Дрозды

– Расположение штабов? – спросил Дроздовский.

– Штабы красных вокруг вокзала, – юнкер подошел к карте, разложенной на столе. – Вот здесь. Здесь же большинство пулеметных точек. Но охрана несется кое-как. Дисциплины, насколько я заметил, нет никакой.

– А что на заставах?

– Заставы есть на путях к городу. Но это обычные стрелки. Ни орудий, ни пулеметов я не видел. Группы пехотинцев по 15–20 человек. Однако, как я уже докладывал, службу несут плохо.

– Много ли красных в городе по вашей оценке, юнкер?

– Тысяч семь. Но за это не поручусь. У меня было слишком мало времени, господин полковник.

– Спасибо, юнкер. Вы можете идти отдыхать.

– Есть, господин полковник.

Когда юнкер ушел Дроздовский сказал начальнику штаба Войналовичу:

– Все как я и предполагал, Михаил Константинович. Численный перевес не даст красным ничего. Мы возьмем Ростов.

Полковник Михаил Войналович был одним первых и самых верных союзников Дроздовского. Они были весьма похожи два эти человека. Единство взглядов, убеждений, полное самоотречение, храбрость и решимость были свойственны обоим офицерам. А различия в характерах удачно дополняли их. Порывистый и нервный Дроздовский и рядом спокойный и уравновешенный Войналович.

– Однако на численный перевес стоит обратить внимание, Михаил Гордеевич. Я не думаю, что в городе красных семь тысяч, как сказал разведчик. У него не было времени для детального изучения ситуации.

– И я полагаю, что их больше, Михаил Константинович. Но дезертирство делает свое дело. Да, они жестокими мерами, заставили людей повиноваться, Но что будет, когда мы ударим, и власть красных начнет распадаться? Не думаю, что их солдаты станут стоять до смерти за их республику.

– Нужно выработать план атаки.

– Этим мы и займемся. Точки установки наших орудий. Гаубичный взвод вот здесь. А здесь пойдет броневик «Верный». Он проложит путь для 1-го пехотного офицерского полка.

– Первым в город стоит бросить конный дивизион[2], Михаил Гордеевич. Кавалерия, под прикрытием огня наших пушек, легко просочится вот здесь и здесь. Мы выйдем к вокзалу и лишим штабы красных эффективного руководства.

– Кто поведет дивизион? Кому дать командование?

– Я попросил бы вас, доверить это мне.

– Вам, Михаил Константинович? Это удачный выбор. Я могу полностью вам довериться. Но, вы начальник штаба.

– В наступлении я буду гораздо нужнее во главе кавалерии, чем за столом.

Ростов

Тюрьма.

2 мая 1918 год.

Корнет Петр Лабунский и еще два десятка офицеров были приговорены к расстрелу по ускоренной процедуре, ввиду подхода к городу вражеских войск.

В камеру вошел молодой чекист и зачитал приговор:

– Именем Донской Советской Республики. За контрреволюционную деятельность, направленную на свержение народной власти, особая комиссия приговаривает бывших офицеров Лабунского, Штерна, Петрова, Романова, Моисеева, Иванова, Рогова, Шлезинга, Владимирова, Козинцова… к расстрелу. Приговор окончательный и не подлежит обжалованию. Приговор будет приведен в исполнение 4 мая 1918 года. Подписано председателем трибунала комиссаром по борьбе с контрреволюцией Шамовым, особым уполномоченным ЧК Сизовым и особым уполномоченным ЧК Губельман.

Чекист свернул бумагу и вышел из камеры. Щёлкнул замок.

– Ну, вот и все, господа, – сказал полковник Петров. – Наша судьба определилась.

– Этого и стоило ожидать, – спокойно произнес поручик Штерн. – Расстрелы у большевиков дело обычное.

– С чего это они так заторопились, господа? – спросил ротмистр Козинцев. – Ведь дали время подумать. Вдруг кто и поступит к ним на службу.

– У города части белых, господа, – сказал Лабунский. – Возможно, будет штурм. Потому и торопятся.

– А что за части, корнет? – спросил кто-то.

– Не знаю. Слышал что у города белые. Но вот кто – не знаю.

– А ваша подружка подписала вам приговор, корнет. Не удивилась?

– Нет.

