Дезертир флота

«О боги! Кто же это такой?!»

Клетка слева от «паука» пустовала, зато справа к решетке прильнуло чудовищное создание. Вор видел ровные культи рук и ног, узкие щели глаз, нос, какой-то магией превращенный в подобие свиного рыла. Голову урода покрывала плотная черная щетина.

«Наверное, Кургузый, – ошеломленно подумал вор. – Как же с ним такое сделали?!»

Узники жадно смотрели в конец коридора. «Паук» пытался протиснуть голову между брусьями.

«Мне тоже нужно как они». Квазимодо подполз к решетке, ухватился руками. Пальцы дрожали. Ужас смешивался с предчувствием чего-то жуткого и одновременно прекрасного. Тело возбужденно напряглось. «Будь проклята эта каша! – с отчаянием подумал вор. – Лучше бы я с голоду сдох. Заколдовали».

Было больно. Квазимодо понял, что чуть не отрывает себе ухо, вжимаясь в решетку и пытаясь разглядеть тех, кто разговаривает в конце коридора. Нет! Не «тех» – только «ту». Ее! Ее одну! Нежный мягкий голос юной женщины манил к себе непреодолимо.

«Да что же я? Она даже не ланон-ши. Голос совсем не похож. Что я позорюсь?!» – воспоминания мгновенно помогли. Квазимодо помотал головой – и сразу начал понимать, о чем говорят. Вернее – понимать отдельные слова.

– …Я не вижу жабр, – говорил мужчина – властный уверенный глуховатый голос. – И не вижу никаких аналогичных органов газообмена. Визуально – типичный гоминоид. Возможно, грудная клетка заужена. Кажется, слухи об этих фуа весьма гипертрофированы. Впрочем, как обычно. Testimonium paupertatis[31] гласа народного.

– Согласна, впечатления не производит. Аутопсия[32] покажет. – Женский голосок звучал колокольчиком. – Надеюсь, ты не слишком разочарован?

– Боюсь, ты будешь разочарованна не меньше. Хотя col—lectio[33] для тебя истинная страсть. – Мужчина усмехнулся. – Оставь материал для вскрытия. Едва ли в ближайшее время нам попадется подобный экземпляр.

– Непременно, дорогой. Мы могли бы совместить твои и мои развлечения.

– Не с этим экземпляром, Атра.[34] Развлекайся. Меня интересует исключительно строение его трахеи. Что у нас еще нового?

– В двенадцатом блоке. Пойман вместе с фуа.

Шаги приближались. Квазимодо на мгновение судорожно зажмурился. Нужно быть как все – зачарованным животным. Колдуны они, маги или просто свихнувшиеся лорды – все равно. Лучше не отличаться от соседей по камерам.

Она была прекрасна. Вор оглушенно смотрел. Единственный его глаз широко раскрылся. Из головы выскочили все мысли об опасности, о решетках и колдовском пойле. Чудо. Истинная ланон-ши.

Безупречный овал лица, окаймленный волнами буйных блестящих локонов. В этой черной густоте почти терялись отдельные темно-синие пряди, придававшие продуманно-естественной прическе совершенно неестественную прелесть. Невысокая, почти миниатюрная девушка благодаря этой дивной гриве и стройному сложению казалась гораздо выше ростом. Очень пухлые губки, по-детски гладкие щечки, оголенные плечики придавали юной леди Атре неприличное очарование вечно юного существа. Веки, блестящие, точь-в-точь как сияющая медь, потрясли вора. Таких глаз у живого существа просто не может быть.

Квазимодо вцепился в брусья решетки. Пусть возьмет! Пусть возьмет к себе!

Девушка, опершись руками в колени, склонилась к решетке, улыбнулась. В Глоре дочки состоятельных купцов с такой улыбкой выбирали себе мартышек, привезенных с Птичьего архипелага. Обезьянки прыгали, гримасничали и визжали в ящике, затянутом сеткой. Их хорошо покупали, правда, забавные твари обычно не переживали ветреной глорской зимы.

