Я сегодня Ван Гог (сборник)

Гарвард

Я к нему прикоснулась на счастье! К ботинкуДжона Гарварда! То есть, не Джона[11]… Короче —я ходила по парку тому, где картинкивоскрешали историю как бы воочью!Вот прошли президенты Америки – восемь! —что учились здесь храбрости, мысли и делу…Здесь на лавочках в парках, в бостонскую осень,претенденты всех будущих премий сидели!Цвет науки, политики и Мельпомены[12],основатели всех основных направлений:в экономике, в жизни – врачи, бизнесмены,основатели физики новых течений!Как в глубокой нирванне, стою в твоём парке,только крови толчки на висках ощущая…Мне б хотелось удрать, притаиться за аркой,чтобы здесь обучаться, мечту воплощая!Я коснулась ботинка – на страх и удачу…И задумала быть бесконечно счастливой!Если вдруг упаду, заболею, заплачу —вспомню блеск его медный и гарвардский ливень!Вспомню лик твоих замков и лестниц ступени,вспомню колокол старый и мост над рекою…Утоли мне печали, мой Гарвард бесценный,и запомни меня – ненасытной такою!

В Манхэттене, на знаменитой Пятой Авеню…

В Манхэттене, на знаменитой Пятой Авеню[13],простым кружком мозАичным на парковой аллее —о выстреле, о Ленноне, что к дому повернул…деревья в парке о случившемся жалеют…[14]В Манхэттене, по именитым паркам и садам, —по выросшим из мусора, за грош приобретённым,[15] —процокали копытцами лошадки тут и там,а в фаэтонах замерли влюблённые…Там, на балетно-оперной, на Пятой Авеню,что мировой элитою гремела и блистала,в почтеньи робко-трепетном колени преклонюперед огромными полотнами Шагала![16]И на конфетно-праздничной, с изысканной толпой,на Пятой Авеню стою, заворожённая, —на небоскрёбно-оффисной, гламурной, занято́й, —богатством и радушием сражённая!

Метрополитен. Балет Золушка

Эта Золушка звалась американскоюСиндереллой[17] в зале «Метропо́литен»[18].И Прокофьева чарующею сказкоюритм балета бал творил дико́винный!Танцевала Золушка – а в бархатеутопали ложи привередливые!Тихо плакала дурнушка в тёмном за́кутеот затрещин и щелчков сестричек въедливых…И мечтала, недотёпа, о роскошествах,и вздыхала о любви – до неприличия!И – о, чудо! – объявил царевич новшество:мерить туфли всем невестам, без различия!Эти туфельки хрустальными пуантамистали впору балерине-синдереллушке!Украшались платья свадебными бантами,целовал жених уста своей невестушки…И сидела я, отведавшая горюшка,в этом бархате и люстр мерцаньи плазменном…Я – в Америке! Из бывшей бедной Золушкипревратившаяся в даму буржуазную!На перстах моих – сиянье бриллиантово,на щеках моих – следы от слёз пролившихся…Танцевала балерина не пуантами,а судьбой моей, воочию свершившейся!

Лос-Анжелес, Лос-Анжелес

Лос-Анжелес, Лос-Анжелес! Столица обездоленных,столица одарённых и отравленных мечтой,столица привороженных и в темечко целованных,прибывших завоёвывать свой кубок золотой!Разряженные «фрики» на Аллее Звёзд и подступахпримеривают оттиски ладоней на полу…Разреженные блики на видавших виды «Оскарах»вступают в ежегодную медийную игру.И тот, кто уповает на каприз судьбы изменчивой,и тот, кто попадает на Олимп шикарных вилл,и трансвестит, решающий мужчиной быть или женщиной, —шикарный бренд скупают что на Бэверли на Хиллз.И, раскрутив без удержу судьбы рулетку наглую,Лос-Анжелес, неможется, недюжится тебе! —на площади центральной, натянув кастрюли на голову,играют рок бездомые безадресной толпе.А бризы океанские срывают смог над городом!На набережной в барах восседает важный люд…И зажигают сумерки в горах неоном гордымПризыв, мечту, призванье, девять литер – Hollywood!