– И верно! Всем у них Шамов заправляет. А это такая рожа, я вам скажу, господа. Имел сомнительное удовольствие беседовать с этим господином. Он считает врагами всех, кто получил хоть какое-то приличное образование. Считает всех нас кровопийцами и душителями народа. Именно так он и высказался во время моего допроса. Я сказал ему, что я военный врач. Имею опыт полевой хирургии.

– Хотели выторговать себе жизнь, капитан? – спросил полковник Петров.

– Признаюсь. Хотел. Но Шамов не думает о том, что врачей у них катастрофически не хватает. Вы понимаете, господа, они хотят уничтожить всю образованную часть России. Не понимаю, с кем же они останутся?

– А вы слышали, господа, мнение здешнего комиссара по делам здравоохранения?

– И что он сказал?

– Спросил у одного врача, какие болезни он лечит. Тот ответил что женские. Он гинеколог. И знаете, что ответил комиссар? Пролетарским женщинам буржуйские врачи не нужны.

– Что за ерунда? – спросил военный врач. – Женские болезни могут быть как у аристократок, так и у пролетарок. Болезни не выбирают чинов и званий.

– А вот вы это комиссару пойдите и объясните. Сразу пулу в лоб за контрреволюционную агитацию. Большевикам не нужен никто. Ни офицеры, ни врачи, ни инженеры. Русская литература им не нужна. Они создадут свою пролетарскую литературу и свой пролетарский театр. Что же будет с Россией?

* * *

Товарищ Шамов в это время был на заседании Военно-революционного комитета. На нём присутствовали председатель и комиссар по военным делам Подтелков, комиссар по делам управления Кривошлыков, комиссар труда Бабкин, комиссар по делам хозяйства Сырцов.

– К городу подошли белые части, – начал Подтелков. – Точной численности мы не знаем. Несколько офицерских полков. По нашим данным они собираются войти в Ростов.

– Кто командует? – спросил комиссар Шамов.

– Не знаю.

– Не знаете?

– А знать это ваша обязанность, товарищ Шамов. Вы же у нас комиссар по борьбе с контрреволюцией.

– Но вы военный комиссар! Армия в вашем распоряжении, товарищ Подтелков! Пусть ваша разведка и занимается своим делом.

– А чем будете заниматься вы, товарищ Шамов? – спросил комиссар Кривошлыков. – Расстрелами офицеров, которых так не хватает нашей армии? В частях нет профессионалов! Командовать некому. В частях повальное дезертирство. Караульная служба ведётся плохо. Белые знают о нас все, а мы о них ничего. Ни кто командует, ни численного состава.

– Вы хотите сказать, товарищ Кривошлыков, что приговорённых врагов стоит отпускать? Да они завтра повернут оружие против нас!

– Я не сказал, что нужно отпускать врагов, товарищ Шамов! Но нужно разбираться в каждой ситуации! В каждой! А что у вас? Приговоры выносятся сразу десяткам людей, и никто не разбирается, за что они попали в тюрьму…

Анна Губельман приказала привести к ней арестованного Лабунского.

– Он в списке приговорённых, товарищ Губельман, – сказал начальник караула.

– Я это знаю.

– Но по инструкции приговорённые…

– Не стоит учить меня, товарищ. Я сотрудник ЧК. И у меня есть особые полномочия.

– Товарищ Шамов категорически…

Анна снова перебила его:

– Я уполномоченная ВЧК. У меня мандат от самого Дзержинского. Выполняйте мой приказ!

Начальник караула больше спорить не стал. Пусть потом Шамов с ней сам разбирается. А его дело сторона.

Вскоре Лабунский был в кабинете у Анны.

– Пётр, тебя приговорили.

– Я знаю, Анна. Нам был зачитан приговор. И там была твоя подпись.

– И что? Думаешь, без моей подписи приговор был бы иным? Шамову нет дела до моего мнения. Я ничего не могла сделать. Шамов здесь всесилен. Сейчас я сильно рискую, вызвав тебя сюда. Скоро, когда заседание ВРК[3] закончится, он вернется. Пока Шамова нет, нам нужно решить, что делать.

– А что можно сделать? – с надеждой спросил Лабунский.

– Я смогу отправить тебя в распоряжение командира бронепоезда. Там не хватает артиллеристов.

– Но я не артиллерист.

– Ну и что? Скажем, что ты служил в артдивизионе своего полка.

– У уланов нет артдивизиона.

– Какая разница. Кто про это знает? Я сейчас говорю о твоей жизни.

