Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск им. Велимира Хлебникова. Выпуск второй

Мне всегда эта христианская заповедь казалась надуманной. Однако то, что произошло сегодня, круто изменило моё понимание жизни, сложившееся за тридцать лет моего земного обустроенного благополучия.

Часть 4. Первый монолог оружия

Утром нас разбудил непонятный шум, похожий на прощальный клёкот стаи умирающих птиц.

– Они плачут, – пояснил Рэм, протирая глаза.

Действительно, многотысячная толпа дикарей, убитая горем, стонала и проливала слёзы у подножия трапа. Каждый из них воздевал руки к небу, потом опускал вниз, сжимая ладонями лицо, и снова простирал вверх. Они что-то выкрикивали, но более всего сокрушённо мычали: «Ы-а, ы-ы…»

– Рэм, почему они плачут?

– Они горюют оттого, что ты пренебрёг их подарками. Тебе следовало их забрать. Это моя вина. Я должен был вчера сказать тебе об этом.

– Передай, что я принял дары и благодарю их…

Я хотел добавить ещё пару соображений, успокаивающих этот милый и наивный народ, но в этот миг уже знакомая огромная чёрная птица появилась над толпой. Она парила, расправив многометровые крылья и вытягивая когтистые лапы, чтобы схватить очередную жертву. Я бросился в капсулу и сорвал с аварийного щита лазерный модулятор. На долю секунды мой огненный луч опередил последнее приготовление птицы. Как подогретый нож входит в масло, так лазерная нить мгновенно разрезала птицу напополам. Оперение вспыхнуло, подобно факелу. Изумлённые дикари отпрянули от горящей птицы, и один за другим попадали ниц, прикрыв лоскутами шкур свои косматые головы. Страх и религиозный трепет объяли племя. Наступила гробовая тишина, нарушаемая только треском горящего оперения.

Постепенно дикари стали приходить в себя и подниматься, с ужасом поглядывая то на огромный догорающий факел, то на меня.

Решив, что настал подходящий момент для утверждения собственной безопасности, я шепнул Рэму:

– Скажи им, что я буду говорить.

Рэм перевёл мои слова. Дикари опустили головы и приготовились слушать.

– Слушайте все! – начал я. – Сегодня великий день. Я называю этот день «Тхао». Отныне вы не должны бояться большой чёрной птицы! Чёрная птица мертва. Вы и ваша деревня в безопасности. Радуйтесь и веселитесь!

Как только Рэм перевёл мои последние слова, толпа дикарей огласила долину рёвом ликования. Они затрясли руками, стали размахивать шкурами и хватать друг друга за волосы. Я смотрел сверху на эту вакханалию радости и размышлял: «Что общего может быть между планетарными целями землян и этими дикарями, для которых эволюция разума ещё не стала насущной потребностью? Да и станет ли?»

От толпы отделилась небольшая группа морщинистых седовласых дикарей, по-видимому старейшин, и уже знакомая мне четвёрка вождей племени. Они подошли к трапу.

– Тебя приглашают в деревню, – сказал Рэм.

– Переведи: я согласен, – коротко ответил я.

Часть 5. Шаман

Окружённые тысячами любопытных глаз, мы с Рэмом вышагивали по дороге, ведущей в деревню. Вскоре показались первые землянки и хижины поселения. Повсюду горели костры. Пожилые женщины с отвислыми грудями жарили на огне еду. Ватаги голых и счастливых малышей носились от одного костра к другому, выпрашивая еду или кости для игр. В центре деревни высилось сооружение из коряг, перевязанных лианами. В центре возвышения сидел поросший волосами дикарь и мерно постукивал ладонью по округлой пластине из какого-то очень прочного дерева.

– Это учитель жизни, – шепнул мне на ухо Рэм.

– По-нашему шаман, значит, – усмехнулся я.

Мы подошли к возвышению. Дикари все до единого, даже старейшины, поклонились шаману в пояс. Поклонился и Рэм. Один я остался неподвижен и с интересом разглядывал сущее чудовище, наполовину прикрытое лоскутами разодранной шкуры-власяницы. Шаман зыркнул на меня горящими, как угли, глазами и протянул трясущуюся руку, указывая мне на камни под ногами.

– Он плачет о том, что ты не поклонился, – тихо произнёс Рэм, не поднимая головы, – поклонись, Ромул, тут так принято.