Квазимодо чувствовал, что и ему здешней зимы не дождаться. Но это было совсем не важно. Вор пожирал юную богиню взглядом. Тело напряглось в возбужденном счастливом предвкушении. Пусть возьмет. Не может быть, чтобы не взяла. Ну, пожалуйста!!! Хотелось заскулить, заскрести ногами по тростнику. Вор молчал лишь потому, что язык отказывался подобрать слова, достойные ушей прекрасной леди.

– Ну и рожа, – сказал мужчина.

Квазимодо сморгнул.

«Что же это?! Совсем спятил – сам к этой суке хочешь? Что с тобой, Полумордый?!»

– Кажется, он неадекватен, – сказала девушка, продолжая в упор разглядывать пленника.

– Разве что абстинентный синдром. Возможно, он давний поклонник нутта. Взгляни – эктоморф.[35] Возраст определить сложно. Но индивид явно половозрел.

– Я вижу, – серебром засмеялась красавица.

Квазимодо сдержал стыдливый порыв свести бедра вместе, прикрыть вопиющую неприличность своей наготы. Когда свалилась набедренная повязка, парень не заметил. Сейчас оставалось молить богов, чтобы вместе с приступом опьянения не ушло плотское возбуждение. Квазимодо был почему-то уверен, что охлаждение пыла пленника совсем не порадует таинственную леди Атру. Впрочем, стоило посмотреть в декольте красавицы, и вор тут же успокоился за реакцию собственной плоти. Организм не собирался выдавать смятение и колебания слишком умной головы. А грудь у прекрасной колдуньи действительно была офи-ги-тель-ная.

Леди Атра продолжала рассматривать изуродованное лицо голого пленника с интересом маленькой девочки, получившей неведомый экзотический фрукт.

– Пойдем, Атра, – нетерпеливо сказал милорд. – Что ты в нем нашла? Тривиальный гомо сапиенс. Сексуально – просто смешон. По-моему, он совершенно не в твоем вкусе.

– Но какая эффектная травма, – нежно прошептала девушка, улыбаясь по-прежнему прижимающемуся к решетке пленнику. – Воспроизвести такое украшение будет нелегко. Что, если подправить объект окончательно?

– Множественная лицевая миэктомия[36] – вот и все, – с ноткой снисходительности заметил мужчина. – Операция тонкая и долгая, но отнюдь не уникальная. Придется повозиться с полостью рта. Не думаю, что работа с тонким инструментарием вроде зубила и плотницкого молотка так уж увлекательна. Интересно, где данный индивид заработал свой нынешний экстерьер? На боевое повреждение не похоже. Впрочем, это не столь существенно. Могу спорить, за два часа я приведу это лицо к единому знаменателю. При условии, если ты сама поработаешь с мелкими мускулами. Но забавный эффект дает именно асимметрия. Двухстороннее изменение создаст иллюзию одной из стадий ускоренного разложения при неудачном зомбировании. Кстати, нам этот процесс и так достаточно часто приходится наблюдать, ты не находишь?

– Но он так интересно выглядит. Истинная комедия дель арте,[37] – прошептала Атра.

Квазимодо зажмурился, когда тонкий пальчик с длинным ноготком, похожим на отполированный наконечник стрелы, погладил его по лбу, скользнул к верхней развилке шрама.

Смех мужчины звучал отвратительно:

– Атра, ты бываешь истинным ребенком. Развлекайся на здоровье, но только не сейчас. Идем. А этот полуфабрикат не вздумай тащить в спальню. Меня этот одноглазый заморыш совершенно не привлекает…

Квазимодо до боли вжимался здоровой щекой в решетку. Шаги давно стихли. В загонах еще жалобно скулили и хрипели обитатели – божественная госпожа так никого и не забрала с собой.

Вор задыхался, как после долгого изнурительного бега.