– А что будет с тобой, Анна?

– Со мной?

– После того как я благодаря тебе отсюда уйду. Если уйду. Шамов вернется и что будет с тобой?

– Твоя забота тронула меня, но меня Шамов тронуть не посмеет. Он может только пожаловаться в Москву. Мне ничего не грозит.

– Вначале ты приказала взять меня на вокзале, а ныне желаешь спасти?

– Я не хотела твоей смерти, Петр. Откуда же я могла знать, что ты «наследил» в Москве и попал в сводку.

– А что будет с остальными? – спросил Лабунский.

– С кем?

– С теми офицерами, что сидят со мной в камере?

– А тебе что за дело до них? Ты кого-то знаешь?

– Нет. Встретились в первый раз в здешней тюрьме.

– И зачем они тебе? Я предлагаю тебе спасение. А ты говоришь о незнакомых офицерах. Знаешь, сколько их было расстреляно за последний месяц? Больше 300 человек. И сейчас, благодаря белым в окрестностях Ростова, у тебя есть шанс спасти свою жизнь и перейти на службу народу.

– Я не стану служить большевикам, Анна. И я, если ты меня отсюда выпустишь, постараюсь бежать.

– Просто так тебя никто не отпустит, Петр. Ты покинешь тюрьму под конвоем. Тебя доставят к новому месту службы и за тобой станут следить. Я предлагаю тебе не просто жизнь, Пётр. Я предлагаю тебе воевать на стороне революции.

Лабунский не хотел умирать. Когда зачитали приговор, его сердце сжалось. Он не подавал вида, что ему страшно, но ему было страшно. Он еще молод и что он видел в жизни? Войну! Но разве этого достаточно?

– Итак?

– Мне нужно дать ответ сейчас?

– Да. Или камера, или бронепоезд. Что выбираешь?

– Бронепоезд, – сказал Петр. Больше искушать судьбу он не хотел. Анна могла и передумать. – Я согласен.

– Тогда подпиши вот эту бумагу. Здесь.

– Что это?

– Твоё согласие и твое заявление, что ты умеешь обращаться с артиллерийским орудием.

– В принципе представление об орудии я имею.

– Вот и отлично, Петр. Подпиши!

Лабунский поставил подпись…

Ростов

Бронепоезд.

2 мая 1918 год.

Бронепоездом «Пролетарий» командовал бывший подпоручик русской армии Васильев. Он прочитал мандат Лабунского и отпустил конвой.

– Вы можете быть свободны!

– А подпись?

– Подпись?

– Приняли заключенного честь по чести. И несете ответственность за то, ежели он сбежит.

– Где подписать?

– На сопроводительном листе.

Васильев подписал.

– Это все?

– Теперь все. Прощайте, товарищ командир.

– Удачи.

Командир пригласил корнета к себе.

– Прошу вас в мои апартаменты, если это можно так назвать на бронепоезде.

Они вошли. Небольшой стол, карандаши и карта на нем. Две лавки, накрытые шинелями.

– Садитесь, корнет.

Лабунский сел.

– Служили в артиллерии? Здесь так написано.

– В кавалерии. Но и в артиллерии немного понимаю.

– А мне до зарезу нужны артиллеристы. Людей нет. Вернее всякой швали достаточно, но вот специалистов нет. А местный ВРК занимается ерундой! Спорят, доказывают друг другу что-то. Стреляют опытных командиров. Тех, кто фронт прошел. А назначают кого? Бывшего вахмистра могут поставить полком командовать. А он и с десятком людей не сладит, не то что с тысячей. А пулеметчики? Горе, а не солдаты.

– Вы давно в армии, товарищ Васильев?

– У красных? Два месяца.

– По убеждениям?

Бывший подпоручик внимательно посмотрел на Лабунского.

– С чего вы этим интересуетесь? А-а! Вас прислали не просто так. Я понимаю. Только сколько можно меня проверять?

– Думаете, что мне поручено вас проверить? Нет. Уверяю вас. Я такой же как и вы офицер. Воевал на фронте. Пусть я согласился служить у красных, но в шпионы не нанимался.

– Где воевали?

– На северо-западном в кавалерийской бригаде генерала Осипова.

– А я на юго-западном у генерала Брусилова. Войну начал вольноопределяющимся.

– В артиллерии?

