Дезертир флота

– Смотрите, Полуморда себе штаны обделал, – пробормотал один из страдальцев.

– Тебя бы так прихватило, – слабо огрызнулся Квазимодо.

– Меня… тоже. Ох… – Солдат застонал.

– Ничего, сейчас простирну, и порядок, – пробормотал вор, проходя мимо.

– Смотри аванка не подмани, – прохрипел страдающий десятник.

– Я с лодки прополощу, – умирающим голосом пролепетал Квазимодо.

Остальные в беседу не вступали, слишком занятые собственными болезненными ощущениями.

Вор ступил в воду, оглянулся. На него никто не смотрел. Квазимодо развязал веревку, привязывающую уже спущенную лодку к лодкам на берегу. Забрался внутрь. Мешок и плащ вора уже лежали здесь – для такой «случайности» даже особой ловкости рук не требовалось. Квазимодо забрался в лодку, принялся полоскать штаны. Украдкой оглянулся – на берегу по-прежнему заседали сломленные фасолевой похлебкой воины, на реку никто не смотрел. Вор вытащил из плаща дикарские стрелы. Изловчась, метнул одну к берегу. Стрела красиво воткнулась у самого среза воды – даже чересчур удачно.

Больше ждать было нечего. Квазимодо зажал под мышкой еще одну стрелу – так, чтобы оперение торчало поестественнее. Истошно завопил и не очень быстро плюхнулся за борт в теплую воду.

После мгновения тишины на берегу кто-то завопил:

– Дикари! Вдоль берега подошли!

Квазимодо, падая, стукнулся подбородком о рукоять меча, выпирающего из-под рубашки. Проклятый сотник и здесь доставлял неприятности. Но сейчас было не до зубов – прижимаясь к борту, вор медленно потянул лодку на глубину, к течению.

На берегу раздавались невнятные команды. Квазимодо с удовлетворением услышал, как кто-то прокричал, что Полумордого подстрелили. Прекрасно, двигаются они там сейчас с трудом, главный погоняла в кустах помалкивает. Пока разберутся, пока то да се…

Дна под ногами уже не чувствовалось. Лодка потихоньку дрейфовала под защиту тростника, и ее подхватывало течением. На берегу уже заметили отвязавшуюся лодку. Кто-то кричал, но Квазимодо сильно сомневался, что солдаты полезут в воду немедленно. Понадеются поймать лодку позже. Сейчас на берегу слишком весело. Кажется, щелкнул арбалет…

Лодка легко шла по течению. Квазимодо отложил весло, лег и попытался отдышаться. Над рекой повисли черные низкие облака. Сейчас польет. Если начнется настоящая гроза – запросто можно утонуть.

Зато никто не будет пинать тебя в зад до последнего вздоха. Квазимодо чувствовал облегчение. Как же давно ты не был один. Теперь и живешь сам, и умираешь сам. Родного дома у тебя нет, ни Флоту, ни командору, да и никому из королей ты не присягал. Воровская свобода во всей красе.

В небе громыхнуло, засверкали молнии, и чувство облегчения мгновенно исчезло.

Вертикальные струи дождя казались сплошным водопадом. Приставать к почти невидимому берегу Квазимодо не рискнул. Течение волокло отяжелевшую лодку. Вор сделал на носу подобие тента из плащей, а сам безостановочно вычерпывал воду. Ослепительно сверкали молнии, все вокруг становилось пронзительно белым…

Последние капли еще падали в рыжую речную воду, но уже вовсю сверкало солнце. Квазимодо сидел в воде, на две трети наполнившей лодку, и утомленно смотрел на котелок, покачивающийся на поверхности и тычущийся в колени новому хозяину. Котелок был хорош, с плотной крышкой, которую можно использовать как сковородку. Раньше принадлежал одному из десятников – кажется, владельца сожрал аванк еще в свой первый обед. Квазимодо вздохнул и принялся вычерпывать воду. От быстро сохнущих плащей поднимался пар. Снова развопились птицы в прибрежных зарослях.

