Визитка злой волшебницы

Адреса пасынка она Инне не дала, потому что не знала. Перцеву это не удивило. Полное отсутствие интереса к кому бы то ни было, кроме себя любимой, очень точно соответствовало тому представлению о Кармановой, которое у нее уже сложилось.

Взяв с разрешения вдовы несколько фотографий из семейного архива, она вежливо попрощалась.

– Не может быть, чтобы ей было его совсем не жалко, – недоверчиво сказала Алиса, выслушав отчет подруги о проделанной работе. – Она ведь с ним шесть лет прожила.

– Да жалко ей его, жалко! – согласилась Инна. – Мужик был хороший. Замуж взял, опять же. Но плакать по нему она не будет. От этого кожа под глазами сохнет, как тебе известно. Она пребывает в некоторой растерянности, потому что надо предпринимать хоть какие-то усилия по организации похорон. Да и решать, как жить дальше. Поэтому на данный момент ей себя гораздо жальче, чем его. Но тоже не особенно, потому что она привыкла, что все проблемы как-то решаются. И эта решится. Ладно, спасибо, что накормила, грех было не зайти, раз уж я практически в соседнем доме оказалась. Побегу. Мне еще ужин готовить. Полянский вчера сожрал все запасы.

– Надо бы на неделе собраться, Новый год обсудить, – напомнила Алиса. – Две недели всего осталось, а мы в каком-то полуразобранном состоянии пребываем.

– Соберемся, – кивнула Инна. – Завтра отпишусь в номер, и во вторник готова думать про Новый год.

Заскочив в супермаркет, она набрала полную тележку продуктов. Прикидывая в уме меню на два ближайших дня (в понедельник выходит газета, и готовить будет совершенно некогда), она медленно шла вдоль полок, скользя глазами по банкам и пакетикам.

Сегодня на ужин она собиралась сделать свою знаменитую лазанью, а также испечь тарталетки со шпротным паштетом вместо салата. А на завтра планировала оставить Гоше и Насте «бриллиантовые» куриные окорочка. Для этого их нужно было через шприц наполнить топленым молоком, обвалять в сыре, завернуть в слоеное тесто и, обжарив на оливковом масле, запечь в духовке. Готовить Инна обожала, и чем сложнее был рецепт, тем больший душевный подъем она испытывала.

Кулинарные раздумья прервал телефонный звонок. На дисплее возникла надпись «Таракан», и Инна невольно усмехнулась. Это неприятное прозвище ее подруга Алиса при первом знакомстве дала капитану Ивану Бунину.

Сегодня они обе признавали, что Ванька – замечательный парень, однако, записывая его телефон в мобильник, Инна из вредности внесла его туда под обидной кличкой.

– Слушаю, Вань, – мелодично пропела она в трубку, придирчиво разглядывая пачку с замороженным слоеным тестом.

– Я решил, что тебе интересно будет, – проговорил голос в трубке. – Мы убийцу кармановского задержали только что.

– Сына? – лениво уточнила Инна. – И автомат нашли?

– Знаешь уже! – крякнул Иван. – И как это тебе только удается? Да. Сына. Парень совершенно ничего не соображает. Обколотый весь. В гараже и автомат нашли с пальчиками.

– Тот самый «Узи»?

– Да, тот самый. В общем, Глеб Алексеевич Карманов, 17 лет, задержан по подозрению в убийстве, сидит сейчас у нас. Приезжай, если хочешь.

– Как ты сказал? – прошептала Инна, и пачка с тестом выпала у нее из рук прямо на кафельный магазинный пол. – Глеб Алексеевич? Глебушка Карманов?

Глава 3

Детская неожиданность

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на ненависть.

Регина Бретт

Маленького Глеба никто и никогда не называл иначе чем Глебушкой. Ему было около пяти, когда случайно встреченный на улице знакомый, увидев перепачканное мороженым личико, выглядывающее из-под материнского подола, спросил: «А это что за чучелко-подчучелко?»