– Сначала в пехоте. Затем служил на бронепоездах. Потому меня сюда и направили. Как большевики узнали по мое прошлое, так сразу и сунули назначение.

– Значит не доброволец?

– А что значит доброволец? По документу и вы добровольно пошли на службу в армию Донской Советской Республики. И я доброволец вроде вас. Отказаться – значит признать себя врагом. А с врагами они не церемонятся. Я повидал здесь всякого.

– А я к вам прямо из тюрьмы, где мне и приговор зачитали.

– Расстрел?

– Да. Но предложили выход. А вот остальных в камере завтра поставят к стенке.

– Много?

– Двадцать офицеров. Без суда. Ибо ту комедию, что они выдают за суд, так назвать нельзя. Я ведь ничего не сделал против их революции. Разве однажды неудовольствие высказал.

– Неудовольствие?

– По поводу большевистского мира с немцами. Но это было не здесь. В Москве.

– Теперь и за меньшее стреляют. Но нынче к городу подходят части белых. Только вот кто? Наши комиссары не знают.

Тогда ни подпоручик Васильев, ни корнет Лабунский еще ничего не знали о Румынском походе полковника Дроздовского, который начался 11 марта 1918 года, когда отряды «дроздов» выдвинулись из Румынии на соединение с частями Добровольческой армии генерала Корнилова. Это был первый этап Белого движения на Юге России. Все еще только начиналось…

Глава 2

Взятие Ростова

В упор по толпе разномастного сброда —За девичью честь, за поруганный кров,За будущий мрак «ледяного» похода,За небо в застывших глазах юнкеров.Фролов Константин, «Белая валькирия»

Ростов

Май, 1918 год.

На подступах к городу.

4 мая. 1918 год.

22 часа.

4 мая на 22 часа Дроздовский назначил штурм Ростова. Всем командирам были даны точные указания по направлениям атаки. Военно-революционный комитет Донской республики так не выработал никакого плана действий. Красные не ожидали от Дороздовского быстрых действий. Сведения от разведки, которые все же поступили, не сообщали о сосредоточении больших сил белых у города. Поэтому военный комиссар республики полагал, что Дроздовский станет ждать подкреплений.

Но ночью к городу скрытно подошла сотня казаков есаула Фролова. За ней две стрелковые роты 1-го офицерского полка. Капитан Нилов на броневике «Верный» выдвинулся на позицию. Его задача прорваться на вокзальную площадь и прикрыть огнем пулеметов наступающую пехоту.

Есаул Фрололв отдал приказ казакам:

– Чтобы тихо было! Ни шума, ни звука! И никому не курить! В темноте огоньки издали видать.

– А, правда, что в городе красных больше десяти тысяч? – спросил молодой казак.

– Болтай меньше. Стратег! Коли сам Дроздовский нас сюда послал, стало быть, победим.

– Да я разве что говорю? Спросил только.

– Саблей будешь говорить с красными.

«Верный» ехал на минимальной скорости, держась за казаками.

– Видал, какая штука за нами едет? – Фролов показал на броневик.

– Видал.

– Вот и не думай о тысячах красных. Управимся. Главное чтобы сторожевые заставы шума не подняли.

– Дак нет никаких застав, – сказал урядник. – Двое моих только вернулись, господин есаул. В пригороде даже караулов нет.

– Быть не может! Может засаду готовят?

– Нет. Они не ждут нас, есаул.

– Тогда действуем по приказу.

На деле заставы у красных были, но часовые спали на постах и приближения казаков никто не заметил. Казаки вошли в город, и только после этого Фролов подал сигнал. Вслед за ним двинулись части конного дивизиона с конно-горной батареей и броневик…

Михаил Гордеевич Дроздовский всматривался в темноту. Ночная атака давала ему преимущество и если кавалерия выполнит приказ (а этом он не сомневался. Её вел сам полковник Войналович), то красные растеряются, учитывая, что командиров с опытом сражений в городе у них не было.

Командир отдельного флотского отряда полковник Жебрак-Русанович и подполковник Туркул были рядом с Дроздовским.

Есаул Фролов подал сигнал.

– Началось! – сказал Туркул.

Влади послышались выстрелы. Это заработали пулеметы броневика «Верный»…

Ростов, вокзал.

22 часа.

Бронепоезд «Пролетарий».

Командир бронепоезда в сопровождении Лабунского вышел на перрон.

