Кофе с круассаном

К вечеру возвращается мама, и мне приходится вылезти из халата и привести себя в божеский вид. Она рассказывает, что какой-то бессовестный ученик украл кактус из кабинета директора. Я слушаю в пол-уха, ковыряя вилкой тушеное мясо.

– Что ты там ищешь? Все съедобное! – кипятится мама, заметив мои манипуляции.

– Что-то аппетита нет. Пойду, поделаю перевод.

– Ну, вот на тройку поела! Откуда взяться силам на работу. Посмотри на себя, зеленая вся!

Мама, учитель со стажем, всегда оценивает мою еду по пятибалльной шкале. В детстве меня это мотивировало, и я старалась есть на пятерку. Теперь мне все равно.

Я плетусь в свою комнату. Перевод по понятным причинам не спорится. Звонок телефона кажется таким громким и неожиданным, что я подскакиваю на стуле. «Private number» уведомляет меня телефонная служба. Я хватаю аппарат.

– Лоран, ты где?

Однако, в трубке слышится не знакомый мне голос, а какое-то плохоразличимое хриплое бормотание.

– Алло? Лоран, это ты?

– Это Марина?

– Да, это я. Кто говорит?

– Простите, очень плохая связь.

– Что?

От волнения я выкрикиваю невежливое QUOI вместо полагающегося COMMENT.

– Я говорю, плохая связь, – повышает голос мой неизвестный собеседник, – Я должен сообщить вам неприятную новость.

– Кто вы?

– Я… Лорана, – слышимость ужасная, я различаю одно слово из трех, – Он… в авиакатастрофе… Сидней. Его тело… в Париж… родные… трагедия… ваш номер…

– Алло! Алло! Я вас не слышу!

Я не хочу его слышать. Мне не хочется признать, что по тем обрывкам, которые все-таки уловило мое ухо все и так предельно ясно.

– Я говорю, Лоран погиб. Простите. Примите соболезнования.

– Когда? Где? Я хочу знать все! Кто вы ему? Как вы узнали обо мне?

– Я… телефон… его родные…

– QUOI?

Голос в трубке поглощает шипение и хрип, я уже не могу различить ни единого слова.

– Подождите! – кричу я в отчаянии, – Я хочу знать… Я хочу приехать на похороны.

Он уже не слышит меня. В трубке безразличные гудки. Мой первый порыв – перезвонить и выяснить все как следует. Но перезвонить куда? Номер не высветился. Я жду, что может быть неизвестный сам догадается это сделать. Но нет, незнакомому французу наплевать на незнакомую рижанку. Он выполнил свой долг, сообщил, и хватит, чего еще деньги на заграничные звонки тратить. Я зарываюсь лицом в подушку и рыдаю так громко и отчаянно, как будто кто-то умер. Почему как будто? Так и есть. В комнату врывается обеспокоенная мама.

– Что случилось?

Я не в силах ответить, язык не случается. Мне удается выдавить из себя только невразумительное бульканье.

– Тебя чем-то обидел этот француз? Он опять не приедет?

– Он ууууууууумер, – вою я и утыкаюсь обратно в подушку.

– Как? Когда? О, Господи.

Мама понимает, что я не в том состоянии, чтобы отвечать на вопросы. Она уходит на кухню и возвращается с пузырьком сердечных капель. Я послушно пью их из ложки.

– Вот ведь француз, и так от него мало пользы было, а теперь еще взял и умер, – ворчит мама, но я чувствую, что за этим показным цинизмом она пытается скрыть свое волнение.

Весь вечер мы сидим на кухне в обнимку и по очереди отпиваем из волшебного пузырька.

– Я обязательно должна поехать на похороны, – сонно бормочу я.

Мама безразлично кивает, на нее успокоительные капли тоже действуют как снотворное. Я представлю статью в желтой прессе «Невеста впервые увидела жениха на его похоронах. Такого вы еще не читали». Я еле доползаю до кровати и сразу же проваливаюсь в сон.