Все-таки двигаться по течению и против течения – большая разница. Проплывали мимо берега. Квазимодо подправлял лодку веслом, иногда греб подольше. Хотелось есть. И болел рот. Вор сплевывал розовую слюну. Так всегда бывало – стоит чуть повредить искалеченную пасть, и потом будет заживать неделями.

Квазимодо сплюнул еще разочек, вынул из потайного кармашка драных штанов сомнительный кусочек. Жилка единорожья. Рог мифического животного вроде работает. Вон даже слабительное определяет. У самого вора до сих пор нехорошо булькало в желудке, а съел-то всего капельку фасоли. Квазимодо подозрительно осмотрел эластичный серый комочек и сунул за здоровую щеку. Вкус оказался неплохим – освежающий, слабый, отдаленно похожий на мяту. Квазимодо принялся грести, через какое-то время сплюнул – кровь вроде бы идти перестала.

Солнце уже клонилось к закату, когда вор пережил крайне неприятное мгновение. Аванк затаился у тростника, притворяясь безжизненным бревном. Квазимодо мгновенно забыл об усталости и изо всех сил погнал лодку к другому берегу. Чудовище не обратило на гостя никакого внимания. Постепенно вор начал работать веслом не так лихорадочно – во-первых, устал, во-вторых, аванк выглядел слишком неподвижным. И широкая лапа торчала из воды как-то неестественно.

Подплыть Квазимодо решился не скоро. Вообще приближаться к чудовищу было делом заведомо глупым. Вор оправдывал себя тем, что опасно оставлять позади себя непонятно кого, но на самом деле парня мучило любопытство.

Квазимодо осторожно подогнал лодку поближе, поднял арбалет. Глухо щелкнула тетива – болт тяжелого флотского арбалета клюнул чудовище в хвост, со стуком, словно угодив в камень, отскочил от костистых щитков и исчез в тростнике.

«Если он настолько умен, чтобы так притворяться, – хрен с ним, пусть меня жрет», – подумал вор, заряжая арбалет.

Аванк был мертв. Квазимодо по-хозяйски потыкал его веслом, поразглядывал толстенную, словно сложенную из кожаных щитов шкуру. Потом вор не отказал себе в удовольствии: влез на тушу и прошелся по широкой спине. Здесь было где прогуляться. Квазимодо ощутил прилив законной гордости. Впрочем, тут же пришла в голову трезвая мысль – возможно, это совсем другая тварь? Со времени битвы прошло почти двое суток, а ящер выглядел свеженьким, точно только что покинул сей бренный мир. Вдруг их тут много, и этот сдох от старости или от какого-нибудь другого расстройства? Обеспокоенный вор спрыгнул в воду, обошел чудовище со стороны тростника и ухмыльнулся. Тот самый – из воды торчало древко карро. Отличной машиной был утонувший эвфитон, не зря волокли через болота и горы. Квазимодо потрогал толстую стрелу – глубоко сидит. Вор посмотрел в мутный полуприкрытый глаз ящера. Что, хреново тебе, живоглот? А когда нас жрал, весело было? Квазимодо уже собирался вылезать из воды, когда заметил сквозь воду тусклый блеск металла. Нож торчал под нижней челюстью аванка. Как же Лягушка умудрился?! Там, в воде, и собственной руки не разглядеть было. Квазимодо с трудом, упираясь в шершавый бок чудовища, высвободил плотно засевший нож.

В лодке был топор, и вор вырубил кусок мяса из лапы аванка. Мясо свежее – видать, тварь околела действительно совсем недавно. Вот и хорошо, а то мог бы напоследок и отомстить – долго ли ему, даже подыхающему, лодку разнести?

Быстро темнело. Квазимодо едва не проскочил памятное место. Лодка ткнулась в берег, и вор с копьем в руках выбрался на песок.

Темнел растянутый на ветвях провисший плащ.

– Только не вздумай швыряться в меня ножом, – предупредил Квазимодо. Смутная фигура, лежащая под маленьким тентом, не отвечала.