– Что там такое? – спросил он пробегавших мимо солдат.

– Стреляют в пригороде!

– Пулеметы работают, товарищ командир!

Васильев оглянулся на Лабунского.

– Все по местам! – отдал он приказ. – Нам стоит вернуться на пост, товарищ Лабунский.

– Неужели штурм?

– Там видно будет. Хотя пулеметные трели говорят именно об этом. Будем ждать приказа.

– Мне стоит отправиться на свой пост к артиллеристам.

– Зачем?

– Что вы сказали, товарищ Васильев?

– Я спросил зачем? Неужели…

Командир бронепоезда не договорил. Рядом с ними возник человек в кожаной куртке в сопровождении пяти солдат.

– Где командир бронепоезда? – строго спросил он.

– Он перед вами! Что вам нужно, товарищ?

– Уполномоченный комитета по борьбе с контрреволюцией Гусев. Прибыл по приказу комиссара товарища Шамова. Здесь ли находится Петр Лабунский?

– Я здесь.

– Я должен доставить вас в тюрьму, товарищ. Есть особый приказ…

Васильев прервал чекиста:

– Вы не слышите выстрелов, товарищ Гусев?

– И что с того? Приказа это не отменяет!

– А я думаю, отменяет. Судя по всему, белые начали штурм города. И мне нужен командир артиллерии бронепоезда.

– У меня приказ, товарищ Васильев.

– А у меня обстоятельства, товарищ Гусев. Приходите после того как мы отобьем атаку.

– Я смогу применить силу! – рука Гусева потянулась к поясу с револьвером.

– Не советую вам этого делать, товарищ уполномоченный. Приходите после. Если это после наступит.

– Что вы хотите сказать, товарищ?

– Вон там! – сказал Васильев. – Они пишут будущее пулеметными очередями. И ныне всем стоит присоединиться к ним, если хотим, чтобы наше будущее наступило.

Выстрелов стало больше. Гусев понял, что командир бронепоезда прав. Это начался штурм. Он махнул рукой и побежал в сторону здания вокзала в штаб.

– Вам повезло, корнет. Белые вовремя начали штурм. Идемте внутрь.

Команда бронепоезда заняла места, но большого энтузиазма защищать станцию не было ни у кого.

– А вы собрались отправляться на пост, корнет. Хотите чтобы приказ о вашем расстреле привели в исполнение?

– Нет.

– Тогда будем надеяться, что белые, кто бы они ни были, город возьмут.

– Мы не станем стрелять?

– Именно так. Я вам признаюсь, что готов снова стать подпоручиком в русской армии. А вы?

– Обстоятельства складываются так. Лучше воевать против большевиков, чем на их стороне.

– Мое мнение полностью совпадает с вашим, корнет. Да и признаться ни черта не видно. Как воевать в таких условиях? Будем ждать.

– Будем. А что ваши люди?

– Солдаты? Уверен, что большого желания защищать Донскую республику вы здесь не встретите…

Вокзал.

22 часа 30 минут.

Гусев добрался до штаба и срочно связался по телефону с Шамовым.

– Товарищ Шамов?

– Кто говорит? – послышалось на другом конце.

– Это товарищ Шамов?

– Я Шамов! Что там у вас, Гусев? Кто стреляет?

– Белые начали штурм города. И они уже совсем рядом с нами.

– Вы сошли с ума, Гусев? Какие белые? Вы где находитесь?

– На вокзале. И выстрелы совсем рядом. Вы можете их слышать, товарищ Шамов. А я уже и вижу в окно бронеавтомобиль.

– Чей?

– Трёхцветная полоска на корпусе, товарищ Шамов. Белые в Ростове!

– Черт знает что такое! Гусев! Вы выполнили приказ?

– Товарищ Шамов! Какой приказ? Белые заняли станцию! Идет бой! Где наши?

После этого связь прервалась. Гусев бросил трубку.

– Что он сказал? – спросил его один из чекистов.

– А что он скажет? Приказ вспомнил. Дурак.

– Но нам что делать?

– Белые в городе. Снимаем звезды и уходим отсюда.

– Куда уходим?

– Я думаю, что стоит перебраться на другой берег Дона. Время еще есть. Или ты желаешь подохнуть здесь?

– Нет. Пусть Шамов сам разгребает это дерьмо…

Конница под командованием полковника Войналовича быстро прорвала оборону красных и, развивая успех, преследовала отступающего противника. Дивизион пролетел по улицам ночного города и вышел к вокзалу.

