Корделаки

Когда они подошли поздравлять её и Принца с успехом, Трубочист уже точно в чём-то уверился, и всё порывался что-то сказать Шахразаде. Но та этого не заметила, а потом Арабский Принц сразу же увёл её в апартаменты дворца. По настоянию Трубочиста они то искали Шахразаду, то ждали её у выхода, но больше найти так и не могли, до тех пор, пока не увидели, как какой-то господин азиатской наружности подсаживает её в свою карету. После этого Трубочист, видимо, вспомнил своё намерение «видеть в каждой маске её», озвученное им в начале вечера и стал воплощать его в жизнь. Он попеременно стонал: «Клянусь, это она!», «Не может быть!» и «Почему она с князем?» и стал всё чаще требовать вина.

Сейчас он лежал на скамейке нижнего парка, будучи абсолютно пьян, подобно золочёным фавнам в фонтанах вокруг них, и его голова покоилась на коленях покинутой всеми Авроры. Она тихонько скулила от обиды, держа в руках найденную возле амфитеатра чалму Звездочёта, и вспоминала, насколько тот кавалер был с ней галантней и приветливей. А ведь она надеялась, что этот вечер закончится совсем не так!

По поляне, отбрасывая длинную тень от горящих вдалеке огней Монплезира, шёл гусар, явно кого-то разыскивая. Авроре стало любопытно и, когда тот проходил мимо их скамьи, они встретились глазами. Гусар остановился и присел рядом с ней.

* * *

– Вы могли хотя бы спросить разрешения, сударь, – упрекнула его Утренняя Звезда. – Вы же видите, что мы уединились.

– Простите, дорогая Аврора, я не подумал, что мне придётся представляться вам снова, – граф вздохнул, отобрал у неё чалму и надел на голову вместо кивера. – Ну, так давайте знакомиться заново. Звездочёт.

– Вы? Это вы! – девушка всё ещё не верила, опасаясь мистификации какого-нибудь пройдохи, что видел их вместе часом-двумя ранее. – Хотя голос похож, – почти сдалась она. – А без маски вы ещё… Вы ещё интересней!

– Я вижу, ваш кавалер не оправдал возложенных на него надежд. Давно он так?

– Ах, это всё несносная Шахразада! – пожаловалась Утренняя Звезда своим детским голоском, и бровки её сдвинулись. – Он пил после её выигрыша как… Как…

– О! Так они с Принцем выиграли карусель? – оживился Гусар в чалме.

– Ну, вот и вы тоже! – Аврора надула губки. – Да снимите вы эту дурацкую чалму, она не идёт к этому мундиру! Нет, вы обманываете меня, вы – другой! Звездочёт был учтив со мной.

«Никогда не говорите про одну женщину при другой!» – вспомнилось вдруг графу, и он хлопнул себя ладонью по лбу.

– Что, комар? – заботливо спросила Аврора, она не умела долго дуться.

– Пустяки… Не подскажете ли, где та Шахразада пребывает нынче? Я обещал Палачу позаботиться о его знакомой, – оправдывался Гусар. – Не хотелось бы уподобиться в надёжности Трубочисту.

– Ах, забудьте! Она давно укатила с каким-то Чингис-ханом.

– Даже так? – граф отчего-то вдруг расстроился, хотя должен бы был успокоиться за баронессу. – Ну, и забудем тогда про них! Действительно. Что же нам делать, дорогая Аврора? Судя по состоянию вашего спутника, я думаю, что этот взрослый младенец проспит ещё не меньше трёх часов. Быть при нём нянькой – не самое славное окончание праздника, не так ли? Хотите, я снова украду вас? Только теперь без его разрешения.

– Украдите! – захлопала в ладоши Аврора. – И, если честно, то я очень хочу пить. И немного кушать, – она стыдливо опустила глаза. – Ужин был так давно.