Читая Константина Кикоина

«Я на этом вокзалечувствую себя в своей тарелке,кассир мне величественно кивает и выписывает билетбез ограничения срока давности».«Путешествие назад», Константин Кикоинкакая-то новая тягазавершать всё то что было когда-то давно начатописать о юности сагупри этом стараясь ни слова не переиначиватьдержать диалоги в абзацахкак держат воду живую в драгоценных флягахпри этом очень старатьсяне истратить мысль расплескавшуюся на бумагахне терять в скитаниях своихдолей подаренных по задворкам и по столицамнайденный в памяти белый стихчто под кожей струится на дальних твоих страницахбелый-белый как первый снегчто падал когда-то под новый прожитый годв той далёкой стране где смехживёт мой счастливый и руки раскинул влёт

Кантилена

«Дорогой Леонардо, все было гораздо серьезнее, а именно; я находился в одной из стадий исчезновения. Видите ли, человек не может исчезнуть моментально и полностью, прежде он превращается в нечто отличное от себя по форме и по сути – например, в вальс, в отдаленный, звучащий чуть слышно вечерний вальс, то есть исчезает частично, а уж потом исчезает полностью».

(Саша Соколов «Школа для дураков»)Мы тленны и дискретны – в гуще дней мы проживаемсердца перестуки и переходим в воздух, в землю, в звуки…Чем дольше дышится, тем переход видней!И вот уже привидилось: травой лианы-руки вниз стекаютс тела (в окно дорожкой лунною влетела бессонница —ночной мучитель мой…).Врастаю в жизнь всё глубже – на виду скорее пни, чеммолодые ветви, и в звуков трансформацию заметней мойпереход, как-будто бы в бреду…Я кантиленно в трель перехожу, своей судьбы, своихстихов заложник, – и женственным началам и, возможно,ещё своим земным богам служу…Но волны нарастают: горна звук и скрипок буря, иволторны милость! И вот уже почти что растворилась всяжизнь – в стихи, что брошены на круг…

О бабочках Саши Соколова. Рондо

«Врачи, – смеялся Норвегов, – запретили мне подходить к ветряным мельницам ближе, чем на километр, но запретный плод сладок: меня ужасно к ним тянет, они совсем рядом с моим домом, на полынных холмах, и когда-нибудь я не выдержу. Не поддаваться унынию, – задорно кричал он, размахивая руками, – не так ли, жить на полной велосипедной скорости, загорать и купаться, ловить бабочек и стрекоз, самых разноцветных, особенно тех великолепных траурниц и желтушек, каких так много у меня на даче!»

(Саша Соколов «Школа для дураков»)Прочла о бабочках. На руль велосипедаложится смело загорелая рука —к днепровским заводям до позднего обеда,в камыш с кувшинками на лодке рыбака!Читаю бабочек, как жизни иероглифчитает вдумчивый серьёзный ученик,и вижу будущие горные дороги,в траве нездешней праздничный пикник…В рисунок крыльев, в эти звуки из оврага(кричит и плачет кто-то, стонет сквозь туман…)съезжаю в жизнь, минуя ямы и коряги,готовый к лёту, сорванец и хулиган!Я верю в бабочку, как в каждодневный подвиг,взлетать и жить, прогнозам мрачным вопреки!И антиквариатом с лотов Сотбисидят на лавках, отлетавшись, старики…Как можно позже – приземлиться в лавку!Ещё мне по плечу свободный лёт.Велосипед – для тех, кто хром на лапки,для тех, кто смог, – одномоторный самолёт.Прочла о бабочках у Саши Соколова.Рисунок крыльев обнимает, словно спрут!В который раз за поворотом новымсмертельным трюком дни мои бегут…

Был голос тал… Кантата

«…был голос, явившийся нам воплощением чистоты, силы и смертельной торжественной горечи. Мы услышали его во всей неискаженной ясности его: был подобен парению раненой птицы, был снежного сверкающего цвета, пел голос бел, бел голос был, плыл голос, голос плыл и таял, был голос тал. Он пробивался сквозь все, все презирая, он возрастал и падал, дабы возрасти. Был голос гол, упрям и наполнен пульсирующей громкой кровью поющей девушки».

