже дышать. Дух, бесспорно, захватывало, но когда Гладышев пропал из виду и долго не появлялся, у меня началась истерика и я подняла такую панику, что собралась целая спасательная команда. Но искать никого не пришлось, появился Гладышев, довольный, счастливый, возбужденный. Он не сразу понял, что происходит, а после смеялся над моими слезами и страхами, укачивая в объятиях и обзывая дурочкой, хотя ничего в моих опасениях глупого не было. И весь вечер я доказывала это, роясь в интернете и показывая риски: переломы, акулы, подводные течение. Утонуть раз плюнуть, потеряв сознание от хорошего удара или запутавшись в ремне. Я наседала и наседала, а Гладышев только веселился. Но в конечном счете, все же сдался, заявив, что все понял, а главное то, что я не Чайка, а Квочка- паникерша.

И с тех пор так и звал меня, доводя до белого каления.

Спустя неделю с яхты мы перебрались на уединенную виллу. Я была рада сменить дислокацию, потому что бесконечное пребывание в океане утомительно, несмотря на мою с ним любовь.

Бунгало, конечно же, поразило меня своей роскошью и красотой. А еще появилось ощущение, что обстановка стала более интимной, уединенной и романтичной. Это вызывало волнение и в тоже время радость. Честно признаюсь, я уже не могла спокойно находиться рядом с Гладышевым, казалось, чиркни спичкой и все к чертям взорвется. Между нами зашкаливала сексуальная энергия, она была в каждом взгляде, в каждом случайном касание, в мыслях и бесконечных, бессонных ночах, когда меня просто ломало по моему мужчине. О, я никогда не думала, что такое вообще существует. Но мне действительно хотелось лезть на стену. Я отчаянно хотела секса, точнее именно Гладышева! Все эти полгода мое тело будто находилось в спячке, но стоило появиться этому мужчине, как оно очнулось и яростно потребовало свое, да еще с процентами. Я свихнулась на сексе, я им бредила. За день Гладышев одним своим присутствием настолько растравливал меня, распалял мою чувственность, что до утра я горела в пекле остервенелого, ненасытного желания, словно чокнутая нимфоманка.

Иногда подрывалась с кровати и решительно направлялась к Олегу, чтобы самой трахнуть его, ненавидя за проклятую деликатность, а точнее за игру в нее. Уверена, все он понимает. Невозможно не понимать, не видеть, не ощущать эти дикие флюиды и позывные. Мне кажется, каждый миллиметр моей кожи вопил о моем отчаянном желании. Я изнутри кипела, тело превратилось в сплошной оголенный нерв, отчего становилось даже больно. Гладышев же все видел и продолжал соблюдать дистанцию, словно специально тянул время. Гребанный садист! Я бы уже сама взяла дело в свои руки, наплевав на гордость, если бы проблема была только в ней.

Но психика – загадочная дама. Я никогда раньше не смущалась быть раскованной с Гладышевым и уж тем более, скрывать свои желания, но сейчас стеснялась, ступор нападал. Я себя деревянной ощущала, как только подходила к его двери. Вся решительность испарялась, и становилось ужасно стыдно.

Поэтому матерясь, я отправлялась к океану и плавала, пока не выбивалась из сил настолько, что порой хотелось вырубиться прямо на берегу.

Бесило еще то, что Гладышев бессонницей не страдал и вообще не парился, как бы я не одевалась, а точнее раздевалась. Он бы спокоен, как удав, в каком виде перед ним не появись: в красивом платье, купальнике, в стрингах, топлесс.

А еще говорят, что мужики озабоченные. Впрочем, с чего ему быть озабоченным?! Он эти пять месяцев монахом не сидел, потрахивал свою Марину.

–О чем задумалась?– прервал он мои пьяные размышления. Мы ужинали в одном из ресторанов прямо на берегу океана, и я оприходовала, кажется, уже полбутылки шампанского.

–Ни о чем, – отмахнулась . И дабы отвлечься от навязчивых мыслей , с улыбкой стала наблюдать за танцующими и поющими под барабаны мальдивцами. Их национальная музыка и танцы завораживали своей аутентичностью. Было в этом что-то первобытное. Но мне нравилось Боду беру.

–Иди, потанцуй, – кивнул Гладышев в сторону сцены, заметив, как я с тоской смотрю на танцоров. Жаль, что он не замечает, как я смотрю на него, и не предлагает пойти и …

–Никто же не танцует из посетителей, – оглянувшись вокруг, возразила я.

–Ну, и что? Тебе же хочется. Иди и танцуй, я хоть посмотрю, – подначивал Олег, улыбаясь уголками губ.