Они медленно шли прямо через поляны и лужайки, пересекая тропинки и аллеи, пока им не встретился сатир с подносом в руках. Гусар спросил его про свободный шатёр, тот покачал головой, но указал на беседку, всю засыпанную турецкими шелками и подушками.

– Принеси нам туда воды, вина и фруктов! – велел ему Гусар и увлёк свою хрупкую спутницу внутрь. – Располагайтесь, милая Аврора! Скоро ваши соперницы угаснут на небосклоне, сменяя ночные светила на предрассветный ветерок. А у меня уже есть своя Утренняя Звезда.

Внутри было совсем немного места и вовсе не было никакой мебели, даже скамеек вдоль стен – только мягкий ворох тканей под ногами. Им принесли угощенья, поставив поднос прямо на пол. Сначала Аврора смущалась, оказавшись наедине с кавалером, но вскоре освоилась и стала пробовать сладости. При колеблющемся свете свечей, она показалась сейчас графу настолько милой и такой… Да, чёрт возьми! И такой соблазнительной, что он попытался остановить себя в этих мыслях. Он налил вина и протянул ей бокал.

– Вот теперь я точно узнаю вас, Звездочёт, по этому рубину, – девушка кивнула на его руку.

Он не ответил и только смотрел на её гладкую кожу, вдыхал чуть уловимый аромат духов, любовался ловкими движениями. Аврора, перебирая в большой вазе фрукты, подняла гроздь винограда, зачем-то осматривая её на просвет, потом потянулась к сливам и остановила своё внимание на большом бархатном персике. Она вонзила в него свои зубки, и сок потек по её щеке. Этого граф уж вовсе не мог вынести, он еле слышно застонал и лёг на спину, чтобы не видеть её влажных губ и не представлять себе иных картин.

– Что с вами, милый Звездочёт? – Аврора вытерла руки и рот салфеткой и придвинулась чуть ближе к нему. – Вы тоже страдаете? Как Трубочист?

– Да, отсутствие знания вызывает во мне множественные страдания. Я ведь ничего не знаю о вас, моя милая спутница, – граф приподнялся на локте и смотрел теперь ей в лицо. – Ни сколько вам лет, ни почему вы явились на праздник одна, ни с кем вы живёте.

– А зачем вам это знать? – в голосе Авроры впервые за весь день он услышал взрослые, если не сказать циничные, нотки. – Я не могу явиться туда, где живу раньше утра. Это всё, что вам позволено узнать, сударь.

– Но кто будет заботиться и нести за вас ответственность завтра, когда эта ночь вседозволенности останется позади?

– Да вы никак трусите, мой бравый Гусар? – она презрительно скривила губу. – Не бойтесь. Никто не вызовет вас на дуэль, вы никогда больше не услышите обо мне вовсе. Я сама отвечаю за себя.

Она наклонилась к нему близко-близко, и когда граф уже готов был объятием повалить Аврору рядом с собой, она увернулась и засмеялась своим серебряным смехом, похожим на зимние колокольчики. Граф сел рядом с ней.

– Дай мне что-нибудь, – велел он ей.

– Что? – спросила она.

– Ну, что ты там пробовала? – и он махнул рукой в сторону подноса с лакомствами.

– Персик. Но он уже надкусан. Будешь? – он кивнул. – Ты хочешь, миленький, чтобы мы с тобой были оба одинаковые на вкус?

Граф молча смотрел на неё в упор. Она стояла на коленях радом с ним, он сидел, согнув одну ногу в колене. Аврора потянулась и достала персик. Граф скинул ментик. Девушка поднесла персик к его рту и дала откусить, теперь сок капал ему прямо на доломан. Она наклонилась, слизнула сок у него со щеки и задержала дыхание. Потом еле дотронувшись губами до его губ, снова выпрямилась. Граф отстегнул портупею вместе с саблей и ташкой и положил рядом. Аврора потянулась к его кушаку, но он перехватил сначала её руки, потом её саму и, положив спиной себе на колени, одной рукой держал теперь за талию, другой сжимал её лицо. Он наклонился сам и поцеловал девушку в открывшиеся губы. Теперь застонала она. Аврора стала извиваться в его руках, устраиваясь поудобней, и ногой задела что-то, зазвеневшее в ночи. Граф ещё смог заметить, что его разум уже готов попрощаться с ним в любую секунду, как он умел это делать, внезапно устраняясь.

