Каюсь. Том 2

Я умирала под ним от невыносимого удовольствия, выгибаясь дугой от каждого толчка. Взмокшая, обезумевшая, притягивала его за плечи к себе, зарываясь пальцами во влажные волосы на затылке. Он же, обхватив мое лицо ладонью, целовал, тяжело дыша, прожигая меня странным, диким взглядом, проникая им в самую душу. И меня переполняли чувства от ощущения целостности с ним, от этой близости, когда саму себя ощущаешь через любимого мужчину, через те места, где он тебя касается. И в этом, казалось, заключено такое простое, незамысловатое счастье – просто быть рядом с ним, видеть его таким настоящим, касаться, чувствовать на своей коже его горячее дыхание, бессвязный шепот и с ума сводящие поцелуи.

И об этом счастье хотелось кричать, и я кричала.

–Люблю тебя!– надсадно со стоном, растворяясь в проникновенном взгляде. В ответ Гладышев с чувством целует меня, ускоряя темп, но мне этого недостаточно, я хочу не только ощущать, я хочу слышать. Хочу, чтобы его губы хотя бы раз произнесли заветное «люблю». Поэтому прерываю поцелуй и, задыхаясь, произношу на выдохе, боясь услышать ответ, – А ты… Ты любишь?

–Да,– без колебаний, входя в меня на всю длину, отчего мы одновременно стонем.

–Скажи, – шепотом, судорожно целуя его в губы.

–Люблю,– выдыхает, с силой подаваясь вперед бедрами, глядя в мои затуманенные кайфом и слезами глаза.

–Еще, – сорванным шепотом, впиваясь ногтями в стальные мышцы его плеч, чувствуя приближение урагана.

–Люблю,– уже громче и сильнее, рвано двигаясь.

–Еще!– требую в беспамятстве сквозь пелену дикого наслаждения.

–Люблю, – впивается в мои губы со стоном.

– Еще, еще, еще… – кричу, заходясь в эйфории, когда насквозь прошибает горячей волной оргазма.

– Люблю, люблю, люблю, люблю! – стонет он, безжалостно тараня мое тело рваными толчками, а потом замирает, и дрожа, изливается в меня, обессиленно шепча, – Люблю, малыш… люблю…

Нам потребовалось очень много времени, чтобы прийти в себя. Не знаю, сколько мы лежали, обнявшись, молча разглядывая тени на потолке, и слушая шум прибоя. Для меня вообще время переставало существовать рядом с Олегом. А уж после всего сказанного перестал существовать весь мир.

Я лежала у своего Зануды на груди и счастливо улыбаясь, вырисовывала на его коже слова любви. Олег же гладил меня по спине, скользя кончиками пальцев по позвоночнику.

–Угадай, что я пишу, – обратилась к нему шепотом, боясь нарушить эту умиротворяющую тишину. Гладышев усмехнулся и, кивнув, закрыл глаза, концентрируясь на моих художествах.

Но когда я вывела первое слово, он нахмурился.

–Не понял… « уои»?– взглянул он на меня недоуменно.

–Думай, Олеженька, не все так просто, – улыбнувшись краешком губ, подмигнула я.

–Аа,– сообразил он, когда я вывела следующую букву, – На английском.

–Какой умный мальчик, – пожурила я его и, чмокнув в губы, продолжила рисовать.

– You're.. a ..shooting.. star.. I.. see,– проговаривал он, складывая буквы в слова, – A… vision… of ecstasy. When… you hold me, I'm… alive. We're.. like… diamonds in the sky.(Ты – падающая звезда, которую я вижу.Осязаемый восторг. Когда ты обнимаешь меня, я оживаю…Мы, словно бриллианты в небесах.)

–Да, – довольно заулыбалась я, Олег же засмеялся и, притянув меня, поцеловал.

–Что это было, бриллиантовая моя?– спросил он спустя мгновение.

