Великий маг Каладиус. Хроники Паэтты. Книга IV

Оставшиеся удары показались несчастному бесконечными, а прошедшее время – вечностью, хотя вся порка заняла не больше двух минут. Наконец последний, двадцать пятый удар обрушился на окровавленную спину подростка, и оба порщика тут же отступили, уступив место сердобольной бабе с мокрым отрезом ткани, который она набросила на истерзанную спину. Ткань эта была вымочена в специальном отваре, который должен был несколько смягчить боль, а главное – способствовать более скорому заживлению. Хотя нельзя не отметить, что оба палача постарались на славу, так что шрамы на всю оставшуюся жизнь были практически гарантированы.

Удовлетворённые свершившимся правосудием, колоны стали расходиться. Сеньор Шейнвил повелел оставить парнишку в усадьбе до утра, поскольку было ясно, что ему нужно отлежаться, и что сейчас он не в состоянии своим ходом добраться до деревни. Дарфе дозволили остаться с сыном, чтобы ухаживать за ним, менять примочки и исполнять иные обязанности сиделки.

Конечно, в дом Олни не внесли. Ему постелили старую рогожу в каком-то пустом помещении, напоминающем дровяной сарай, где остро пахло пылью и мышами. Собственно, парню на это было совершенно наплевать – он находился в каком-то полуобморочном состоянии, плавая в море боли, которая, казалось, растеклась от пылающей и пульсирующей поясницы не только по всему телу, но и заполнила собой весь мир.

Сколько он провёл в подобном состоянии – оценить было сложно. С некоторой периодичностью мама меняла примочки на его спине, но даже это не могло быть ориентиром для отупевшего от боли Олни. Он вообще с трудом понимал – день сейчас, или ночь. Иногда Дарфа подносила ему к губам плошку с водой, и тогда он тупо, не осознавая даже, что делает, втягивал её в себя, но через секунду уже не мог вспомнить об этом.

***

Ближе к вечеру хлипкая дверь сарая скрипнула, впуская внутрь человека. Дарфа испуганно оглянулась и, несмотря на густой полумрак, распознала в вошедшем того самого родственника барина. Не понимая, зачем он пришёл сюда, она сжалась в комочек, словно опасаясь, что её, а главное – её сына сейчас будут бить. Но затем она смекнула, что он, должно быть, пришёл за тем же, зачем приходили к ней и все остальные мужчины, и вздох облегчения невольно вырвался из её груди. За свою услугу она надеялась выторговать из этого барина что-то, что поможет и ей, и Олни.

Но готовую на всё вдовушку ждало удивление, смешанное с разочарованием.

– Выйди, – коротко сказал вошедший, кивнув в сторону двери.

– Зачем?.. – с нотками истерики в голосе спросила Дарфа. Её накрыл ужас, что этот странный человек хочет что-то сделать с её сыном.

– Выйди, – повторил тот. – Не бойся, я ничего не сделаю твоему сыну. Мне нужно поговорить.

– Он не может сейчас говорить… – вяло сопротивлялась Дарфа, в которой страх за Олни перевешивал страх за саму себя.

– Я облегчу его страдания. Не беспокойся, я не причиню ему вреда.

– Я останусь здесь, – насколько возможно твёрдо проговорила Дарфа.

– Ты выйдешь сама, или тебя вынесут слуги, – почти равнодушно ответил незнакомец. – Не волнуйся, через четверть часа ты вернёшься. А пока поди на кухню, я распорядился, чтобы тебе дали поесть.

Властность голоса, а также какое-то интуитивное ощущение, что этот странный человек не желает зла Олни, заставили Дарфу подчиниться. Отчасти, конечно, сыграло свою роль и обещание ужина, поскольку женщина была зверски голодна. Медленно, то и дело оборачиваясь на распростёртое тело сына, она всё-таки вышла из сарая и направилась к дому, очень надеясь, что барин не обманул её насчёт кормёжки.

Тем временем кузен Шейнвила подошёл к Олни и, откупорив небольшой флакончик, дал ему выпить горьковатой жидкости. Глотательный рефлекс у измученного недавней поркой подростка работал плохо, так что парень закашлялся, пролив часть содержимого флакона, однако же уже через минуту замутнённые болью глаза стали приобретать осмысленность и сфокусированность.

Незнакомец подождал пару минут, пока Олни не зашевелился.

– Ну как, тебе уже лучше? – с усмешкой спросил он.

– Что вы сделали? – пока ещё плохо слушающимся языком пробормотал Олни.

– Это обычный настой дурной травы. Ничего особенного – он просто снимает боль. У тебя есть три-четыре часа. Наслаждайся.

– Где мама? – Олни попытался приподняться на руках, чтобы оглядеть сарай.

– Я отослал её покамест, чтобы мы могли поговорить.

– О чём? – тупо спросил парнишка, недоумевая, какая же может быть общая тема для разговора между деревенским воришкой и знатным барином.

– Кто научил тебя манипулировать возмущением? – не тратя времени на прелюдии, спросил незнакомец.

– Меня никто не учил, – зачастил Олни, решив, что его спрашивают о том, кто надоумил его воровать. – Мама ничего не знала. Я сам решил, потому что нам нечего есть…

– Я не об этом тебя спрашиваю, дурачина! – беззлобно рассмеялся незнакомец. – Кто обучал тебя магии?

