Долгая дорога в никуда. Том 1

Это был средних лет мужчина, с небольшой щетиной и зачесанными назад черными с серебром волосами. Пиджак из серой в полоску ткани сидел на нем мешковато, поскольку председатель еще не оправился от недавно перенесенной болезни. С утра раис уже выглядел уставшим. Мешки под глазами, чуть заметная серость лица и невеселый голос свидетельствовали о его еще не совсем окрепшем здоровье.

– Что у тебя? – еще раз спросил председатель, когда Уктам сел на предложенное место.

– Вот заявление написал. На увольнение.

– Не понял. Кто написал? На что? – удивленно поднял брови раис.

– Я написал, хочу уволиться, раис-бобо, – уверенным голосом ответил Уктам.

– Почему? Случилось что?

– Нет, ничего не случилось. Просто я так решил.

– Подожди. Как это так, что значит «просто так решил»? Разве такие вопросы просто так решаются? Ты объясни мне, может, я чего-то не понимаю.

– Что тут объяснять, раис-бобо, вы же сами все прекрасно знаете.

– Что я знаю, Уктамбай?

– Вы знаете, какая у нас зарплата, какие доходы. Разве можно семью прокормить? А у меня трое детей. Они растут, растут и затраты. Я концы с концами не могу свести. Поэтому мне надо что-то делать, что-то предпринимать.

– И что же ты решил предпринять или работу другую нашел с более высокой зарплатой? Насколько я знаю, зарплаты у нас одинаковые, чуть больше, чуть меньше. Это ты и без меня хорошо понимаешь, – спокойно сказал председатель.

– Нет, другую работу я не нашел, но хочу заняться чем-то более доходным.

– И чем же собираешься заняться? – проявил живую заинтересованность раис.

– Хочу заняться бизнесом, точнее торговлей «челночной», – немного смутившись, ответил Уктам.

– Бизнес, конечно, это дело хорошее, но нелегкое. Я бы сказал, даже очень трудное и рискованное, не каждый может этим заняться. Об этом ты подумал?

– Да, подумал, раис-бобо. Знаю, что трудное и рискованное, но надо же когда-нибудь рискнуть. Надоело экономить каждую копейку, зная, что все равно не хватит до следующей получки. Я еще молодой, голова на месте, руки-ноги есть, —попробую что-нибудь изменить. К тому же друг мне обещал помочь. Он этим давно занимается, и вроде неплохо.

– Ну что я тебе скажу, – задумчиво начал раис. – По логике вещей я как руководитель должен отговаривать тебя, потому что ты хороший работник, хороший специалист, сулить разные блага, хотя и понимая, что выполнить обещания не смогу. Но я не буду этого делать. Не хочу ни тебя, ни себя обманывать. Зачем? О бесперспективности колхозов я знаю, —еще при Советском Союзе не раз об этом задумывался. Но я тебе должен сказать, видимо, уже со следующего года будут большие изменения. Скорее всего, будут создаваться фермерские хозяйства. По крайней мере, слухи такие упорно ходят уже давно. Может, подождешь немного, возьмешь землю, станешь фермером.

– Нет. Спасибо, раис-бобо! Какой из меня фермер?

– Подумай все-таки.

– Думать-то здесь нечего. Я же знаю свои возможности.

– Ну, раз так, что же я тебе могу сказать. Да поможет тебе Аллах в твоих начинаниях! Давай заявление.

Взяв заявление Уктама, он размашисто расписался.

– А вообще я тебе должен сказать, —ты все делаешь правильно. Будь я немного моложе, возможно, и я бы так поступил. – Немного подумав, он спросил. – От меня какая-нибудь помощь нужна?

– Да, раис-бобо. Постарайтесь, если можно, ускорить расчет. Мне сейчаснужны будут деньги.

– Хорошо. Я дам команду бухгалтерии, чтобы как можно быстрее решили этот вопрос. И сам проконтролирую. Еще что?

– Больше ничего. Спасибо, раис-бобо, – смущенно поблагодарил Уктам.

– Не за что. Ну, давай, будь здоров! – прощаясь, раис протянул руку.

Когда Уктам вернулся в свой кабинет, Курбан-ака все еще сосредоточенно колдовал над своей бумагой. Голова его так низко опустилась к столу, что даже жирные складки его затылка разгладились.

Сев за свой обшарпанный старый стол, Уктам начал собирать вещи. Только тогда Курбан-ака заметил его.

