Прощай, Америка!

Лукаш на лестнице нагнал англичанина. Толстого, с одышкой шестидесятилетнего англичанина, действительно, звали Джоном Смитом, что почему-то несказанно веселило окружающих. Настолько веселило, что даже прозвище ему никто не стал придумывать. Джон Смит и Джон Смит, мать его.

– Видел стрельбу? – поздоровавшись, спросил Смит.

– Да, – Лукаш притормозил и пошел рядом с англичанином. Тот обижался, когда коллеги его игнорировали. – А что?

– И как ты оцениваешь все это? – Смит остановился, вцепившись в перила, и попытался перевести дыхание. В горле британца сипело и клокотало, по лицу стекали крупные капли пота. – Брошу я все и уеду отсюда… У меня в номере жарко, словно в финской парной, так тут еще и лифт… И главное, еще вчера утром у меня кондиционер работал, а вернулся вечером – нет. Возникает чувство, что его специально поломали.

Смит вытер пот с лица и печально взглянул на Лукаша.

– Ты говорил, что у тебя тоже сломан кондиционер?

Лукаш кашлянул смущенно. А ведь ему вполне могли починить кондишн за счет бедняги-англичанина. С менеджера станется. В Зеленой Зоне и не такое могло произойти.

– Я заплатил полсотни евро, – произнес Лукаш виноватым голосом.

– Да? – задумчиво спросил Смит. – Действительно. А я все никак не могу привыкнуть. Все-таки четыре звезды, Вашингтон… Пятьдесят евро… А фунты они берут?

– Не поверите, – Лукаш сделал страшные глаза и понизил голос: – Они даже рубли берут. Предпочитают евро, но рубли берут. И юани, и даже тайские баты. Лишь бы не доллары.

– Полсотни евро, – повторил Смит. – А как думаешь, сколько нужно будет заплатить, чтобы и лифт починили?

– Джон! – строгим голосом произнес Лукаш. – Не создавайте прецедент! Иначе все это зайдет слишком далеко, я – русский, я – знаю!

– Что ты знаешь? – спросил сбежавший сверху Квалья.

Итальянец говорил по-русски чисто, почти как на родном итальянском. Еще он говорил по-английски, по-немецки и по-арабски. Квалья был очень компанейским парнем, имел кучу знакомых, репутацию болтуна, при этом еще ни разу ни с кем не поделился важной информацией. Все в него уходило как в черную дыру. Русские за глаза называли его Канальей, Каналья это знал, но не обижался.

– Что-то о стрельбе в Нью-Йорке?

– Я все знаю, – заявил Лукаш. – Я даже знаю, где ты вчера схлопотал этот замечательный синяк.

– Этот? – переспросил Квалья, указывая на скулу. – Тоже мне секрет! Это знают еще три сотни участников вчерашней вечеринки. Ты скажи, за что я его получил?

– Ты девицу по заднице шлепнул, – вкрадчивым голосом напомнил Лукаш. – Эдак ласково и игриво…

– И что? Это повод бить меня по лицу? – Квалья осторожно потрогал синяк и поморщился. – Била, между прочим, меня не девушка. Так девушка ударить не может. К тому же девушкам обычно нравится, когда я их трогаю.

– Тебя не девушка била, – с готовностью кивнул Лукаш. – Тебя бил ее отец. Это была невеста твоего земляка. А бил тебя сенатор Соединенных Штатов.

– Матерь божья!.. – простонал Квалья. – Это точно?

– Увы, – развел руками Лукаш. – Совершенно точно. Я стоял почти рядом. Когда ты летел в кусты, то чуть не задел меня ногой.

– Но с другой стороны, – усмехнулся Квалья, – она ведь в Италию потом поедет с мужем, так?

– Ходили слухи.

– Вот там я и наверстаю, – Квалья щелкнул пальцами. – Она оценит мое постоянство. А задница у нее на ощупь даже лучше, чем на вид, клянусь!