–Ты же знаешь, если я начну танцевать для тебя, то нас отсюда выгонят, – провокационно сообщила я, пригубив еще шампанское. В крови же забурлил адреналин и возбуждение, раздражение стало потихонечку угасать.

–Ну, и ладно, нам не помешает немного трэша, а то все так ладно и складно, что даже не верится, – весело подмигнул Гладышев, пригубив кокосовое молоко.

Я, прикусив губу, засмеялась, качая головой. Было страшно, и в тоже время во мне проснулась бесбашеная Яночка, которая так любила доводить Олеженьку до нервного тика. Опрокинув в себя еще бокал шампанского, я решительно настроилась устроить Гладышеву трэш, и присоединилась к танцующим.

Люди, сидящие за столиками, смотрели на меня удивленно, но мне было все равно. Главное, что музыканты и танцоры приняли в свои ряды радушно. Кивнув одобрительно, они начали новую мелодию, словно специально для меня: чувственную, эротичную, дикую. Я сразу же подхватила ритм и стала двигаться, поначалу немного неуверенно, скованно, не глядя ни на кого, а потом, разогревшись, вошла во вкус и, с этого мгновения, словно впала в какой-то экстаз. С каждым ударом барабана меня уносило. Эта музыка действительно гипнотизировала, взывала к первобытным началам и инстинктам. Я чувственно извивалась, ощущая себя каким-то уникальным, неповторимым созданием: прекрасной, сексуальной, раскованной женщиной, которая любит и … любима? Я подняла шальной взгляд на Гладышева, и губы сами расплылись в манящей, счастливой улыбке.

Потому что в его горящем, восхищенном взгляде я прочитала ответ – да, любима, обожаема, желанна! Он смотрел на меня так, как никогда не смотрел. В омуте его глаз было не просто «хочу», это «хочу» обрастало множеством уточнений: хочу любить, хочу быть, хочу заботиться… Впервые он хотел не только брать, но и отдавать, возможно, даже в разы больше. И я смотрела на него с не меньшим желанием того же, отдаваясь ему прямо на глазах у всех этих людей. Но для нас с Олегом никого не существовало в этом мире, кроме нашей одержимости друг другом.

–Потанцуй со мной, – протянула я к нему руки.

–Потанцую, но в другом месте, – пообещал, не скрывая двусмысленности своего обещания. Меня кинуло в жар. Но я все же сделала вид, что намека не поняла.

–Почему не здесь?

–Потому что, малыш, – растягивая слова, начал он, приблизившись ко мне вплотную, отчего я забыла, как дышать, он же убрав прядь моих волос за ухо, выдохнул мне прямо в губы,– Ты сводишь меня с ума. Потому что хочу тебя, как ненормальный и не могу больше сдерживаться!

–Так не сдерживайся, – прошептала я вибрирующим от возбуждения голосом, завороженно глядя в его полыхающие глаза.

В следующую секунду Гладышев обхватил мое лицо одной рукой, сдавливая скулы, а потом на глазах у всех впился поцелуем в слегка приоткрытый рот, с такой жадностью и дикостью сминая мои губы, что у меня по телу прошла волна мурашек, заколотило всю от захлестнувшего восторга и удовольствия. А когда его язык коснулся моего, я просто содрогнулась и застонала.

–Шш, тихо, моя девочка. Кричать будешь только для меня. Не хочу, чтобы кто-то еще знал, как ты сладко стонешь, – прошептал он, разорвав поцелуй, а потом вдруг спросил, вглядываясь в мое лицо, – Никто ведь больше не знает?

Я замотала головой, хотя внутри все перевернулось, вспомнился Пластинин, но я тут же отогнала эти мысли и надорванным от страсти голосом заверила:

–Только ты, Гладышев!

Он удовлетворенно кивнул и, отпустив меня, подозвал официанта.

У меня же все плыло перед глазами, внутри разгоралось пламя. Оно мчалось по крови, обжигая до ожогов каждую клеточку. Я изнывала по этому мужчине, сгорала от нетерпения, предвкушения и в тоже время дикого волнения.

Расплатившись по счету, мы пошли к ожидавшему нас катеру и поехали на свою виллу. Вся поездка прошла, как в тумане, Гладышев не сводил с меня глаз, а я тонула в них, как в океане, лихорадочно дрожа, ничего не слыша, кроме бешеного стука собственного сердца, которое казалось, рвется из груди. К нему рвется, как и все мое существо, словно замершее на старте.