–Песня Рианны «Бриллиант», – пояснила я.

–Теперь твоя очередь угадывать, – заявил он, приподнявшись на локтях.

Я улыбнулась и с энтузиазмом закивала.

–Но учти, это будет не просто, сконцентрируйся, – предупредил он хриплым шепотом, нависнув надо мной. Я тяжело сглотнула от сгустившейся атмосферы и, закрыв глаза, приготовилась.

Но уж точно не к тому, что он в следующую секунду начнет вырисовывать буквы языком на моей груди, спускаясь все ниже и ниже.

Мы занимались любовью до самого утра. Эта была ночь откровений и открытий, мы будто заново знакомились, изучали друг друга.

Впрочем, мы занимались этим всю последующую неделю. Каждую секунду любили друг друга. Любовь была во всем: во взглядах, в прикосновениях, в тихих разговорах по ночам, в молчание на закате, в дурачествах по утрам, в море смеха и веселья, и, конечно же, в сексе, в океане секса. Мне кажется, за эту неделю у нас его было столько, сколько не было за все те месяцы «сред и пятниц». По крайней мере, ТАКОГО секса точно не было. Это было что-то настолько потрясающе –нереальное, что после мы даже говорить не могли от бессилия и счастья. Стерлись все грани, все понятия и условности. Даже Гладышев забыл про свои принципы: не было больше никаких «не целую после минета», «не выношу царапин и засосов», «не сюсюскаюсь на людях». Целовал и еще как: вылизывал мои губы после того, как я ласкала его ртом. И ходил весь покрытый моими метками. Царапины и засосы его, конечно, так и бесили, но во время секса он не замечал моих вольностей, лишь после, стоя перед зеркалом, бурчал, как он будет ходить без футболки. Но ходил и даже без намека на смущение. Нам вообще не было ни до кого дела. Мы забыли обо все на свете, поглощенные друг другом, и возвращались в реальность только, когда звонили родные.

Мама моя, конечно же, была в шоке от того, что я укатила на Мальдивы с Гладышевым. Ее вообще весь этот роман пугал до жути, она ужасно волновалась и переживала. Но, тем не менее, надеялась, что все будет хорошо и, я не наделаю ошибок. Я тоже на это надеялась, поэтому мы пришли к подобию согласия и, договорившись, что обсудим все, когда я прилечу в Рубцовск, больше не поднимали данную тему. Говорили исключительно о Мальдивах и моем отдыхе. Мама искренне за меня радовалась, видя, как я счастлива, поэтому после ее звонков на сердце у меня было легко и хорошо.

А вот Гладышев после разговоров со своей доченькой, которая в это время отдыхала с матерью и подругами в Марокко, был загружен, хотя старался делать вид, что все в порядке. Я не лезла, но внутри скапливалось напряжение и беспокойство, а с приближением дня отъезда это беспокойство усиливалось.

–В чем дело, малыш? Что тебя тревожит?– заметив мое состояние, спросил Олег во время нашего последнего ужина.

–Боюсь возвращаться, – признаюсь с тяжелым вздохом и без особого аппетита высасываю устрицу, что удивительно, так как до безумия полюбила этих скользких гадин, несмотря на то, что поначалу кривилась, отказываясь их пробовать.

–Почему?

– Боюсь, что все, что было здесь, тут и останется. А чего ждать по возвращению…я не знаю, – пожимаю плечами и взираю на Олега вопросительно. Он откладывает приборы в сторону и принимает серьезный вид, вмиг трансформируясь в столь знакомого, собранного, делового мужчину, которого я так боюсь.

–А чего бы ты хотела? – осторожно спрашивает он, словно прощупывая почву, спустя пару минут раздумий.

–Вопрос у нас всегда заключается не в том, чего хочу я, а в том, что хочешь ты!– замечаю я с невеселой усмешкой и сама же себя корю за то, что порчу наш последний вечер. Гладышев, сжав губы в тонкую полоску, начинает задумчиво постукивать пальцами по столу, а потом видимо, что-то решив для себя, обращает на меня свой взор.