– Я не чучелко, я Глебушка Карманов, – серьезно ответил мальчуган, и фраза пошла «в народ».

Мама Глебушки Светлана Николаевна работала в библиотеке вместе с мамой Инны. Они были почти ровесницы – тоненькая темноволосая Татьяна и пышногрудая крутобедрая блондинка Светлана. У каждой была своя беда. Муж Татьяны Борисовны бросил ее, когда Инне исполнилось четыре года. Растить ребенка одной на скромную зарплату библиотекаря было невероятно трудно. Татьяна Борисовна частенько залезала в долг к коллеге, муж которой работал начальником в какой-то строительной конторе. В деньгах семья не нуждалась.

Светлана Николаевна, казалось, была счастлива в браке, но ее потаенной болью стало отсутствие детей. На забегавшую в библиотеку Инну она всегда смотрела с болезненным любопытством. Инна отвечала ей тем же, ведь у маминой приятельницы были удивительные заграничные наряды: длинное шелковое платье цвета морской волны, норвежский свитер с модными ромбиками, дорогой изумрудный гарнитур – кольцо с серьгами, браслет с рубинами, настоящий бриллиант в кулоне.

Инна училась в девятом классе, когда пришедшая с работы мать сообщила с порога потрясающую новость:

– Светка ребенка ждет! Ты представляешь, столько лечилась, столько слез пролила… Все впустую. Она уж и надеяться перестала. И вот, на тебе! Она сначала и значения не придала, думала, нарушения цикла. Потом живот расти начал, она испугалась, что опухоль. В общем, пятый месяц уже. В октябре рожать.

– Здорово, – обрадовалась тогда Инна. – Только страшно. Жили-жили без ребенка, куда уж весь уклад менять, ей же сорок почти.

– Не сорок, а тридцать семь. Страшно, конечно, но ты не представляешь, как она рада.

Впервые Инна увидела Глебушку, когда тому уже исполнилось полтора года. Светлана Николаевна вышла на работу, а Инна как раз вернулась из Иркутстка, где полгода проучилась на факультете журналистики. Конкурс там был меньше, чем в Москве, вот только жестокости сибирских морозов Инна не учла.

В своей тоненькой зимней курточке на рыбьем меху она продержалась ровно до зимней сессии, а потом забрала документы и махнула домой. До вступительных экзаменов на факультет иностранных языков она по утрам работала санитаркой в больнице, а вечерами мыла полы в маминой библиотеке.

Сюда же в вечернюю смену Светлана Николаевна после детского сада приводила Глебушку. Удивительно спокойного, а главное – очень красивого ребенка. Ему было три, когда у Инны родилась Настя.

Совмещая воспитание дочки с учебой в институте, она частенько закидывала коляску с Настеной к маме на работу, где дочка спала между книжными стеллажами. Рядом крутился и Глебушка.

Инна умилялась тому, как сильно он был похож на маленького героя детского фильма про Красную Шапочку. Того самого, которому пелась песенка: «Грибы, орехи собирать умеешь? Нет, не умею. От крокодила убежать успеешь? Нет, не успею. Так как же мы тебя спасем?» Он был такой же круглолицый, розовощекий, с длинными кудрявыми волосиками, падающими на плечи красивой волной.

В восемь лет он напоминал ей Маленького принца. У него из-под ресниц так же лился внутренний свет. В общем, мальчик был просто чудесный. Потом Инна окончила институт, начала работать в газете, развелась с мужем и вышла за Гошу. В маминой библиотеке она бывать перестала и Глебушку за все эти годы ни разу не видела.

Лет шесть назад мама как-то обмолвилась, что Светлану бросил муж и Глебушка очень переживает. Вот и все.