* * *

Вор сидел на корточках, придерживал под белобрысый затылок фуа и поил из фляги. Ныряльщик лежал совершенно обессиленный, но пил жадно. Когда баклага опустела, фуа прошептал:

– Зачем вернулся?

– Лодкой займусь, костер разведу, пожрать сготовлю – потом буду всякую ерунду объяснять, – пробурчал вор.

Огонь Квазимодо развел подальше от берега, за стеной тростника, чтобы со стороны реки было не слишком заметно. Туда же вор перетащил фуа. За прошедшие дни ныряльщик еще больше отощал – казалось, осталась одна одежда. Квазимодо уложил товарища на охапку нарубленного тростника. На прежнем месте раненый валялся в натекшей после дождя луже. Вор укрыл несчастного сухим плащом. В котелке, висящем над огнем, уже булькало.

Потерявший сознание во время транспортировки на новую постель ныряльщик пришел в себя. Стонать он не стонал, но шепот стал еще прерывистей:

– Зачем ты вернулся?

– Нож свой забрать. И отдать тебе твой, – пробормотал Квазимодо, не оборачиваясь.

– Зачем мне нож? – едва слышно прошептал фуа. – Я уже почти умер.

– Вряд ли. У тебя даже жара нет. Сдается мне, ты просто решил побездельничать.

Ныряльщик не ответил – опять лишился чувств.

Квазимодо не торопясь поел. Бульон из аванка получился неплохой, вот только мясо жестковато. Вор полежал, чувствуя приятную тяжесть в животе, потом взял котелок и подсел к больному.

– Я не хочу, – прошептал фуа. – Дай лучше воды.

Квазимодо не спорил, дал напиться. Когда вор сюда вернулся, у ныряльщика не оставалось ни капли воды. Видно, жажда его мучила страшно, Квазимодо видел следы на песке – фуа пытался набрать речной воды, только непонятно, удалось это раненому или нет. А вот дождевую воду он явно выпил всю до капли. На дне котелка по-прежнему болтался кусочек волшебного рога. Может быть, именно эта костяшка, вернее, настоянная на ней вода и не давала развиться жару? Квазимодо отлично знал по опыту – такие ранения всегда приносят воспаление, потом начинается лихорадка, плоть гниет – и человек в жарком бреду уходит к предкам. Обычно и лекари не помогают.

Насосавшись воды, фуа пытался закрыть глаза, но Квазимодо решительно сунул ему под нос ложку с бульоном.

– Я не хочу, – прошептал ныряльщик.

– Не ломайся, как столичная девка. Тебе нужна пища. Так что давай жри, а то воды больше не дам.

Фуа съел не больше десяти ложек – и снова вырубился.

Квазимодо прошелся вокруг лагеря. Река издавала привычные звуки, еще дальше, за прибрежными зарослями, угрожающе взрыкивал какой-то зверь. Там лежал необъятный степной простор. Ветер доносил запах, но самой степи вор, по сути, так и не видел.

Гамак натянуть было негде, и Квазимодо улегся на охапку тростника. Не так уж и плохо. Спать придется вполглаза и вполуха. Еще никогда одноглазому парню не приходилось ночевать так далеко от города практически в одиночестве. Ну, когда-то надо ведь начинать? Особенно вор не боялся, но вот проснуться от пинка Глири будет очень неприятно.

Утро началось еще в полной серости неба с оголтелого птичьего щебета. Вор сел, яростно почесал голову и сплюнул. Крови в слюне не было – уже хорошо.

Фуа не спал. Вор посмотрел на осунувшееся лицо товарища:

– Выспался? Небось жрать хочешь?

– Кажется, да, – нерешительно прошептал ныряльщик.

– Одумался, значит. Хорошо. Сейчас позавтракаем, а потом я тебя пытать буду.

Фуа не выдерживал, орал, терял сознание – полностью отмочить присохшую повязку так и не удалось. Квазимодо яростно сопел, лил теплую воду, тянул заскорузлую ткань.