– Ладно, джентльмены, пойдемте, – предложил передохнувший Смит. – Сейчас внизу парни болтают, обмениваются информацией, а мы тут…

– Я вам все скажу, – пообещал Лукаш. – В деталях.

– Слово чести?

– Какое может быть слово чести у журналиста вообще и в наших местах в частности? – засмеялся Квалья и побежал вниз по ступенькам. – Михаилу можно верить и так, без слова. Но вы уж потерпите, пусть он сразу всем рассказывает. Чтобы ему дважды не повторять.

– Какой заботливый макаронник, – пробормотал Смит. – Вы сильно удивитесь, если узнаете, что он шпион?

– Я не удивлюсь, если узнаю, что вы тоже работаете на какую-нибудь разведку, – засмеялся Лукаш. – Может быть, даже на британскую. Вы сами удивитесь?

– Я уже давно ничему не удивляюсь, – печально проронил истекающий потом Смит. – В нашем мире уже ничему не стоит удивляться… Все катится в бездну…

В ресторане было людно. Телевизор работал, в кадре маячил журналист и что-то говорил, указывая левой рукой на искалеченную Свободу у себя за спиной.

– …варварскую акцию, – услышал Лукаш. – Федеральные власти и Военно-Воздушные Силы пока отказываются комментировать происшествие.

– Да выключите вы эту ерунду! – потребовал Ковач, увидев, что вошел Лукаш. – Михаил, Квалья врал, что вы знаете подробности.

– Я не врал! – возмутился Квалья.

– Квалья не врал, – подтвердил Лукаш и прошел к своему столику у окна. – В этот раз – не врал.

Журналисты и официанты молча смотрели на русского, ожидая обещанной информации.

– Мне кофе, пожалуйста, – сказал официанту Лукаш, сев к столу. – И что там у вас из еды…

– Лукаш! – тихонько позвал Квалья, проведя ладонью по своему бритому черепу, словно приглаживая несуществующие волосы. – Миша! Тебя давно пинали ногами коллеги по цеху?

Остальных, как оказалось, тоже интересовал этот вопрос. Более того, они даже стали намекать, что готовы восполнить этот пробел в образовании уважаемого господина Лукаша.

– Мы не ведем переговоров с шантажистами, – сказал Лукаш. – И не поддаемся на угрозы.

– Америка тоже не вела и не поддавалась, – напомнил Смит, усаживаясь напротив Лукаша. – И это ей помогло?

– Вот это… – Лукаш указал на Смита. – Вот это – низкое британское коварство. Провокация к тому же. Великобритания всегда относилась к России враждебно. И я мог бы послать всех вас на фиг, проиллюстрировав тем самым старинную российскую мудрость «Русские не сдаются», но сегодня я не выспался, я хочу дрыхнуть и, кроме того, в любом случае, вы все узнаете через час. Пресс-конференцию уже назначили?

– В десять, – произнес кто-то за спиной Лукаша.

– Ладно, – потянувшись, сказал Лукаш. – Слушайте, бандерлоги… Все меня слышат? Я спрашиваю – все?

– Все, – нестройным хором ответили журналисты.

Это был ритуал, и на Лукаша за такие выходки уже даже перестали обижаться.

– Значит, записываем, – сказал Лукаш. – Диктую один раз и повторять не буду.

Зашуршали открываемые блокноты.

«Бедная Сара Коул, – почти с раскаяньем подумал Лукаш о пресс-секретаре Белого дома. – Был у тебя шанс отделаться общими словами, но теперь ты его лишаешься. Теперь прижмут тебя на пресс-конференции эти чудовища, вооруженные информацией, и порвут тебя в клочья, потому что ничего, кроме этой информации, ты им сказать не сможешь. И все подумают, раз уж чудаковатый русский парень все это знает, то ты-то, человек президента, наверняка должна знать куда больше. И если не говоришь, то… Бедная Сара Коул!»