Сейчас Глебушке, по всем подсчетам, выходило семнадцать. Представить Маленького принца с исколотыми руками Инна никак не могла, как ни пыталась. С автоматом «Узи» в руках, стреляющим в собственного отца – тем более. Трясущимися руками она набрала мобильный телефон матери.

– Мама, – начала она, забыв поздороваться, – скажи мне, Светлана Николаевна Карманова по-прежнему в библиотеке работает?

– Конечно, куда же ей деться? – вздохнула мать.

– Мама, а ты знаешь, что Глебушка – наркоман?

– Знаю, – мать вздохнула еще горше. – Он где-то с год назад приходил к Свете деньги клянчить. Она потом так плакала, что у меня сердце разрывалось. Тогда и сказала, что он не по той дорожке пошел. Все мужа винила, что это он из-за него из-под контроля вышел. Я уж потом не спрашивала ничего, чтобы душу ей не бередить. Правда, она недавно сама обмолвилась, что парня вроде вылечили. В какую-то хорошую московскую клинику отец возил.

– Ой, мама, бывших наркоманов не бывает, – сказала Инна. – Ты их домашний адрес знаешь?

– Знаю, они ж из своей старой квартиры никуда не переезжали. Лермонтова, 25, квартира 107. А тебе зачем?

– Надо, мамуля, – вздохнула Инна. – У твоей Светланы Николаевны беда случилась. Глебушка сегодня утром убил своего отца. Давай к ней съездим вместе.

– Да ты что? – ахнула мать, и Инна явственно увидела, как она в своей квартире схватилась за сердце. – Господи, горе-то какое! Конечно, поехали. Как же Света там одна, бедная! Она же не переживет…

– Одевайся, я сейчас за тобой заеду.

Тележка с продуктами осталась сиротливо стоять посреди супермаркета. Забыв и про лазанью, и про тарталетки, и про «бриллиантовую» курицу, Инна Полянская пронеслась к выходу.

Она ужаснулась внешнему виду Светланы Николаевны, молча открывшей им дверь и понуро удалившейся куда-то в глубь большой, некогда роскошной квартиры. Сейчас квартира выглядела облезло, как любое жилье, давно не видевшее ремонта. Чешская, некогда жутко модная и дорогая стенка, страшный дефицит, достать который можно было только по большому блату, морщинилась потрескавшимся лаком. В книжных полках не хватало стекол.

Светлана Николаевна, которой было пятьдесят четыре года, так же как погибшему бывшему мужу, выглядела минимум на семьдесят. Нечесаные седые волосы неопрятными лохмами свисали вдоль осунувшегося серого лица с черными провалами на месте глаз. Ссутулившиеся плечи лишили фигуру былой статности. Инну поразило, что мамина приятельница, которую она помнила жизнерадостной толстушкой, похудела размеров на шесть.

– Она давно такая тощая? – тихонько спросила она у матери.

– А как Алексей их бросил, так и похудела на нервной почве. А потом с чего поправляться было, когда от Глебушки одни неприятные сюрпризы посыпались?

– Мам, ты иди, найди ее, – попросила Инна, увидев, что мать нерешительно топчется в коридоре. – Я пока чайник поставлю. Ей, наверное, поесть надо. Я кофе сварю, и поговорим.

Светлана Николаевна на кухню пришла и даже согласилась поесть. Кусочки колбасы, найденной Инной в холодильнике, она отправляла в рот механически и глотала, практически не жуя. На ее застывшем лице не отражалось никаких эмоций. Вот только слезы текли, не останавливаясь, и капали в чашку с горячим чаем. Татьяна Борисовна жалостливо гладила ее по голове.

– Ты ведь Инна? – вдруг спросила женщина, вперив в Полянскую страшные мертвые глаза.

– Да. Видать, не сильно изменилась, если вы меня узнали после стольких лет.