Нога выглядела страшно. Красная плоть, остатки мускулов натянулись, обхватывали кость узкими лоскутами – нога казалась непомерно тонкой, как у обглоданного скелета.

Белое лицо фуа было покрыто каплями пота. Ныряльщик с ужасом смотрел на то, что еще недавно было его ногой.

– Лучше бы он мне голову откусил.

Квазимодо насмешливо хмыкнул:

– Ты выглядишь куда лучше, чем все прочие, кому пришлось близко познакомиться с нашей ящеркой.

– Они уже умерли, а мне еще предстоит.

– А ты хотел жить вечно? Перестань ныть. У тебя даже никакого жара нет, сидишь, как баба, языком болтаешь. Ты еще слезу пусти. Конечно, кочерга твоя выглядит мерзко – так и времени совсем ничего прошло. Похоже, нога заживет и даже к твоей заднице прицепленной останется.

– Ты не понимаешь – я не смогу плавать. Я даже ходить, наверное, не смогу. Разве можно так жить?

– Да где уж тебе жить. Подними рожу от палки своей обглоданной, на меня взгляни.

Фуа посмотрел на обезображенное лицо товарища, на впадину на месте вытекшего глаза.

– Извини.

– Пошел в жопу, – благожелательно ответствовал вор. – Он здесь ныть будет и разлеживаться, а у меня дел полно. Давай бинтоваться, но я тебя сначала зельем присыплю.

Квазимодо бережно скоблил рог единорога, стряхивая пыль на обрывок ткани. Потом присыпал рану и начал заматывать искалеченную ногу в относительно чистые полосы ткани. Во время процедуры фуа то и дело лишался чувств, но вор на такие мелочи внимание обращать уже перестал.

– Как ты его нашел? – спросил ныряльщик, слабыми пальцами пытаясь вложить в ножны вернувшийся из реки нож.

– Ну, найти его было несложно. Вот забирая его, я чуть не обделался. Аванк, даже дохлый, жуткое зрелище.

– Так мы его убили?

– И убили, и частично съели. Эй, что это ты бледнеешь? Не вздумай блевать. Не каждому удается отобрать кусок собственного мяса и вернуть на место, хотя бы и через желудок. Такими подвигами гордиться надо. Лично я – горжусь.

– Да, про такого огромного аванка я и в сказках не слыхал, – пробормотал фуа.

– Вот-вот. А мы его прибили, как ужа недокормленного. Как говорила леди Катрин, «о таких вещах стоит рассказывать внукам и правнукам, сидя у камина». Ладно, хлебай водичку единорожью, а я сплаваю, делами займусь.

Жизнь была напряженной, но в общем-то неплохой. Квазимодо в поте лица добывал мясо и рыбу, стараясь разнообразить меню из каши и фасоли с чечевицей. Иногда удавалось подстрелить птицу или мордатую жирную крысу – их в тростниках водилась уйма. С рыбной ловлей у вора дела шли хуже. На грубоватую снасть, предусмотрительно позаимствованную у одного из моряков, рыба шла неохотно. Квазимодо менял наживки, насаживал даже кусочки подвяленного мяса аванка – в лучшем случае удавалось выловить двух-трех, вертких, похожих на коротких угрей рыбешек. Вор не слишком расстраивался – ему приходилось переживать куда более голодные времена. Конечно, было бы не плохо навялить рыбы про запас, но это куда проще будет сделать, когда фуа встанет на ноги. Если он, конечно, встанет. Пока ныряльщик лежал и наблюдал за бурной деятельностью товарища. Квазимодо не любил сидеть без дела. Его единственный глаз без устали искал, что бы еще такое прибрать к рукам полезное, а если нельзя ничего прибрать, то что можно улучшить. Маленький лагерь приобрел обжитой вид. Вор соорудил навес из связок тростника, окопал убежище ровиком, отводящим воду во время коротких, но сокрушительных ливней. Кострище теперь было обложено камнями, готовить пищу и поддерживать огонь стало куда удобнее. Все эти хозяйственные мелочи доставляли Квазимодо истинное удовольствие.