(Саша Соколов «Школа для дураков»)Пел голос – белый, чистый, неистраченный,когда счета несмелы, неоплачены,вставал на цыпочки, робея взрослой тайною,аккумулируя влюблённости случайные…Пел, модулируя непрожитыми датами,когда Голгофою встают мечты распятые,и непрерывный пот стекает в ночь усталую…Пел голос, пел, журча в ручьях водою талою!И силой мышц, как силой мысли пламенной,катал по нёбу звуки плазмою расплавленной!В верхах витал и опускался в стынь глубокую,пел голос тал в свою весну далёкую…На акведуки Леты чистые, без устали,мой голос шёл однажды, жизнь предчувствуя!

Я уеду в Назарет на заре…

Я уеду в Назарет за руном,за строкою с переливами арф,положу в котомку флягу с вином,повяжу на шею праздничный шарф…Будет греть меня зимой кашемир,будут рифмы от друзей согревать,будут жечь мне душу лира и мирт,буду сладостно по дому скучать…В каждом путнике живёт аргонавт —за овчинкой золотою в стихах.И за пишущую братию радцарь Давид, что держит арфу в руках!Я уеду в Назарет за холмом,за стихами о любви и судьбе.Будешь воздухом моим и плечом,буду нежно прижиматься к тебе…Я уеду в Назарет на заре…

Не хлебом единым…

В Яффском порту есть театр слепо-глухо-немых. «Прикоснись!» – это его название. На сцене – слепоглухо-немые актёры пекли хлеб, рассказывая о своей судьбе…

После спектакля «Не хлебом единым».«Не хлебом единым»… Чувствительность пальцевдиоптрией мерить… Замешивать тестопред залом на сцене, в кругу постояльцев,где каждый имел неизменное место,где ни милиметра ни вправо, ни влево,а твой монолог – переводят руками…А тесто месилось и сытно белелона сцене, расцвеченной прожекторами!Несвязная речь объяснялась экраном.Веселие лиц объяснялось искусством.И корочкой хлеб покрывался румяной,и выпечкой пахло, – домашней и вкусной!И каждый актёр разговаривал с заломлицом и руками… В каком-то бредупотерянно публика в зале молчала…заплакал ребёнок в четвёртом ряду…Зависеть от прихоти ветра, рукоювнимать настроение поводыря, —боюсь, что в сравненьи с такою судьбою,ничтожной покажется горечь твоя!А хлеб выпекался! И вкус его прочновязался с виденьем прижмуренных век…Я съела горбушку, – но знаю я точно! —не хлебом единым живёт человек!

В виноградниках

Каждый год около 3000 женщин собираются на танахический праздник любви и вина в виноградниках, что раскинулись в историческом месте – крепости Шила…

Говорило тело языком танаха,простирались руки за советом к богу,одевалось тело в белое с размахом —расплескалась кипень по края дороги…Говорило женским голосом и ликомместо, сохранившее перепев историй, —расстилались дали, разгулялись блики,каменные глыбы гулко звукам вторят…Освещало тайной вдохновенной лицазрелости премудрой, юности невинной —там, где виноградный сок в кувшин струится,там, где время вяжет, сотворяя вина…Танцевали страстно древних чар искусством —раздувались юбки, развевались шали.По дороге горной разъезжались густо —по домам певуний половинки ждали!