Конечно, так бывало и раньше – большую часть своей сознательной жизни Квазимодо чувствовал себя изуродованным, но исключительно на рожу – все остальное работало очень даже исправно. В море, в болотах, да и вообще во времена, когда приходилось заботиться о собственной шкуре, сексуальный аппетит, понятное дело, притуплялся, но в спокойное время парень не отказывал себе в общении с доступными девицами. Как говаривала леди Катрин, против природы не попрешь. Но сейчас природа и организм прямо-таки перли против самого святого – инстинкта самосохранения. Квазимодо не без основания полагал, что именно крайне бережное отношение к собственной заднице только и спасало ее хозяина в последние годы. А сейчас…

Квазимодо отполз к задней стене и всерьез приложился лбом к камню. Помогло. От боли мозги слегка прояснились, возомнившая непонятно что плоть начала потихоньку слабеть. Вор нашел набедренную повязку и закрыл бессовестно размечтавшийся орган.

Хотелось пить. Квазимодо с ненавистью посмотрел на миску. Нет уж, лучше от жажды сдохнуть. Парень еще разок приложился лбом к прохладному камню – на этот раз осторожно, чтобы уменьшить наливающуюся от удара гулю. Вот до чего докатился – сам себе чуть черепушку не раздолбал.

В соседних стойлах шуршали и постанывали товарищи по заключению. Зверинец потихоньку успокаивался.

Квазимодо пытался думать.

Плохо дело. Подошла к концу твоя путаная воровская дорожка. Беднягу Ныра изведут на какие-то колдовские опыты, а тебя, Полумордый…

Квазимодо содрогнулся. В горячечном возбуждении он почти ничего не понял из благородного разговора, но инстинкт подсказывал, что дела обстоят не просто плохо, а совсем ни в какие ворота не лезут. Простой виселицей жизнь не кончится. Развлекутся милостивые господа на радость. Ух, и сука-баба, до сих пор холод в позвоночнике сидит. Там холод, чуть пониже печка настоящая. До чего ж красивая. Не печка, понятно, а эта леди Атра, чтоб ее аванк затрахал. Что на ней за платье было? В Глоре небось даже в «Померанцевом лотосе» красотки постесняются на себя такое натянуть.

Квазимодо пытался думать, на какую сумму в скупке Глора такой наряд в комплекте с побрякушками оценят, но мысли упрямо возвращались к сокровищам, символически прикрытым синим платьем. Разве ж это вырез? Пропасть, в которую с головой ухнешь. А грудь? Сосочки проглядывают ярче камней драгоценных.

Вор подскочил на ноги. Зелье проклятое. Следующий раз не головой нужно о стену долбануться, а совсем другим местом. Правда, шкандыбать враскоряку, как краб, потом будешь, зато все мысли о деле.

В горле совсем пересохло. Квазимодо прислушался и рискнул выбраться из клетки. Горшок с остатками воды был припрятан под старыми метлами в углу подвала. Вор жадно глотал пахнущую плесенью воду. Из крайней клетки посверкивали чьи-то глаза. Не спят узники – понятно, какой покой после таких гостей?

Квазимодо заглянул в горшок. Надо бы здоровой воды Ныру отнести. Нет, здесь и одному мало. Ныряльщику на матраце отлеживаться, а тебе придется бегать как псу последнему. Квазимодо не собирался провести за решеткой остаток жизни. Может, ее и осталось-то с поросячий хрен. Интересно, а с кабаном леди пробовала? Глазищи-то невинные, талия – обхватить двух ладоней много будет. Гнется, наверное, легко.

Опять мысли не туда съехали. Квазимодо допил воду, выплюнул попавшую в рот гадость и пошел проведать товарища.

Ныряльщик лежал на матраце, свернувшись во что-то очень маленькое, размером с речную крысу, и дрожал. Квазимодо пришлось вопить шепотом, чтобы привлечь внимание друга. Фуа с трудом подобрался к решетке. Глаза его лихорадочно блестели.