– Свое желание я уже озвучил, Ян. Не скрою, методы реализации трудны. Ты знаешь, у меня взрослая дочь и она настроена, признаюсь тебе, категорично, также у меня работа, которая поглощает целиком и полностью все мое время. Мне тридцать восемь, я зануда, брюзга, циник и еще куча качеств, которые совсем ни к чему терпеть молодой девушке. Ну, разве что ради денег, – хохотнул он, но заметив мой вспыхнувший негодованием взгляд, сразу же поднял примирительно руки и продолжил. – Как здесь уже точно не будет, но и как раньше тоже. Я не знаю, что нас ждет, но я настроен попытать счастье, –закончил он, улыбнулся краешком губ.

– А что же Леся?-задала я последний, главный вопрос, который давно не давал мне покоя.

–А что Леся… трудный подросток, который в любом случае не захотел бы делить отца ни с кем. Знаешь, Ян, я понял, что лучше от моей «жертвы» никому не станет, а хуже – это еще не факт. Леся уже большая девочка, ей пора понять, что у меня тоже есть личная жизнь, которая никоим образом не влияет на мое отношение к ней. Конечно, я не строю иллюзий насчет того, что она примет тебя в нашу жизнь с распростертыми объятиями, но и потакать ее капризам не думаю, что будет правильно. Безусловно, это сложный путь и впереди много проблем, но это путь к чему-то,– поделился он своими соображениями, которые меня успокоили и вселили надежду в наше совместное будущее.

Я протянула руку и переплела наши пальцы, сжимая крепко-крепко, тем самым давая понять, что готова вместе с ним преодолевать все сложности.

– У нас все получится, – уверенно заявила я.

–Кажется, твой оптимизм заразен,– улыбнулся Олег в ответ.

С таким оптимистичным настроем мы прилетели в Москву, где нас сразу же закрутила суета.

Олег, конечно же, с головой ушел в работу, сразу улетев по делам в Японию, а я немного придя в себя после уединенной жизни, поехала в Рубцовск к маме. Она встретила меня одна, так как бабушка уехала к своей сестре в деревню, чему я была очень рада. Мы с ней хоть и помирились, а все же осадок остался. Вряд ли когда-нибудь смогу забыть, что она выгнала меня ночью на улицу. Поэтому без нее я чувствовала себя гораздо комфортней.

Мама пока еще была на больничном, хотя рвалась в бой. Но врачи категорически запрещали, и я полностью их поддерживала, хоть и видела, как ее угнетает сложившаяся финансовая ситуация. Не знаю, как бы мы справились, если бы не Олег. Большая часть денег, что он перечислил мне после нашего расставания, пошла на погашение кредита, который мама с бабушкой брали на лечение, а также реабилитацию. На остальную сумму я сняла квартиру, дабы продолжить обучение и устроится на работу, после чего треть зарплаты отсылала маме, так как жить на одну бабушкину пенсию не представлялось возможным. Все это очень тяжело было для мамы, привыкшей нести на своих плечах груз многих забот. Она ужасно переживала за меня, с ума сходила, что не в силах ни помочь, ни уберечь, ни защитить.

–Дочурка, боюсь я за тебя,– гладя меня по лицу, прошептала мама, сжимая в объятиях.

Мы с ней легли спать вместе, как в детстве и полночи говорили. Я рассказывала про поездку, про Олега, его дочь, про наши запутанные отношения, не слишком вдаваясь в подробности, но мама сама дорисовала картинку и теперь тяжело вздыхала, качая головой.

–Мам, ну, чего бояться – то?!– улыбнулась я снисходительно, и дабы успокоить ее окончательно, весело прибавила, – Главное, что с универом теперь нет проблем, а остальное… Не страшно.