Эмоций чувственным наркозом…

Эмоцией, как донор – кровью,делюсь с читателем. Рассветом,в молочной дымке на восходе,готовлюсь к «рифмовой» борьбе.Я – лишь рецептор, и не боле,от нерва слуха, я – поэтом,как спутник в разовом полёте,служу по жизни и судьбе.Эмоции, как ворон – крови,пылающее сердце жаждет!И в ход идут любовь и радость,и впечатлений жарких рой…Сердечных ритмов тайных сбоипереживает в жизни каждый,но лишь поэту – в строки надопереиначить сердца бой!Эмоций чувственным наркозомнаполнен день, как море – солью…(Заложником капризной рифмыя рождена была на свет!)Не захлебнуться б в «передозе»эмоцией, как воин – кровью!Не подменить бы правду – мифом,как часто делает поэт…

Скрипка разговаривала с Богом…

Вариации на тему скрипичного концерта Иосифа Ахарона

(1886–1943)Скрипка разговаривала с Богом.Жаловалась: – Жизнь подорожала,холодно в лапсердачке убогом,да жена б не каждый год рожала…– Я готов делиться коркой хлебас каждым из соседей, – в счастье, в горе —чтоб жидовским не звались отребьемдетки в каждой драке, в каждой ссоре.– Чтобы околоточный не зыркал,да не пялил глаз на дочку Браху…Крышу подлатал весною лыком,звал соседа, шил ему рубаху.– Господи! Ведь мы ж блюдём Субботу,заповеди все, что на скрижалях!Руки вот распухли от работы,пальцы еле шило удержали…– Быть евреем, Господи, не простодаже в мире сытых и богатых!Говорили, перехрестов вдостальстало среди нас, жидков пейсатых.– Господи! А как бы пригодиласькроха счастья нам и деткам – тоже!..Плакала струна, слеза катилась,пела скрипка высоко, до дрожи…

Я куплю твою подпись, поцелованный богом!

Сегодня в новостях передали, что всенародно любимый израильский художник Менаше Кадишман продаёт свою подпись за деньги в порту Тель-Авива, чтобы рассчитаться с долгами…

* * *Продавал свою подпись гениальный художникв Тель-Авивском порту, в подпоясанной тоге,босиком… Не нашёлся в этом мире сапожник,чтоб обуть гениальные, вечно бОсые ноги!В белоснежной рубахе, по ручьям горных речек —сто пластмассовых смайлов! Как Господь… как в раю…Под портретами нежных человечьих овечек,на улыбках и рунах ставил подпись свою!Что случилось, Художник? Почему свою душу,крыльев ангельских пару и блаженный кураж —за сто шекелей пошлых, за деньгу, за полушку! —совершаешь скандальный городской эпатаж?Завтра пасмурным утром, тель-авивским дорогамна везенье отдавшись, прямо к пОрту спущусь —я куплю твою подпись, поцелованный богом!Может, даже к ладони прикоснуться решусь…

Перед картиной Марка Шагала

Перед картиной Марка Шагала —в выси небесные ветер пречистый,пахнущий розой, ирисом, сандалом,душу уносит лёгкою кистью…Перед картиной мэтра иллюзий,шелковых шлейфов и розовых лилий,звёздных, исполненных нежности блюзов,взглядов овечьих и мягких идиллий,перед картиной таких мирозданий,где б проживать бесконечно хотелось! —в дымке кисейной из томных желаний,где б в поднебесье леталось и пелось!Перед картиной вечерней порою —ясный твой взгляд, предназначенный свыше…Взявшись за ру́ки, взлетим над землёюс тихой улыбкой… Нас не услышат.

По прочтении стихов Кенжеева…

День задуман был стройным, свободным от стихоплетенья.Но попалась строка, не вписалась в течение дня,не вязалась с погодой, мешала вестям и стремленьям,разлохматила напрочь и вдрызг, деловую, меня!Начитавшись стихов от пропитанных вечностью истин, —ядовитей грибов! – от избывных и мнимых надежд,ощутила удушье от сонма непошенных мыслей:скудость планов и слов, тщетность брендов гламурных одежд…О, как больно и вязко грибница таланта врасталав обесцененный день, в плоть, лишённую сути и сил!Где-то в смутной дали обнажённою правдой блисталакротость бога, на землю тишайшую длань опустив…А на Севере град колошматил дома и машины, —переплюнув в разы опасения метеослужб! —разбивал, лиходей, зарифмованных строк дисциплину,и являлись стихи из ошмётков распененных луж!