– Зато я изменилась, верно? – невесело усмехнулась Карманова. – Ну да что о том говорить. Татьяна сказала, ты в газете работаешь? Я ведь даже статьи твои читала. Бойко пишешь. Молодец, воплотила-таки в жизнь детскую мечту. Ты всегда такая была, боевая. С детства я за тобой наблюдала. Вот что, Инна, ты должна мне помочь.

– Конечно, Светлана Николаевна, – согласилась Инна. – Я ведь в правоохранительных органах многих знаю, так что если Глебушке передачу отнести надо, то я помогу, чтобы вы в очередях не стояли.

– Да я не о том, – Карманова досадливо махнула рукой, словно сетуя на Иннину бестолковость. – Понимаешь, девочка, Глебушка ведь не убивал, но настоящего-то преступника никто искать не станет, когда готовый супостат под руками. Спишут все на него, на зайчика моего маленького. А он ведь такой беззащитный. Добрый, ранимый. Не вынесет он там, в тюрьме. Помоги, Инночка, прошу тебя, помоги! Хочешь, на колени перед тобой встану?

– Да что вы, Светлана Николаевна! – Инна с Татьяной Борисовной бросились поднимать несчастную мать, которая и впрямь бухнулась на колени. – Почему вы считаете, что Глебушка тут ни при чем?

– Не мог он убить, – Карманова убежденно затрясла головой. – Или я сына своего не знаю? Он же с детства боялся ненароком кого-то обидеть, боль причинить. Над раздавленными жуками плакал. Он и сейчас такой. И отца он боготворил. Чтобы Глебушка Алешу из автомата… Да не могло этого быть, никак не могло!

– Но, говорят, на автомате отпечатки его пальцев, – осторожно заметила Инна, – а сам Глебушка не может ничего объяснить, потому что… – она замялась, подыскивая нужное слово.

– Под кайфом? – спокойно уточнила Светлана Николаевна, и в этом спокойствии было что-то жуткое. – Думаешь, я слов таких не знаю? Так я ведь много их выучила, пока мы с нашей бедой боролись. То-то и оно, что не мог Глебушка быть под кайфом. Никак не мог. Его Алеша в клинику очень дорогую устраивал, он там почти полгода пробыл. И как вернулся, ни-ни. Я ведь смотрела. И на руки-ноги, когда спал, и на глаза, и на поведение. Научена горьким опытом, куда смотреть надо. Не кололся он, точно тебе говорю!

– Но экспертиза показала, что на момент задержания он был под действием наркотика…

– Загадка тут, девочка. Кому-то надо было, чтобы Глебушку обколотым задержали. А кому, как не настоящему убийце? Так что нам с тобой вычислить его надо.

– Нам? – переспросила Инна.

– Нам, – твердо ответила Карманова. – Кроме меня, Глебушка больше никому на целом свете не нужен. А, кроме тебя, мне помочь некому.

Квартиру Кармановых Инна покидала с тяжелым сердцем, не забыв, однако, попросить последнюю фотографию Глебушки. Со снимка на нее смотрело худое бледное лицо, в котором ничего не напоминало толстощекого карапуза из ее юности. Вот только глаза по-прежнему сияли – мудрые печальные глаза Маленького принца.

– Ты ей поможешь? – спросила мать, когда они сели в машину.

– Ой, мам, как я могу ей помочь, если на 90 % Карманова убил именно Глебушка? Естественно, Светлана Николаевна не хочет в это верить. Как ей жить после этого? Но и автомат у него нашли, и отпечатки на нем. Скорей всего, он снова начал колоться и обратился к отцу за деньгами на дозу. А тот не дал. Вот и все.

– А на встречу с сыном Алексей нечаянно автомат захватил? – иронически поинтересовалась мать. – Автомат же у него дома был, как он мог к Глебу попасть?

– Да не знаю я! – с досадой ответила Инна. – Следствие разберется. Ванька Бунин не тот человек, чтобы на невиновного убийство вешать. Так что, если Глебушка ни при чем, то отпустят его на свободу с чистой совестью.