– Ты видел?! Она приходила! Какая она! Как волны. Она… Ты видел? Она смотрела на меня. Как звезды ночью. Над волнами. Блестит. Как лунная акула. Она еще придет? Она смотрела на меня, и я…

– Понравилась? – мрачно поинтересовался Квазимодо.

– Она как… – Фуа захлебнулся, потому что вор дотянулся до него через решетку и врезал по лицу.

Ныряльщик опрокинулся на спину, сел и ошеломленно потрогал себя за челюсть.

– Сдурел, Ква?

– Точно. Мне она тоже понравилась. – Вор сплюнул. – Особенно сиськи. И платье. И побрякушки. Я бы ее поставил на четыре кости и вдул бы как из эвфитона…

– Квазимодо, как ты можешь?! – ужаснулся фуа. – Она госпожа, она прекрасна…

– Видали мы ледей и получше.

– Прекрасней ланон-ши никого не бывает, – прошептал ныряльщик. Глаза его снова нездорово засияли.

– Сейчас опять врежу, – предупредил Квазимодо. – А потом кастрирую. Смачная девка эта леди Атра. Только я, и вправду видывал настоящих леди. Не в сиськах счастье, дурак ты перепончатый. Да и не ланон-ши здешняя госпожа.

– Она прекрасна, – зачарованно пролепетал фуа.

– Красивая, – согласился вор. – Только если бы ты поменьше жрал всякого дерьма травленого, сам бы сообразил. Не ланон-ши она.

– Она как звезда. Она так пахнет. Если захочет – пусть пьет мою кровь до смерти. Я только счастлив буду. – Ныряльщик снова начал дрожать.

– Не знаю, как насчет крови, но вот на твою требуху ее лорд полюбоваться пожелал. Ты что, не понял, дубина морская? Люди они. Колдуны вроде тех, что мертвяков поднимают. – Квазимодо напрягся и вспомнил: – Некроманты они, вот!

– Мы же еще живые.

– Ну, это они поправят. Вон тут рядом один сидит – не поймешь кто, – руки и ноги как таракану пообрывали. Едва ползает.

– Не может она, – запротестовал фуа. – Она нежная, как дитя. Как волны в штиль над желтым песком. Она прекрасна. О, ланон-ши…

– Куда тебя опять понесло? – разозлился вор. – Не кровососка она, креветка ты зачуханная, островная. На руку свою посмотри. Сколько пальцев? А у нее пять, как у меня. Где это видано, чтобы у дарков людские руки были? А еще у нее должны быть глаза змеиные, голос едва слышный и когти. А у этой твари сисястой разве что когти имеются, да и то, по-моему, прилепленные. От мертвяка, должно быть, взяты – вон какие синие. Еще ланон-ши яркого света не любят. А здесь светильников запалили как на праздник. Видать, не видит твоя «прекрасная» в темноте ни хрена.

– Ты откуда знаешь? – жалобно прошептал фуа. – Может, это для лорда зажигают?

– Что для лорда, что для леди, мне один хрен. Человек ланон-ши нутром чует.

– Я тоже… нутром, – прошептал фуа.

Квазимодо хмыкнул:

– Я не только то «нутро» имел в виду. Увидишь истинную ланон-ши – поймешь. Ты скажи, пиявка приморская, ты воду пил?

– Я только два глотка. Не могу я без воды.

– Хлебальник бы тебе разбить, чтобы кровью умылся, – с тоской сказал вор. – Сиди, жди. Пить начнешь – утоплю в твоей же миске.

– Не ходи, поймают.