Следующим утром меня будит выстрелом в затылок воспоминание о случившемся. «Нет, этого не может быть» заявляет мой непотопляемый оптимизм, просыпаясь и зевая, «Может, это не тот Лоран, мало ли какие бывают ошибки. Кроме того, тут толком вообще ничего неизвестно. Надо сначала все выяснить, а потом уже слезы лить». «Ну, чтобы слезы лить-то, допустим, нам много поводов не надо», думаю я, разглядывая в зеркало свою опухшую физиономию, «в этом мы большие мастера». Мама уже ушла на очередной педсовет, оставив мне записку с требованием не вешать нос и новую бутылочку сердечных капель. От одного ее вида, меня как-то сразу мутит. За два дня я выхлебала уже столько, что у меня в жилах уже наверно вместо крови эти сердечные капли. Нет, хватит безвольно депрессировать в халате, надо взять себя в руки и начать действовать. В первую очередь необходимо поговорить еще раз со звонившим мне французом, другом или родственником Лорана. Для этого мне требуется его номер. Я звоню в Tele2 и прошу выслать мне на имейл счет за этот месяц вместе с распечаткой звонков. Девушка-клерк обещает выполнить мою просьбу в ближайшее время. В ожидании ее имейла, я открываю старые счета, которые хранятся на всякий случай в ящике. К ним прилагаются списки всех звонков и сообщений за месяц. Я никогда до сегодняшнего дня эти приложения не смотрела. Меня интересовала только конечная сумма для оплаты. Итак, 80% всех звонков и сообщений исходят от многозначного номера, начинающегося на +336. Выходит, это и есть номер Лорана, который мой мобильный скрывает за занавеской «private number». Я сравниваю его с той комбинацией цифр, которую мне в свое время диктовал Лоран как личный номер. Кроме кода страны ничего общего не наблюдается. Странно, что он звонит мне с одного номера, а для связи дает другой. Впрочем, одергиваю я себя, что тут странного? У делового человека должно быть несколько телефонов. Ага, и один с заведомо несуществующим абонентом. А что, если до позавчерашнего дня он существовал? Я ведь никогда раньше не пыталась по нему звонить. Служба уведомляет меня о получении письма от Tele2. Так, посмотрим. Я нетерпеливо жму курсором на ярлычок приложенного файла. Последний звонок вчера в районе восьми вечера… Нет, этого не может быть! Мое сердце замирает на месте, не зная, куда ему лететь, вверх или вниз. Номер звонившего мне вчера француза до одной цифры совпадает с тем, с которого мне все эти месяцы звонил Лоран! Представим, что перед отъездом он забыл телефон дома (хотя такого с ним, на сколько мне известно, никогда не случалось), и после известия об автокатастрофе близкий друг или родственник находит этот телефон, видит часто повторяющийся мой номер, и перезванивает по нему, чтобы сообщить неприятное известие. Гипотеза не сходится хотя бы потому, что во время нашего последнего разговора (который, судя по распечатке, происходил посредством этого телефона), Лоран уже находился в аэропорту и ему оставался час до вылета. Кроме того, его последнее сообщение, посланное с этого же номера, гласило, что он уже в самолете. Каким образом СИМ-карта из аппарата погибшего в авиакатастрофе Лорана могла спастись и попасть в руки его знакомого? У меня леденеет пропитанная сердечными каплями кровь. Все это начинает смахивать на фарс. Неужели… Нет, этого не может быть. Разве можно быть таким холодным бессердечным циником?! Я набираю дрожащими пальцами номер, который значится на всех распечатках. Длинные гудки тянутся целую вечность, отдаваясь болью у меня в ушах. Не берет. Видит мой номер и не берет трубку. Я зверею и начинаю трезвонить без остановки. На тридцатом звонке электронный голос сообщает мне по-французски: «абонент не существует». Et voila! Концы в воду. Выбросил карту, купил новую. Выбросил надоевшую рижскую игрушку, нашел новую. Уже почти не сомневаясь, что стала жертвой жестокого розыгрыша, я все-таки просматриваю информационные блоки в поисках недавней авиакатастрофы. Нет, как и следовало предположить, подобных сведений не наблюдается. Я решаю на этом не останавливаться и разыскиваю авиакомпании, которые в тот день совершали рейсы Париж-Сидней. Система выдает мне два варианта Air France и Virgin Atlantic. Я по очереди связываюсь с парижскими офисами обеих компаний и выясняю, что никаких аварий не было ни в тот день, ни за весь прошедший год. Я интересуюсь, числился ли в списках пассажиров Лоран Дюссан. Мне оба раза вежливо отвечают. Что подобной информации предоставить не могут. Ладно, это уже не суть важно. Главное, что авиакатастрофа – вранье с целью от меня избавиться. Боже мой, уж лучше бы он и, правда, разбился!