–Вот как раз –таки все остальное страшно в сравнении с твоим универом, – возразила мама,– Ты меня –то не обманывай. Что я не вижу, что ты вся в этом своем Гладышеве. Глаза вон светятся, как новогодняя елка.

–Ну, я и не говорю, что он мне до фонаря.

–Еще бы ты говорила!– хохотнула мама. – Я нашу породу знаю. Отчаянные в любви, гордые и дурные. Поэтому и боюсь. Не сможешь ты терпеть, доня. А с таким мужиком придется, иначе ни черта не выйдет.

–Мам, ну, что терпеть –то?– закатила я глаза.

–Да все! –воскликнула она. –Бахнул по столу, и ты сразу под стол должна, Януль, понимаешь?! Ты так сможешь?– вопрошала она. Мне же стало смешно от ее трактовки.

–Прекрати, мамуль, нагнетать. Олег, конечно, не самый легкий человек, но и не жесткий тиран, – мягко возразила я, хотя сама понимала, что вру. Если Гладышев что-то решил, то хоть умри, свое решение он не изменит.

–Ага, рассказывай маме сказки, -закатила она глаза, и тут же поцокала,– Еще дочь у него. О-е-ей, как ты будешь, я вообще не представляю?! Ты же у меня, как бомба без чекушки: чуть не по тебе и разнесла все к чертям собачьим. Вот только, в первую очередь, сама пострадаешь, и этого я боюсь. Потом же свет не мил будет, не то, что какой-то универ. А собрать себя- это очень тяжело, дочурка. Порой, жизни мало, – задумчиво закончила она, погрузившись в свои какие-то мысли.

Я не знала, что сказать. Понимала мамины опасения. Все они были справедливыми, конечно. Да, я импульсивна, не сдержанна, молода и глупа, но сейчас мне не казалось это такой уж проблемой. Мы с Гладышевым прекрасно ладили, и мне казалось, что так будет всегда. Как же я ошибалась тогда….

Но маме я пообещала, что прежде, чем что-то сказать и сделать, буду по ее совету отсчитывать до ста матов в адрес того, кто меня бесит. Когда мама предложила эту тактику в качестве успокоительного, я долго хохотала, но решила, обязательно попробовать.

Десять дней дома прошли чудесно. Мы с мамой каждое утро бегали в парке, болтая обо всем на свете. Иногда мама тренировала меня, как в старые добрые. Большую часть времени, конечно же, проводили на даче, но иногда ходили в кафе и кино, пару раз даже выползли в клуб, где к маме привязался симпатичный молодой человек. Я ухохатывалась, наблюдая эту картину и, позвонив Гладышеву по скайпу, повеселила и его. Олег, впервые увидев мою маму, сказал, что он удивлен, как еще весь клуб не собрался у ее ног.

Будучи немного навеселе я, конечно же, перевела разговор на себя любимую, и стала допрашивать Гладышева, отчего это он так спокоен, когда вокруг самой красивой девочки на свете столько мужчин. На что он самодовольно заявил, что равных ему нет, а потому и переживать не о чем, если я конечно, не совсем ку-ку.

Я хохотала до слез с такой самоуверенности, а потом начала дразнить и подначивать Олега, выводя на ревность, но он был спокоен, как удав, и только насмехался над моими ужимками и пьяными выходками, зная, что рядом мама и если что, есть, кому всыпать. Закончился тот разговор довольно неловким знакомством мамы и Олега.

Когда она заметила, что я разговариваю с кем-то по скайпу, подумала, что звонит тетя Катя, влезла в камеру и послала воздушный поцелуй. Надо было видеть лицо Гладышева и мамы – бесподобная картина. Мама покраснела, как рак и, смеясь, извинялась долго. Я от волнения и изрядного количества алкоголя в крови смеялась на пару с ней. Гладышев, кажется, тоже смутился и, натянуто улыбнувшись, кивнул в знак приветствия, а затем быстро свернул разговор.