– Ты снимешь маску? – прошептал он ей.

– А ты погасишь свечи? – спросила она.

Он мгновенно задул все огни и, снова опустившись к ней, отбросил домино и стал целовать мелкими поцелуями в щёки, губы, шею. Она лежала перед ним такая желанная и такая доступная, как фрукты на серебряном подносе. И сладкая. Только протяни руку! Он приподнял её выше, теперь она не лежала, а сидела у него на коленях. Он снова губами аккуратно лишь касался её губ и шептал:

– Ты ещё можешь остановить меня. Потому что, если я…

Она дёрнулась, даже не дослушав его, рукой обняла за затылок, и он почувствовал её язык у себя во рту, ласки переставали быть невинными.

– Не останавливайся, миленький, – прошептала она, и какое-то время спустя уже два стона вместе прозвучали в предрассветном тумане.

* * *

Корделаки открыл глаза и сквозь перекрестие окон беседки увидел клочки белых облаков на уже совершенно голубом небе. Утро пришло, никуда не делось. Все покрывала вокруг были заляпаны раздавленными сливами и виноградинами, а, когда граф приподнимался, чтобы оглядеться, то ладонью попал в какое-то мокрое месиво, оказавшееся вчерашним персиком. Он сейчас был омерзителен сам себе. Ужасно хотелось пить и Корделаки потянулся к подносу. Вода вся разлилась во время их ночной борьбы, и граф взял серебряный бокальчик, надеясь, что, может быть, в нём осталось немного вина. Поднеся его к губам, он почувствовал, что к ободку прилип чей-то длинный волос и его замутило.

Так и не напившись, он надел на себя только самое необходимое, остальные вещи собрал, стараясь не шуметь. Но всё-таки, видимо, потревожил Аврору, и та сквозь сон пробормотала: «Поедем? К тебе, миленький?». Он наклонился и посмотрел на её спящее личико. Оно было каким-то детским, вернее – кукольным, но было видно, что она не настолько юна, как можно было судить по её голосу. И граф мог поклясться, что он этого лица никогда прежде не видел. Он встал, последним движением прихватил оружие, и оно брякнуло в утренней тишине. Аврора открыла глаза:

– Ты уходишь, миленький? – в её голоске послышались капризные нотки.

– У нас кончилось вино. Пойду, спрошу, – солгал Корделаки, совершенно не готовый сейчас к женским слезам.

Он вышел на свежий воздух и, отойдя шагов на тридцать, с удовольствием потянулся. Оглядевшись, он заметил вдалеке фигуру служителя, уже без маски и карнавального костюма, в обычной ливрее. Корделаки свистнул и, когда тот обернулся на звук, призывно махнул рукой.

– В беседке барышня, – без предисловий описал он ситуацию подошедшему слуге. – Завтрак ей, если пожелает. И вот, на тебе. Пусть доставят до самого дома, куда велит. Понял меня? Проследи!

– Будет сделано, ваше благородие! – подобострастно кланялся служитель, увидев, сколько ему отсыпал барин. – Может, ещё чего желаете?

– Желаю, голубчик, – граф огляделся. – Добудь мне цветов.

– Шутите, барин? – лакей мялся на месте. – За ночь всё, что было в округе, потоптали да оборвали. Оранжерея и та вся пустая нынче. Не в город же посылать?

– В город долго, – кивнул барин и снова полез за серебром. – Ты уж, голубчик расстарайся! Укради. Придумай что-то. Но хоть один цветок мне достань. И, чтобы свежий! А мне попить принеси, я тут обожду.