Я, уже не колеблясь, выбиваю сигарету из маминой пачки Vogue и жадно затягиваюсь. Жадничаю я напрасно, мое отвыкшее от табака горло отзывается возмущенным кашлем. Как он мог?! Он ведь сам первый заговорил о любви, о помолвке. Никто ведь его за язык его поганый не тянул. Я давлюсь сигаретным дымом и слезами. Вдова на похоронах ни разу в жизни не виденного жениха! Выдумала тоже. Наивная дура! Говорила же мама – не доверяй мужикам из Интернета. Надо было раз в жизни послушаться. А он, какая же все-таки сволочь! Нет, чтобы просто сказать – извини, встретил другую, настоящую, а не виртуальную, прощай, не поминай лихом. Нет, надо было выдумать этакую героическую смерть. И ведь готовился же, гад. Не зря пел мне про свои предчувствия и просил помнить всю жизнь, что любил, и носить траур до пенсии. Я скрежещу зубами от распирающей меня злости и обиды. Сигарета догорает, и я бросаю ее в окно. Что же теперь делать?

Запой, по опыту прежних лет, не проходит. Остается депрессия. Долгая, глубокая и беспросветная. Я несколько дней автоматически перевожу вина, которые ненавижу в глубине души, как и все французское. Все, включая некогда обожаемого Джо Дассена и Сержа Лама. По вечерам я, играя в «Цивилизацию» за Россию, с остервенением изничтожаю французскую армию и отказываюсь от переговоров с Наполеоном. Новость о том, что французская команда с позором проиграла на чемпионате Европы по футболу итальянцам, внушает искреннюю радость. Маму беспокоит мое состояние, но она тактично удерживается от расспросов.

На второй неделе депрессии ненависть неожиданно уступает дорогу ностальгии. Я залезаю в почтовый ящик и открываю одно за другим письма Лорана. Их, конечно, нужно уничтожить. Именно это я и собираюсь сделать, только пробегу глазами напоследок. Вот оно самое первое письмо – родоначальник всех последующих. «Vous etes charmante4» пишет мне будущий подлец. Впрочем, подлецом он уже наверняка был и тогда. Скорее всего, он уже родился им и ездил в колясочке с подлой ухмылкой на маленькой сморщенной мордахе. Ну, и что там дальше в этом злосчастном послании. Я такой-то, живу в Париже, город любви… Убогие клише. Как я раньше этого не замечала. Ясно, как. Я видела только его физиономию и таяла при мысли, что такой красавец находит меня очаровательной. «Надеюсь, что вы пожелаете мне ответить» завершает свое письмо мой погибший в авиакатастрофе кавалер. Внизу электронная вставка – Cordialement5, Laurent Dussand и его парижский адрес. У меня в голове загорается маленькая лампочка. Я поспешно загружаю следующее письмо – подобной подписи нет. Как и во всех дальнейших. Я возвращаюсь к первому сообщению с адресом. Что ж, Лоран Дюссан, по крайней мере, теперь мне известно, что ты реально существуешь и действительно живешь в Париже. Теперь дело за малым. Я загружаю pagesjeunes.fr, жму курсором на Pages Blanches, ввожу в пустующие поля имя, фамилию и адрес Дюссана. Компьютер скрипит несколько мгновений своими электронными мозгами и выдает мне домашний номер Лорана Дюссана, проживающего по данному адресу. Поздравляю вас, Холмс! Не нужно оваций, Ватсон. Я набираю указанный номер, не успев придумать, что скажу, если он ответит. Он не отвечает. На часах полдень, мой мнимый мертвец либо работает, либо бродит по каким-то своим мертвячьим делам. Я решаю перезвонить позже.