– Значит, так, – вздохнул Лукаш. – Первый аппарат пилотировал майор Френсис Ти Роджерс, позывной «Пумба». Второй – капитан Дана Стоппард, позывной «Фея». Оба из девяносто четвертой истребительной эскадрильи. Взлетели в пять пятьдесят с базы Лэнгли, штат Виргиния. Учебный полет в паре. Покинули зону полетов, не реагируя на команды с земли. В шесть пятнадцать отработали с памятником и ушли в сторону Техаса, где и приземлились около восьми часов утра на базе Дайс возле Абелина. Официальный Техас своей позиции не озвучил. Хотя, насколько я понимаю, из Техаса выдачи нет.

– Что? – не понял Махмудка, простой до наивности телевизионщик из Эмиратов.

– Ну, не выдадут ни пилотов, ни «рапторов», – пояснил Лукаш. – Никогда не выдавали и сейчас пошлют федералов куда подальше.

– Это все? – спросил кто-то из немцев, Лукаш их еще по именам не запомнил, они только два дня назад сменили Пауля и Карла, которых в журналистском пуле именовали Сладкой парочкой, не имея, в принципе, в виду ничего плохого. Эти немцы вполне могли наследовать прозвище, потому что постоянно держались вместе и даже вопросы задавали хором.

– Тебе еще размер груди капитана Стоппард назвать? – осведомился Лукаш. – Что знал – я вам сообщил, а дальше… Если вы меня спросите, что обозначает Ти в имени пилота, я вам не смогу ответить. Вы же профессионалы, копайте! А мне нужно завтракать и уезжать. У меня сегодня работа на пленэре…

Пока Лукаш завтракал, журналисты обговаривали полученную информацию. Махмудка позвонил кому-то и выяснил, что майор Роджерс и капитан Стоппард действительно служили на базе Лэнгли. Квалья попытался внаглую дозвониться на базу и попросить к телефону кого-то из летчиков, но был послан с ходу и категорично.

Общая идея рассуждений сводилась к тому, что все это неспроста. Особо одаренный в технических вопросах Жак Морель, о котором, почти не скрываясь, говорили, что он, гад, шпионит минимум для трех контор, быстренько прикинул и заявил, что если летчики действительно улетели к Абелину и на самом деле с базы Лэнгли, то без подвесных баков у них это получиться не могло. А раз у них были баки, то о каких учебных полетах шла речь? О каких вообще полетах могла идти речь, если американская авиация благополучно сидит на земле, экономя каждый литр горючего? Нет у военно-воздушных сил США керосина. Неприкасаемый запас есть, а для учебных полетов – нет.

Так что, если Лукаш не врет – Лукаш молча поднял над головой средний палец и показал его французу – если Лукаш не врет, то пилоты готовились именно к перелету в Техас, и на базе либо совсем слепые сидят, не заметили баков и запроса на горючее, либо…

И как же это так вышло, спохватились журналисты, что пара «рапторов» свободно вошла в зону Нью-Йорка, а потом беспрепятственно ушла в Техас, проследовав мимо авиационных баз и через несколько рубежей противовоздушной обороны? Лукаш уже закончил завтрак и, забросив сумку на плечо, шел к выходу, когда в ресторане прозвучало: «Это что же теперь будет?»

– На форт Самтер это, пожалуй, не тянет, – сказал Лукаш, на секунду остановившись в дверях. – Это если вы имеете в виду новую гражданскую войну. Но у Техаса теперь есть еще два «раптора» и еще два пилота. Это еще два повода Мексике задуматься над вопросом – начинать с Техасом разборку или нет.

– Четыре повода, – пробормотал Ковач. – Два плюс два – четыре.

Лукаш снова показал палец, на этот раз – большой и вышел из зала.

У выхода из гостиницы Лукаша нагнал Мартин из ресторана, вручил пакет с продуктами.

– К ужину вернетесь? – спросил Мартин.

– Очень надеюсь, – ответил Лукаш, засовывая купюру Мартину в нагрудный карман. – На всякий случай подержи для меня ужин.