В последующие дни до самого отъезда я слушала мамины впечатления: как молодо выглядит, какой красивый, приятный, ухоженный, неужели ему правда тридцать восемь и как такой мужчина может быть не женат?

–Ну, скоро будет женат, – заявила я, хотя уверенности в этом не было ни грамма, мама тоже, кажется, не особо в это верила, но комментарии оставила при себе. Просила только не рубить с плеча и стараться эмоции придерживать, переваривать, а потом уже нести в массы.

С такими напутствиями я поехала в Москву. Олег же уехал к дочери и родителям в Бийск, поэтому нам предстояло еще неделю жить в разлуке. Я эти дни провела в обществе тети Кати и Кристины.

Крестная на перемены в моей жизни только покачала головой. И вся ее долгая речь свелась к совету не быть дурой и брать, как можно больше и чаще, ибо мужики все козлы и хрен знает, что будет завтра, а жизнь, она длинная. В общем-то, с ее позицией я была согласна. Вот только не очень представляла, как буду у Гладышева что-то канючить. Хотя… почему бы и не попробовать?

Правда, руководствовалась я исключительно любопытством и азартом. Хотелось узнать границы дозволенного, испытать свои чары и примерить разок, интереса ради, роль меркантильной стервы.

Глупости, конечно, и пафос, но, тем не менее, мне нравилось фантазировать на данную тему, представляя себя эдакой фифой, которая способна одними надутыми губками и томным взглядом положить к своим ногам весь мир.

Но после встречи с Кристиной весь этот бред быстро вылетел из головы. Мы с ней просидели всю ночь за бутылкой коньяка и разговорами. У нас уже стали традицией такие вот коньячные посиделки. Я рассказала ей все: про поступление, Леру, Макса, и конечно же, про Гладышева.

Когда она услышала, что мы с Олегом снова вместе, как-то даже ожила, а потом вдруг спросила, видела ли я Мишу.

Я не сразу поняла про кого речь, а потом, когда дошло, то от промелькнувшей догадки охренела и воззрилась на подругу шокированным взглядом.

–Не смотри на меня так, – прохрипела она и, опрокинув в себя рюмку коньяка, закашлялась.

–У вас с ним с зимы отношения?!– пораженно воскликнула я, и последовала примеру подруги – осушила рюмку.

–Да какие отношения…– отмахнулась Крис и с горьким смешком дала им определение, которое я не совсем поняла, – Диофантово уравнение.

–И что это значит? – не поняла я.

–Ничего, Януль, ничего это не значит. Я замужем, у меня сын, а у него – жена…

–Сука, – вставила я, вспомнив эту стервозную Вику.

–О, да!– подтвердила Крис с невеселой усмешкой, а потом взглянула на меня в упор пьяным, но решительным взглядом, и строго наказала.– Не лезь к этому Максу! Даже, если это он устроил всю эту херь с поступлением, не лезь! Ты с Гладышевым счастлива? – спросила она прямо, но, не дожидаясь ответа, так как он был написан у меня на лице, продолжила.– Вот и радуйся! А к этому не лезь. Баба с тенью плохо кончает! Рядом должен быть только один мужик, как солнце освещать весь твой путь! В тени, конечно, хорошо, когда солнце сильно печет, но без солнца вообще жизни нет. И Леру эту выкинь из головы. Как говорится перед тем как мстить, вырой две могилы. Зло оно имеет свойство возвращаться, так что не порть себе карму.

Я ничего на это не ответила, так как не имела ни малейшего желания отказываться от идеи воздать по заслугам своим обидчикам. Меня всю наизнанку выворачивало от одной мысли спустить с рук то, что я чуть было не лишилась будущего.

Нет! Никому не позволю самоутвердиться за мой счет в роли господа –бога! Не успокоюсь, пока не узнаю, кто подложил мне эту свинью, и пока тварь, сделавшая это, не ответит за все. Ибо слишком много для меня значило это поступление.