Музей. Иерусалим

Стеклянный куб, бетонные пролёты, —аристократ в технократичном теле —на гор святых вершины для чего-тоархитектуры чудеса надели…Хрустальный отблеск стен угоден богу,а горный воздух обостряет чувство…и замирает сердце у порогахранилища свидетельств и искусства!А там, внутри, в тени от войн и света,свети́тся тёплым перламутром кожа«фламандцев», в алый пу́рпур разодетазнать – куртизанки и монархи тоже…Полощется Дега. Скирдо́й Ван Гоганамечен контур чувств. Мулаткой краснойГоген дразни́т столпов элиты строгой…и Ренуар с Сезаном не напраснов душистом воздухе сирени и камелийдают намёком а́брисы баркаса…Там, в этих залах, тысячи немелиот дам геометрических Пика́ссо!И храм Искусства, вне границ, вне веры,окутал сердце щедрыми дарами…А там, снаружи, расходились ветры! —стучали в дверь разрушенного Храма[19]…

Как делали мозаику старинную

Как делали мозаику стариннуюв монашьих кельях под Иерусалимом?От вора, от зверья и от разбояхранились камни, что несли с собою.А привозились камни издалёка,ценимые, как жизнь, как дух, как око…В мешках заплечных, ночью африканской —японский розовый и чёрный итальянский,афганский синий с русским сердоликом —скрывали красоту под грубым ликом…Потом, в тиши пещер, сверкали камни —их шлифовали грязными руками!Соединив фрагменты воедино,вливались камни в общую картинумозаики монашеской церковной!Стыдились камни бедной родословной —что из монашьих собраны котомок…Замрёт пред вечной красотой потомок,мозаики богатством очарован!Здесь в каждом камне чей-то дух закован…

Шуберт

после прослушивания октета Франца Шуберта в фа-мажор[20]

Октетом Шуберта для струнных в фа-мажореобворожиться и забыть, что мир жесток…У старой Вены столько шарма и задора,и доброты, и утешенья, видит бог!У старой Вены столько силы для октета,что он сюитой вопрошает небеса:померна ль плата за развитие сюжета —тифозной смерти безразличная коса…Я понимаю разговор гобоя с басом —так духовые о фатальности судьбыведут беседу. Дирижёрство, служба, классы,на ужин – редкая похлёбка и бобы…О, милый Шуберт, о, «царя лесного» гений,отец симфоний и слуга небесных муз!Ты неудобен был. Поэтому гоненийне избежал. Так вышло. Не берусьтебя судить ни в радости, ни в горе.Твой взгляд с портрета бесконечен и глубок…Октетом Шуберта для струнных в фа-мажореобворожиться и забыть, что мир жесток.

Россини

после прослушивания сонаты для струнного квартета № 1 соль-мажор Россини[21] (1804)

Насмешливый пацан. От силы – лет двенадцать.Блестящий музыкант. И с цыпками рука.Имеет божий дар и время состояться.Он – баловень судьбы на годы, на века.Сонатой нежных струн под солнцем итальянскимон начинает жизнь и слаженный квартет.И начинает кросс по венским и миланскимподмосткам дней его на много-много лет…Гурман и хлебосол, он музык отречётсяи будет жить в чести, преемников уча.Взгляните на портрет – лукавый глаз смеётся,и струны детских лет в душе его звучат!Он счёт от прачки мог в вокал переиначить!Визитной картой стал его сонаты бег.Мальчишески легко победный путь был начат,смеётся и бузит весёлый человек!

Рахманинов. Всенощное бдение

Диптих

после прослушивания «Всенощной» Сергея Рахманинова в исполнении Литовской классической капеллы под управлением Андреаса Мустолена (ноябрь 2016, Израиль)

«Глубокая озабоченность и тревога за судьбы родины, сознание бессмысленности жертв, боль и возмущение художника-гуманиста при виде человеческих страданий, приносимых чуждой и противной народным интересам войной, – все это вызывало у Рахманинова настойчивые поиски нравственного идеала, служащего опорой в тяжелых жизненных испытаниях. Этот идеал Рахманинов искал в твердых и постоянных устоях народной морали, которую он стремился воплотить в своей «Всенощной».