– Пусть лучше поймают. Может, убьют сразу. Что-то слова твоей красавицы меня сильно напугали…

Ни в эту, ни в следующую ночь Квазимодо не поймали. Вор шнырял по спящему крылу замка, чувствуя себя в длинных переходах и путанице лестниц почти как дома. Самым опасным по-прежнему оставался момент выхода из подвалов. Часовые несли свою службу бдительно. Напрямую во внутренний двор Квазимодо попасть так и не смог. Зато путь наверх был практически свободен. Многие комнаты оставались пустыми и заброшенными, некоторые даже не запирались. Впрочем, вор приноровился пользоваться отмычкой и почти не испытывал проблем с однотипными замками. Особой добычи ночные прогулки не принесли. Квазимодо обзавелся двумя старыми ножами и довольно длинным и ржавым кухонным тесаком. Спрятал в одной из пустых комнат поношенные просторные штаны и дырявый плащ. В таком наряде сойти за нищего было бы вполне возможно, но вор знал, что добыча вряд ли пригодиться – выйти не только из замка, но даже из этого крыла по-прежнему представлялось задачей нереальной. Оба выхода, как и дверь тюремной кухни, постоянно охраняли тройные посты. Патрули были и во дворе – Квазимодо, выглядывая сквозь узкие зарешеченные окна-бойницы, почти всегда видел солдат.

Выбраться на крышу тоже не удалось. Галерея, ведущая на замковую стену, бдительно охранялась. Вор собрал несколько кусков веревок. Можно было бы рискнуть и попытаться проскочить на верхнюю галерею. Но что дальше? Попробовать спуститься во двор прямо в руки патрулю? Но если даже окажешься во дворе, то как добраться до внешней стены? А дальше? Если будет сказочно везти, доберешься до города. А там… Тебя, такого «неприметного», неужто никто не выдаст?

Впрочем, добраться даже до внешних стен замка нечего было и мечтать. Разве что сама фальшивая ланон-ши тебя проводит.

Подниматься в господские покои Квазимодо не решился. Отпер дверь, поднялся по лестнице до следующей двери. В замочную скважину был виден коридор с ковром на полу, сплошь увешенные гобеленами стены. Вор слушал далекий, едва различимый звук, от которого стыла кровь. Пытки Квазимодо наблюдал не раз. Что уж, жизнь есть жизнь – в Объединенном Флоте умели добиваться быстрой правды. Ну или нужной лжи.

Здесь кричали страшнее. Непрерывно, видать, вопросов никто не задавал. Здешние лорды умеют развлечься по ночам в своих покоях. Неспешно, с чувством. Из «человечьей» части подвала постоянно уводили по двое, по трое. Назад никто не возвращался. Теперь Квазимодо благодарил богов за то, что попал в другую часть подвала. Никто не беспокоит, матрацы мягкие. Пей водичку, жри от пуза, дожидайся судьбы. Проклятие!

С водой Квазимодо разобрался. Под лестницей у кухни проходил водосток. Капало из щели между камнями не то чтобы щедро, но за день набиралось ведро. После раздачи еды Квазимодо менял в мисках воду. Ныр-водохлеб ныл, что от жажды помирает, но от водички с зельем все-таки воздерживался. В мозгах Лягушки помаленьку наступил относительный порядок, но вора это не слишком радовало. Выхода нет. Рано или поздно, но и за вами обоими пожалуют. И то счастье, что пока у лорда Дагда руки до изучения жабр и трахей не доходят.

Время уходило. Квазимодо сегодня чувствовал это особенно остро. Ощущение опять же из того подкожного набора, что позволяет одинокому вору выживать день за днем. Квазимодо ждал ужина, потом можно идти на очередную, скорее всего уже последнюю разведку. Дальше дожидаться нечего – лучше рискнуть. Брать с собой Ныра или нет? Под ногами ведь будет путаться, лягушка бестолковая. Не готов фуа к бегству по замку и городу. С другой стороны, у тебя и у самого шансов почти никаких, а вместе на жало арбир садиться веселее.

Так и не придя ни к какому выводу, Квазимодо принялся обдумывать другую проблему. Какой все-таки путь предпочесть? По крыше, рискуя свернуть шею, или положиться на удачу и проскользнуть к внешней стене по двору? Наглость – второе счастье. Тебя она частенько выручала.

Неоправданный риск одноглазый парень страшно не любил. Это только в байках фартовым ворам на каждом шагу помогает удача. С бестолковыми людьми эта ветреная девка дружит один миг. И ее услуги за пару монет не купишь.