Одна из многочисленных переводческих контор, с которыми я сотрудничаю, высылает мне диплом некого Яниса Иванова для перевода на французский. Янису повезло, он едет учиться во Францию. А я сижу тут, связанная по рукам и ногам телефонными проводами, и не могу добраться до обманувшего меня француза, заглянуть в его бесстыжие глаза, и выяснить, откуда берется такая человеческая подлость. Заложена ли она в генах или плещется в элегантном бокале Romanée Conti, поджидая ничего не подозревающего гурмана. Я перевожу оценки Яниса, думая о своем. Что я скажу Лорану по телефону? Что он сволочь? Connard тобишь. И что? Он зальется краской стыда, раскается и предложит мне руку и сердце? Даже будучи чрезвычайно наивной, я с трудом верю в подобный исход дела. Что же тогда? Нагрубит в ответ. Бросит трубку, поняв, что это я. А мне оно надо? Еще один удар по моему и так уже истощенному самолюбию. Зато если бы я была Янисом и собиралась бы в Париж на учебу, я могла бы попутно заскочить по этому адресу и лицом к лицу встретиться с мосье Дюссаном. Вот это было бы гораздо занимательнее. В мой мозг, расталкивая серые клетки, протискивается мысль. Если я не Янис Иванов, это еще не значит, что я не могу сесть на самолет и прилететь в Париж. Серое вещество под действием здравого смысла пытается задавить нерациональную мыслишку, но она уже бесконтрольно растет и расцветает. Я звоню Ленке. Она очень радуется, лепечет, что соскучилась, что Пьер слишком много работает, что на распродаже ей отдавили ногу и что недавно она так отравилась устрицами, что чуть не умерла. Я обрываю ее, напоминая, что зарплата переводчика не резиновая, и что всю эту ересь она сможет поведать мне при личной встрече, ибо я намереваюсь в ближайшее время отяготить их своим визитом. Доброжелательность Ленки от этого известия заметно убывает, она бормочет что-то про отсутствие спальных мест, но, в конце концов, все-таки соглашается принять незваную рижскую гостью. Пол дела сделано. Я спешу заказать билеты, чтобы не дать возможности здравому смыслу взять надо мной верх. Компания Air Baltic предлагает сравнительно недорогие билеты Рига – Париж на ближайший четверг. Замечательно. Я оплачиваю покупку через Интренет-банк и спустя несколько минут получаю письмо-подтверждение регистрации. Ну, вот, отступать некуда, за нами Москва. И Рига. И все обманутые виртуальными подонками русские девушки. Я чувствую себя Данилой из «Брата 2».

Маме я сообщаю, что Ленкиному мужу Пьеру срочно нужен переводчик с французского на русский, а сама Ленка еще не знает язык в таком объеме. Вследствие чего они вызывают меня и обещают оплатить дорогу и проживание.

– Мне языковая практика тоже не помешает, – убедительно рассуждаю я, загребая ложкой свекольник.

Мама качает головой. Ей во всем этом чуется фальшь.

– А француз твой этот погибший, никаких о нем вестей больше нет?

Я корчу скорбную физиономию.

– Я разговаривала с его родителями. Они убиты горем. Приглашали меня на похороны. Но я думаю, это неуместно, все-таки мы с ним ни разу в жизни не встречались.

– Да, ты права. Тебе там совершенно нечего делать. Кстати, я на днях видела Антона.

Что-то сомнительно, чтобы эта судьбоносная встреча была случайной. Скорее всего, моя заботливая мама сама разыскала этого идеального на ее взгляд мужчину, поплакалась, что я страдаю от одиночества и предложила вернуться. Не удивлюсь, если она даже пообещала ему никогда больше не жарить котлеты из несвежего фарша.

– И что он? – вяло интересуюсь я.

– Исхудал совсем, бедняга. Сильно устает. Приходится ездить на работу из Даугавпилса.

– Пусть снимет квартиру в Риге.

– Говорит, денег нет.

Сейчас разрыдаюсь.

– И ты пожалела его и предложила жить у нас?

– Я не могу делать такие предложения без твоего согласия. Но мне кажется, было бы неплохо, если бы вы встретились и обсудили ваши отношения.

– Какие отношения, мама? Он ушел без объяснений два года назад, с тех пор никаких отношений у нас не было.

– И плохо, что не было. Лучше уж Антон, чем какой-то…

Чем какой-то французский мертвец. Ну, да, с этим не поспоришь. Но видеть Антона у меня нет ни малейшего желания. Все мои мысли уже в Париже. Воображение рисует красочные картины. Я шагаю по мосту Александра III, ветер ласкает мои кудри и играет с подолом юбки. Лоран идет мне навстречу. Он улыбается, обнимает меня и объясняет, что это его завистливый коллега украл телефон, позвонил мне, а потом уничтожил СИМ-карту. «Я так боялся, что навсегда потерял тебя. Как хорошо, что ты приехала» шепчет мне Лоран. Я понимаю, что никакой он не подонок, а лучший в мире мужчина. Он целует мои волосы. Над Сеной садится солнце, бросая на воду золотистые отблески.

– Я бы на твоем месте ему позвонила, – тянет тем временем одеяло на себя мама.

– Я звонила, – грустно бормочу я, не вернувшись еще окончательно в реальность.