Лакей оказался расторопным и вернулся быстро. На подносе стоял кувшин с водой, бутыль вина и пара чистых бокалов. Рядом лежала одна-единственная жёлтая роза. Граф, глядя на неё, сам налил себе воды и жадно пил теперь.

– Прости, барин. Всё, что раздобыл! – лакей застыл в полупоклоне.

Корделаки швырнул свой пустой бокал в траву, подумал молча ещё минуту, потом снял с пальца рубиновый перстень и продел в него цветок.

– Неси! – хлопнул он лакея по спине и удалился в сторону конюшен.

* * *

Вулкан вёз графа по дороге в Петербург ни в чём не осуждая хозяина, а Корделаки вспоминал ванну в имении Куницыных и жутко желал мыться. Он готов был уже свернуть хоть к речке, хоть к ручью, хоть к озеру, попадись те по дороге, несмотря на утреннюю прохладу. Но тут заметил скопление одноэтажных строений, которое, кроме как постоялым двором, быть ничем иным и не могло. Граф свернул туда. Навстречу ему вышел крепкий мужик, больше похожий на мельника или мясника, чем на хозяина гостиницы. А, может, это был буфетчик? Определить его род занятий можно было лишь по тому, что он белоснежным полотенцем протирал глубокую миску.

– Чего изволите, ваше благородие? – спросил он, не прекращая своего занятия.

– Что за заведение? – поинтересовался барин.

– Для проезжих людей держим, – мужик смотрел, прищурив глаз, искоса.

«Не столь для проезжих, сколь для лихих! – подумалось графу, – Да чего уж там!».

– Ванна у тебя имеется, хозяин? – с тусклой надеждой спросил Корделаки.

– Чего-чего? – опешил мужик и опустил руки. – Ты это. Того! Чего изволите, говорю!

– Ну, мыльня? Помыться мне есть где? – надежда таяла на глазах.

– Ах, это! – заулыбался мужик. – Так я тебе баньку сейчас натоплю, мил человек! Это мы разом! А у меня там бочка! Бочка стоит большая. Скажу, чтоб полную набрали, да простынкой застелили, чтоб не скользило. И травок, травок на дно. Как новенький будешь!

Он помчался раздавать указания, проведя графа в горницу. Тот развалился на лавке и попросил квасу. Вернулся хозяин.

– А ты это. Того. Как расплачиваться собираешься, барин? – в лоб спросил он Илью Казимировича. Увидев серебряные монеты на своем грубо срубленном дубовом столе, мужик тут же смахнул их себе в карман и сказал графу: – Ты, мил человек, если что ценное имеешь, то с собой в баньку возьми. Хоть и почти пустое моё заведение нынче, да чем чёрт не шутит. Не то, как свернёт кто ещё на огонёк. Забери, от греха подальше.

– А коня-то не сведут? – строго спросил граф.

– Коня не позволю! На моих глазах будет. Это мы завсегда, не сумлевайтесь!

Граф попарился, опрокинул на голову ушат чистой воды, смыл с себя всё вчерашнее и, подозрительно заглянув в темень на дне обещанной бочки, всё же рискнул, сел в неё и погрузился в прохладную свежесть по самые плечи. Наступило блаженство. Единственное, о чём Корделаки сожалел сейчас, это о том, что у него с собой не было трубки – с ней наслаждение было бы абсолютным.

Все мысли куда-то испарились, тело перестало ощущать свой вес и плотность, граф как бы растворился в этой благодати, лишь обрывками мыслей напоминая себе: «Только не спать! Нельзя засыпать, а то – ни сабли, ни денег…». И всё-таки, то ли вдыхая колдовские ароматы неведомых трав, покоящихся на дне его временного обиталища, то ли расплачиваясь за бессонную ночь, он стал проваливаться в полудрёму и лишь прозвучавшие вдруг совсем близко голоса, вывели его из этого сладкого оцепенения. За деревянной стеной бани кто-то был. По всей вероятности, двое постояльцев укрылись за дальним строением, считая видимо, что, уйдя со двора, находятся в безопасности и теперь перешёптывались, иногда переходя и на полный голос. Граф, услышав первые слова, застыл, стараясь ни одним всплеском не выдать своего присутствия.