Вот дерьмо. И рисковать нельзя, и тянуть дольше невозможно. Стоило закрыть глаза, и появлялась улыбка леди Атры. Вот же змея сладкая – ротик маленький, пухлый, локоны что шелк своевольный, бедра сквозь разрезы платья так и лоснятся. Шлюха сиятельная. Пахнет лакомо, остро – мозги без всякой «водички» дуреют. Что у нее за духи? За стоимость десятка флаконов таких благовоний в Глоре можно торговый дом открыть.

А ресницы какие дивные. Каждый взмах как лезвием по душе.

Квазимодо замычал и подтянул колени к груди. Приступы возбуждения мучили хуже лихорадки. Где ж это видано – так по бабе гладкой изнывать? Мозги у тебя размягчели – только о попке, обернутой тряпкой дорогой, и думаешь. Выберешься – в жизни к шлюхам не подойдешь.

Да разве она шлюха? Она такими, как ты, в кости играет. По десятку за раз на кон ставит. Убийца она, убийца. Палачка синеглазая, стерва кровавая. Что ты о ней думаешь? Ведь убьет она тебя, убьет и смеяться будет. Что ты о лорде Дагда не поразмыслишь? Неужто не пугают науки его лекарские, живодерские?

Квазимодо ничего не мог с собой поделать. Горела щека там, где ее касались пальчики с синими ногтями. Жар пробегал по всему телу, и становилось сладко-гадостно.

Ох, хорошо, Ныр не видит тебя, такого хладнокровного.

Шум Квазимодо удивил. Для ужина вроде рановато. Возня, громкие голоса у входа. Потом кто-то истошно завизжал. Квазимодо на всякий случай свернулся на матраце, обхватил колени руками – в такой позе проводили время большинство обитателей камер. Даже бедняга Кургузый пытался свернуться в клубок, обхватывая короткими верхними обрубками нижние.

Отвернувшись к стене, Квазимодо навострил уши. В клетку вели новосела. Похоже, на этот раз дело обошлось без волшебного напитка, путающего мозги. Пленник яростно сопротивлялся. Обычно молчаливые надзиратели натужно пыхтели. Кто-то из них шепотом выругался. Возня шла у крайних решеток, там, где сидел Ныр. Квазимодо с интересом слушал звуки яростной молчаливой борьбы. Да, нелегкий день нынче выдался у тюремщиков. Что ж так? Снадобье не действует или кто-то такой догадливый нашелся, что пить отраву не желает? Видать, крутой тип – никак его в клетку не запихнут.

Там раздался крик боли, посыпались полновесные проклятия. Пленник умудрился укусить одного из конвоиров.

Нет, нужно посмотреть на этого молчаливого отчаянного парня. Квазимодо рискнул осторожно подобраться к решетке, выглянуть.

Шесть надзирателей, путаясь в балахонах, впихивали в загон пленника. Удивительно, но особым здоровяком упрямец внешне не казался. Сухощавая тонкая фигурка, скованные за спиной руки. Но вырывался хлипкий пленник на диво ловко. Ящерицей выскальзывал из рук, рвался прочь от распахнутой дверцы клетки. Рыжие длинные волосы мелькали темным огненным факелом. Парень падал на колени, ввинчивался между ног надзирателей. Два раза он почти вырвался. Но в коридоре было слишком тесно.

Вор наблюдал за сопротивлением незнакомца с искренним восхищением. Вот это ловкач. В свое время Квазимодо немало поработал на улицах и рынках прибрежных городов. Там было где проявить шустрость и изворотливость. Вор и проявлял, довольно успешно, раз остался жив и даже сохранил последний глаз. Но до этого рыжего ловкого незнакомца вору было далеко, и сам Квазимодо это прекрасно понимал.