– И что он сказал?

– А? Что? Кто?

– Антон! Кто же еще!

– А Антон. Не знаю, сказал, что недоедает.

– Вот! Я же говорила! Надо спасать парня!

– Пусть этим займется служба спасения. Я пойду закончу перевод. Спасибо. Суп просто супер.

– Марина, нельзя так долго хранить в себе злобу. Давно пора простить Антона, – кричит мне вслед мама.

Я закрываю за собой дверь. Перед сном я подсчитываю в уме, сколько денег накопилось на моем банковском счету за два года аскетического существования, решаю, что нужно прикупить из одежды и жалею, что вообще решилась на эту бесперспективную, нецелесообразную поездку. Мое затворническое переводческое «Я» ужасается столь несвойственному ему необдуманному поступку. Оно пытается отговорить меня, приводя кучу весомых аргументов. И я уже начинаю внимать голосу разума и почти соглашаюсь потерять уплаченную за билет сумму, когда мой утомленный терзаниями мозг обволакивает спасительная пелена сна.

Последующие несколько дней я посвящаю походам по магазинам. Не могу же я шагать по мосту Александра Третьего в старых джинсах и выцветшей майке. Надо заметить, что к одежде я отношусь достаточно спокойно, можно сказать даже безразлично. С тех пор, как Антон, подхватив свою увесистую сумку Adidas, пересек порог моего дома, в моем гардеробе появилась только одна новая вещь – платье, которое я надевала на свадьбу к Ленке. Работа дома не обязывала меня следовать модным тенденциям, скорее наоборот; халат сменяли джинсы с протертыми коленками и теплая добротная кофта советских времен. Главным требованием к одежде было удобство. Теперь же пришло время скинуть с себя неприметную гусеничную оболочку и превратиться в бабочку. Имеющиеся на карточке денежные сбережения позволяют мне превратиться в махаона, а не в капустницу. И потому я с полной уверенностью начинаю свой рейд с бутиков Армани и Ферре, расположенных напротив Кафедрального собора. Однако, уже в первом из них, сверлящий затылок взгляд неприветливой продавщицы и настырное внимание охранника вынуждают меня позорно бежать, не успев даже толком рассмотреть товар. Мне кажется, что как только я начну разглядывать ценники, они вдвоем презрительно хмыкнут, придя к выводу, что денег у меня мало, и начнут следить за мной с удвоенной силой, чтобы я не, дай Бог, не залапала ценный товар. Ведь состоятельные покупатели не смотрят на цену. Нравится вещь – они ее меряют. Подходит – покупают. Сетуя на свою трусость, я отправляюсь в более демократические Манго и Зара, набираю там ворохи одежды и примеряю все без разбора, не глядя на стоимость. В результате я возвращаюсь домой обладательницей пускай не самого престижного, но нового и модного гардероба.

Чем ближе день поездки, тем сильнее мое волнение. Мой бедный желудок трясется мелкой дрожью и отказывается от еды. Благодаря ему, мне удается скинуть несколько килограммов и приобрести более тонкую талию. Мне нравится мое отражение в зеркале, и я чувствую себя готовой к великим завоеваниям. Если бы только не эта подлая дрожь. Мама не понимает, зачем я так вырядилась для рабочей поездки. На мои «мама, это же все-таки Париж!» она качает головой и приглядывается ко мне, силясь разгадать мои замыслы. Не знаю, насколько ей это удается.

В четверг она едет провожать меня в аэропорт, дает миллион типичных родительских наставлений и берет с меня слово, что я буду регулярно звонить. Я машу ей вслед рукой. Мои вещи проезжают по ленте через металло-детектор, не вызвав претензий у таможенной службы. Я забираю сумку, набрасываю на плечи куртку и отправляюсь на посадку. Мои соотечественники, толпящиеся в очереди на тот же рейс, не вызывают у меня почему-то дружеских чувств. Это на 80% крашенные блондинки на высоких шпильках, в гигантских солнечных очках, обтягивающих костлявые попки джинсах и майках с крупными логотипами Cavalli. Они картинно зевают, прикрывая силиконовые губы унизанными острыми акриловыми ногтями руками, подчеркивая обыденность предстоящего полета, и льнут к своим лысым дутым бой-френдам, которые в свою очередь уже успели затариться в дьюти-фри «Русскими Стандартами» и «Рэд Лейблами». От мысли о скорейшем их откупоривании на жирных физиономиях, поросших трехдневной щетиной, бродит счастливая улыбка. Судьба решает наказать меня за какие-то неведомые мне грехи и подсаживает ко мне под бок парочку таких небритых путешественников с внушительной бутылкой водки, которую они вскрывают, едва успев пристегнуться. Стюардесса пытается как-то урезонить некультурных пассажиров, но они в ответ хлопают ее по попе и заливисто гогочут. Я делаю вид, что страшно утомлена, отворачиваюсь к окну и зажмуриваюсь. Однако, моя самодеятельность не кажется моим соседям убедительной, они дергают меня за локоть, тычут в меня своей гигантской бутылкой, в общем, оказывают знаки внимания. Я упорно жмурюсь и претворяюсь слепо-глухо-немой. В конце концов, они отстают от меня, но все два с лишним часа полета я слушаю слезное повествование о том, как одного из них вырвало черной икрой.