– Дай-то бог, – печально вздохнула Татьяна Борисовна и больше до самого своего дома не сказала ни слова.

Глава 4

Сокровища «Континента»

Не имеет значения, что подумают другие – поскольку они в любом случае что-нибудь подумают. Так что расслабься.

Пауло Коэльо

В понедельник Инна чувствовала себя свежей и бодрой, хотя поспать ей практически не удалось. После того, как накануне она отвезла домой маму и, тяжело вздохнув, поднялась к ней в квартиру для сеанса психотерапии (от визита к Светлане Николаевне мама была в глубоком шоке), ей все-таки пришлось вернуться в супермаркет за продуктами, а потом встать к плите. Отказываться от намеченных планов Инна не любила.

Когда лазанья была сметена Гошей и Настеной подчистую, на круглом блюде остались две сиротливые тарталетки, а подрумянившиеся окорочка были вынесены на балкон до завтра, Инна еще около часа возилась на кухне – мыла посуду, надраивала раковину, протирала пол. Домашняя работа всегда ее успокаивала, и сейчас тоже отвлекала от невеселых дум про несчастного Глебушку.

Около двух часов ночи она все-таки легла в кровать, но уснуть не смогла. Мозг коварно терзали воспоминания. Перед глазами стоял кудрявый пятилетний Глебушка, уверяющий, что он «не чучелко», – безумно любимый родителями, заласканный, но тем не менее совершенно неизбалованный чудо-ребенок, выросший в наркомана-отцеубийцу.

Несмотря на бессонную ночь, назавтра она была полна сил. Статья про убийство Карманова была написана к полудню. В ней присутствовало все, чем так славилась журналистка Инесса Перцева: блестящий стиль, завораживающая интрига, душераздирающая житейская история про брошенного отцом Глебушку, мокнущие в кровавом снегу лакированные ботинки из крокодиловой кожи, раздавленная горем мать убийцы, а главное – фотографии.

На одной из них капитан Бунин осматривал место происшествия, на другой – Светлана Николаевна держала на руках двухлетнего Глебушку, на третьей – шестнадцатилетний Глеб стоял в кругу одноклассников, на четвертой – Наталья Карманова красовалась на пороге своей квартиры в джинсах со стразами, на пятой – Антон Головко уверял, что фирма «Берег» не имеет никакого отношения к убийству…

Главный редактор «Курьера» Юрий Гончаров аж губами зачмокал, увидев все это великолепие.

– Я тебе уже сегодня говорил, что ты лучшая? – спросил он на весь коридор. – Другим еще учиться и учиться, расти до тебя и расти, – на этих словах он многозначительно посмотрел на Генриха Стародуба, который пробурчал себе под нос замысловатое ругательство и, бледный от зависти, покинул место перцевского триумфа.

Довольная Инна вернулась к себе в кабинет, лениво размышляя, чем бы заняться до конца рабочего дня, уж коли так получилось, что «гвоздь» в номер она уже обеспечила.

Не прошло и десяти минут, как к ней заглянула начальница отдела рекламы, красавица и хохотушка Света Медведева, на всю редакцию славившаяся полным неумением испытывать плохое настроение. Но сейчас вид у Светы был довольно хмурый.

– Инуся, выручай, а? – жалобно сказала она. – Рекламодатели – сволочи, две недели кота за яйца тянули, ни да ни нет не говорили, а сегодня звонят, что вынь им да положь статью в этот номер. Рекламный бюджет – закачаешься. Не успеем или наваляем чего, и денежки тю-тю. А кроме тебя, в такой короткий срок никто хорошо не сделает. Выручай, будь другом!

– Ладно, – покладисто согласилась Инна, которую похвалили уже второй раз за утро. – Куда ехать-то?

– Фирма «Континент», строительный супермаркет, знаешь на Гоголя огромное здание? – к получившей положительный ответ Свете вернулась ее обычная жизнерадостность. – Владелица хочет лично встретиться для интервью. Ее кабинет на третьем этаже. Скажешь охране, что тебя ждет Таисия Архиповна Манойлова. Она, кстати, хоть и миллионерша, но баба, говорят, хорошая. Час на дорогу, час там, часа за два все напишешь, по факсу отправишь и по телефону согласуешь. Делов-то…

– У тебя, Светка, всегда так, – охладила ее пыл Инна. – Кроме твоих рекламистов, в редакции никто не работает. Мы, журналисты, так и вообще крестиком вышиваем. Час туда – час сюда, по-твоему, это просто?

– Что ты, Инночка, – всполошилась Медведева, – я ж понимаю, что за полдня статью рекламную написать, да чтоб еще рекламодателю понравилась, это очень сложно! Так ведь я потому тебя и прошу!

– Расслабься, сказала же, что съезжу, – засмеялась Инна. – Подлиза ты, Светка.

– Я не подлиза, я ваша кормилица! Тебя это, конечно, касается в меньшей степени, потому что ты у нас жена богатого мужа, а вот всем остальным на меня молиться надо, я вам зарплату в клювике ношу! – и, не выдержав собственного пафоса, Медведева расхохоталась в голос.

Спустя полчаса Инна подъехала к офису фирмы «Континент». О владелице и ее фантастическом богатстве она слышала довольно много. Буквально на прошлой неделе вернувшаяся из школы Настя взахлеб рассказывала, что пятнадцатилетняя дочь Манойловой ездит в школу за рулем собственного «Инфинити».

– Как это, – удивилась Инна, – права ведь только в восемнадцать лет выдают?

– Ма-а-ам, – укоризненно ответила Настя, – кто ж ее оштрафует, когда у ее матери все ГИБДД на зарплате! Подарила доченьке машину на пятнадцатилетие, водить научила – и вперед. Рулит теперь по городу с открытыми окнами, несмотря на мороз. Иначе ее красоту неземную и крутизну через тонировку не видно. Мне, мам, кстати, тоже скоро пятнадцать.

Показав дочке внушительную фигу, Инна тогда подумала, что язычок у Настасьи острый, весь в маманю. Но рассказу о пятнадцатилетней девочке за рулем не поверила.

Магазин строительных материалов «Континент» вместе с прилегающим к нему складом занимал площадь в несколько гектаров. Офисы, как и говорила Света Медведева, располагались на третьем этаже. Поднявшись туда на прозрачном стеклянном лифте, Инна невольно присвистнула от восхищения.

Здесь был сделан очень дорогой, а главное – красивый ремонт в стиле хай-тек. Все сияло стеклом и никелем. Офис выглядел ультрасовременным и просторным. В приемной, куда Перцеву проводил внушительных габаритов охранник, было много воздуха и света, а секретарша оказалась улыбчивой и приветливой.

– Таисия Архиповна вас ждет, – сказала она и распахнула перед Инной дверь в кабинет Манойловой.

Войдя туда, Инна в буквальном смысле слова остолбенела. Убранство кабинета настолько не вязалось со строгой элегантностью остальной части здания, что ей показалось, будто, переступив через порог, она попала в другое измерение.

Стены рабочего кабинета были обиты розовым атласом в золотой цветочек. Бархатные розовые шторы были перехвачены атласными лентами немного другого оттенка. У стены стоял большой диван из розовой кожи, напротив – большое кресло и пуфик. Письменный стол хозяйки кабинета, приставной стол для совещаний и журнальный столик, разделяющий диван и кресло, сверкали столешницами из малахита. Под потолком сияла люстра из зеленого богемского стекла, на стенах – такие же бра, в углу рядом с диваном стоял торшер с розовым абажуром. Кроме всего этого великолепия, в кабинете висели картины – репродукции Айвазовского с его девятым валом, а в углу шелестел небольшой фонтанчик с писающими мальчиками.