Когда начинался ливень, вор забирался под крышу. Можно было побездельничать и поговорить. В основном товарищи обсуждали дальнейшие планы. Фуа уже мог сгибать ногу. Голень покрылась тонкой ранимой кожей, спрятавшей узловатые остатки мышц. Сухожилия и связки постепенно восстанавливались. Стирая бинты, Квазимодо частенько гадал об истинной стоимости рога единорога. Сколько же можно выторговать за подобное чудодейственное средство, если предложить понимающим людям?

* * *

Дождь лил сплошной стеной. Ближайшие кусты смутно виднелись в этом водопаде.

– Назад поворачивать нет никакого смысла, – сказал фуа. – Через болото нам вдвоем не пройти.

– О болоте и думать нечего, – категорично замотал головой Квазимодо. – Меня в ту грязь и десяток сотников не загонит. Но мы могли бы пристать к оркам. Они парни не такие уж и плохие. И мы могли бы быть полезны друг другу. Пережить сезон дождей в какой-нибудь сухой пещере куда приятнее, чем опухнуть в этих зарослях.

– А дальше что? Мы не можем всю жизнь пользоваться гостеприимством твоих клыкастых знакомых. К тому же я не смогу прыгать и лазить по скалам.

– Нужно будет – еще как запрыгаешь, – заявил вор. – Не хочешь же ты вечно валяться на постели, как какая-нибудь смазливая рабыня?

– Не хочу, – с вздохом согласился фуа. – Но все равно – что мы будем делать в горах? Коз пасти ни ты, ни я не умеем.

– Это – да. Я не скотовод. Не повезло. С детства люди испортили мою ранимую душу. Теперь меня к невинным животным подпускать нельзя. В общем, неплохо было бы вернуться к людям. Хочется пива, новые сапоги и повалять какую-нибудь глупую бабу. И еще хочется облапошить кого-нибудь умного и великого – вроде нашего Глири. – Вор ухмыльнулся. – А что ты сам думаешь?

– Мне все равно, куда идти, – тихо сказал фуа. – Я тебе должен. Не знаю, будет ли толк с такого одноногого существа, как я, но…

– Ты мне еще в вечной верности поклянись, лягушка объеденная. – Квазимодо сплюнул в шуршащие струи дождя. – Что я тебе, лорд пузатый? То я тебе должен, то ты… Хватит. Не слишком я верю в человеческую благодарность. Пока не мешаем друг другу – идем вместе. А дальше как получится. Ты же не дурак – понимаешь, что со мной дружить опасно. Укоротят меня когда-нибудь и на руки, и на голову.

– Воровать плохо. И опасно, – нерешительно сказал фуа.

– Кто бы спорил, только не я. – Квазимодо вытянулся на спине, заложил руки за голову. – Я последнее время с бумажками немного повозился. Лихое дело, между прочим, пером карябать. Куда прибыльнее, чем кошельки срезать или по вечерам пьяным морякам затылки проламывать.

– Тоже опасно. Поймают – повесят или голову отрубят. – Фуа подставил руку под ручеек, бегущий с крыши, вытер лицо.

– Опасно, – проворчал Квазимодо. – А скажи, ты, лягушка честная, бескорыстная, – нырять на глубину, туда, где темно, как в заднице, не опасно?

– Опасно. Рано или поздно не вынырнешь. Но это честная работа. За нее не вешают. Слушай, Ква, ты не можешь не называть меня лягушкой? Во-первых, я уже никогда не смогу нырять, а во-вторых, лягушками у нас называют людей, которые охотятся за речным жемчугом.

– Ай-ай-ай – речной жемчуг? Позор-то какой! А как мне тебя называть? Имя ты так и не назвал.

– Кончилось мое имя, – мрачно сказал фуа. – Теперь уж, вместе с ногой, точно кончилось. Так что называй, как хочешь. Только не лягушкой.