– И знать не желает, что вторую ночь не спим! Найдите, велит, и всё тут! – возмущался чем-то первый из них.

– Да, пан Вилк, вообще, как про те цветочки услыхал, сам не свой от злости сделался. Был бы тут пан Цензор, так он с ним хоть совладать умеет. А что – мы? – второй был явно младше и, говоря, чуть пришепётывал. – Как то кольцо не нашли, я уж думал – прибьёт насмерть! Так там хоть понятно было, что ищем. А тут – фиалки!

– Ну, не прибил же. Но пану Цензору нажаловаться может. Бардзо шкодливый! Значит, надобно искать, – первый вздохнул. – Эх, видать, снова огнь пускать будем, а уж и в тот раз еле ноги унесли. А у этого всё одно – жги, да следов не оставляй. Вот ведь, и в самом деле – зверь.

– Злы холера! Хоть бы съехал скорей к себе в глушь! – в сердцах пожелал «младший».

– Ты не гони! Не нашего разумения то дела. Да и платит то он добже. И пан Цензор велел его слухать.

– Слухать! Мы и так уж наслухались! Сам-то он, небось, после нынешнего бесовства отсыпается. Это ж надо – по доброй воле лицо личиной прикрывать. Тьфу!

– А мы, что? Не люди? – размышлял «старший». – Давай-ка выпьем с тобой по стаканчику крупника, да завалимся до темна? Скажем тутошнему дядьке – он разбудит. Ничего с пана Вилка не станется, если мы ему на день-два позже тех богачей сыщем. Не сбегут же! Я всё равно ума не приложу, как и подступиться-то!

– А может, просто здесь перекантуемся, а ему скажем, что искали, мол, да, концов не нашли?

– А и то – дело… – и голоса затихли вдали.

Граф потихоньку вылез из бочки, обтёрся и стал одеваться. Жаль, не было смены белья! Из подслушанного разговора двух разбойников он мало что понял, но упоминание о поисках кольца и пожарах навели его на воспоминания о недавних событиях. Вряд ли в одном, даже таком большом городе могли случиться одновременно настолько схожие преступления, никак не связанные между собой. Сначала он хотел прямо сейчас собственноручно повязать обоих и доставить в ближайший околоток. Но потом понял, что предъявить ему нечего, а от слов они всегда отопрутся, и лучшее из всего – это за ними проследить. Но как это сделать? Остаться здесь до ночи? Его сморит сон, он сам толком не спал со вчерашнего дня. И неизвестно, сколько тут ещё подельников найдется у этих двух татей. Нет, подумалось графу, бывают случаи, когда нужно действовать по закону и по правилам. Он поедет сейчас к знакомому генералу и всё расскажет об услышанном на постоялом дворе. А дальше – пусть уж тот по долгу службы за всё отвечает.

Корделаки так и сделал. Вулкан домчал его до города в мгновение ока. Генерал, лишь утром получивший сообщение о втором за месяц поджоге, настаивал, чтобы граф вернулся за город вместе с его подчинёнными для опознания. Корделаки отвечал, что сам лично заговорщиков не видал, а по описанию их должны узнать и без него и настойчиво отказывался. Терять ещё столько времени он совершенно не мог! Он очень хотел спать, но не это было главной причиной, было у него ещё одно дело. Дело чести!