Не то, чтобы в Зеленой Зоне были напряги с продуктами, достать можно было все, но лучше поддерживать добрые отношения с обслугой. На всякий случай. Вот за пределы Вашингтона без запаса еды лучше не выезжать. Придорожные тошниловки еще работали, но что там могли предложить проезжему под видом говядины…

Разумные люди такие эксперименты на себе не ставили, а Лукаш считал себя человеком разумным. Умные люди вообще старались не выезжать из Зеленой Зоны кроме как в составе конвоя под усиленной охраной. Но то были умные люди, и у них не было такого бессердечного шефа, как Петрович. Хотя да, сам Петрович тоже старался за охраняемым периметром не появляться.

Лукаш, зажмурившись, замер на пороге отеля.

Солнце жарило немилосердно, слепило, отражаясь в стеклах зданий напротив и в хромированных деталях автомобилей на стоянке. Повесив сумку на плечо, Лукаш достал из кармана темные очки, надел их и огляделся. Как раз в этот момент перед ним остановился черный джип с федеральными номерами.

– Подвезти? – спросил Джонни, высунувшись в окно. – Почти даром.

Лукаш, приподняв очки, потер пальцами переносицу. В голове слегка шумело, кофе почти не помог, только вызвал легкую тошноту и горечь во рту.

– У тебя заднее сиденье свободно? – спросил Лукаш.

– Там одна сумка, можешь отодвинуть ее, – ответил федерал. – Ты разве не поедешь на переднем? Мне говорили, что у вас и арабов престижным считается место возле водителя.

– А у вас его называют местом смертника, – сказал Лукаш, открывая заднюю дверцу. – Я посплю пока.

Лукаш перебросил увесистую сумку Джонни к заднему стеклу, сунул туда же свою и сел.

– Я катастрофически не выспался.

– А я думал, ты мне о расстрелянной Свободе расскажешь, – с деланым разочарованием протянул Джонни. – Ты так интересно выбалтываешь военные и государственные…

– Высота от земли до конца факела – девяносто три метра, высота собственно фигуры – сорок шесть, вес медной обшивки – тридцать одна тонна, стального каркаса – сто двадцать пять тонн. В футы и фунты переводить не буду, сам поработай мозгами. Что уставился, болезный? Еще про «рапторы» рассказать? Тринадцать с половиной на почти девятнадцать да на чуть больше пяти метров. Вес – тридцать восемь тонн, стоимость… почти на вес золота, если не врут.

Джонни хмыкнул, рассматривая пассажира через зеркало заднего вида.

– Ехай, извозчик! – приказал Лукаш, захлопнул дверцу и закрыл глаза. – Трогай! На чеках, я надеюсь, нас останавливать не будут?

Машина тронулась.

– На чеках нас останавливать не будут, – пообещал Джонни. – У нас пропуск, мы включены в специальный список – с чего нас останавливать и проверять? У меня появляется соблазн громадного размера, когда выдаются такие поездки. Это ж сколько всего я мог бы провезти отсюда туда и обратно? Можно было бы озолотиться, я думаю. Из Зеленой Зоны – лекарства. Знаешь, сколько сейчас можно взять в провинции за инсулин или антибиотики? Люди даже торговаться не будут, все отдадут. У тебя есть знакомые в посольской больнице? Или у военных?

– У меня есть знакомые в посольской больнице, – не открывая глаз, ответил Лукаш. – И у военных. Но я не буду заниматься такими операциями. Я брезглив.

– А за тридцать процентов? – спросил Джонни.

– Пошел ты…

– А за пятьдесят? – не унимался федерал.

– Я сплю, – сказал Лукаш. – Я не выспался и вполне могу что-нибудь сделать не вовремя подвернувшемуся человеку. Намек понятен?