Штаб-ротмистр Аникеев сказал полковнику:

– Господин полковник мы почти не встречаем сопротивления! Небольшие отряды заграждения разбежались в стороны.

– Потому у нас есть шанс покончить с красными почти без потерь.

– Вам не стоит идти во главе отряда, господин полковник. Вас могут убить.

– Всех нас могут убить, штаб-ротмистр.

Войналович был на территории вокзала в числе первых. Здесь красная гвардия оказала первое достойное сопротивление наступающим…

Отряды кавалерии попали под перекрёстный огонь пулемётов. Войналович приказал солдатам спешиться и занять оборону.

– Лошадей ответите подальше от линии огня!

– Да, господин поклонник.

– Аникеев! Где вы?

– Здесь, господин полковник.

– Вон там у них бронепоезд.

– Ничего не видно, господин полковник.

– Если эта махина сдвинется с места, то мы скоро все увидим в огне. Красные пока не знают как нас мало.

– Что прикажете, господин полковник? – спросил штаб-ротмистр.

– Возьмите человек десять самых надежных и попытайтесь пробраться к бронепоезду. Я отвлеку пехоту красных на себя.

В этот момент один из вагонов на станции взорвался. Артиллерийский снаряд белой батареи угодил в боеприпасы. Небо осветилось яркими вспышками. На вокзале стало светло как днем. Войналович и Аникеев увидели вдали громаду бронепоезда…

Бронеавтомобиль «Верный» под командой капитана Нилова сумел отсечь большую группу красных, чем помог отрядам Войналовича. Одна из пулеметных точек была подавлена и рота пехоты сводного офицерского полка, которая подошла к вокзалу, получила возможность окружить здание штаба…

Штаб-ротмистр Аникеев отобрал из своих людей десяток офицеров.

– Я не хочу вам приказывать, господа. Мы идем на смерть.

– Не стоит продолжать, штаб-ротмистр.

– Говорите, что нужно сделать.

– Красный бронепоезд, господа. Он может переломить ход битвы. Пока наш «Верный» хорошо прикрывает наступление. Но если они передвинут эту махину из стали, то положение измениться. Небольшим отрядом мы подойдем к бронепоезду. Можно, если действовать быстро, подорвать пути или локомотив…

К месту боя прибыл с большим отрядом красной гвардии сам военный комиссар Подтелков. Он быстро оценил обстановку и приказал артиллерии открыть огонь по врагу.

– Но у нас нет точных сведений, товарищ Подтелков! – сказал командир батареи. – Насколько продвинулся враг? Там идет бой и где наши и где враги?

– Что же вы ничего не способны сделать без меня, товарищи? – закричал Подтелков. – Бронепоезд молчит. Артиллерия не знает куда стрелять! А вот белые знают все!

– Не моя вина, что нас застали врасплох, – огрызнулся командир батареи.

– Подступы к вокзалу с той стороны наверняка заняты врагом. Огонь в том направлении!

– Но там идет бой. Там есть и наши!

– Это приказ!

Пушки ударили по спешенной кавалерии белых. И так получилось, что осколком первого снаряда был убит полковник Войналович…

– Товарищ командир! – к командиру бронепоезда обратился солдат пулемётного расчета. – Товарищ Васильев.

– Вы что-то хотите?

– Идет бой совсем рядом с нами.

– Вы думаете, что я этого не слышу?

– Но не поступило никаких приказов.

– Приказ пока один отсидимся за бронированными листами. Огня не открывать. Вам разве не сказал ваш командир Лабунский?

– Но есть приказ из штаба, товарищ Васильев. Они уже трижды нам его передали. А Лабунский…

– Что?

– Нам передали, что он отстранен от командования артиллерией.

– По чьему приказу?

– Шамова.

– Лабунский останется здесь по моему приказу. Я подпоручик Васильев. А вы, если не ошибаюсь, прапорщик Кмиц?

– Бывший прапорщик!

– Так пора вспомнить ваше офицерское звание, прапорщик.

– Но мы давали присягу на верность Донской республике!

За спиной у прапорщика показался Лабунский.

– Прапорщик! Мы с вами некогда присягали и государю императору. Затем нам сказали, что нас от этой присяги освободила революция. А чего стоит присяга, вырванная у нас под угрозой расстрела?