– Ну как? – спросил он.

– Что? – не понял Уктам

– Какое у него настроение?

– У кого?

– У раиса. У кого же еще?

– Да, нормальное настроение, вроде бы. А что?

– Вот бумагу надо была ему еще вчера подготовить, но я не успеваю.

И он опять углубился в свою писанину.

Уктам в последний раз сел за свой стол, стал доставать личные вещи. Их оказалось слишком много. Он все пересмотрел и забрал только записную книжку и ручку.

Встал и пошел к выходу. Уже возле двери он обернулся к Курбану и сказал:

– До свидания, Курбан-ака!

– Что? – переспросил тот.

– Я говорю, до свидания! Я ухожу. Уволился я.

– Как это? Что случилось? Почему?

– Ничего не случилось, все хорошо, – сказал Уктам, хитро улыбаясь.

– Подожди —подожди. С раисом поругался что ли? – обеспокоился Курбан-ака, забыв о своем отчете.

– Я же говорю, —все нормально. Ни с кем я не ругался. Всего вам хорошего, Курбан-ака, – сказал Уктам, торопливо покидая озадаченного соседа по кабинету.

Глава 3

Чтобы быстрее отвязаться от назойливых расспросов Курбан-ака, Уктам сказал, что торопится. Хотя именно сегодня он никуда не торопился. Домой идти сейчас нельзя, – там мать. Она очень удивится, увидев сына, так рано вернувшегося с работы. А объяснять ничего не хотелось. Как он и решил с утра, расскажет о своем решение за обедом, когда дома будет и мать, и жена. Надо была как-то провести эти два-три часа. Как бы он медленно ни шел, и часу не прошло, как он оказался в центре города. До обеда оставалось еще добрых два часа. От нечего делать он направился в сторону рынка. Небольшая улица, по которой шел Уктам, вела к центру. Застроенная одноэтажными, почти одинаковыми, частными домами, она выглядела очень уныло. Особенно сейчас, осенью, когда деревья сбросили листву, а виноградные лозы в палисадниках перед домами были присыпаны землей.

Прошагав метров 300, Уктам вышел на главную улицу города. Она была заметно шире, с тротуаром, засаженная с обеих сторон тополями. Город был небольшой, обычный районный центр с населением двадцать пять-тридцать тысяч человек. В центре на небольшой площади располагалось трехэтажное здание бывшего райкома КПСС. Сейчас это здание Хокимията района. С правой стороны торцом стояло двухэтажное здание бывшего райисполкома. Сейчас там разместились различные учреждения районного масштаба, а с другого торца – двухэтажное здание сельхоз управления района. В центре площади был фонтан из белого с розовыми прожилками мрамора. Но трудно вспомнить, когда он работал в последний раз.

Главная улица, ранее имени Ленина, переименованная в Узбекистанскую, проходила вдоль площади. Противоположная сторона улицы напротив Хокимията была застроена двух- и трехэтажными зданиями. Это были различные государственные учреждения, школа, магазины, даже ресторан. Дальше с обеих сторон шли двухэтажные жилые дома. В двух кварталах от центра располагался колхозный рынок. Туда и пошел Уктам.

Базар встретил его многоголосьем толпы. Хотя день был будничный, тем не менее, народу на рынке было немало. Многие ходили на базар не столько за покупками, сколько пообщаться со знакомыми, поболтать, послушать сплетни, да и просто провести время, —ходить-то большебыло некуда. Городской парк с большим колесом обозрения давно был заброшен и имел вид диких зарослей. Кинотеатр не работал с начала 90-х годов, как только видео вторглось в жизнь горожан.

Осень – пора сбора урожая, в это время на рынке всего было в изобилии. Яблоки разных сортов и оттенков, —от бледно-желтого до ярко-красного. Груши и гранаты нескольких сортов, айва благоухавшая ароматом. Виноград нескольких сортов пирамидами громоздился на прилавках, ящики с фруктами штабелями лежали в проходах, мешая проходу покупателей. В стороне на небольшой площадке были навалены горы дынь и арбузов.

Посреди всего этого многообразия и многоголосья очутился Уктам. По пути встречались знакомые, с некоторыми из них он поддерживал шапочные отношения. Здороваясь и перекидываясь ни к чему не обязывающими словами, он шел дальше. В дверях одного из магазинчиков он случайно столкнулся с одноклассницей Замирой. Некогда пухленькая и веселая девушка стала полной и дородной женщиной, выглядевшей старше своих лет.