Зло сопели тюремщики. Раскачивались, бросая судорожные тени, светильники, шаркали подошвы по плитам пола, трещала одежда. Упрямый пленник не получил «форменную» красную набедренную повязку, но теперь его собственная одежда из свободных светло-коричневых штанов и такой же рубахи уже превратилась в живописные лохмотья. Надзиратели старались не причинить вреда пленнику, но его одежду никто щадить не собирался.

Вор искренне болел за новоприбывшего, но понимал, что сопротивление бессмысленно. Раньше нужно было биться за свободу. А теперь попал ты, парень. Вшестером не справятся, еще десяток набежит. Здесь этих козлов в балахонах что сардели[38] в море.

Но пока рыжий парень держался. Превосходящему противнику никак не удавалось запихнуть его в узкий проем в решетке. Квазимодо никак не мог понять – вроде скрутили бедолаге руки, сжали ноги, а из клетки его словно что-то выталкивает. Видно было плохо, и вор не сразу понял, что и правда пленника выталкивает. Отчетливо мелькнули ноги в мягких башмаках из сыромятной кожи. Выходит, новоприбывших двое, и засунутый первым в клетку пленник чем может помогает оставшемуся в относительной свободе коридора товарищу. Что ж это делается? Не положено по двое в одно стойло пихать. И куда лорд Дагда смотрит? Никаких условий для нормальной тюремной жизни.

Квазимодо с сожалением покачал головой. Вроде геройски держится этот рыжий с товарищем. Бьются молча, яростно, а толку что? Поберегли бы силы для дела.

Прибежали еще трое надсмотрщиков. Перед свежими силами рыжий парень не устоял. Его наконец впихнули в клетку, клацнул замок. Представление было закончено. Квазимодо юркнул на свой матрац. Мимо, распространяя запах едкого пота, прошуршал рясой один из тюремщиков. Через мгновение в тишине зашаркала метла. Надзиратель торопливо подметал коридор. Порядок здесь все-таки уважали.

Квазимодо принюхивался к куску выданного на ужин мяса, раздумывал, можно ли его есть или лучше подождать и стащить что-нибудь не столь питательное, но уж наверняка более безопасное ночью. Питалась челядь и охрана замка хорошо. Вообще жизнь в городе Калатер проистекала благополучно. В этой мысли сходились все, кого удалось подслушать вору. Действительно – везде порядок, все одеты, обуты, ярмарки каждую неделю. Ну а то, что господа с преступниками да с дарками приблудными чудят, так на то они и господа. Где ж их умом понять?

Квазимодо поразмыслил, не стоит ли попробовать поговорить с рыжим парнем и его товарищем. Ребята они решительные, если их из клетки выпустить, пойдут до конца. Вор решил все-таки не рисковать – решительные они, конечно, решительные, только шибко горячие, хоть и молчат как рыбы. С боем из замка не вырваться, будь ты хоть самим Туата Де Дан.[39] И кусаться без толку здесь неуместно. Нет уж, лучше Ныра взять. Он хоть слушаться будет и зубами своими мелкими цапать, когда необходимость возникнет.

В тишине вор привычно нащупал отмычкой замочную скважину. Замок легко открылся. Вокруг уже стояла ночная сонная тишина. Вор на цыпочках выбрался в коридор. Тускло горел светильник. Ровно дышали обитатели клеток. Внутрь вор предпочитал не заглядывать. Никакого толку – одни нервы. Особенно Квазимодо старался не смотреть на чудовищно укороченное, почти потерявшее человеческий облик существо. Впрочем, остальные узники также не вызывали у вора симпатии. В камере рядом сидел орк, зубастый, длиннорукий, шерстяная шапка волос совсем скрывала его глаза. Только, кроме зубастости и косматости, ничего свободного и независимого в бывшем горце не осталось. Такой же вялый овощ, как и остальные.

Рядом с клеткой новоприбывших валялась рассыпанная по плитам пола каша и куски мяса. Не жрать отраву – это, конечно, правильно, но выставлять напоказ свое упрямство зачем? Эх, где только таких гордых рыжих делают?