Граф, выйдя от генерала, тут же поехал к ювелиру и купил пару готовых обручальных колец. Вспоминая про баронессу, он чувствовал, как от стыда горят его уши. Вчера привёз на бал баронессу Турееву он! Значит и доставить даму с бала домой тоже должен был он, а пришлось это делать другому кавалеру. Раз сегодня утром она прислала слуг с донесением к обер-полицмейстеру, стало быть открыто объявила своё возвращение в город. Испытывая муки совести, граф помчался с извинениями к баронессе. Ему не открыли дверь, отвечая, что барыня никого не принимают. Уж давно миновал полдень, когда он разбитый, усталый и недовольный наконец-то попал к себе домой и уснул, проспав до следующего утра.

* * *

На следующий день Корделаки снова был у особняка Туреевой и снова ему было отказано в аудиенции. На третий раз он столкнулся у ворот баронессы с корнетом, и оба получили полный от них разворот. Они сухо раскланялись между собой, и, отъехав на расстояние видимости, заняли осадное положение. Из переулка, находящегося между ними, выехал третий всадник, видимо, прибывший сюда с той же целью, что и двое соискателей, но более успешный в своём стремлении, чем они оба. Для него двери дома отворились. Оба страждущих кавалера тут же поскакали навстречу друг другу и столкнулись у вновь закрывшегося въезда.

– Вы не видели, кто это был, граф? – спросил запыхавшийся корнет.

– Нет. А вы? – Илья Казимирович в свою очередь пытался разглядеть сквозь прутья кованой решётки счастливого соперника, но того и след простыл.

– Вы шутите? Я бы тогда не спрашивал у вас! – вспылил корнет. – Ну, раз у неё визитёр, то ждать больше нечего! Не собираетесь ли вы, граф, теперь покинуть место вашей дислокации?

– Я – нет. А вы? – граф намеренно сохранял спокойствие, зная, как это выводит из себя нервного собеседника.

– Я непременно должен увидеть баронессу, дольше откладывать нельзя, – видимо, в груди корнета пылали нешуточные страсти, раз удержать их он не мог даже перед соперником. – Вам вовсе незачем знать это, но я провинился перед ней и должен высказать не только просьбу о прощении, но и объяснения моему проступку.

– Как мило! – усмехнулся граф. – Вы можете смеяться, но я здесь по такому же точно поводу.

– Вы! Вы! – корнет захлёбывался возмущением. – Вы лжёте, сударь! У вас была возможность объясниться с баронессой, вы виделись, я знаю! Это я не могу достучаться до неё с того дня, как… – тут он прикусил язык, поняв, что чуть не сболтнул собственную тайну.

– Вот как? – тон графа сменился с насмешливого на угрожающий. – И где же я по-вашему мог видеться с баронессой? Просветите меня, сударь!

– Вы! Вы сами прекрасно знаете! – упоминать о догадках про маскарад было нельзя, узнавание грозило либо открытой ссорой, либо насмешкой, и корнет сменил направление удара. – У вас, сударь, видимо, совсем отсутствует гордость, раз получив отказ, вы продолжаете докучать баронессе.

– Вам-то гордости не занимать, как я погляжу! – парировал Корделаки.

Возможно, дело окончилось бы предсказанным поединком уже сегодня, но тут решётка ворот распахнулась, и навстречу молодым людям вышел мажордом. Намеренно не узнавая ни одного из них и не давая никакого предпочтения, он вручил им по куску картона и официальным тоном провозгласил:

– Господа! Имею честь передать вам приглашения на вечер месмеризма, буде который состоится во вторник ближайшей недели восьми часов по полудни. Особое внимание госпожа просит в этот визит обратить на цвет ваших нарядов. Господа и дамы, одетые в зелёное, чёрное и серое допускаться на собрание не будут. Рекомендованным и предпочтительным является цвет голубой или синий. Другие допустимые оттенки перечислены на ваших пригласительных карточках. Прощайте. – Он уже развернулся уходить, но напоследок добавил, явно от себя. – А до тех пор, надеемся, что вы оставите нас своим пристальным вниманием.