Как только нас высадили на нашем острове и оставили вдвоем, мы несколько долгих секунд сверлили друг друга теми же пронзительными взглядами. А потом Гладышев за пояс платья резко притянул меня к себе. Я навалилась на него, продолжая смотреть в глаза. Вдохнула аромат его кожи и поплыла.

Мы одновременно потянулись друг к другу, чтобы через мгновение впиться в губы и замереть, наслаждаясь этим ощущением, давя со своей силы до боли, до дрожи. Кусая, а потом вылизывая, судорожно втягивая воздух, лихорадочно зарываясь дрожащими пальцами в волосы. Никакой нежности, агрессивно, неистово, больно. Наказывая друг друга за разлуку. Мы были оголодавшими, озверевшими от тоски. И сейчас пытались ощутить друг друга ярче, насыщеннее, восполнить одним мгновением все месяцы пустоты.

Я вжималась в его сильное тело с бешеной силой, пытаясь раствориться в нем, стать им. Целовала, широко раскрывая рот, позволяя его языку делать все, что он хочет, а потом не выдерживала и перехватывала инициативу. Я жрала его огромными кусками, давясь и захлебываясь. И мне было мало, мало, мало … Казалось, я схожу с ума.

–Чокнутая, -подтверждает Гладышев искусанными в кровь губами между лихорадочными поцелуями, а потом гладит скулы, с наслаждением вылизывая мою шею, спускаясь к груди, которая уже ждет его. Но он останавливается, подхватывает меня на руки, заставляя обхватить его за пояс ногами, и несет в свою спальню. Я покрываю поцелуями его бледное, несмотря на загар, лицо. Всматриваюсь в него, сканирую каждую черточку, каждую морщинку. Он настолько красивый, что я схожу с ума от этой красоты, от его дикого, ошалевшего взгляда, от растрепанных волос и припухших губ.

Скольжу кончиками пальцев по впалым щекам, обрисовываю контур скул, носа, губ, а потом не выдерживаю, целую их снова, обхватив его за голову обеими руками. Посасываю, опять кусаю, облизываю, вбираю в себя, наслаждаясь вседозволенностью, купаясь в этом безумии нашей страсти. Мне хочется просочиться в него, забраться под кожу.

Как же я по нему скучала! Как же мне не хватало его!

Этих прикосновений его пальцев, от которых дыхание сбивается, пульс зашкаливает, а душа, словно зверюга срывается с цепи и ликует, наслаждаясь свободой. Она изголодалась, измучилась по нему. И теперь, наконец-то, ожила, воскресла. Глаза нестерпимо жгут слезы от переполняемых эмоций, когда разгоряченной кожи касается холод простыни. Изнутри рвет от каждого поцелуя, а возбуждение языками пламени лижет кожу, где Олег прикасается губами. Он быстро развязывает тесемки моего платья, спуская его с плеч, и обхватив мою изнывающую грудь обеими руками, припадает к ней, покрывая поцелуями, опаляя соски, лаская их языком, а потом, жадно вбирая в рот, посасывая, отчего я выгибаюсь, закатывая глаза от наслаждения, зарываясь пальцами в его волосы. Но долго не могу терпеть эту пытку. Слишком возбуждена, слишком хочу его. Отталкиваю, дабы прекратить эти изматывающие ласки, и трясущимися от нетерпения руками, начинаю расстегивать его рубашку. Гладышев же задирает подол моего платья, скользит горячими ладонями по моим бедрам, я развожу их шире, бесстыдно предлагая себя, выгибаясь навстречу его проворным пальцам, дразнящим меня, доводящим до безумия этими легкими, нежными прикосновениями совсем не там, продлевая мою агонию.

Перехватываю его руку, подношу к своим губам и поочередно облизываю каждый палец, глядя Гладышеву в глаза, отчего его взгляд темнеет, следя за моим языком, увлажняющим его пальцы. А потом вспыхивает, когда я сдвигаю промокшие насквозь трусики, и с бесстыдной усмешкой сгорая в пламени его глаз, направляю его руку к моему горящему, влажному лону, и сразу же закрываю глаза, прикусывая губы от наслаждения.

Как только он касается моей плоти, скользя меж влажных складочек, лаская клитор, меня прошивает насквозь, и я начинаю стонать, раздвигая ноги еще шире, вцепившись в полы его рубашки.

–О, боже! – выдыхаю, скользя губами по его груди, ощущая вибрацию смеха.