Слова Рэма смутили меня. С какой стати бог в моём лице должен кланяться съехавшему с катушек «учителю жизни»? Я отыскал на груди свой нательный крестик и демонстративно направил его на шамана. Боже, что тут произошло! Волосатый нетопырь взвизгнул, как поросёнок, и повалился с высоты нагромождённых коряг прямо на уличные камни. Похоже, он крепко приложился головой, так как с минуту лежал замертво.

Племя со страхом смотрело на происходящее. Даже ребятишки попрятались за спины взрослых и притихли. Через минуту шаман открыл маленькие затуманенные злобой глазёнки. С помощью двух подбежавших дикарей он кое-как поднялся и, потешно крича, размахивая руками и сплёвывая в сторону слюну, помчался на дальний конец деревни.

Как только он убежал, я почувствовал странный враждебный холод от окружавшей меня толпы дикарей.

– Что-то сейчас будет, – шепнул Рэм, – надо уходить.

Вокруг меня встала четвёрка вождей, к ним примкнули несколько старейшин, а напротив колыхалось море тупых озлобленных глаз, сгорающих от желания отомстить мне за любимую игрушку, которую я только что отнял у них.

Толпа сделала несколько шагов вперёд. Казалось, ещё мгновение и она бросится на нас. Тут я вспомнил об аварийной ракетнице, упакованной в резервный карман правого голенища. Я выхватил сигнальный пистолет и произвёл выстрел вверх. С шумом и свистом ракетная капсула взмыла в воздух и там, совершив хлопок, рассыпалась на множество ярких разноцветных салютинок.

Толпа туземцев снова попадала на землю.

– Надо торопиться, пока они не опомнились! – твёрдо сказал Рэм и направился из деревни. Я поспешил за ним в окружении вождей и старейшин.

Часть 6. Гибель Рэма

Рэм оказался прав. Когда через полчаса мы быстрым шагом подошли к трапу, я обернулся и увидел облако пыли, поднимающееся над долиной. Напряжённый топот многотысячной толпы не оставлял надежды на благополучный исход дела.

Подталкивая медлительного Рэма, я поднялся по трапу и задраил аварийный люк шлюза. Вожди и старейшины следовать за нами не стали.

Минут через десять толпа окружила капсулу. Все что-то громко кричали и угрожающе размахивали руками.

– Ромул, только что они готовы были носить тебя на руках, а теперь?.. – с печалью в голосе сказал Рэм, поглядывая в иллюминатор.

– Добро и зло рождают философа Рэма, не так ли! – вяло улыбнулся я, порядком устав от всей этой урийской первобытной неразберихи.

Тем временем самые отважные из дикарей стали сносить и складывать под капсулу хворост и сучья поваленных деревьев.

– Они хотят нас поджечь! – воскликнул Рэм. Бессмысленная затея дикарей его напугала.

– Послушай, Рэм. То, что я тебе сейчас скажу, ты всё равно не поймёшь, но почувствуешь и успокоишься. Корпус капсулы рассчитан на мегаватты лобового соприкосновения с источником тепловой энергии, поэтому низкотемпературная плазма, или, иными словами, пионерский костёр, который вознамерились разжечь твои соплеменники, нам попросту не опасен.

Рэм пожал плечами и послушно выдохнул.

Вдруг поток света в иллюминаторе превратился в чередование серых и чёрных пятен. По небу пронеслись тёмно-фиолетовые тени. Мы с Рэмом прильнули к стеклу и ахнули. Десятки огромных чёрных летающих ящеров кружили над толпой. Уже через несколько секунд один за другим они стали пикировать, выхватывая из толпы жирные куски добычи. Началась паника. Пытаясь укрыться от прожорливых гигантов, дикари давили друг друга и бежали прочь. Отбежавшие из толпы одиночки оказывались наиболее лёгким лакомством для крылатых чудовищ. В иллюминатор было видно, как перепуганные старейшины и вожди поднимались по трапу, протягивали к шлюзу руки и молили впустить их. Я заметил, как одна из птиц, сделав резкий разворот, сложила крылья и стрелой понеслась к лестнице.

– Ромул, открой им! – плача воскликнул Рэм.

Я медлил. Во мне вдруг проснулось ветхое чувство обиды за самого себя. «Почему я должен рисковать жизнью ради них?» – мелькнула подлая мысль.