Квазимодо фыркнул:

– Ранимый ты какой. Девкой бы тебе родиться. И мне было бы веселее. Ну, ладно. Ногу тебе все-таки не откусили – так, обгрызли немного. Красивое имя я тебе ни в жизнь не придумаю – учености не хватит. Значит, был ты ныряльщик, а раз тебя аванк укоротил – будешь Ныр. Не смущает?

– Нет. Правильное имя, мне теперь только в одну сторону – ныр. А наверх уже вряд ли.

Квазимодо рассердился:

– Что ты за порода такая?! Задницу еще свою от лежанки оторвать не пробовал, а уже – «прыгать я не буду, нырять я не буду, на бабу я не залезу». Можно подумать, когда у меня полморды отлетело, мне легче было. Ничего, жив, сыт и даже развлекаюсь. Вот скажи, что, по-твоему, Глири подумал, когда без штанов очнулся? Эх, я не видел. Ну, разве ради таких моментов не стоит жить?

Фуа засмеялся:

– Ты прав. Я бы тоже хотел посмотреть. Но, боюсь, сотник подозревает, что это твоих рук дело. Может быть, ты его зря не убил?

– Возможно. Но Флот велик и могуч. Если кто-то из нашего отряда вернется и начнет болтать, то я не хочу заиметь славу дезертира и бунтовщика. Лорд Найти к таким вещам строг, а меня не опознает только слепой. Вдруг когда-нибудь мне придется столкнуться с героями Глора?

– Боюсь, у них все равно возникнут вопросы. Думаю, петли тебе будет не миновать.

Квазимодо кивнул:

– Это точно. Но если есть вопросы, всегда остается шанс выпутаться. Не очень большой шанс, конечно, но все равно лучше, чем никакого. Впрочем, надеюсь, что я никогда не увижу вымпела лорда Найти. В Глоре меня никто не ждет, так что пошли они все в задницу…

Ночью вор подпрыгнул от шороха в кустах. Ныр тоже проснулся.

– Что это? – прошептал Квазимодо, хватая арбалет.

– Не знаю. Что-то большое.

– Хорошо, что не маленькое, – нервно прошептал Квазимодо. – В маленькое в такой темени попасть сложно. Что ты сидишь с ножом, как проститутка портовая? Возьми арбалет. Я уж как-нибудь копьем и мечом обойдусь.

– Я не умею с арбалетом. У нас их нету.

– Мозгов у вас нету, а не арбалетов, – яростно прошептал вор. – Раньше сказать не мог?

Квазимодо поспешно сунул в почти угасший костер ветки. Тяжелый хруст в зарослях приблизился. Пламя костра билось на ветру, кидая быстрые тени на кусты и тростник. Вору показалось, что он перенесся из тысячу раз исхоженного лагеря в какое-то совершенно неведомое место. Из темноты кто-то или что-то смотрело. Квазимодо держал на коленях заряженный арбалет. Так и подмывало выстрелить.

– Мы выглядим глупо, – прошептал фуа.

– Правда? – Вор на мгновение оторвал вспотевшую руку от грубовато выточенного ложа арбалета, вытер слюни. – А что ты предлагаешь? Спеть что-нибудь или встать и пойти знакомиться?

– Лучше встать и пойти, чем так ждать. Мы не знаем, что там.

– Ну и хрен с ним. Я вполне могу обойтись и без разгадывания этой тайны. Только пусть ОНО там и останется стоять.

– Глупо ждать. ОНО может атаковать неожиданно, – хрипло шептал ныряльщик.

– Предлагаешь очень ожиданно атаковать его? Это в тебе страх пополам со смелостью говорит. Сидя здесь, я могу успеть выстрелить и даже за копье могу успеть взяться. А если попрусь туда… Короче, когда отрастишь себе ногу, сможешь разгуливать по кустам и интересоваться, что там такое прячется… А пока я лучше у костра посижу… – Вор удобнее упер локти в колени. Держать тяжелый арбалет было нелегко.

Существо в кустах хрустнуло ветвями и начало удаляться.