– Правда красиво? – спросила Манойлова, решившая, что у Инны перехватило дыхание от восторга.

– Монументально, – честно ответила Инна, переведя взгляд на хозяйку кабинета. Несмотря на разгар рабочего дня, та была в парчовом костюме глубокого винного цвета, по которому были рассыпаны выпуклые шелковые цветы. Большой стоячий воротник и длинная шуршащая юбка придавали Манойловой сходство с королевой из сказки.

Размер 56 – на глаз определила Инна и приветливо улыбнулась рекламодательнице.

– Здравствуйте, меня зовут Инесса Перцева, я журналист «Курьера». Давайте поговорим о вашей фирме. Если честно, давно хотела с вами познакомиться, потому что наслышана о том, как много вам удалось сделать за столь короткий срок.

Беседа текла довольно оживленно, потому что Манойлова оказалась на удивление приятным собеседником.

«Светка Медведева права, она отличная баба, которую совершенно не испортило богатство», – думала Инна.

«Континент» Таисия Архиповна искренне считала своим детищем и гордилась его успехами. Интервью получалось интересным, а главное, Инна чувствовала это заранее, – результативным. Она знала, что после выхода ее статьи в «Континент» валом повалят покупатели, а значит, контракт, который фирма намеревалась заключить с «Курьером», фактически был у редакции в кармане.

К концу разговора она все явственнее ощущала горячее желание сделать о собеседнице еще один, бесплатный материал. Та вскользь упомянула, что была в семье десятым ребенком из тринадцати. Мать работала поварихой в столовой локомотивного депо. Этот феномен стоил отдельной статьи, и Инна быстренько договорилась о том, чтобы прийти к Манойловой еще раз.

– А давайте домой, – предложила Таисия Архиповна. – На работе как-то слишком строго все получается. Заодно посмотрите, как я живу.

– Конечно, – согласилась Инна, – давайте, чтобы не откладывать на после праздников, я приеду в эту субботу.

– Давайте, – улыбнулась Манойлова, – записывайте адрес.

Услышав название улицы, Инна снова уронила челюсть на колени. Ее собеседница жила в собственном особняке, в самом престижном городском районе «Сосновый бор». Располагался он недалеко от центра, но был огорожен от городского шума лесным массивом, естественно, сосновым, и шлагбаумом, который отделял его обитателей от простых смертных.

Получить там «вид на жительство» было не так-то просто. Каждый претендент, желающий построить или купить особняк в этой части города, должен был получить одобрение правления и внести немалый взнос на благоустройство «Соснового бора». Инна знала, что переговоры о покупке дома в этом районе уже год вел возлюбленный ее подруги Алисы Игорь Стрелецкий. Будучи председателем совета директоров очень крупного завода, он проходил процедуру согласования на общих основаниях.

Но Манойлова жила именно в «Сосновом бору», и этот факт тоже немало говорил о ее месте в городской табели о рангах.

– Таисия Архиповна, миленькая, – взмолилась Инна, вспомнив о рубрике, за которую в «Курьере» отвечала ее подруга, Настя Романова, – а можно я к вам в гости с фотоаппаратом приеду? У нас в газете есть раздел «Гостиная», там мы на двух полосах публикуем фотографии домашних интерьеров известных людей. И еще ни разу ни у кого в «Сосновом бору» не были.

– Конечно, мне не жалко, – улыбнулась Манойлова. – И скрывать нам нечего. С удовольствием покажем, как мы живем.

Дверь открылась, и на пороге кабинета появился молодой человек довольно приятной, но несколько старомодной наружности. Невысокого роста, субтильного телосложения, в круглых очках, с зализанными назад гладкими волосами, в ладно сидящем строгом костюме и галстуке одного цвета с рубашкой – писк последнего сезона. На вид ему можно было дать лет двадцать пять.