Вот только в том, что это Макс, я стала очень сильно сомневаться. Первая мысль, конечно, была о нем, но потом, когда он стал периодически названивать мне и, не дозвонившись, писать смс, спрашивая, что происходит и как прошло поступление, я не выдержала и, позвонив, в грубой форме высказала все, что хотела. Вот только Пластинин был крайне удивлен и озадачен. Тогда-то я всерьез задумалась: зачем ему изображать удивление, если он хотел меня наказать, показав мое место и всемогущего себя? По идеи, он должен был, напротив, ткнуть меня носом в то, что я отвергла ЕГО – господа-бога всея МГИКа. Что-то в этом не складывалось. Возможно, я поторопилась с выводами. Вдруг это просто какая-то ошибка или кто-то из этом проклятом институте решил пропихнуть своего студента на мое место? Всякое ведь бывает. Но как узнать? Что вообще теперь делать?

В моей голове крутилось масса вопросов, с которыми я решила разобраться позже, как только обоснуюсь в университете, присмотрюсь, обвыкну. Насчет Макса тоже решила действовать осторожно и уже тысячу раз пожалела, что затеяла тот разговор, который закончился тем, что я бросила трубку, не дослушав. Это было ошибкой, которая могла еще выползти боком. Макс опасный тип. Но поскольку до начала семестра был еще целый месяц, я забросила на дальнюю полку все эти тайны Мадридского двора и его величество Пластинина, тем более, что сам он больше не давал о себе знать. Это и радовало, и пугало. Но опять же я отложила данную проблему до сентября.

Сейчас же на повестке дня было свидание с Гладышевым. Да, вы не ослышались, именно СВИДАНИЕ!

Олег Александрович собирался сводить меня на самую громкую премьеру сезона в Большом— балет "Драгоценности" Джорджа Баланчина, поставленного в партнерстве с ювелирным домом Van Cleef & Arpels.

«Пойдем, посмотрим на танцульки бриллиантов, бриллиантовая моя!» – вот так звучало приглашение, но под этими вроде бы насмешливыми словами крылось несказанно много. Гладышев умело конспирировал романтику под нечто обыденное, но не настолько умело, чтобы меня провести.

Я была на седьмом небе, и в тоже время ужасно волновалась. Первым делом, конечно же, встал вопрос, что одеть. Естественно, моей тщеславной натуре хотелось блистать, но потом я решила удивить Гладышева и выбрала скромный, но невероятно женственный наряд. Платье было на тонких бретелях, чуть ниже колена, струящееся, легкое, романтичное. Единственное, что в нем было сложное – это цвет: разные оттенки сиреневого гармонично сочетались с серым и бирюзовым, а в некоторых местах создавалась имитация текстуры змеиной кожи- такой вот ансамбль, но он не был перегружен, напротив, нежный и воздушный. Образ я завершила крупными локонами, уложенными на один бок и натуральным макияжем.

Посмотрев на себя в зеркало, осталась довольна открывшейся картиной. Я была без преувеличений прекрасна. Но все равно очень переживала, что образ слишком прост и Олегу не понравится. Последний час перед встречей, я только и делала, что бегала из угла в угол, умирая от волнения. Еще новые туфли немного жали, вызывая дискомфорт. Но они были настолько красивы, что я готова была стереть ноги в кровь, чем отказаться от этих роскошных шпилек из серебристой змеиной кожи.

Когда Олег известил о том, что подъехал, я чуть сознание не потеряла от подскочившего в крови адреналина и эндорфинов. Пришлось даже опрокинуть в себя остатки коньяка, и только после, втянув побольше воздуха, я отправилась на свое первое, настоящее свидание с любимым мужчиной.