И пока я, гуманист и буревестник разума, трясся за свою шкуру, Рэм бросился к шлюзу. Распахнув люк, он выскочил на верхнюю площадку трапа и стал подавать руку поднимающимся старейшинам. В этот миг в иллюминаторе стало темно. На площадку обрушились, как водопад, крылья и когтистые лапы подлетевшего ящера. Рептилия впилась острыми когтями в грудь Рэма, приподняла его над площадкой, разбила клювом голову и стала подниматься, оглашая всё вокруг победоносным криком и шелестом своих костистых перьев.

Несколько секунд я смотрел вслед исчезающему в фиолетовой дымке чёрному силуэту, не понимая, что сейчас произошло. Вдруг меня пробил электрошок. Я схватил лазер и, расталкивая набившихся в рабочий отсек дикарей, выбежал на площадку трапа.

Жертвоприношение было в разгаре. Птицы, растравленные лёгкой добычей, играли с толпой, как кошки с мышами. Они хватали дикарей, подбрасывали их в воздух, отпускали на высоте пяти-шести метров и возвращались за новой добычей. Их огромные страшные клювы работали как молотилки, выкрашивая толпу в фиолетовый цвет урийской крови.

Это возбудило меня ещё больше. Я включил максимальную плотность луча и стал жечь без разбора всё вокруг. Луч модулятора самозабвенно исполнял пляску смерти и, как танец Саломеи, творил свою жестокую расправу. Вспыхивали один за другим ящеры, их будущие жертвы – дикари, женщины и дети дикарей – все оказались в огненном котле моего безумия.

Когда в небе не осталось ни одной летающей тени, я опустил модулятор и огляделся. Взору предстал ужас, совершённый человеком, которому Бог даровал разум и право сильного…

Часть 7. Ещё одна ошибка и…

Старейшины и четвёрка вождей племени, опустив головы, молча прошли мимо меня к трапу и спустились на поверхность родной планеты, выжженной диким, необузданным пришельцем. Они опустились на колени и долго смотрели на догорающее кроваво-фиолетовое месиво их родных и близких. Как стожары на скошенном поле смерти, повсюду торчали обугленные скелеты ящеров. Немногие оставшиеся в живых члены племени сбились в крохотные группки. Припав на колени, они мерно раскачивались и выли тоскливую песню смерти.

Последний из вождей, проходя мимо меня, задержался и, не поднимая головы, подал глиняную чашу, на дне которой посверкивало несколько фиолетовых капель.

– Ри-э-эм, – произнёс вождь, передавая мне чашу.

– Что «риэм»? – переспросил я.

Он поднял на меня заплаканные глаза. «Ри-э-эм!» – при этом слове вождь взмахнул руками, изображая птицу.

– Рэм?! – воскликнул я.

Вождь утвердительно закивал головой, схватил мою руку и как бы рассёк её своей ладонью. «Ри-э-эм!» – повторил он, затем вновь уронил голову на грудь и поспешил вслед за спустившимися по трапу братьями.

Я понял его совершенно. Мне предстояло рассечь руку и перемешать свою кровь с каплями крови бедного Рэма, чудом попавшими в эту чашу, и…

Я переводил взгляд то на катышки крови в чаше, то на страшную панораму смерти вокруг. Энергетический ком нервного припадка дробился внутри меня на фрагменты. Меня тошнило и трясло. Боясь потерять бесценные фиолетовые крохи надежды, я шатаясь вошёл в капсулу и, как мог, бережно опустил чашу в безопасное место.

Теперь предстояло осознать случившееся и сделать правильный шаг. Я понимал, что ещё одна моя личная ошибка может навсегда погубить главное – идею планеты Урия.

В геном человека Бог заложил массу замечательных качеств. Но среди них есть одно, на мой взгляд, наиболее замечательное. Когда мы попадаем, казалось бы, в безвыходную ситуацию, наш мозг начинает работать на опережение и выбирает лучший вариант действия, не гадая о том, как правильнее поступить. Имея скрытую способность к предвидению, он разматывает клубок непреодолимых обстоятельств с конца, оглядывая предстоящие действия из будущего как уже совершённые.

Это позволяет ему принять единственно правильное решение.

Оттого наши действия обретают непонятную нам самим уверенность и спокойствие. Но эта удивительная способность нашего генома реализуется при одном непременном условии: если тончайшую работу ума не парализует дикий страх перед обстоятельствами.

Я отложил в сторону модулятор и ракетницу, снял скафандр, который не снимал с момента «приземления» на Урию, и переоделся в простой спортивный костюм, предназначенный для отдыха и расслабления. Накинув на плечи любимую кожанку, подарок отца и всепогодный талисман в моих передвижениях по Вселенной, я вышел на площадку трапа, прикрыл за собой шлюзовой люк и, стараясь не глядеть на пепелище, быстрым шагом направился в деревню.

Часть 8. Покаяние

На подступах к деревне меня поразила зловещая тишина и отсутствие жизни. Одиноко горели костры, но ни старух, ни ребятишек рядом не было. Я направился к центру деревни, где возвышалось памятное «лобное место». За моей спиной происходили мимолётные передвижения-перебежки. Но стоило повернуть голову, всё тут же замирало и зловещая тишина, как разинутая пасть огромного зверя, дышала мне в лицо горячим нетерпеливым дыханием.

Я подошёл к возвышению и по выступам корневищ вскарабкался наверх. На переплетении лиан лежала брошенная шаманом деревянная пластина-бубен. Я поднял её и, сложив ноги по-шамански – крест-накрест, в положение, напоминающее начальную позу йоги, – ударил ладонью в бубен.

Припомнив ритмику и нарастающую силу шаманских ударов, я старался воспроизвести всё в точности. Минут через пять первые, наиболее смелые обитатели деревни вынырнули из своих укрытий и приблизились ко мне на безопасное расстояние. За ними следом вышли вожди и старейшины. Их действия ободрили прочих дикарей, и те стали покидать свои укрытия. Короткими пружинистыми перебежками они приближались к возвышению. Потоки детей потекли между ними.

Когда племя, вернее то, что от него осталось, собралось вокруг «лобного места», я отложил бубен и припал головой к корням. Глядя на моё покаянное положение, сначала вожди, за ними старейшины, а вслед и все уцелевшие члены племени попадали на камни и шкурами прикрыли головы.

Минут десять мы стояли на коленях друг перед другом. Затем я встал и воздел руки к небу. Племя в точности повторило моё движение. Я опустил руки и спрыгнул с возвышения. Ко мне подошли вожди, старейшины и остальные члены племени. Один из вождей протиснулся сквозь толпу и побежал к ближайшей хижине. Через минуту он вышел из неё с каким-то ожерельем в руке. Ещё раз ловко пробравшись через плотное кольцо дикарей, он подступил ко мне.

Я разглядел, что ожерелье представляло собой нанизанные на крупный волос животного острые клыки какого-то хищника, возможно чёрной птицы-ящера. Вождь поднял ожерелье вверх и под одобрительный гул толпы торжественно опустил его мне на плечи. Нетрудно было догадаться, что это сакральное действие посвящало меня в высшее руководство племени. Толпа ещё раз опустилась на колени и замерла. Я развёл руки в стороны и совершил круг на месте. Толпа мгновенно прочитала мои мысли, стала подниматься с колен и расходиться.

…Примерно через час смертельно усталый я вполз по трапу в рабочий отсек капсулы. Подержав на ладони чарку с фиолетовой памяткой о дивном человечке Рэме, я бережно поставил её на место. «Завтра, всё завтра, а сейчас – спать!» Во исполнение собственного распоряжения, не раздеваясь, я повалился на ближайшую горизонталь и мгновенно уснул.

Часть 9. Рэм умер – да здравствует Рэм!

Наступило утро. Урийское солнце цвета спелого лимона протиснулось в небольшой иллюминатор капсулы и зависло на хромированной поверхности приборной доски. Как только я проснулся, солнце вздрогнуло и выкатилось восвояси. Щурясь ему вслед, я взглянул в иллюминатор. Четвёрка вождей и несколько молодых дикарей с широкими деревянными подносами стояли под ступенями трапа и терпеливо ждали моё пробуждение. Я открыл люк и вышел на площадку. Аромат раннего утра коснулся меня тонким фиолетовым холодком. При моём появлении вожди склонили головы, а молодые дикари припали на колени. На подносах были разложены всевозможные местные яства. «Однако!» Я спустился по трапу и присел на предпоследнюю ступеньку. Дикари поднесли еду. Выбрав что-то, похожее на жареное мясо, я попробовал – оказалось вкусно. Особенно мне понравилась столовая «зелень» фиолетового цвета, типа нашего базилика, но с привкусом рукколы.

Перекусив, я подозвал одного из вождей, указал на нетронутые нагромождения еды и жестом обозначил ребёнка. Вождь кивнул головой и распорядился. Еду с подносов переложили в корзины, и молодые дикари, навьюченные поклажей, отправились в деревню. Вожди раскланялись со мной и зашагали за ними вслед.