– Более чем, – засмеялся Джонни. – Спи, я буду ехать аккуратно и осторожно. Но ты подумай по поводу пятидесяти процентов. Лично у меня брезгливость при таком раскладе исчезла бы сразу. Даже если бы и была когда-то…

Глава 2

Сон должен был навалиться сразу. Машина шла ровно, дороги в Вашингтоне, несмотря ни на что, поддерживали в хорошем состоянии, ничто вроде бы не мешало Лукашу вырубиться. Однако…

Эти чертовы «рапторы» не выходили из головы.

Ничего не происходит просто так. Все имеет причины и следствия. Почему пилоты решили устроить показательное выступление? Надоело смотреть, как правительство пункт за пунктом сдает интересы государства? Неплохой повод, патриотичный. Вдобавок жалованье в армии продолжали задерживать. А если даже и не задерживали, то платили без учета инфляции. Насколько слышал Лукаш, армейским разрешали прерывать контракты без штрафных санкций. Надоело считать гроши от зарплаты до зарплаты – пиши рапорт и сваливай в гражданскую жизнь.

А вот в Техасе… В Техасе все было иначе. В Техасе зарплату военным платили, выплачивали надбавки и даже, если верить слухам, премиальные выдавали за приведенную в штат технику. Так что капитан Стоппард и майор Роджерс этим утром стали намного богаче, чем были еще вчера.

Выходит, что это они ради денег? Чушь. Ради денег они улетели, а вот ради чего стреляли?

«Ладно, – подумал Лукаш, – со временем все станет известно. Уже наверняка из Вашингтона позвонили в Остин и выразили свое глубокое негодование по поводу…»

– Доброе утро, Вашингтон! – прозвучало в салоне машины. – Мы рады приветствовать всех, кто нас слушает. Погода в столице Соединенных Штатов солнечная, безоблачная и, я даже сказал бы, – лётная. Во всех смыслах этого слова!

– Выключи радио, – не открывая глаз, потребовал Лукаш. – Не хватало еще слушать этих идиотов.

Джонни послушно выключил радио.

– И если ты еще раз попытаешься меня разбудить… – Лукаш вздохнул. – В общем, я и сам не знаю, что с тобой сделаю. Но это будет нечто страшное…

– Уже боюсь, – засмеялся Джонни, – но на чеках тебя все равно разбудят. Спящий пассажир на заднем сиденье вызывает недоверие у патрульных. А вдруг я тебя усыпил и похитил? Вывезу из Вашингтона, спрячу и стану требовать выкуп. Или просто повешу тебя возле дороги в назидание оккупантам…

– Хренушки, – возразил Лукаш, – в назидание оккупантам патриоты пишут ругательные надписи на стенах. А вешать должны проклятых федералов, сотрудничающих с проклятыми оккупантами. И, кстати, оккупантами нас еще не называют, это ты торопишь события. Если верить граффити – мы уроды, просто уроды.

– И еще ублюдки, вон, можешь убедиться справа, – Джонни указал пальцем. – Ублюдки, убирайтесь домой!

Лукаш приоткрыл глаза и убедился. Написано было по-русски и без ошибок. Рядом с надписью были небрежно намалеваны гениталии. Без таланта намалеваны и без вдохновения.

– Никакого чувства прекрасного у этих патриотов, – Лукаш зевнул. – Ну можно ведь что-то придумать изящнее. И смешнее. Ну, что-то вроде «Ваньки, гоу хоум!».

– Ваньки – не самая большая проблема, Михаил, уж ты поверь. К вашим относятся более-менее хорошо. Не особо любят, но и не так, чтобы ненавидеть. А вот кому пришла в голову идея привезти сюда арабов и сербов с вьетнамцами?

– А также немцев, французов, итальянцев… Весь мир пришел на помощь заболевшим Штатам Америки. С моей точки зрения – такое умильное содружество добрых самаритян получилось. Все вас…

Машина резко затормозила, Лукаш открыл глаза – они остановились перед чеком у въезда на Твин Бриджес. Перекрытый Джордж Месон Мемориал бридж был справа, мемориал Джефферсона остался тоже справа, но позади.

