Время в моей власти

Праздник Вознесения Господня в Орегоне. 2013 год.

Появилась в Орегоне и церковь. По воле Божией появилась – и трудами орегонских мужиков, умеющих делать своими руками всё. Вот она – стоит, как игрушечка: яркая, нарядная, красивая. Свет истины православия на тихоокеанском берегу Америки.

Но! Сразу надо сказать: многие орегонские русские не приняли священство, остались беспоповцами. Людей можно понять: ведь и этой традиции уже не один век! Словом, в общине произошел самый настоящий раскол. Со временем он, конечно, сгладился, но тогда, в 1989-м году, был весьма и весьма острый. Люди, до этого прожившие бок о бок не одно десятилетие, прошедшие вместе по странам и континентам, оказались разделенными – не смогли найти согласия по самому главному вопросу…

Церковь находится прямо напротив дома Прохора и Галины: выходишь на крыльцо – и вот они, сине-белые купола. Метров сто по тропинке, по траве-мураве (словно где-нибудь в России!) – и ты у входа. Первые двери можно открыть, и в притвор войти, однако в саму церковь не пройти: батюшка не разрешает. Во-первых, я без бороды; во-вторых, хоть и крещеный, а все равно что некрещеный: в 37 лет крестился в никонианской церкви, и без полного погружения в воду. Некрещеный… Предложили мне и моей супруге Ольге покреститься с соблюдением всех древлеправославных – истинных – канонов. Мы долго не раздумывали – и согласились.

Погожим летним утром двинулись в путь – на речку, где есть подходящее место для крещения. Путь оказался неблизкий, километров тридцать на машине ехали: батюшка, мой крестный отец – Прохор Григорьевич, Ольгина крестная мать – Евдокия Тарасьевна, и мы с Ольгой. Приехали. Очень красивое место, прямо Горный Алтай! Невысокие горы, хвойный лес, и неширокая, быстрая – но ласковая, теплая горная речка. Место для крещения сам Господь создал: ровный каменный приступок, выдвинутый в реку, а глубина перед ним – по горлышко, и хорошее галечное дно. Зашли мы с Ольгой в воду, батюшка совершил обряд – и трижды нас окунул, положив нам ладони на головы. И вышли мы из воды уже как равные всем православным христианам люди…

Теперь могли и в церковь войти, тем более, что я бороду со времени приезда бритвой не трогал, а крестный подарил мне красивую вышитую косоворотку – и пояс. Ольге подарили платье-таличку и платок. Крестики нам обоим дали золотые. Таким образом, преобразились мы и внешне, и внутренне.

На церковных службах стояли вместе со всеми. И так, день за днем, день за днем, скоро и подошли к другому важному событию в своей жизни – венчанию. Помню, помню, как стояли мы, нарядные, пред алтарем, святыми иконами, и отец Тимофей скреплял наши узы брачные древними святыми молитвами…

После венчания нам устроили веселое брачное торжество – именно так, более веселое, нежели торжественное. Кстати, тут можно и сказать о характере орегонских староверов. У нас в России до сих пор со словом старовер связывается нечто суровое, хмурое, отшельнически-замкнутое. Наоборот : я встретил людей открытых, улыбчивых, гостеприимных – даже, можно сказать, компанейских.

Есть у меня видеозапись нашей орегонской свадьбы: такого искреннего веселья, притом в большинстве своем людей пожилых, я и не припомню. Народу собралось-съехалось довольно много, некоторых видел первый – и последний раз. Как я понял, они просто хотели порадоваться за новобрачных – и одарить хотели! Меж гостями с круглым ярким подносом, уставленным рюмками, ходил так называемый «тысячка» – и с прибаутками собирал рубли для молодых. Да-да, зеленые американские доллары гости называли – рубли. (А мы, особенно в то время – «деревянные»…). Поднос – яркий, с перламутром, золотом, стоит у меня сейчас дома, на подставке. Сувенир. Память…

Смотрю видеозапись – «тысячка» среди гостей ходит, приговаривает:

– Ножками идем, ручками несем – добрые слова скажите, а чашечку позолотите. Одна тарелочка сколько стоит, а я хочу тысячами ворочать!

Гости рюмки выпивали, зелеными «рублями» тарелочку золотили…

– Это на дорогу – чтобы молодые в гости к нам приехали!

В гости не приехали – а сердцем всегда с вами, дорогие мои староверы…

Семейство Мартюшевых под рождественской ёлкой. 2012 год.

Поездки – встречи – впечатления

У многих ближайших соседей, однако, в гостях мы были: нас даже специально возили показывать, как редкую диковину – людей из России, Советского Союза. А уж нам-то как интересно посмотреть, послушать, поговорить!

Семён Созонтьевич Фефелов, Геннадий Иванович Атаманов и Прохор Григорьевич Мартюшев. Орегон, 1989 год.

Люди были разного уровня благосостояния: у кого дом двухэтажный, даже каменный, и автомобиль новый, шикарный… У Прохора тоже была машина большая, мощная – но «секонд-хэнд». Однако и на ней мы рассекали – будь здоров. Помню, тронулись как-то с места на зеленый свет – а рядом с нами такая шикарная машина, открытый кабриолет алого цвета, а за рулем такая шикарная блондинка! Попробовала она рвануть вперед нас, да Прохор произнес:

– Куда, голубушка, у нас сильнее…

И словно сдуло блондинку!

Пришло время рассказать, на чем держится благополучие орегонской общины. Всего русских в этом штате, как мне сказали – несколько тысяч человек, проживают вокруг столицы штата, города Сейлем, и занимаются в основном фермерством. Используют такое русско-английское словечко: фарма. Ягоду выращивают: клубнику, ежевику. Клубнику я не застал, а ежевику распробовал всячески – и поел, и пособирал… Называют они ее здесь – ажина: кусты – неколючие, а ягода – крупная, почти черная, раза в два больше обычной, дикой, висит большими гроздьями. Ровные ряды кустов тянутся до горизонта, а вдоль рядов передвигаются сборщики: на поясе подвешено пластмассовое ведерко, орудуют двумя руками, притом невероятно ловко – ягода летит, словно черные струи. Наполненные ведерки высыпают в пластмассовые ящики с ячейками, ящики ставятся один в другой, в конце дня приезжает хозяин – и производит расчет наличными с каждым сборщиком. Стопки ящиков подают на грузовик погрузчиком – и отвозят на фабрику в городок Вудбурн. Там на проходной сдают ягоду, получают бумажку – и всё!

Но я и в цех зашел, посмотрел, что с ягодой делают. Двигается по конвейеру, ее промывают, и замораживают – гремит словно камушки, и в таком виде уже идет по всему свету: и на варенье, и на вино, и хоть на что.

На ежевичных плантациях, где я бывал, стоял разноязычный гомон: русский, английский, испанский. В основном испанский – это мексиканские сезонные рабочие. Сначала они идут через Калифорнию, где собирают виноград, а к концу лета добираются и до Орегона. Те мексиканцы, что я видел – невысокого роста, очень ловкие, за ними не угнаться. Начинаем собирать рядом – и через пять минут он уже далеко впереди!.. Вспомнил еще: в конце дня, мексиканка, получив доллары, простонародным бабьим движением сунула их себе в лифчик. Я-то думал, так делают только наши…

А меня с Ольгой наши русские хозяева, конечно, баловали деньгами, давали намного больше, чем мы зарабатывали. Да еще в гости потом приглашали, на ужин… Сами русские на плантации так уж строго-четко не работали, они – хозяева, организаторы процесса. Но если ягоду где-то не успевали убирать, она перезревала, тогда шли все – хозяева, дети, мексиканцы. Тогда и комбайн в поле выезжал, но это – крайний случай, собирает он быстро, но не чисто: обхлопывает кусты, и на транспортер попадает всё – и ягода, и гусеницы, и листья. На комбайне сидят работники, мусор отбрасывают, но за всем не успевают…

Однажды мы с Перфилом на комбайне выехали: он, я, и его дети. Перфил за рулем, а мы все управляемся на площадке: откидываем гусениц, гнилую ягоду, подставляем-убираем ящики. Одна только маленькая Марфа, ухватившись за железный столбик на краю площадки, находится в сторонке, улыбается… Льет дождь, на нее летит ягода, и бог знает что, и белая головка Марфы уже цвета ежевики… Да еще комбайн круто разворачивается!

– Свалится ведь! – кричу я Перфилу.

Он обернется, посмотрит – не свалится…

Трудовая закалка, приобщение к делам взрослых с младых ногтей. Вообще, русские слывут здесь отличными работниками, хозяевами – и уровень жизни у них повыше, чем в целом по округе!

Мотор-хоум Семёна Созонтьевича Фефелова (второй слева), на котором он возил нас на берег Тихого океана.

Любопытно, что хотя и сами они уже американцы, но местных, коренных, англоязычных, называют так: американы. Сами же дома говорят по-русски, носят русскую одежду: косоворотки, сарафаны, платья-талички, подпоясываются староверскими поясами. И все это яркое, с вышивкой.

Живут сами – и дают жить другим. Такой штрих. Сидим как-то возле дома с одним из фермеров, толкуем о том о сем, а по дороге медленно проезжают-проплывают автомобили: длинные, открытые, блестящие – красивые!

– Какие, – говорю, – автомобили!..

– Ну… они люди бедные, им ведь хочется как-то себя показать…

Оказалось, это мексиканские рабочие ехали с плантации.

Что уж говорить о русских?..

Ясность, осмысленность бытия, довольство во всем. Семьи большие, детей – много!

Гавриил Мартюшев со своими детьми.

Потому и никакого беспокойства за судьбу общины, спокойно отпускают детей хоть куда. При мне один парень поступил в элитную академию Вест-Пойнт – все очень гордились…

Дома, земельные участки, автомобили – какие присниться не могли уймонцам в 1980-е годы… При этом – твердая вера. Православные заповеди выполняются неукоснительно.

Орегон, 2013 год.

Надо сказать, тогда, незадолго до моего приезда, несколько дней здесь гостил известный журналист Артем Боровик. Все-все повыспросил, все-все обфотографировал, а в своем «Огоньке» потом – ничего, ни строчки. Формат не тот, не вошли в формат. Помню, что вошло: огромные воздушные змеи на берегу Тихого океана, дамочка с голыми коленками на стадионе в Портленде… Такой формат.

А в Орегоне наши русские живут согласно поговорке: как у Христа за пазухой. Как могли бы жить и в Верхнем Уймоне. Могли бы…

Наслаждение редким в Орегоне снегопадом, – так подписано это фото. Агапия Мартюшева с детьми.

***

Многие орегонские русские начинали свою жизнь в Америке – где бы вы думали? В Нью-Йорке! Я видел фотографии: женщины – в европейских платьях, мужчины – в костюмах и галстуках. Хотя древнюю веру свою не теряли, но, тем не менее, попытались стать «стопроцентными американцами». И дело шло успешно: работали в Нью-Йорке на заводах и фабриках, хорошо зарабатывали, и почти сразу автомашины заимели. Один орегонец рассказывал мне, как выезжали «гонять таксистов» – так он выразился. Погоняться с таксистами вперегонки, поддразнить их – и себя потешить, русскую удаль показать!

Представляете?! Были, оказывается, в начале 1960-х такие русские гонки на авеню и стритах Нью-Йорка! Машин еще не так много, ни пробок ни трафиков – можно разогнаться, «таксистов погонять»…

Но и работали, конечно… Федор Овчинников, например, работал на стройке. Дело это само по себе тяжелое: в дождь, холод, зной, под всеми ветрами. Вот уж где – круглое кати, плоское тащи! И квалифицированному работнику нелегко, а уж неквалифицированному – вдвойне, втройне. И никаких роздыхов и перекуров – на Западе этого не любят. Домой Федор приходил совсем без сил, такой усталый – чуть не до слез…

Теперь у Федора Овчинникова свой строительный бизнес в Орегоне. В конце концов русские решительно оставили «американский образ жизни» в Нью-Йорке – и переехали с Атлантического побережья на Тихоокеанское, из каменных джунглей Нью-Йорка на зеленые поляны западного штата. Многие занялись сельским хозяйством, а Федор проявил деловую хватку в строительной сфере.

Познакомились мы с ним еще в 88-м в Москве, а через год вдвоем стояли в притворе церкви: ему, как и мне, не разрешалось переступать его – «трогает» бороду, подстригает… Нарушение заветов старины! Перед этим все равны – а я видел, как Федор передавал батюшке толстую пачку долларов на нужды церкви…

Но не только в церкви мы с ним виделись : однажды он пригласил меня и супругу пожаловать к нему на именины. Я знал, что именинник – человек состоятельный, мне даже сказали – миллионер, но увиденное прямо поразило. Двухэтажный особняк Федора Овчинникова находился на высоком пригорке, и вся столица штата, город Сейлем – там, внизу, у подножия…

В просторном светлом зале собралось несколько десятков человек, русских, и нам в основном незнакомых. Но и здесь почти все одеты были и выглядели как настоящие староверы: бороды, косынки, тканые пояса…

– Выпьем, господа! – провозгласил хозяин.

И выпивали, и как следует закусывали, и веселые разговоры вели, именинника поздравляли. И на гармони играли, и шары на бильярде катали, и по широкому двору гуляли… Но если б вы знали, как необычно, как интересно было слышать это слово: господа! Люди Господа, то есть. Мы-то в Советском Союзе были все до единого – товарищи, и думать не думали, и представить себе не могли, что когда-нибудь, а тем более – в скором времени станем господами.

Раз уж упомянул о господах-товарищах – тут и к месту будет сказать о бесконечных и повсеместных тогдашних разговорах о нашей «перестройке».

«Перестройка», как и «демократия» (власть народа, значит!) – только в кавычках, только в кавычках, по-другому никак нельзя. Поскольку, как потом выяснилось, левые «демократы», коммунисты – стали «демократами» правыми, «либералами». Перекрасились, «поменяли ориентацию» – только и всего.

А народ попал из огня да в полымя!

Но тогда, тогда, в конце 80-х – сколько было разговоров, ожиданий, надежд! Всем очень понравился Горбачев, и люди ему сочувствовали, рассуждая: как же трудно человеку приходится после 70-летней диктатуры. Именно такой разговор состоялся у меня однажды со священником, отцом Тимофеем – прямо на улице. Он ко мне подошел, и с полчаса мы с ним стояли-толковали. Батюшка всё упирал на личные качества Горбачева: какой живой, простой, энергичный, смелый человек!

– Но трудно ему придется, трудно…

Оказалось – легко. Оказалось, вместо перестройки – развал, вместо свободы – новое рабство, вместо демократии – власть олигархов. Бес хитёр! Недаром одно из его названий – отец Лжи…

А специфика советской «демократии» – советской жизни, повседневной жизни – для обычного, рядового человека заключалась прежде всего в повальном дефиците всего и вся. Говорю об этом еще и еще раз. У меня есть большой блок заметок, написанный к 20-летию «демократической» революции 1991 года, где уделяю этому особое внимание, поскольку, как и многие аналитики, считаю: советскую власть обрушил именно дефицит.

Так что можете себе представить, какое впечатление на меня произвели американские магазины. Американцы, зная это дело, время от времени устраивали нам туда поездки. Хотя… Смех и грех. Хозяева относились к этому делу с опаской: как поведут себя в магазинах гости?!

– И вот я набрел на товары… Какая валюта у вас, говорят? Не бойсь, говорю…

И т.д. Слова из песни Владимира Высоцкого – когда его герой оказался на Западе со списком товаров для родственников…

Орегонцы уже сталкивались с таким явлением, когда советские люди полностью теряли в магазинах голову и начинали хватать всё подряд. А хозяева, почесывая в затылке, доставали из карманов все свои доллары – «зеленые рубли».

Но случился с этим делом не только смех, но и грех. Увы… Была у Галины Васильевны одна знакомая, из благочестивой старообрядческой семьи, из Москвы. Галя даже называла ее подругой, и когда от нее пришла просьба сделать вызов на поездку в Америку, с радостью согласилась. Выслала приглашение – и ждать-пождать гостью. Та приехала… и ни разу даже не посетила свою подругу, не зашла к ней! Были в Орегоне другие знакомые, которых она и предпочитала – тех, которые побогаче. Смех и грех.

С другой стороны, тут не так и просто – судить. При удачном стечении обстоятельств ведь можно и целое состояние заработать – получить! В материальном плане всю свою жизнь изменить. Бог судья…

Вот и я, стараясь повысить свое благосостояние, чуть не каждый день выходил на ежевичные плантации. На ягоде заработать – ну и, чего греха таить, про себя надеясь, что «плантаторы», умилясь моему старанию, дополнительно «зеленых» подбросят… Я-то ведь, потратясь на поездку в Америку, вообще оказался гол как сокол! Зато местный пенсионер, Прохор Григорьевич Мартюшев, пока я тут ягоду корячился-собирал, успел на несколько дней в Австралию слетать, религиозные вопросы пообсуждать. Такие вот дела…

Вожусь я как-то в ежевичных кустах, смотрю – ко мне по полю идет Семен Созонтьевич Фефелов: в шортах, рыжая борода по пояс, банка пива в руке.

– Зря не поехал! – говорит он мне, – пятьдесят – не пятьдесят, а по сорок пять тысяч долларов взяли!

Это он с Аляски вернулся. Вскоре Семен с гордостью показал мне свой новый, шикарный, дорогой автомобиль, со всякими, как бы сегодня сказали, наворотами: например, оставишь дверцу открытой, а приятный женский голос тебе подсказывает. И мы все эти навороты разглядывали-испытывали…

Вместе с ним приехал аляскинский житель, сын Прохора от первой, покойной жены – Владимир. Первый раз я его увидел из окна дома: какой-то мужик с большим ножом во дворе за столом орудует, что-то большое и белое режет-рубит – мне показалось, капусту разделывает. Оказалось, это не капуста – огромные куски палтуса (его все называли: хАлаба), привезенного с Аляски.

Приехал со всей компанией рыбаков и аляскинский батюшка, отец Конрад – он же, если попросту – Кондрат. Довольно молодой, рыжий, энергичный, а в церковных делах, как мне сказали – несколько либеральный: позволяет «трогать бороду», слегка подстригать, и в храм заходить с такой бородой не запрещает. Отца Конрада мне довелось потом встретить в Москве, и по телевизору увидеть, и в прессе о нем почитать. И все прошедшие после моей поездки годы русская Аляска мелькает то тут, то там. Хотя это всего лишь один поселок – Николаевск, несколько десятков русских переселенцев-старообрядцев. Коренных русских здесь нет, а те, что были, давным-давно ассимилировались. Зато в Орегоне русских несколько тысяч – и ноль внимания со стороны российских СМИ. Думаю, это чисто журналистский подход: привлекает словосочетание «русская Аляска» – вот и все. Экзотики – полным-полно, все репортажи – интересные, ничего не скажешь. Интереснейшие статьи были у Василия Пескова в «Комсомольской правде»!

Хотя эта «русская Аляска» – можно сказать, составная часть большой орегонской общины, сохраняются самые тесные связи. Жениться-то и выходить замуж надо, а предпочитают своих! Где их взять? Прежде всего – на Аляске да в Орегоне.

Хотя, конечно, и российских женихов-невест находят, и румынских, и австралийских – русских. Но случаются и американцы! Я сам одного видел: и бороду отрастил, и домотканым поясом подпоясался, и в церкви стоит, и молиться пытается по-русски. Старовер! Да рослый такой, могучий парень – наш, наш…

С приездом гостей с Аляски, да и румынские гости к этому же времени подгадали, наши застолья – разговоры участились. А поскольку соловья баснями не кормят, а гости за стол – пироги мечи на стол… Но пироги – это так, к слову, хотя и пироги, конечно, бывали. А угощались мы в основном, да почти всегда – барбекю. Там, в Орегоне, я впервые его и распробовал – мясо, жареное на решетке. Покупается в магазине специальное мясо, в эдаких невысоких пластиковых блюдах, закатанных полиэтиленом, приготавливается как для шашлыка, только жарится на решетке. Куски – размером с ладонь, а мясо вкусное, сочное, тает во рту. Съесть можно много, много… При этом я не помню, чтобы когда-то что-то заканчивалось – мясо ли, выпивка ли…

– Барбековать сегодня будем! – провозглашал Прохор Григорьевич, и мы барбековали – жарили барбекю.

Прямо перед входом в дом стоял большой, сколоченный из досок стол, с такими же скамейками – на любую компанию хватало. В огромной таре мариновалось мясо, ставились на стол полу-галлоновые бутылки канадского виски, да еще кока-кола, для разбавки. Вина не было вообще никогда, а пиво – так, мелькнет иногда баночка. Дымила жаровня, шкворчало мясо: барбекю. Это, как и в России шашлыки – целое действо, а не просто еда! Общение, разговоры.

Общался я в основном с людьми, которым было уже за 60. Крепкие, энергичные, какие-то очень устойчивые, основательные люди. В большинстве крупные – цвет русской нации! И выпить молодцы, и в этом устойчивы, хотя и предпочитают всем напиткам виски. Не курят – разумеется!

Русская компания здесь, в России, отличается от орегонской – аляскинской прямо-таки разительно. Самое главное отличие – мат, мат, мат, за каждым словом мат, надо и не надо – мат. Понятия не имеют, что это – грех. Что касается количества выпитого, то пили мы в Орегоне, пожалуй, побольше нашего… Но при этом не было цели именно выпить, напиться! Пили через какой-то интервал, закусывали – и разговаривали. Никто не клевал носом, не раскисал – и даже не облокачивался на стол! Всегда – прямая спина, ясный, пусть и хмельной, взгляд, твердая речь и походка. А ведь это – самые простые люди, не имеющие никакого понятия о «правилах приличия», «поведения в обществе», «умении держать себя»… Ведут и держат себя так, как это делали их отцы, деды и прадеды.

И еще: даже если разговор шел о каких-то проблемах, то никогда никакой безнадёги, горестного махания рукой – пропади оно всё пропадом… Ну вот пожалуйста: во время нашей гулянки позвонили по мобильному телефону из комиссионного магазина, позвонили русскому румыну, который еще ни бе ни ме по-английски. Переговоры пришлось вести орегонцу – и он всё убеждал и убеждал продавцов снизить цену.

– Вы понимаете – у человека совсем машины нет?! И денег нет.

В итоге сторговал машину за смешную цену. И мы радостно отметили такое событие. Была проблема – и нет проблемы. И так – во всем.

А какое барбекю устроил Кирилл Васильевич Бабаев в честь моего дня рождения?! Гостей собралось много, и женщин много, так что всё – чинно-степенно, и виски – не из пластиковой бутылки, а из красивой, фигурной, стеклянной. Сам же Кирилл Васильевич за стол почти не садился: так, подсядет на минуту – и опять к жаровне. Смотрю я сейчас на фотографии с того дня рождения – Боже, какая благодать! Широкая лужайка, красивый дом, яркий цветник, гости в русских нарядах за столом, Евдокия Тарасьевна что-то на блюде подносит – и Кирилл Васильевич у жаровни орудует… Хорошо.

Все помнится хорошо, и несколько особняком в этом калейдоскопе воспоминаний находится у меня поездка в Калифорнию с Перфилом Тораном. Как-то вечером он мне говорит:

– Я завтра еду по делам в Калифорнию – поехали со мной, тебе же, наверное, интересно посмотреть…

Раным-рано, часа в 4, мы с Перфилом и двинулись в путь. Подъехали к банкомату, установленному в бетонной глыбе, на перекрестке дорог, едва ли не в чистом поле, сняли деньги. Это мне уж совсем в диковинку.

– А если на тракторе своротит кто-нибудь – и деньги украдет?!

– Не успеет своротить, как полиция приедет, – сказал Перфил, укладывая доллары в бумажник.

Подъехали мы к магазину, закупили чего надо в путь, а также ящик пива на дорожку – поставили его в ноги. Позавтракали в нашем микроавтобусе, за столиком: кофе, бутерброды. Стояла у нас и бутылка ликера «Южный отдых». Нет-нет, не подумайте, с утра до вечера орегонцы не хлещут! То виски, то ликер… Это ради гостя, ради гостя. Хотя, вообще-то, западную привычку пропустить глоток средь бела дня, да без закуски, они приобрели…

К ликеру Перфил начал нарезать… ветчину. Я удивился.

– А чем же закусывать надо?

– Ну, фруктами, шоколадом…

Сходили еще за фруктами и шоколадом.

Ликеру хозяин налил и мне – и себе. Я опять удивился: а ничего, что за рулем? Вдруг полиция остановит?

– А с чего она остановит? Я же не поеду вот так, – он сделал рукой зигзаги.