Я вернулся в капсулу и взял нож. Предстояло рассечь руку от локтя вниз к ладони и стекающую кровь смешать с кровяными катышками Рэма. Всего раз мне пришлось заниматься членовредительством. И хотя с того памятного события прошло не более двух недель, рана на руке полностью затянулась. Иногда мне казалось, что никакого чуда не было и Рэм мне попросту приснился. Терзаясь сомнениями, я медлил приступить к задуманному. Припомнились слова отца: «Если не можешь что-то преодолеть, посчитай дело сделанным и в своих действиях вернись назад, вспоминая об этом деле как об уже совершённом». Я вообразил нового Рэма, точно такого же, каким был мой прежний замечательный брат. Ещё я подумал: что будет, если я этого не сделаю? В моих руках жизнь и бытие человека, а я трушу, как элементарная дарвиновская тварь!

Скользящим движением я рассёк руку и наклонил рану к чаше. Тёплая красная кровь, как талый зажор, притопила фиолетовые катышки запёкшейся крови Рэма, и… наступила пора чуда!

Действительно, содержимое чаши стремительно увеличивалось в объёме и постепенно принимало вещественную форму. Увы, окончания чудесного процесса я не видел. От волнения у меня потемнело в глазах, и я готов был уже упасть в обморок (хорош астронавт!). Тут кто-то коснулся моего плеча и произнёс: «Здравствуй, брат!» Усилием воли я сбросил обморочное оцепенение и открыл глаза: передо мной стоял совершенно голый Рэм и светился человеческой улыбкой счастья!

– Рэм, бродяга, это ты! – воскликнул я, пытаясь унять волнение сердца.

– Рэм? Почему Рэм?

– Рэм, Рэм, Рэм! Кто же ещё! – защебетало моё сердце, пряча подступившие к глазам слёзы. – Одевайся, дружище, мы снова вместе!

Я достал из каптёрки одежду. Из предложенного разнообразия Рэму пришлась по вкусу тельняшка и лёгкий спортивный костюм.

– Порядок! – я придирчиво оглядел Рэма. Его ладная пружинистая фигура совершенно походила на мою, но были и отличия, придавшие абсолютной копии некий первобытный урийский шарм.

На ваш вопрос «первобытный урийский шарм – это как?» я отвечу так.

Рэм был на толику больше, чем я, сутулился в плечах, в его движениях чувствовалась кошачья пружина охотника, вынужденного подбираться к добыче вплотную. Его нижняя челюсть чуть больше выступала вперёд, как у мудрого удава Каа. Подобная особенность лицевого строения говорила о приоритете чувственной моторики в общении с окружающим миром. Наверняка у погибшего Рэма были те же физиологические особенности, но я воспринимал его как чудо и ничего подобного в его облике не замечал.

Мой подробный анатомический разбор Рэма номер два ещё раз подтвердил печальную истину: мы быстро привыкаем даже к чудесам и восторг души добровольно обмениваем на скучную аналитику происходящего.

Часть 10. Надежда подлежит восстановлению

Я взялся отремонтировать повреждения капсулы в надежде вернуться на безлюдную орбитальную станцию, которая наматывала круг за кругом над Урией. В ночном небе я не мог видеть её движение. Орбита станции лежала в противоположной полусфере планеты. Но я надеялся на благополучие материнского модуля исходя прежде всего из моего законного права надеяться на лучшее во что бы то ни стало.

К счастью, в приборном отсеке чуть ли не треть полезной площади была отведена под ЗИП. Помню, на Земле, в Академии астронавтики, как только мы ни шутили над гипертрофированной предусмотрительностью главного конструктора станции, добродушного Адама Петрича. А зря: прав оказался главный, как в воду глядел.

Потянулись долгие кропотливые ремонтные будни. Рэм оказался толковым и рукастым помощником. Через пару дней работы он уже понимал общую концепцию аппаратного обеспечения и порой указывал мне на то, что я в пылу ремонта упускал из виду.

Дикари исправно каждое утро приносили отменную еду и небольшие, но выполненные от души подарки. Как правило, это были вязанные из соломы зверушки или незатейливые предметы быта.

Ремонт продвигался на удивление споро. Я имел возможность менять целые блоки аппаратуры, не распаивая микросхемы и не выламывая из базовых плат сгоревшие элементы. Главный бортовой компьютер, чудом сохранивший работоспособность после сотрясения, принимал в своё распоряжение всё новые и новые отремонтированные узлы общей аппаратной системы.