– Очередь, будь она неладна, – сказал Джонни.

У него был богатый набор русских идиом, использовал он их всегда правильно и к месту, говорил без ошибок и акцента. Был у его речи даже московский оттенок, такой «акающий» говорок с проглатыванием гласных. Встретишь такого в России – примешь за своего. В российской провинции он, наверное, мог бы и в рыло схлопотать именно за то, что москвич.

– Очередь, – повторил за федералом Лукаш. – Минут на тридцать, не меньше.

– И мы имеем все шансы не успеть к отправлению конвоя, между прочим, – Джонни посмотрел на часы. – У нас времени в обрез.

– Кто там у нас сегодня на чеке стоит? – Лукаш тяжело вздохнул, понимая, что придется выходить из машины, идти договариваться. – Глянь, чей флаг?

– Ваш триколор, – присмотревшись к висящему в безветрии флагу, сказал Джонни. – Повезло.

– Наверное, – Лукаш переложил удостоверение в нагрудный карман рубашки, достал из сумки блок сигарет и вышел из машины.

Солнце ударило по голове и плечам, словно раскаленный молот. Сразу навалилась слабость.

«Сейчас бы дождик, – с тоской подумал Лукаш, надевая очки. – Такой сеющий мерзкий дождик. Серое противное небо, низкое и липкое на вид, холодный ветер… Вот было бы славно».

Подошвы кроссовок немного липли к асфальту, бетонные блоки и мешки с песком чека казались ослепительно белыми. Бронетранспортер в зелено-коричневом камуфляже выглядел здесь совершенно неуместным. Не в цвет.

Лукаш медленно прошел мимо полутора десятков машин, стоявших перед чеком. В половине из них находились семьи, с детьми и домашними любимцами. На крышах некоторых машин были мешки и картонные ящики с барахлом. Продолжался исход аборигенов из Зеленой Зоны. Чем меньше американцев здесь останется, тем спокойнее будет федеральным властям и международному контингенту.

Про полчаса ожидания Лукаш явно погорячился. Машины никто не проверял, перед заграждениями чека прохаживал единственный боец с лычками сержанта на погонах, но ничего сержант не проверял и не досматривал. Он, собственно, ничего и не мог досматривать в одиночку, ни одна инструкция ему этого не позволила бы в паре с инстинктом самосохранения. Если здесь, в Штатах, нападений и атак смертников еще не было, то по всему миру ребят на таких вот блокпостах приучили нижней челюстью не щелкать и без прикрытия к машинам не соваться.

Сержант демонстрировал присутствие, ленивыми шагами прохаживаясь вдоль заграждения. Каска была на голове, бронежилет имелся, но рукава куртки были закатаны выше локтя, автомат висел на шее и руки лежали на автомате, как на перилах.

«Вылитый немецко-фашистский оккупант из старых советских фильмов. Ему бы еще губную гармошку. Интересно, если он сам не соображает, как все это выглядит, то куда смотрит его непосредственное начальство? Они задумываются, как их воспринимают местные жители, – с тоской подумал Лукаш. – А потом, если все взорвется…

Какое, на хрен, если?! Когда, блин, все взорвется, вот тогда и станут рассуждать разные-всякие на тему – откуда такая ненависть, мы же ничего такого…»

Наконец сержант Лукаша заметил.

– Стоять! – приказал сержант, за оружие не хватаясь, но поворачиваясь к приближающемуся Лукашу левым боком, дулом навстречу. – Назад, пиндос!

Значит, пиндос, вздохнул Лукаш. Вот ведь.

– Свои, братан! – Лукаш изобразил на лице улыбку и снял очки, не дожидаясь, пока палец сержанта ляжет на спусковой крючок. – Российский журналист при оккупационном корпусе.

Левой рукой Лукаш достал из кармана удостоверение, показал его сержанту.

Сержант опустил ствол автомата.

– Ты тут старший? – спросил Лукаш.