Когда, наконец, самолет совершает посадку в аэропорту Шарль де Голль, я вздыхаю с облегчением. Ленка не приехала меня встречать, потому что далеко, и потому что мне проще добраться самой. Я долго ищу автобус, который идет из аэропорта до центра и по-французски называется navette. Найдя, плачу за проезд и карабкаюсь вовнутрь, таща за собой набитый Зарой и Манго чемодан. Париж, слегка сероватый от отсутствия солнца, но все же прекрасный, приветствует меня через окно. В глубине души, где до этого уживались только страх и вызванное неудачным соседством отвращение, впервые пробуждается радостное волнение. Оно поднимается, раскидывает лучи, словно восходящее солнышко, и озаряет меня всю. Я улыбаюсь, мне хочется вскочить с места и запеть во все горло «A Pariiiiiiiis…».

Я сдерживаюсь, подозревая, что скромно одетые пенсионеры, которые составляют большую часть пассажиров автобуса, могут неправильно истолковать мой душевный порыв. Автобус высаживает меня у подножья Триумфальной Арки и катит назад за новой партией почитателей города любви. Я некоторое время стою, сжимая ручку чемодана, и глупо улыбаюсь Арке, Елисейским Полям, серому небу и спешащим куда-то прохожим. Я в Париже! Ленка долго объясняет мне, где найти автобус, который привезет меня к ней. Она не скупится на подробности, потому что знает, что разговор оплачиваю я. Мне надоедает это бесполезное красноречие, я решаю взять такси и не париться. Пожилой таксист, типичный вплоть до кепки на голове француз, неспешно направляет свой автомобиль ровестник по парижским улицам. Я зачарованно гляжу в окно и думаю, что где-то, может быть, совсем близко, сейчас ест свой бутерброд, спешит на деловую встречу, или скучает в офисе обманщик Лоран. Он и не подозревает, что наши дорожки скоро пересекутся. Я встречу его и скажу: «Для человека, погибшего в авиакатастрофе, ты совсем неплохо выглядишь». Что ответит он, я додумать не успеваю, потому что такси тормозит у Ленкиного дома. «Ну, вот зачем надо было тратиться на такси!» встречает меня замечанием подруга, когда я, пыхтя как бурлак, выволакиваю свой чемоданище на пятый этаж. «На автобусе добраться элементарно. Всего одна пересадка. Проходи. Извини, у меня не очень прибрано». Я протискиваюсь мимо нее в квартиру. «Где мне можно расположиться?» Ленка после некоторых сомнений выделяет мне диван в проходной комнате. «Задвинь чемодан подальше, чтобы не портил интерьер, мой руки и на кухню пить кофе с макаронами» приказывает мне она.

– Сначала макароны, а потом уже кофе, – поправляю я, осматривая свои владения.

– Можешь и так, но лучше одновременно. Я даже макаю их в кофе, так вкуснее.

Я намыливаю руки, представляя себе длинную спагетину измазанную кофейной гущей. А еще говорят, французы – гурманы. На маленькой не очень уютной кухне меня уже ждет крошечная чашечка крепкого кофе и разноцветные бисквиты, которые, как оказалось, и называются macarons.

– Ну, как там у вас? – горестно вздыхая, вопрошает новоявленная парижанка. Вопрос задан таким тоном, как будто я приехала не из европейской столицы, а из блокадного Ленинграда.

– Тяжело, – отвечаю я таким же тоном, чтобы не разбивать ее иллюзии.

Ленка качает головой со скорбной миной на сильно округлившейся за прошедший год физиономии.