– Вот, – сказал Квазимодо, сглатывая слюну, – ОНО решило, что если мы так уверенно сидим, то имеем на это право.

– Или ОНО разглядело, как мы выглядим, и побрезговало нас жрать, – выдвинул свою версию ныряльщик.

– Так даже лучше. Я люблю быть неинтересным, – пробормотал вор.

Проснулся Квазимодо от того, что небо начало раскачиваться и норовить рухнуть на голову.

– Ты, Ныр, дурак или как? – со вздохом сказал вор. – Я этот замок строил, строил…

Фуа, опираясь о жердь, поддерживающую тростниковую крышу, пытался подняться на ноги.

– Давай-давай, – прокомментировал эти жалкие усилия Квазимодо. – Развали нашу хижину, свались сам. Может, повезет – долбанешься головой своей тупой. Нет взять нормальный костыль и попробовать встать с помощью крепкой товарищеской руки и умного совета.

– Я должен стоять на ногах сам, – пропыхтел ныряльщик. Выпрямиться ему явно не хватало сил.

– Ясное дело, – согласился вор. – И стоять, и мочиться, и рыбу ловить. Еще было бы тебе неплохо научиться из арбалета стрелять. Можешь заняться всеми делами сразу. Ты парень вон какой резвый. Заодно, раз уж решил размяться, воды принеси, а то дождевая почти кончилась.

Фуа с ненавистью посмотрел на друга.

– Что? – удивился вор. – Проблемы какие-то? Тогда сядь спокойно и жди. Я сейчас завтрак приготовлю. Потом посмотрю, кто там ночью ходил, и попробую подбить что-нибудь мясное на обед. Потом закончу вырезать тебе костыль. А ты можешь пока задирать свою обгрызенную лапу, махать ею и думать, как она должна правильно работать. Один мой знакомый…

– Ты уже рассказывал про своего Энгуса. Только у него лишь сустав был поврежден, а у меня с ноги все мясо содрали.

– Зато у тебя суставы целы. И вообще ты задницу себе наел, капризным стал, как королева. Встать не можешь – разрабатывай ногу лежа. Умные люди советовали, не островитяне какие-нибудь…

Следы в зарослях поставили Квазимодо в тупик. Видно, что кто-то большой прошел, но кто – не понять. На земле остались неясные бесформенные вмятины. Висели обломанные ветки. Вор прошел довольно далеко, нашел подсохшее кровавое пятно. Вокруг валялись мелкие осколки костей и обрывки шкуры. И опять Квазимодо даже отдаленно не мог представить, кто именно стал добычей ночного посетителя.

На обратном пути вор сшиб с ветки зазевавшегося напыщенного попугая, но потерял стрелу. Ночь была неудачная, день продолжался немногим лучше.

Попугай варился долго, но все равно оказался жестким. Квазимодо жевал мелко нарезанное мясо, запивал супом и попутно работал ножом. Толстый костыль уже принял нужные очертания. Вор неоднократно заставлял товарища примерять «третью ногу», пока еще лежа. Фуа маялся – на ноги встать ему очень хотелось, но он боялся.

Все оказалось не так страшно. Вор помог товарищу подняться и опереться на костыль. Дальше фуа уже самостоятельно проковылял несколько шагов. На раненую ногу он еще опираться не мог, но с костылем ковылял довольно уверенно.

– Хватит, – сказал Квазимодо. – Распрыгался тут. Ложись, бездельничай, а то с морды уже пот капает.

– Я до реки дойду.

– Ага. Не терпится? Искупаться решил? Учти – твоя палка увязнет, ты шлепнешься в воду и будешь так беспомощен, что тебя любая пиявка на дно утащит. Что ты за существо такое нетерпеливое? Ложись, говорю. Успеешь напрыгаться. Другие дела есть.

* * *

От занятий с арбалетом особого толку не получилось. Ныряльщик был сообразителен, но по-настоящему удержать тяжелое оружие в руках и прицелиться ему не хватало сил. Квазимодо ругался: