Карточный домик

Эдрис тоже положил трубку. Рот его исказился в хитрой и злой усмешке. Он вдруг запрыгал, раскидывая свои короткие ноги, как в казацком танце, и прихлопывая куцыми ручками.

Его зловещая маленькая фигурка еще долго кружила в танце по комнате.

Доктор Уильям Грэхем, высокий лысеющий мужчина, заложив костлявые руки за спину, с усталым видом ходил по своему большому кабинету. До окончания семестра оставалось три дня, и у него еще было много дел, но он не мог ничем заняться, пока не разрешит эту печальную ситуацию с Нореной, одной из лучших своих учениц.

Он уже виделся с девушкой и все ей сообщил. Он сказал также, что скоро за ней заедет адвокат ее матери и отвезет домой.

Норену нельзя было назвать особо привлекательной: бледный цвет лица, очки в голубой пластмассовой оправе, однако она была хорошо сложена и следила за собой и за своими блестящими, как атлас, белокурыми волосами.

– Мама… она умирает? – спросила девушка.

– Она в тяжелом состоянии, Норена. Крепись. Думаю, мистер Эдрис сказал бы мне, если бы дела были совсем плохи, но она в тяжелом состоянии. – Сказать всю правду Грэхем не решился.

Он так и продолжал ходить взад-вперед по кабинету, когда его известили о приезде мистера Стэнли Теббела.

– Пригласите его сюда, – сказал Грэхем.

Фил Алгир, с соломенной шляпой в руке, вошел в кабинет. На его смазливом лице было подобающее случаю выражение озабоченности, печали и дружелюбия, что тут же расположило к нему Грэхема. То, как Алгир был одет, тоже говорило в его пользу. Без сомнения, это был достойный человек, чья искренность со всей очевидностью читалась на его лице.

– Извините, что так рано вас побеспокоил, – сказал Алгир сочным баритоном. Он позволил себе скорбную полуулыбку. – Могу себе представить, насколько вы сейчас, в конце семестра, заняты. Но к сожалению, дело срочное, и мне пришлось немедленно приехать.

– Да, конечно. – Доктор Грэхем указал на стул. – Пожалуйста, садитесь. Как миссис Девон?

Алгир сел и покачал головой:

– Боюсь, что очень плохо. Вы уже сообщили Норене?

– Да, разумеется. Она, естественно, в шоке, но я не сказал, что мать в критическом состоянии.

– Да, боюсь, что в критическом. Надо поторопиться. Как бы не оказалось поздно.

– Уверен, Норена уже собралась. – Грэхем нажал кнопку звонка на столе. – В каком госпитале миссис Девон?

Готовый к такому вопросу, Алгир не задумываясь ответил:

– Я не знаю. Все случилось так быстро. Мистер Эдрис забыл мне сказать. Я предполагаю заехать сначала к нему, а затем в госпиталь. Мы известим вас, доктор.

В кабинет вошла секретарша.

– Пожалуйста, передайте мисс Девон, что мы готовы, – сказал Грэхем.

Едва секретарша вышла, Алгир встал и подошел к большому окну. Ему надо было отвлечь внимание Грэхема и таким образом избежать щекотливых вопросов. Сквозь стекло он смотрел на школьную территорию.

– У вас тут прекрасное место, доктор. Рад, что увидел. Мне часто попадаются клиенты, которые ищут хорошую школу для дочерей. Я буду счастлив рекомендовать им вашу.

Грэхем засиял:

– Вы очень добры, мистер Теббел. Тогда, может, возьмете с собой наши рекламные проспекты?

– Обязательно.

Доктор Грэхем достал несколько буклетов, и Алгир стал их нарочито придирчиво изучать, задавая вопросы, дабы избежать разговора о Норене.

Наконец раздался стук в дверь, и Грэхем поспешил ее открыть.

– Входи, Норена. Мистер Теббел уже здесь.

Девушка вошла и, смутившись, остановилась посреди кабинета. На ней были серая плиссированная юбка, белая блузка, маленькая черная шляпка и черные туфли. Через руку перекинуто короткое пальто такого же цвета, что и юбка. Одетая во все лучшее, что у нее было, она выглядела, как подобает серьезной девушке из колледжа.

Грэхем заметил, что она плакала. Ее глаза за стеклами очков покраснели, веки опухли. Она была очень бледна, но держалась неплохо и даже смогла слабо улыбнуться Алгиру, подошедшему к ней со скорбной, но дружеской улыбкой.

– Мы не встречались раньше, Норена, – сказал он, протягивая руку. – Последнее время я занимался делами твоей мамы. Она часто рассказывала мне о тебе. Я, конечно, предпочел бы, чтобы мы встретились при более благоприятных обстоятельствах.

– Да, мистер Теббел, – сказала Норена и отвернулась, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями.

– Мы уезжаем, – сказал Алгир Грэхему. – Я позвоню вам, как только узнаю что-нибудь. – Он повернулся к Норе. – Моя машина у ворот. Можешь идти садиться, Норена.

Грэхем взял девушку за руку:

– До свидания, Норена. Держись. Все образуется, все будет хорошо.

– До свидания, доктор, и спасибо, – сказала она и быстро вышла из кабинета.

– А ее багаж? – спросил Алгир. – Не думаю, что она вернется. Это ведь ее последний семестр?

– Да, последний. Она взяла только сумку. Остальное мы пришлем на ее домашний адрес.

– Отлично. Будем надеяться…

Мужчины пожали друг другу руки, и Алгир поспешил вниз по лестнице. Затем он влез в «бьюик» и сел рядом с Нореной.

Длинной подъездной аллеей они выехали на Алейн-стрит, поехали по прекрасной дороге, ведущей к главной улице. Алгир с видимой небрежностью вел машину по Большому Майами. Его так и подмывало посильнее нажать на газ, но он понимал, что авария или нарушение правил дорожного движения могут испортить самый отчаянный план, который он когда-либо предпринимал ради больших денег.

Когда он пытался выбраться из плотного потока грузовиков, направлявшихся к Флорида-Кис, Норена, поколебавшись, спросила:

– Мистер Теббел, моя мама действительно в тяжелом состоянии?

– С ней все довольно скверно, Норена, – сказал Алгир. – Но ты держись. Все равно сейчас мы ничем не можем ей помочь.

– Ее сбила машина?

– Да. Мама вышла на шоссе, и у водителя не было возможности тут же затормозить.

– Она… она была пьяна?

Алгир напрягся. Он взглянул на девочку краем глаза: она смотрела перед собой в лобовое стекло, была бледна и замкнута.

– Пьяна? – переспросил он. – Что ты имеешь в виду? Нехорошо так говорить о своей маме, Норена.

– Для меня мама дороже всех людей на свете, – сказала девушка с таким страстным вызовом, что Алгир поморщился. – Я понимаю ее. Я знаю, через что она прошла. Я знаю, что она делала для меня все, что только было в ее силах. Она жертвовала собой ради меня. Я знаю, что она выпивает. Она была пьяна?

Алгир неловко заерзал на водительском месте.

– Нет, – наконец сказал он. – А теперь послушай, Норена. Я должен кое о чем подумать. Я занимаюсь этим несчастным случаем. А ты ведь можешь посидеть тихо и спокойно? Не волнуйся. Я постараюсь как можно скорее привезти тебя к маме, хорошо?

– Да. Простите, что мешаю вам.

Алгир снова поморщился. Его большие загорелые руки крепко сжали руль. Он не желал знать эту девицу. Уж лучше бы она оставалась совершенно неизвестной ему, как тот совершенно неизвестный Джонни Уильямс. Проникнуть в спальню Уильямса и всадить пять пуль ему в сердце было довольно просто. Он не знал этого парня. Это было все равно что стрелять по манекену. Если он позволит этой девице разговаривать, если между ними возникнет какой-то психологический контакт, как он сможет ее убить?

Даже несколько слов, произнесенных ею, расстроили его. Лицо покрылось холодным потом, а изнутри его до тошноты терзал ужас.

Он миновал перегруженную автомагистраль из Майами и теперь находился на первом широком участке скоростного шоссе 4А. Он наклонился к лобовому стеклу, его глаза нацелились на дорогу, и, нажав до упора педаль газа, он погнал машину вперед.

Самолет, прибывший в аэропорт Майами ночным рейсом из Нью-Йорка, приземлился точно по расписанию. Когда пассажиры собрались в зале прибытия, стрелки часов на стене показывали семь тридцать утра.

Среди пассажиров была стройная девушка семнадцати лет. Привлекательное, с точеными чертами лицо делало ее немножко похожей на эльфа. На ней были белый платок, зеленая замшевая куртка, черные лосины, туфли-лодочки и белый шарф, замотанный на шее. Бюстгальтер провокационно поднимал ее грудь, а ее маленькие аккуратные ягодицы поигрывали при ходьбе с таким изяществом, что никто из мужчин не мог отвести от них глаз.

Вела она себя весьма самоуверенно. В пухлых красных губах была зажата сигарета, взгляд голубых глаз был тверже кремня, а когда мужчины в упор смотрели на нее, она с вызовом смотрела в ответ – презрительно и враждебно.

Айра Марш, младшая сестра Мюриэль Марш-Девон, выросла в трущобах Бруклина. Ее сестра была на двадцать два года старше и покинула семью, исчезнув в неизвестном направлении, еще до рождения Айры.

Мать родила одиннадцать детей – Айра была последней в этом выводке. Четверо ее братьев погибли в автомобильной катастрофе – водитель за рулем был пьян. Два других брата получили пожизненное заключение за вооруженный грабеж. Четыре сестры, включая и Мюриэль, просто уехали из родного дома, и о них ничего не было известно. Если бы не Тикки Эдрис, Айра никогда бы не узнала, что ее старшая сестра проститутка и наркоманка. Нельзя сказать, что она придала этому какое-то значение. Братья и сестры значили для нее не больше, чем алкоголик-отец, от которого она запиралась в спальне.

Однажды вечером, примерно четыре месяца назад, возле многоквартирного дома, где она жила, ее поджидал, сидя в красном «мини-купере», улыбающийся карлик. Айра возвращалась из общественных бань, где она чудесно провела целый час, подставляя свое прекрасное маленькое тело под струи горячей воды, мо`я голову, готовясь к танцам в ночном клубе, куда она всегда ходила в ночь на воскресенье.

Завидев ее, карлик выскользнул из «мини-купера» и предстал перед ней. На нем были коричневая спортивная куртка с накладными карманами, серые фланелевые брюки и коричневая бейсбольная кепка, легкомысленно сдвинутая набекрень к правому глазу.

– Если ты Айра Марш, – внимательно глядя на нее и радостно улыбаясь, сказал он, – то я хотел бы поговорить с тобой.

Она недоуменно посмотрела сверху вниз на маленького человека, нахмурилась и резко ответила:

– Прочь с дороги, Мальчик-с-пальчик. С какой стати мне с тобой разговаривать?

Эдрис хохотнул:

– Это касается твоей сестры Мюриэль. Не задирай нос, малышка. Мы с Мюриэль друзья.

На них уже зыркали женщины, сидящие на железных балконах многоквартирного дома. Дети бросили уличные игры и потянулись к машине, улюлюкая и тыча пальцами в карлика.

Айра быстро приняла решение. Она помнила лишь имя сестры, и ей вдруг захотелось узнать о ней больше. Она подошла к машине и села на пассажирское место. Эдрис проковылял вокруг машины, сел в кресло водителя и поехал по улице, сопровождаемый криками мелюзги, которая тут же осталась далеко позади.

– Меня зовут Тикки Эдрис, – сказал он, ведя машину. – Хочу предложить тебе одно дельце, которое может принести нам с тобой деньги.

– Почему мне? – спросила Айра. – Вы про меня ничего не знаете. Почему мне?

– Нет ничего такого, чего бы я про тебя не знал, – ответил Эдрис.

Он притормозил у свободного места на стоянке возле дома и припарковался.

С месяц назад в приступе очередной хандры Мюриэль упомянула о своей самой младшей сестре: «Я никогда ее не видела. Если бы я не наткнулась на тех, кто когда-то жил возле нашего дома, я бы и не знала о ее рождении. Только подумай! Моей сестре столько же лет, сколько моей дочери. А я никогда не видела ее».

Именно это случайное замечание и дало Эдрису ключ к решению задачи, которую он до сих пор считал неразрешимой. Эдрис связался с агентством частного сыска Нью-Йорка и заказал всю возможную информацию о семнадцатилетней девушке по имени Айра Марш. За двести долларов агентство предоставило ему подробный пятистраничный отчет, из которого Эдрис вынес твердое убеждение, что, если эту девушку грамотно направлять, его задача будет практически решена.

По некоторым малозначимым деталям, содержавшимся в отчете, Тикки понял, что Айра – существо необузданное. Она состояла на учете в отделении полиции как малолетняя преступница, но была слишком хорошенькой, чтобы хоть раз предстать перед судом. Она слыла магазинной воровкой, и при ее появлении охранники торговых заведений не спускали с нее глаз. Она была связана с бандой «Мокасины», главной группировкой среди подростков-террористов, которая постоянно сталкивалась с полицейскими и с бандами своих соперников в округе. Главой «мокасинов» был Джесс Фарр, восемнадцатилетний бандит, который в жестоких разборках проторил себе дорожку к своему нынешнему бесспорному лидерству. Шесть месяцев назад, говорилось в докладе, Фарр стал регулярно встречаться с девушкой по имени Лея Фелчер. Она была сверстницей Фарра, жесткая, красивая фурия, считавшая, что ее положение любовницы главаря ставит ее на недосягаемую высоту. Айра решила, что ей нужен Фарр и ей нужен статус Леи. В переполненном подвале под складом мужская часть банды, с Фарром в качестве приза, наблюдала, как две девушки, обнажившись по пояс, с помощью ногтей, зубов и кулаков устроили самую долгую и кровавую схватку в истории этой банды.

Айра знала, что ей придется сражаться за Фарра, и позаботилась о том, чтобы подготовиться к схватке. В течение трех недель она жила как спартанец и регулярно посещала тренажерный зал Маллигана, где заправлял старый кулачный боец, который втайне тренировал ее по своей собственной методике и пребывал в радостной уверенности, что Айра не может не победить.

Как девушка Фарра, Айра все больше и больше погружалась в дела банды. Она всегда была среди участников драки, чтобы подбодрить их. Часто ее использовали в качестве приманки, чтобы нарушить тягомотное перемирие, которое время от времени заключали между собой банды.

Отчет заканчивался такими словами: «Эта молодая девушка проницательна, умна, жестока, эгоистична и аморальна. По мнению нашего агента, нет ничего, что заставило бы ее отказаться от достижения своих целей. Отрицательные качества отчасти компенсируются ее смелостью, решительностью и финансовой жилкой. Всякий раз, когда она без средств, что случается довольно редко, она подрабатывает у Джо Слессера, букмекера, который ее высоко ценит. У него она научилась обращаться с различными счетными устройствами и компьютерами».

На бумаге Айра Марш казалась идеальным кандидатом для трудной работы, которую собирался дать ей Эдрис. Сидя в «мини», изучая ее привлекательное личико, он еще больше уверился в том, что она ему подойдет.

– Я навел справки о тебе, детка, – сказал он. – Мне понравилось то, что я узнал. Ты хочешь заработать немного денег?

Пока Эдрис вел машину, и теперь, когда он говорил, Айра изучала его так же пристально, как он ее. Интуиция подсказывала ей, что к этому маленькому уроду следует отнестись всерьез.

– Это зависит от двух вещей: сколько денег и что я должна сделать для этого, – сказала она.

Эдрис похлопал по рулевому колесу своими корявыми ручками и улыбнулся:

– Ты игрок, детка?

– Возможно.

– Сколько ты хочешь денег?

– Сколько смогу выиграть.

– Я не это имею в виду. Ты мечтаешь о деньгах? Я – да. – Эдрис положил ногу на ногу. – Я всегда мечтаю о деньгах. А ты?

– Полагаю, что да.

– О какой сумме ты мечтаешь?

– Такая вам не по карману.

– Но все-таки?

– Миллион долларов.

– И всего-то? – хохотнул Эдрис. – Почему не десять миллионов, не двадцать?

Она взглянула на дешевые часики на запястье:

– Кончайте свои игры. Через десять минут мне надо быть дома. У меня сегодня свидание.

– Положим, я покажу тебе, как сделать пятьдесят тысяч долларов, – тихо сказал Эдрис, – ты готова рискнуть?

Посмотрев на него, она поняла по выражению его глаз, что он не шутит, и почувствовала, как в венах вдруг быстрее побежала кровь.

– Чем я рискую? У меня ничего нет.

– Да, ты рискуешь. Ты рискуешь тем же, чем собираюсь рисковать я. Все зависит от того, во сколько ты это оцениваешь. Пятьдесят тысяч долларов – это неплохая сумма. Риск не так уж велик, но он есть. Ты рискуешь своей свободой, детка, так же как я буду рисковать своей.

– С чего вы решили, что моя свобода стоит пятьдесят тысяч долларов? Моя свобода? – Она рассмеялась. – Я ни перед чем не остановлюсь, чтобы заполучить такие деньжищи.

Ее смех смолк, а на губах осталась решительная и горькая улыбка – он отметил это и, довольный, кивнул:

– Сначала придется их заработать, детка. Только не ошибись. У меня для тебя особое задание, но, чтобы его выполнить, нужно потрудиться.

– Как?

– Прежде чем я объясню, позволь рассказать, что за всем этим стоит.

Именно тогда она и узнала о своей сестре и ее браке, о том, как сестра сбежала с ребенком и в конце концов стала уличной проституткой.

– Твоя сестра сидит на героине, – сказал Эдрис. – Ей уже никто и ничто не поможет. Я даю ей четыре месяца, не больше. Она умирает на глазах.

Айра сидела, подавшись вперед, упершись локтями в колени, а подбородком в ладони… Взгляд ее затуманившихся голубых глаз был настолько сосредоточен, что она перестала замечать все вокруг, забыв о свидании с Джессом, забыв о танцах в ночь на воскресенье, забыв обо всем, кроме этого свистящего шепота, по капле отравлявшего ей слух.

Наконец Эдрис рассказал ей о том, чего он хочет от нее. Это прозвучало как сюжет из какого-то фильма, и поначалу она решила, что он просто сумасшедший – урод с дыркой в голове. Но по мере того как он продолжал посвящать ее в свой замысел, она стала осознавать, что все это может сработать и в таком случае деньги не блеф.

– Он никогда не видел своей дочери, – подытожил Эдрис. – Он ничего не слышал о ней все шестнадцать лет. Есть семейное сходство. Я его вижу. Ты очень похожа на Мюриэль. Он это тоже увидит. Здесь не о чем беспокоиться. Он примет тебя за свою дочь без всяких вопросов. Для тебя это очевидно, ведь так?

Да, для нее это было вполне очевидно. Мать ей говорила, что Мюриэль в семнадцать лет выглядела точно так же.

– Но как насчет дочери? Той, которую я должна представлять? – спросила Айра. – Что насчет нее? Что, если она слышала обо мне?

– Ее не будет, – сказал Эдрис и потер руки. – Она мертва. Она умерла на прошлой неделе. Вот почему я здесь. Если бы она была жива, мы бы не смогли это провернуть. Только когда Мюриэль сказала мне, что дочь мертва, мне пришла в голову эта идея. – Он испытующе посмотрел на девушку, дабы убедиться, что она поверила ему. – Даже сейчас мы ничего не можем сделать, пока Мюриэль жива. Но ей осталось недолго… три-четыре месяца.

Айре стало не по себе.

– Как умерла ее дочка?

– Она купалась, у нее начались судороги, и она утонула, – как по писаному лгал Эдрис.

– И ничего нельзя сделать для Мюриэль?

– Нет, она живой мертвец.

Айра сидела молча, глядя сквозь лобовое стекло автомобиля.

– Ну? – нетерпеливо спросил Эдрис. – Ты готова на это? Риск небольшой.

– Я подумаю. Это надо хорошенько обдумать. Будьте здесь в это же время в следующее воскресенье, и я дам ответ – да или нет.

– Я не могу снова приехать из Парадиз-Сити, детка, – сказал Эдрис. – Я тут за счет своего ежегодного отпуска. Я должен зарабатывать на жизнь. – Он вынул визитку из кошелька. – Вот мой адрес. Пришли мне телеграмму, когда ты все обдумаешь. Достаточно одного слова: да или нет. Не торопись. Мы не можем ничего сделать, пока Мюриэль жива. У тебя куча времени, чтобы принять решение, детка, и, уверен, оно будет правильным.

Она думала об этой первой встрече с Эдрисом, когда вышла из зала прибытия аэропорта и направилась к автовокзалу. С тех пор она еще дважды виделась с ним. За эти четыре месяца ожидания он навел глянец на свой план. Теперь трудно было представить, что могло бы пойти не так. Она попрощалась с отцом, сообщив, что получила работу далеко от Нью-Йорка и что она не вернется.

Он был слишком пьян, чтобы осознать это. Единственное, о чем Айра сожалела, – это о расставании с Джессом Фарром. Она не сказала ему о том, что собирается делать. Он задал бы слишком много вопросов. Она сказала себе, что с пятьюдесятью тысячами долларов наличными она будет иметь много мужчин получше и поинтересней нынешних. Она сказала это, но не очень-то себе поверила. С раздражением она обнаружила, что влюблена в Джесса больше, чем полагала. Она будет скучать по нему.

Сопровождаемая взглядами мужчин, она вышла из прохладного здания аэропорта, пересекла освещенный ранним утренним солнцем тротуар и села на автобус до Сикомба.

Глава третья

– Это дорога не в Парадиз-Сити!

Они молча ехали примерно тридцать минут. Затем Алгир внезапно сбавил скорость и свернул с шоссе на узкую грунтовую дорогу, с кустарником цитрусовых по обе ее стороны.

– Все в порядке, – буркнул он и чуть увеличил скорость.

– Нет, не так! – воскликнула Норена, в голосе ее слышалась тревога. – Я знаю, что эта дорога ведет к морю! Вы ошиблись, мистер Теббел.

– А что не так с морем? – спросил Алгир, глядя перед собой. Он не мог заставить себя взглянуть на девушку. – Ты не любишь море?

На прошлой неделе он ездил по шоссе 4А в поисках пустынного места, где он смог бы убить девушку и избавиться от ее тела. Эта дорога, по которой они сейчас ехали, вела к найденному им месту. Он ежедневно спускался по ней все пять дней, всегда в это время, и ни разу не видел никого ни на дороге, ни на пляже. Тут купались и устраивали пикники строго по субботам и воскресеньям: в будни, казалось, никто не имел ни времени, ни желания купаться там.

– Я хочу как можно скорее увидеть маму, – нервно сказала девушка. – Мы теряем время, мистер Теббел, заехав сюда. Надо остановиться и повернуть назад.

– С чего ты решила, что ты не увидишь ее, если мы поедем здесь? – сказал Алгир. – Разве я говорил, что она в Парадиз-Сити?

– Тогда где она?

– Она в больнице Калвера, – солгал Алгир. – Это короткий путь к Калверу.

– Но это не так! Я знаю эту дорогу. Она ведет только к дюнам и к морю.

– Предоставь это мне, Норена, – с неожиданной резкостью сказал Алгир. – Я знаю, что делаю.

Она посмотрела на него. Казалось, это был не тот человек, что встретил ее в кабинете доктора Грэхема. Тот был симпатичным, добрым и отзывчивым. А этот… Норена похолодела от ужаса. Почему его лицо резко изменилось? Лица меняются так только в ночных кошмарах.

Из-за дерева, тяжело хлопая крыльями, вылетела цапля, испуганная приближающейся машиной. Впереди Норена увидела море.

– Там море, – сказала она в отчаянии. – Эта дорога к морю и больше никуда.

Кусты цитрусовых уступили место высокой пампасной траве, которая покачивалась под мягкими порывами теплого бриза и была похожа на зловещие пальцы, приманивающие жертву.

– Пожалуйста, остановитесь, – умоляла Норена. – Пожалуйста.

В сотне ярдов от них дорога кончалась большим круговым поворотом.

Когда Алгир стал притормаживать, Норена снова посмотрела на него. Его окаменевшее лицо блестело от пота. Глаза вытаращены. Губы злобно сжаты. Его вид ужаснул ее. Она инстинктивно почувствовала, что он готов напасть на нее. Она часто читала в газетах об изнасилованиях и убийствах. Читала без особого интереса, уверенная, что с ней ничего подобного никогда не случится. Она полагала, что большинство убитых девушек сами были виноваты в этом. Тем, как они одевались и как себя вели, они действительно создавали себе проблемы. Но зачем этому человеку нападать на нее? Что плохого она ему сделала?

Если, конечно, он не один из тех ужасных маньяков, о которых пишут. Но этого не могло быть. Он мамин адвокат. Но разве у мамы был адвокат? Она никогда не упоминала о нем. Норена снова взглянула на Алгира, который остановил машину и вынул ключ зажигания.

На нее он не смотрел, что было еще хуже. Если бы он посмотрел на нее, она, может, по выражению лица догадалась бы о его намерениях. Его движения были медленными и скованными. Она заметила, как его рука, когда он вынимал ключ зажигания, дрожала.

Пляж с бесконечными дюнами, с островками пожелтевшей сухой травы и с широкой полосой мокрого песка, отмечавшей отлив, тянулся на много пустынных миль. Ветер окреп, закручивая сыпучий сухой песок в маленькие кольца, которые неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом создавали конусы дюн, возвышавшиеся над плоским пляжем.

Норена незаметно потянулась к ручке дверцы. Дверца автомобиля распахнулась, и девушка выскочила. Алгир попытался схватить ее, но опоздал. Она вырвалась и помчалась по мягкому песку – так быстро она еще не бегала никогда.

Она никогда не играла ни в хоккей, ни в баскетбол. Она ни разу не выигрывала у сильных соперниц бег на сто ярдов в спортивных состязаниях колледжа. И ей никогда не приходилось бегать, спасая свою жизнь, но теперь, когда она летела по пляжу, мысль, что она делает это, чтобы остаться в живых, гнала ее вперед гораздо быстрее, чем требовалось бы для победы в забеге на сто ярдов.

Алгир изумленно смотрел ей вслед. Его поразило, как быстро эта девушка бежит.