– Ой! Уктамчик, привет! Неужели это ты?! Давненько я тебя не видела, – радостно запричитала она.

– Сейчас начнет, —подумал он, досадуя на себя, что пошел в эту сторону.

– Как дела? Как дети? Как жена? – тараторила Замира без остановки. – Что ты здесь делаешь?

Уктам думал только о том, как поскорее закончить разговор.

– Все нормально, все хорошо. У тебя как? Как муж? Как дети?

– Ну как же отвязаться от нее, что же такое придумать, —мелькало у него в голове.

– Очень рад, очень рад за тебя, Замира.

Набрав обороты, она уже готова была начать длинный монолог обо всем и обо всех на свете.

– Извини, Замира, я спешу, —шеф меня послал за покупками. Водитель ждет. Ну, давай! Мужу от меня привет, папе, маме, мы еще поговорим. Ну, пока! – Залпом выговорил он первую, пришедшую в голову отговорку, не давая однокласснице открыть рот.

– Ну ладно, пока, – разочарованно с обидой распрощались она.

«Пронесло!» —подумал Уктам, торопливо шагая мимо одинаковых магазинчиков, стоявших по обеим сторонам тротуара.

Как вдруг его окликнул Добай —пьяница и дебошир.

– Привет, Уктамчик! Как детишки, дорогой? – Криво улыбаясь, приветствовал он Уктама.

Здоровый, коренастый мужчина лет 35, с прокуренными усами. Повидавшая виды черная куртка с чужого плеча надета поверх давно нестиранного свитера.

Запах табака ударил в нос Уктаму. Неподалеку в стороне стояли его дружки, их была четверо. Вскоре к ним присоединялся и пятый. Все они были пропойцами и тунеядцами. Весь город их знал. Постоянным их местом обитания был колхозный рынок. С раннего утра они приходили сюда как на работу. Когда-то это были вполне нормальные люди. Но разными путями они пришли к такому образу жизни, а проводник был один – водка. Двое из них —Добай и Кучкар, никогда и нигде толком не работали. Оба несколько раз отбывали наказание. В основном, за хулиганство или мелкое воровство. Другие тоже знали, что такое «места не столь отдаленные».

Алим, когда-то здоровый рослый красавец, спортсмен, занимавшийся вольной борьбой. После техникума работал зоотехником, бычка мог одной подсечкой свалить. Начинал с пустяков, —в обед мог с хозяином коровы, которую он вылечил, по 200 граммов пропустить, потом вечером 200 граммов с другим. И так каждый день, пока не выгнали с работы.

Аташ —еще один член группы, с детства был инвалидом. У него когда-то были хорошие друзья, одноклассники его уважали. В юности Аташ отлично пел. Повзрослев, удачно женился на очень красивой приезжей девушке-татарке. Родились дети. Все было нормально, пока не начал регулярно пропускать по 100 или 200 граммов от безделья.

Или вот Малик, дружки его прозвали Малаем, видимо, за схожесть с татарами. Был он непостоянным членом этой компании. Он был запойный алкоголик. Мог пить несколько недель подряд, а потом месяцами не брал в рот ни капли спиртного. У него была семья, дети. И они его терпели. Как правило, дружки ни с кем не ругались, тем более, никогда не лезли в драку. Они только пили.

Добая Уктам знал еще с детства, жили они на соседних улицах. Настоящее имя его Давлат, а Добаем его прозвали друзья. Мать умерла очень давно. Отцу, простому работяге некогда было заниматься воспитанием Давлата и двоих его братьев. Дети росли сами по себе. В доме хлеб и то не всегда был. Все трое были задиристыми и драчливыми. Повзрослев, начали пить. Еще 18 лет не было старшему, когда их посадили за хулиганство. Каждый из них побывал в местах лишения свободы по 2—3 раза. Между отсидками успевали жениться и разводиться.

Добай был младшим из братьев, но мало чем отличался от старших: тоже раза два был осужден. Правда, в последнее время переменился. Года три назад он дал себе клятву, что никогда не полезет в драку. И что самое удивительное, держал свое слово.

– Ты смотри, как ты вырос, Уктамчик, – улыбаясь во весь рот и обнажая остатки зубов, заговорил Добай. – Мальчик мой, я же помню тебя совсем маленьким. Когда ты был совсем маленький, я тебе змею живую хотел подарить. Помнишь? А ты не захотел, убежал.

– Да помню, Добай-ака.

– Вот придурок нашел, что вспомнить, —подумал Уктам. Что же ему надо от меня? Да ясно же, что ему надо. Вот дурак! —теперь уже себя обругал Уктам с досадой.

– Уктамчик, подкинь мне немного денег, пожалуйста. Голова раскалывается, трубы горят. Сам понимаешь. Перебрал я вчера, наверное, – перешел он сразу к делу.

– Сколько вам, Добай-ака?

– Сколько сможешь, дорогой. Сколько сможешь. Конечно, лучше было бы на пузырь, если есть.

Уктам вынул из кармана 200 сумов и протянул ему.

– Добавь еще чуть – чуть, Уктамчик, если можешь, – жалобно продолжал просить Добай.

Уктам вытащил еще 100 сумов и отдал просителю.

– Спасибо, родной, спасибо! Век не забуду! За твоё здоровье буду пить, дорогой! – стал причитать алкоголик. Даже блеск появился в его глазах.

– Добай-ака идите, идите. Все, больше у меня нет, – брезгливо отстранялся от него Уктам.

Довольный Добай быстро зашагал в сторону своих собутыльников, вызвав заметное радостное оживление среди них.

– Надо быстрее уходить отсюда. Это место не для меня, —подумал Уктам и быстрыми шагами направился к выходу. По пути он все-таки остановился возле горки с дынями, выбрал не очень большую и, недолго торгуясь, купил её. Он вышел с рынка в начале двенадцатого. Домой идти было рано.

– Куда же еще пойти, как провести еще более часа? —думал Уктам, шагая по разбитому тротуару центральной улицы. Как вдруг ему на глаза попалась ограда городского парка. Перейдя на другую сторону улицы, он пошел вдоль ограды в направлении главного входа. Площадь перед входом в парк, некогда выложенная бетонными плитами, теперь выглядела как шахматная доска. Сорняк, выросший между стыками плит, четко разделил плиты буро-желтой полосой. Возле главного портала у входа в парк он нерешительно остановился, переложив пакет с дыней из одной руки в другую, минуту подумал и решил идти дальше.

– По-моему больше некуда идти, —подумал он и свернул в парк. В центре площадки был небольшой фонтан, такой же, как у хокимията. Он также был заброшен. Ржавые жестяные банки, осколки битых бутылок и всякий хлам лежали на дне бассейна. Бронза водометов покрылась белой солью окиси.

По центральной аллее Уктам медленно пошел вглубь парка. По обеим сторонам аллеи деревья так разрослись, что теперь парк стал похож скорее на джунгли, чем на место отдыха людей. Кругом была разруха: сиротливое строение бывшего кафе, примитивные давно неработающие аттракционы с лошадками без голов и хвостов, павильоны, заросшие диким кустарником. Все это вызывало уныние и тоску.

А ведь еще несколько лет назад тут все работало. Уктам это хорошо помнил. Вспомнил он, как в семидесятые они всем классом после уроков бежали сюда. Катались на этих самых лошадках, на качелях, стоящих поодаль. На сэкономленные деньги, выделенные родителями на обед, они покупали мороженое и газированную воду. Народу в парке тогда было много. Особенно по вечерам. Вот и кинотеатр в глубине парка, белые стены летнего кинозала. Вспомнил он, что творилось здесь по вечерам чуть ли не каждый день, особенно, когда шел индийский фильм. К билетным кассам невозможно было подойти: давка, крики, ругань, никакой очереди. Столпотворение, одним словам. Уктам подошел поближе к кинозалу, стал обходить его вокруг и увидел дерево —большое тутовое дерево.

– Это то самое дерево, —вспомнил он. Вот с него чаще всего мы смотрели фильмы в открытом летнем кинотеатре.

Он долго ходил по парку и вспоминал разные истории и приключения, которые происходили с ним и его друзьями в те далекие годы.

Бродя в раздумьях и воспоминаниях, он не заметил, как прошло более часа. Спохватившись, он посмотрел на часы. Был уже полдень, —пора идти домой, решил он, и прямиком направился к выходу.

Глава 4

Когда Касым проснулся, было уже позднее утро. Солнце давно встало и заливало комнату не очень теплыми осенними лучами. Минут десять он еще лежал в постели, нежась в истоме. Спешить было некуда. Жена давно встала, накормила детей, одела их и отвела старшего в школу, а младшего —в садик. Не забыла и про корову с телочкой: накормила, подоила, и только потом, приготовив завтрак Касыму, ушла на работу. Матери дома не было, —она уже третий день гостила у дочери.

В комнате было прохладно, но не холодно. Он не спеша оделся и вышел в сад. Постояв минуты две на солнышке, направился вглубь сада, в сортир. Когда он проходил мимо хлева, корова вдруг замычала, телочка её поддержала, мычанием. Минут через десять он вернулся, умылся и сел завтракать. Перед уходом жена, заботливо собрав завтрак, накрыла его на хан-тахте в далане. Чайпод ватным колпаком для чайника еще не успел остыть.

Даланы в Хорезме были издавна. Если раньше повсеместно они служили проходом с улицы в заднюю часть двора, где находился огород, сад, хозяйственные постройки, хлев и помещение для птицы, то в последнее время они стали превращаться как бы в общую комнату. Чаще они были закрыты со стороны улицы. Задняя сторона далана оставалась открытой. В старину там держали разную хозяйственную утварь: лопаты, кетмени, вилы и прочее. Там же распрягали осла или лошадь, оставляя арбу или телегу, а вьючный скот отводили дальше в хлев. Держали там еще и дрова или уголь. В общем, это были очень нужные в хозяйстве помещения.

Постепенно даланы стали превращаться в жилые комнаты. В конце шестидесятых – начале семидесятых мало у кого остались ослы или лошади. Народ по немногому стал пересаживаться на мотоциклы с коляской или без. Некоторые стали покупать автомобили, особенно в городах. Тогда даланы стали терять свою актуальность. Сначала там делали летние кухни, потом рядом начали устраивать топчаны. Здесь в далане, если открыть настежь ворота, было намного прохладнее на сквозняке.

К осени, попривыкнув к этому месту, возвращаться в комнаты не хотелось. И тогда начали потихоньку утеплять и стеклить открытую заднюю сторону, менять земляные полы на дощатые. Стены оштукатуривали и отделывали. Таким образом, в течение каких-то пятнадцати-двадцати лет далан из хозяйственного блока превратился в главное помещение хорезмского дома. Теперь это были просторные комнаты шириной четыре-пять метров, достигавшие в длину обычно десяти-двенадцати, а в некоторых домах даже пятнадцати метров.

В семидесятые с приходом в дома природного газа там стали размещать газовые котлы. Если раньше далан находился в торце дома с левой стороны, то теперь он размещался в середине здания, деля дом на две половины – на гостевую половину, с одним или двумя залами и спальную – с несколькими маленькими спальными и ванной. Теперь далан стал и прихожей и общей комнатой и столовой. Здесь завтракали, обедали и ужинали. Всей семьёй смотрели телевизор, обсуждали семейные проблемы. Здесь же соседка, заглянувшая за щепоткой соли, могла, засидеться на два часа, забыв, зачем пришла. Одним словом, здесь был центр семейной жизни. В восьмидесятые, в разгар типового сельского жилищного строительства в Хорезмской области, стали проектировать дома и коттеджи с даланами, учитывая местные традиции и обычаи.

Чай, заваренный в термосе, был еще горячим. Отрезав толстый кругляш лимона, Касым положил его в пиалу, засыпал сахаром, залил горячим зеленым чаем. Очистил и съел два сваренных вкрутую яйца с лепешкой, намазанной домашним топленым маслом. Поел немного сливок, макнув в блюдце кусочек лепешки. Завершил завтрак маленькой кисточкой винограда янтарного цвета. Этот сорт назывался «хирмани». Отпив последние два-три глотка чая, он убрал за собой, прикрыв столик белоснежно-чистой марлей. Накинув на плечи ватный халат – чапан, вышел на пустую и унылую улицу.

Улица была неширокая, некогда заасфальтированная, но теперь вся в ямах и ухабах. По обе стороны улицы были небольшие палисадники метра три шириной. Засажены они были в основном виноградом, но были и другие растения. В обязательном порядке перед крыльцом дома сажали один или два карагача или тополя. Они давали спасительную тень в знойные летние дни. Некоторые, уж очень хозяйственные и бережливые к каждому клочку земли, горожане умудрялись выращивать в этих палисадниках овощи или зелень.

Закурив сигарету, Касым сел на скамеечку, установленную в стороне от крыльца.

– Что-то мать в этот раз долго гостит у сестры, —подумал он. —Раньше такого не было. Так надолго она из дома не отлучалась. Может, случилось что? Надобно, наверное, съездить. Так и сделаю после обеда, если к этому времени не вернется.

У матери их было двое – он и сестра. Растила она их одна. Отца Касым почти не помнил.

Умер он очень рано, от какой-то неизвестной болезни, а может и от известной, просто в то время в подробности не вдавались. Умер и умер, какая разница, от чего. Ему тогда года три было не больше. Сестра была старше на четыре года. Поэтому отца помнила, хотя и очень смутно.

Случилось это в середине шестидесятых. Отец работал на местном кирпичном заводе. В один из ранних осенних дней внезапно заболел, с неделю пролежал дома, потом забрали в больницу, а через пару месяцев его не стало. Как часто рассказывала мама, врачи оправдывались тем, что отца поздно привезли в больницу, если бы не та неделя, которую он пролежал дома, возможно, вылечили бы. Насколько это правда, один Аллах знает. И осталась она одна с двумя детьми.

Горевала тогда, ой как горевала. Но горю не поможешь. Надо было детей растить. Надо было жить. Пришлось ей туго, много испытаний выпало на ее долю. Образования у нее не было, специальности никакой. Через год после окончания десятилетки ее выдали замуж за отца Касыма, с тех пор она нигде не работала, вела домашнее хозяйство. Сначала она работала уборщицей в школе, где впоследствии учились ее дети, потом —в небольшой юридической конторе. В общем, зарабатывала 105 советских рублей. На них она кормила, одевала детей, выделяла кое-что для себя и дала дочери возможность окончить институт. А еще домашнее хозяйство: корова с телочкой, куры, огород. На все на это нужны были силы. Хорошо хоть дочь подросла, через год-два стала незаменимой помощницей.

Касым помнил все это. Жили они очень бедно. Мясо тогда почти не ели, не говоря уже о разных сладостях и конфетах. Колбасу он попробовал только в десятом классе. Одевался плохо. Пиджак, купленный навырост в восьмом классе, он донашивал и после окончания школы. Впрочем, тогда так жили многие, если не сказать, —все. Окончив школу, он не захотел дальше учиться. Матери и так было тяжело. Сестра его, —Айгуль, оканчивала институт. Мать, как могла, помогала ей. Стипендии в 35 рублей, конечно, ей не хватало, особенно на последних курсах. С большим трудом мать выкраивала ей по 25 рублей каждый месяц. Поэтому Касым долго не думал. Через месяц после окончания школы устроился на работу в местное СМУ, в бригаду каменщиков и бетонщиков. Мать его отговаривала, просила, чтобы он поступил хотя бы в техникум.

– Мама, давай не будим сейчас об этом говорить. Поработаю год, а там и в армию. А когда отслужу, —решим, что делать. К тому времени и Айгуль институт закончит, – решительно сказал он матери.

Так оно и случилось. Через год с небольшим его забрали в армию. Пока Касым служил в армии, сестра вышла замуж за однокурсника. Через два года, отслужив в строительных частях, он демобилизовался. Вернулся домой с деньгами. В то время в строительных частях платили зарплату. За два года набралась немалая сумма, —около тысячи рублей. В то время это были огромные деньги. Выросший в нужде и в бедности, он знал цену деньгам. Поэтому даже матери он не стал показывать всю сумму. Оставив себе на расходы около 100 рублей, остальные отнес всберкассу и положил на выигрышный вклад.

Целый месяц он болтался, скучая и бездельничая. Друзей в городе не было. Уктам и Рахим учились в Ташкенте, Сабир и Анвар служили в армии. В городе был только Закир-Питкин, но он уже был женат. Полтора года назад он вернулся из армии вместе с женой, служил в Сибири ипривез с собой сибирячку. Теперь он был семейным человеком. Работали они с женой на местной швейной фабрике. Правда, сейчас она была в декретном отпуске, полгода назад у них родилась дочка.

Шел 1985 год. Новогодние праздники остались позади. В середине января он устроился на работу. В то же СМУ, где работал до армии. Пока он служил, произошло много разных событий.

Началось все это после смерти генерального секретаря компартии СССР Леонида Брежнева в 1982 году. Года не прошло после его кончины, как по всей республике пошли повальные аресты. Сначала в Ферганской долине и в Бухарской области, а потом и в других регионах массово начали арестовывать председателей колхозов, директоров хлопкоперерабатывающих заводов и даже секретарей райкомов партии.