Когда я села в машину, Олег с кем-то разговаривал по телефону, чему я была безумно рада, поскольку нервозность моя достигла апогея, а если бы он еще уделил чрезмерное внимание моему выходу, то однозначно до машины Яночка бы не дошла.

Но оказывается, я начала радоваться раньше времени. Гладышев, закончив разговор, повернулся ко мне и внимательно оглядел ласковым взглядом, я же от волнения забыла, как дышать.

–И где моя Чайка?– заявил он, ошарашив меня.

–В смысле?

–Ну, знаете, Яна Владимировна, я настроился на шоу: супер-мини и декольте до пупка, а тут такой облом,– поцокал он разочарованно.

–Иди ты на хрен,– отмахнулась я, облегченно смеясь.

–Вот, теперь узнаю,– кивнул он со смешком. – Иди поцелую, малыш, соскучился по тебе.

Я не раздумывая, поддалась навстречу ему, Гладышев начал страстно целовать меня и, конечно же, дал волю рукам, но я тут же их перехватила.

–Может, ну его – этот театр?– подмигнув, предложил он, веселя меня.

–Нет уж, Олеженька, взялся за гуж, не говори, что дюж. Так что не порти мне красоту, – отстранившись, поправила я платье.

–Ее невозможно испортить. А вот облагородить самое время, – сделал он комплемент и кивнул на бардачок, отчего у меня тут же забилось сердце в предвкушение. – Достань, там для тебя кое-что есть.

Среди бумаг лежал небольшой фирменный пакет с логотипом Chopard. Дрожащими руками я достала красную, кожаную коробочку и перевела изумленный, не верящий взгляд на Олега.

–Что там? – шепотом спросила, разглядывая стильную коробку.

–Открой, – улыбнулся он.

Я нажала на механизм, и коробочка раскрылась. На черном бархате лежал роскошный браслет, инструктированный вытянутыми камнями, переливающимися всеми цветами радуги.

–Это что, бриллианты?– шокировано выдохнула я, осторожно коснувшись этой прелести.

–Нет, малыш, бижутерия, – подмигнул Олег и достал браслет. – Давай, посмотрим, угадал с размером.

Пока он застегивал на мне украшение, которое село, как влитое, я продолжала потрясенно молчать.

–У тебя такой траурный вид, что я начинаю сомневаться, что бриллианты – ваши лучшие друзья, – подразнил Гладышев, и завел машину.

–Не траурный, просто это невероятный подарок, и я в шоке, – пояснила я, сглотнув накатившие слезы.

–Это не подарок. Всего лишь возвращаю «залог», – сообщил Олег невозмутимо и качнул подкову на тонкой золотой цепочке, прицепленной к зеркалу заднего вида, и вот тут меня прорвало, грудь сдавили рыдания. Я вспомнила тот первый вечер, вспомнила, как повесила эту цепочку, чтобы напоминала обо мне. Разве могла я представить, что почти через год это приведет к этому моменту? Нет и еще раз нет. Слезы покатились по щекам от захлестнувшей нежности и любви к этому внимательному, заботливому, замечательному, самому лучшему мужчине на свете. Наверное, в эту минуту я окончательно простила ему все.

–Спасибо, – прошептала и, сжав его руку, с чувством поцеловала, закрыв глаза, орошая слезами.

Олег ничего не сказал, осторожно вытер мои слезы, стараясь не испортить макияж, и сконцентрировался на дороге.

Путь до театра прошел в тишине, но она была такой уютной, такой наполненной, что хотелось продлить этот момент близости и единения, когда понимаешь друг друга без слов, как можно дольше.

Перед началом балета мы немного поговорили на отвлеченные темы, а после сконцентрировались на постановке. С этой минуты весь мир перестал существовать для меня, я полностью погрузилась в происходящее. К моему стыду это был мой первый поход в Большой театр, поэтому, конечно же, меня захлестнули эмоции, которые я долго переваривала и пришла в себя только, когда мы подъехали к итальянскому ресторану «Марио».