–Нет, малыш, «О, боже» будет позже, – хрипло обещает Олег и проникает в меня двумя пальцами, не переставая ласкать клитор. А у меня дыхание перехватывает от пронзительного удовольствия, когда чувствую его пальцы внутри своего тела, которое будто пронзают сотни игл. Колени дрожат от накатывающих, горячих волн. Но мне этого мало, мне надо больше, еще больше!

–Не хочу позже, хочу сейчас!– выдыхаю со стоном и тянусь к завязкам на его шортах. Олег же прекращает ласкать меня пальцами, подносит их к моим губам и взглядом заставляет слизывать влагу. И я слизываю старательно, с наслаждением, глядя на Гладышева с вызовом, соблазняя. И он не выдерживает, притягивает меня, обхватив затылок, и впивается поцелуем, слизывая мой вкус со стоном и рваным дыханием.

–Какая же ты вкусная, моя девочка,– шепчет, целуя и одновременно лаская мою грудь, сжимая соски.

–Олеж, пожалуйста, – прошу уже чуть ли не плача, дрожа от возбуждения.

–Иди сюда, малыш,– внимает он моей мольбе и, подхватив, усаживает верхом на себя.

И меня пронизывает словно чем-то острым от соприкосновения с его твердой, возбужденной плотью. Внизу живота становится нестерпимо горячо, а по телу пробегают судорожные волны от желания ощутить его в себе.

Извиваюсь на нем в голодной лихорадке, трусь, как обезумевшая, пытаясь ощутить его как можно сильнее. А он жадно целует мои губы, скулы, шею, одновременно приспуская шорты вместе с трусами, чтобы в следующее мгновением сильным толчком войти в меня, вырывая исступленный крик удовольствия и сладкой боли. Они разливаются по венам, прокатываясь волной дикого наслаждения, от которого закатываются глаза, и дрожь проходит по всему телу. Меня бросает в жар, в пекло внезапного, бурного оргазма. Мышцы судорожно сжимаются вокруг пульсирующего члена. Всхлипываю, не в силах даже стонать, а по щекам катятся слезы стыда. Меня вдруг разом отпустило, словно протрезвела в одну секунду, и стало так не по себе от того, что я превратилась в одичавшее животное. Но Гладышев, словно уловив мои мысли, не позволяет мне спрятать лицо. Положив ладонь на мою пылающую от смущения щеку, осторожно, но настойчиво поворачивает мою голову так, чтобы я смотрела ему в глаза.

–Посмотри на меня, – произнес тихо, но требовательно, когда я попыталась отвернуться, – Ты видишь, что ты со мной делаешь?

Я распахнула мокрые от слез глаза и взглянула в его такие проникновенные, горящие огнем желания.

–Я как щегол на тебе поехал, – выдохнул он мне прямо в губы, вызывая мороз по коже и жар в сердце, – И съезжаю все сильней и сильней, малыш, от того, что ты такая… – шепчет он срывающимся шепотом, покрывая мое лицо поцелуями, собирая губами слезы, скользя ладонями по телу, приговаривая. – Чувственная, открытая, дикая, бесстыжая, – на последнем слове он делает толчок, а я с шумом втягиваю воздух, распахивая широко глаза и выгибаясь со стоном навстречу его проникновению. Это ощущение наполненности было непередаваемым. Я чувствовала его каждой клеточкой. Он был такой большой, пульсирующий и твердый, и так глубоко во мне. Меня вновь затрясло и бросило в жар от прокатившейся по телу горячей волны. Пламя возбуждения вновь вспыхнуло с еще большей силой. А когда Гладышев начал двигаться быстрее, резче, насаживая меня на себя, сжимая мои ягодицы до синяков, я окончательно слетела с катушек. Обхватив его за шею, подхватила ритм, поддаваясь навстречу толчкам его плоти, сминая его губы в неистовом поцелуе, слизывая наши стоны.

Хотя я не просто стонала, я кричала, извиваясь на нем. Сходя с ума от каждого проникновения, от того, что он, наконец-то, во мне, мой. Я так скучала по нему, я изнывала по этому мужчине каждый божий день все пять месяцев. А ведь еще пару недель назад даже не смела мечтать о том, что мы хотя бы встретимся, сейчас же просто умирала от счастья и наслаждения в его объятиях. Выгибалась навстречу его влажным губам, целующим мою грудь.

Он жадно ласкал мои соски языком, покусывая их, доводя меня до исступления.

–Да, моя девочка, кричи! Кричи еще громче, – шептал он, подминая меня под себя и забросив мои ноги себе на плечи, стал яростно вдалбливаться в мое тело, доводя до истерики. Я уже не могла кричать, только всхлипывать, судорожно вцепившись пальцами в простыни, комкая их.