(Ю. Келдыш)Взовьётся древнерусский гласпод своды зала… Колокольный,звенящий зов, чтоб боже спас,чтобы простил нас, своевольных!Чтобы живущим на земледал ощущение бессмертья,беззвестный голос в синевеиерусалимской пел на свете…И вот уже не стало стени обнялись земля и небо, —великой музыке взамен,переплетая быль и небыль…Я в синем омуте душина дальних хорах пребываю.И это я пою в тиши,и предо мной – земля нагая,чей первородный грех велик,а войны – нам во искупленье!Над миром протянул старикдлань бога. И затихло пенье.* * *Я пела в юности под арками, я пела!Я пела музыку, которая летелаот дальних отсветов судьбы, души касаясь, —такою маленькой сама себе казалась…Я пела в юности Всенощной силы бденье,за всю непрожитую жизнь прося прощенье,за все дороги, что взовьются серпантином,за все разлуки, что с тревогами едины.Я пела музыки рахманиновской звуки,ещё не зная, как повиснут в горе руки,когда покинут меня близкие-родные,взвалив на плечи мне все тяготы земные…Познала горечи измен и расставаний,и вкус внезапных перемен и расстояний!Я пела в юности под сводами, не зная,что заключалась в этих звуках жизнь земная.

Гармоний чувственным узором…

после прослушивания квартета Моцарта № 1 для струнных и фортепиано в соль-минор, написанного по заказу Франца Хоффмайстера с 1785-ом году и названного «музыкой для музыкальных элит»…

Гармоний чистых переливы —снега на пиках убелённых,австрийских горных рек мотивы,перипетии саг и склонов.Гармоний славных перепевы,влетевших песней отдалённой, —тирольцев гордые напевы искрипок нежных плач и стоны.Гармоний моцартовских вдовольв фортепианном беге пальцев…Надет платок негромкий вдовийна музыкальных душ скитальцев.Гармонией – вершиной жизни —болею в соль-минорном свете:жалею, что в другой отчизнеи жаль, что жил в другом столетьи.Гармоний чувственным узоромс тобою связана навеки!Как много Бога и просторав одном небесном человеке…

и только музыка…

по следам оперы Жоржа Бизе «Искатели жемчуга»

Убить, помиловать, изгнать, простить? – извечноюпроблемой мучается совесть. Бесконечноюто кантиленой, то горячей страстью пламеннойстенает музыка вокруг кумиров каменных…Цейлонским бризом обняла шатры и пагоды —любовь внезапная пришла, упала на воду,как лодка-джонка, как жемчужин белых россыпи,плутовка к смерти их вела медовой поступью…И только случай – серебром и клятвой верноюкулоном памятным открыл им дверь тюремную.И только дружба, что касалась сердца хмурого,спускала лодки беглецов на воды бурые.И только арией последней, в пламень брошенной,кончалась опера и храм любви непрошенной.И на ресницах дорогих, в слезах и в горести,качалась музыка последних тактов повести…

Макбет

Израильская Опера участвует в мировом фестивале ShakespeareLives, приуроченном к 400-летию со дня смерти Шекспира. В Тель-Авиве показана постановка оперы Джузеппе Верди «Макбет» – первой «шекспировской» оперы этого композитора, ставшей одной из известнейших и популярнейших опер в мире, в режиссуре Жана-Клода Оври. Дирижирует оперой Эммануэль Джоэль-Хорнак.