Часть 11. Охота

Однажды во время утренней трапезы один из вождей что-то шепнул Рэму, хитро поглядывая в мою сторону.

– Они зовут тебя на охоту. Говорят, в окрестностях деревни объявился огромный бору́. На завтра назначена охота.

Рэм, возбуждённый предчувствием чего-то необычного и интересного, смотрел на меня широко раскрытыми глазами, вымаливая согласие.

– Передай вождю, я приму участие в охоте, – ответил я, дружески хлопнув его по плечу.

В тот же день вечером вместо традиционного антропологического ликбеза и рассказов о Вселенной темой нашего разговора была охота! Рэм задавал бесчисленное количество вопросов, и, пожалуй, главный из них звучал так: «Какое право мы имеем убивать животное, которое не причинило нам никакого вреда?»

– Понимаешь, Рэм, – ответил я, невольно опуская глаза под напором наивного, не знающего злобы взгляда, – мир устроен так, что в нём выживает сильнейший. Бору́, на которого завтра будет охотиться племя и наверняка убьёт его, ведь тоже охотник. Его жертва – более слабый зверь. Ты сам по утрам принимаешь из рук дикарей куски мяса и ешь их. Они же не выросли на деревьях. Это фрагменты убитых зверей или домашней птицы. И ты не оплакиваешь их смерть, а пользуешься ею.

– Да, это так, и всё же объясни мне, почему моё существо при мысли о завтрашней охоте ликует от радости? Почему будущее убийство вызывает во мне не вздох вынужденного сожаления, а веселье, как от вина, которое я пробовал из твоих рук?

– Наверное, когда-нибудь человек перестанет радоваться чужой смерти. Поверь, Рэм, это всё, что я знаю.

На следующее утро ни свет ни заря меня разбудили крики дикарей и отрывистые звуки, напоминающие голоса детских пищалок. Я поглядел в иллюминатор и увидел охотничье «войско» в полной, явно не потешной амуниции. Дикарей шестьдесят с шипованными дубинами и копьями бродили толпой возле трапа капсулы. Копья имели каменные наконечники, привязанные лоскутами лиан к срезанным и ошкуренным стволам молодых деревьев.

– Н-да, серьёзная сила, – улыбнулся я, – Рэм, вставай! Завтрака, похоже, сегодня не будет.

Предупреждение оказалось излишним. Рэм, уже одетый, нетерпеливо ёрзал в углу и ждал моего пробуждения.

– Пора?! – выпалил он и даже дал петуха, как только я поглядел в его сторону.

– Да, выходим, – ответил я и вложил в боковой карман правой голени заряженную трассерами ракетницу. Модулятор я брать не стал, решив не пробуждать воспоминания дикарей.

Мы спустились по трапу и смешались с толпой охотников. Процессия двинулась в ближайший лесок, представлявший из себя полупроходимые заросли вьющегося в камнях кустарника. Редкие стволы крупнолистных деревьев торчали из общей клубящейся массы растительности, как фиолетовые сугробы, и служили ориентирами в пути.

Урийское солнце ещё таилось за горным перевалом, но небо, предчувствуя его скорое появление, уже перекрасило слоистую гряду облаков из ночного пепельно-серого фиолета в розовый кармин наступающего утра.

Ватага добровольцев, шествовавшая впереди охотничьего войска, вошла в глухие колючие заросли кустарника. Как мне пояснил Рэм, подслушивавший мысленные переговоры дикарей друг с другом, в задачу авангарда добровольцев входило потревожить зверя и гнать его на основные «армейские» силы, которые расположились в каре, выставив вперёд копья в ожидании зверя.

– Рэм, – удивился я, – спроси: а если зверь не побежит в западню и вильнёт в сторону, что тогда?

Рэм пошептался с одним из вождей, потом повернулся ко мне и сказал:

– Они говорят, побежит.

Я достал на всякий случай ракетницу и спрятался за камни во втором эшелоне охотников.

Вскоре послышался треск ломающегося валежника и острые, как язычок змеи, крики туземцев. Шум быстро усиливался. Похоже, всё шло по плану: зверя подняли и гонят на каре.

Вдруг долина огласилась невероятным по силе рыком. Вслед послышались тревожные и жалобные выкрики туземцев. Дикари стали переглядываться друг с другом. Судя по рыку, огромная величина бору́ не вписывалась в их расчёты. Оставалось только догадываться о незавидной судьбе горстки смельчаков.