– Вообще-то лейтенант Великих, – сержант оглянулся на чек. – Но он сейчас немного занят… А что?

– Мне нужно проехать, – Лукаш зачем-то указал пальцем на КПП.

– Всем нужно проехать, – сказал сержант. – Все и проедут, по очереди. Всех досмотрят.

– Так почему не досматривают?

– Так перерыв на ланч, – усмехнулся сержант. – Жара, мать ее, вот и приходится делать перерывы.

– Таки да, – кивнул Лукаш, – жара. А ты, что ж, на солнцепеке?

– А я через полчаса сменяюсь и в расположение, – сержант задумчиво посмотрел на блок сигарет, который Лукаш держал под под мышкой.

– Я опоздаю к выезду колонны, и это будет плохо…

– Плохо, – не стал спорить сержант. – Завтра поедешь.

– Завтра уже будет поздно… И лейтенант, говоришь, отдыхает?

– Отдыхает, – сержант оглянулся на бронетранспортер.

– И часто у вас перерывы?

– Приказано щадить личный состав, – сержант наморщил конопатый нос, не сводя взгляда с сигаретного блока.

– А этих, в тачках? – Лукаш кивком указал на стоящие перед чеком машины.

– Пиндосов, что ли? – улыбка сержанта стала пренебрежительной. – А нам какое дело. Мы несем службу…

– Вдали от родины, – подсказал Лукаш.

– Что? Да, вдали от родины, между прочим, – кивнул сержант. – Если им в заднице свербит к переездам, то это их проблемы. Вот досмотровая группа отдохнет, вернется, тогда и начнем пропускать…

Лукаш оглянулся на машины, над их крышами дрожал раскаленный воздух. Ветра не было, в большинстве автомобилей наверняка не работали кондиционеры, но никто не открыл дверей и не опустил стекол.

«Американцы наверняка не позволили бы с собой так обращаться, – подумал Лукаш, – а пиндосы… Он, пиндос, виноват уже своим существованием».

– Если они у себя порядка навести не могут, – словно отвечая на мысли Лукаша, сказал сержант, – то пусть по нашим правилам живут.

Как-то он это дежурно произнес, словно цитировал кого.

– Замполит сказал? – криво усмехнулся Лукаш.

– Офицер-воспитатель, – сержант посмотрел в лицо журналиста. – А что, не так сказал?

Глаза у сержанта были светло-голубые, почти прозрачные. Безмятежные и спокойные. Взгляд уверенного в своей правоте человека. Ему так сказали, убедили. Он и сам так думает. Как с пиндосами еще можно общаться? С этими бестолковыми уродами, что разваливают собственную страну и чуть не угробили мировую экономику всего за пару лет.

Ну и если они терпят – значит, все в порядке, так ведь? Значит, их такой расклад тоже устраивает.

– Закурить не найдется? – не выдержал, наконец, сержант.

– Есть, – спохватился Лукаш. – Блока сигарет хватит?

Улыбка сержанта стала широкой и искренней, журналист ему определенно начинал нравиться.

– Хватит, – сказал сержант.

– Держи, – сказал Лукаш и сунул блок сержанту. – Я тороплюсь…

– Понятное дело, – кивнул сержант. – Мы сейчас мигом все организуем. Ты иди в свою тачку, сейчас пропущу.

Сержант подошел к первой в очереди машине, синему мини-вэну, с пакетами на верхнем багажнике и двумя детьми в салоне.

– Сваливай вправо! – сказал сержант. – Гоу ту… Райт! Это, квикли, блин!

Мини-вэн завелся. Бензин у него был паршивый, американцы наконец научились разбавлять топливо. Дети что-то закричали, но Лукаш слушать не стал, быстрым шагом, опустив взгляд, он прошел мимо очереди назад, к своему джипу. Опустился на заднее сиденье.

– Я начинаю понимать прелесть коррупционных схем, – сказал Джонни, глядя перед собой. – Раньше не понимал, а сейчас… Немного противно, но очень… очень эффективно.