Писать стихи о музыке в ночи,о Макбете, в плену преступной власти,когда дневное спит или молчит, —не это ли доподлинное счастье?Когда мой мир так чуток, и тревогдневных ко мне не долетают вздохи,я приглашаю музу на порогмоей судьбы, где дни не так уж плохи,а ночи – полыханием строкименя ведут и к Верди, и к Шекспиру…И леди Макбет с царственной рукисвою гипотезу любви бросает миру!И, предсказаньем ведьм поражена,во власти разрушающих амбиций,вручает пресловутая женасупругу нож, чтобы крови пролиться!О, как любовь безумна и слепа,как тяготеет сходом в преисподню!Свергает верноподданных толпаиных царей «навек» – уже сегодня…Я – с Верди, я – с Шекспиром, и кричитво мне мелодия конца финальной части!Писать стихи о музыке в ночи,о Макбете, в плену преступной власти…

Ромео и Джульетта

по мотивам одноимённой оперы Шарля Гуно

Был прожит день и ночь однаот гибели детей влюблённых…Давно повисла тишинанад закулисьем и фойе,но Аурелии[22] слышнамолитва к небесам бездонным,что даже в смерти не вольнасудьба их разлучить! В жнивьепод утренним туманом всластьщебечет жаворонок вольный.Отравленной любви печальуносит в небо глубь веков…А я переживаю страстьдвух юных душ. И сердцу больнопрекрасной музыкой венчатьлюбовь и смерть. И облаков,несущихся сквозь Тель-Авив,(трёхмерных площадей просторытак кстати – воздух ртом глотать!),и жгучих слов – недостаёт,чтоб рассказать, как был любимв далёкой юности… Не стоитпить яд, чтоб вместе умереть,когда любимый предаёт!

Опера молодая

(цикл стихотворений)

Спасибо за музыку

о фестивале оперной музыки, проводимом израильским композитором и дирижёром Давидом Зана, и о встрече с молодыми солистами израильской оперы.

Спасибо за музыку! Их голосамизаполнен мой день, моя суть, моя жизнь!Тремоло сопрано, в обнимку с басами,на точке экстаза во мне задержись!Какой молодою и вешнею силойздесь опера дышит и мюзиклов плен!(Однажды я пела, однажды любилаи верхними «ми» завершала рефрен…)Спасибо восторгу под памяти блики,когда задыхаешься сладкой слезой!Что манит мощнее, чем звуки великой,сильнейшей из арий, пропетой судьбой?Спасибо за встряску рецепторов духа,когда понимаешь, что жизнь удалась!Что было в ней всё: от паралича слуха —до «бисов» и «браво», откушанных всласть!Над залом царят пируэты сопранои сладостный тенор, и трепетный альт, —«Спасибо!» – шепчу, от crescendo до piano,войдя в резонанс от макушки до пят…

Вилла Италия

На итальянском языке слова любвизвучат так искренне, так песенно, так нежно, —по опере, как по реке безбрежной,гондолой по Венеции плыви!Со сцены оперной влетает в душу звуксопрано арий. Закулисные интриги(отчаянным вибрато длинной лиги)так предсказуемы! Сопрано тайный другбросает храбро в теноровую глазурьречетативы баритонова окраса:то там, то здесь вступают тоны баса,и вот уж тот – соринкою в глазу…На итальянской опере – к любвивзывают дирижёры за пюпитром.Отбросив сплин реальности избитой,на вилле светлой арией живи!Мечтательную сторону душиведи по вилле, как ведут либретто…Прекрасный миг не повторится этот, —ты оперу дослушать не спеши!На итальянском языке слова любвизвучат как пенье птиц на ветках рая…По итальянской светлой опере ступая,любовь и музыку, как музу, призови!

Нью-Йорк, Нью-Йорк…

По мотивам нью-йоркского славного,по мотивам бродвейского мюзикла,голосами свингующих, джазовыхзвёзд Америки начат концерт!Не хватает высотного, главного,небоскрёбного вида, а музыкапереносит в Америку разово,поднося музыкальный десерт.Эту слаженность ритмов и вольности,спиричуелсом трактуемых песенным,объясняешь Америк ментальностьюи движением полутонов, —ухо негра, привыкшее к тонкостичетвертей гаронической лестницы,не имеет соитья с реальностью,приходя из космических снов…Мы как-будто в Нью-Йорке, украшенномгаммой стикеров мюзиклов брендовых.Зал с солистами – арий талантливыхраспевает цветистый венок!Жизнь была бы пустою и странною,если б музыке не было преданных,если б мир не пестрил номинантамина несущих гармоний зарок!