Сквозь не плотно прикрытые занавески за всем этим действом наблюдали из окон второго этажа сама баронесса и её гость.

– Я рад, баронесса, что мне удалось уговорить вас простить графа и пригласить его на вечер. Нам необходимо поговорить всем вместе, – Нурчук-хаир отошёл от окна и сел в уже ставшее его любимым кресло. – А к кому их этих двух мужчин вы относитесь с большим доверием, мадам? Прошу ответить без дамских уловок, мне это действительно важно в свете наших дел.

– Ни к кому! – баронесса явно ничего и никому прощать пока не собиралась. – Я их буду лишь терпеть ради вас!

– Поверьте, сударыня, мне доложили, что в тот вечер мы разминулись с графом всего на четверть часа. Если бы вы так не торопили меня, то ваш кавалер сам бы сопровождал вас до дома. Не злитесь на него, он возвращался за вами, если даже, как вы считаете, он и покидал маскарад по делам. Хотя этого тоже никто подтвердить не может! Возможно, всему виной только ваше нетерпение.

– Ваши слова я также проверить не могу и считаю, что вы говорите их лишь для моего спокойствия. Я ценю это и благодарю вас, князь, но графа это не извиняет никаким образом в моих глазах. И будет о нём! – Туреева злилась и кусала край кружевного платка.

– Хорошо, – послушно сдался Нурчук-хаир. – Ну, а корнет-то в чём провинился?

– Надоел! – Мария Францевна швырнула порванный платок на рояль и села напротив князя. – Меня мучает моё вынужденное бездействие! Что мне делать, князь? Что с поисками Канцлера?

– Я нашёл его, милая баронесса.

– Да что вы! – Туреева всплеснула руками. – А мы всё это время говорим о какой-то ерунде? Ну, выкладывайте!

– В ближайшие дни нам организуют личную встречу. Это всё, что я могу вам сказать.

– Опять «несколько дней»! Опять ждать! – Мария вскочила и стала ходить по комнате, как зверь в загоне. – А время идёт!

– Вы торопитесь куда-то? – удивлённо спросил князь.

– Я – нет, – баронесса прикусила губу, как бывало всегда, когда она о чём-то задумывалась или в чём-то сомневалась внутренне. – Но вы не всё знаете, князь. В моём рассказе я тогда опустила некоторые подробности, имеющие значение только для нас, женщин. Дабы не докучать лишними деталями, которые раздражают вас, мужчин.

– Вы с кем-то путаете меня, сударыня! – Нурчук-хаир нахмурился. – Я просил вас доверять мне всё до последнего факта или предположения, я уж сам буду определять важность того или иного аспекта. Будьте добры, излагайте.

И баронесса поведала ему о беременности своей гостьи, предстоящем ненавистном замужестве родственницы и тайном языке цветов, условленном между ними. Нурчук-хаир долго сидел молча, и по его непроницаемому лицу нельзя было понять – злится он или доволен новыми открывшимися обстоятельствами. Наконец, он вышел из своих дум, поднял глаза и почти приказным тоном велел:

– Отправляйтесь-ка вы, баронесса, к себе в усадьбу. Успокойте вашу гостью, но ничего конкретного ей не сообщайте. И возвращайтесь только ко вторнику. Я пришлю сюда мастеров и дом приведут в порядок в ваше отсутствие. Поезжайте!

– Но… – попыталась возразить Туреева.

– Я думаю и у меня будет, что вам сказать к тому дню, – отвечал князь тоном, не терпящим возражений. – А, пока – прощайте!

* * *

Утром за графом Корделаки был послан вестовой от обер-полицмейстера с просьбой прибыть незамедлительно. Графу всё равно нечем было заняться, и он поспешил на зов. Генерал на этот раз принял его радушно – у себя в кабинете, но перейдя в ту его часть, что предназначалась для посетителей, дабы величественный стол не разлучал их при беседе. Граф принял это за хороший знак.