– Не понимаю, о чём вы толкуете, ваша милость? – испуганно заканючил Олни, решив, что его вот-вот обвинят в чём-то куда более страшном, нежели воровство кур.

– Во время порки ты сотворил какое-то блокирующее заклятие. Кто-то учил тебя этому, или ты додумался до этого сам?

– Меня никто не учил, ваша милость… Просто я скукожился, чтобы было не так больно…

– Скукожился? – расхохотался незнакомец, с каким-то наслаждением повторив это нелепое слово. – Право же, никогда ещё не слышал столь оригинального описания для волшбы! Значит ты, малец, самоучка?.. Что ж, ежели так, то ты можешь далеко пойти! Кто бы мог подумать, что подобный бриллиант может так запросто валяться в этом навозе!..

– Я не понимаю, что вы говорите, сударь… – жалобно пробормотал Олни.

– Скажи, мой вороватый друг, – отсмеявшись, уже совершенно серьёзно заговорил незнакомец. – Какой ты видишь свою будущность? Хочешь ли ты всю жизнь прожить в своей воняющей мочой деревне, ковыряясь в земле и таская чужих куриц, или же тебе было бы интересно попробовать совсем другую жизнь? Проще говоря – хотел бы ты стать волшебником?

Глава 3. Клайдий Сарамага

Клайдий Сарамага с самого рождения получил от судьбы всё необходимое. Великолепный плод, рождённый на скрещенье двух весьма достойных генеалогических древ, одно из которых уходило корнями в древний род финансистов из Саррассы, и чью фамилию с гордостью носил новоявленный отпрыск, а другое, глубоко укоренившись на суровых землях Палатия, восходило ещё ко временам Смутных дней, когда новые дворяне возникали не благодаря знатности герба на своих щитах, а исключительно благодаря своим иззубренным мечам.

Получившаяся смесь южной и северной крови, крови торгашей и воинов, вероятно, образовала весьма перспективный букет, поскольку Клайдий (или просто Клай, как называли его близкие и друзья) выделялся и внешностью, и умом. А уж когда у него были обнаружены весьма неплохие задатки к магии, его будущее и вовсе, казалось бы, было уже целиком и полностью обеспечено.

Однако был в характере Клая небольшой изьян, присущий, впрочем, многим тонким натурам – он был чересчур мягок к своей персоне, позволяя себе многое и прощая себе всё. И это в значительной степени вредило ему самому.

Начнём с того, что Клай оказался не самым благодарным учеником, так что спустя всего одно лето волшебник, который взялся за его обучение, взашей прогнал наглого мальчишку, устав от его постоянных выходок и полнейшего неуважения к авторитетам. Сперва неудавшийся маг решил, что вполне справится с самообучением, но через некоторое время был вынужден признаться себе, что его способности не так великолепны, как ему казалось, и что, оставшись без наставника, он стал просто топтаться на месте.

Весьма обеспеченные родители Клайдия, хоть и грозили сперва отпрыску всеми карами небесными, в конце концов сменили гнев на милость, как и всякие родители, и, будучи уверенными в исключительности своего чада, решились на небывалый шаг – отдать Клая в Латионскую академию. Это стоило неимоверно дорого, поскольку обычной практикой для академии было то, что преподаватели сами искали себе подопечных, и тогда вступительные экзамены для них были бесплатны. В случае же с Клаем его отцу нужно было не только ежегодно в течение нескольких лет оплачивать отнюдь не дешёвое обучение и проживание, но и заплатить весьма внушительную сумму за право участвовать во вступительных испытаниях без предварительного отбора.

Неизвестно – вышло бы из этого что-нибудь, или Клай вновь сам испортил бы всё, но тут в дело вмешалась большая политика. Между Палатием и Латионом вспыхнула очередная война, все отношения вновь были разорваны (как случалось уже неоднократно), а потому о поездке в Латион можно было забыть по крайней мере на ближайшие год-два. Затем, конечно, отношения будут возобновлены, но куда девать юного бедокура сейчас?

В конце концов отец, используя и связи, и деньги, пристроил Клая к ещё одному магу, для которого репутация будущего ученика оказалась менее значимой, чем туго набитый тоинами10 мешок. Но, надо сказать, что и сам Клайдий Сарамага к тому времени уже смекнул, что быть магом при каком-нибудь богатом феодале куда выгоднее, чем идти на военную службу или быть чиновником, а потому смирил свой нрав и по мере сил старался во всём следовать наставлениям нового ментора.

Нельзя не признать, что давалось это непоседливому школяру с трудом. Наставник сетовал родителям, что из-за несносного характера мальчик не вполне может раскрыть тот потенциал, что заложен в нём. Правда, отмечал он и то, что в этом, по-видимому, виновата сама природа, а не злая воля самого Клая. Слишком уж горяч был мальчик, слишком охоч до различных удовольствий, в том числе и запретных.

В итоге Клайдий продержался у своего учителя почти четыре года. За это время, надо признать, он заметно продвинулся вперёд и, как ему показалось, теперь вполне мог продолжать работать над собой сам. Наставник горячо поддержал стремление своего ученика – видимо, ему порядком надоело нянчиться с толковым, но слишком уж своевольным мальчишкой.

С тех пор у Клая началась приятная жизнь. Снабжаемый неиссякаемым потоком серебра из родительских сундуков, он не слишком-то спешил найти себе какой-то приработок, объясняя недовольному отцу, что его духовные поиски ещё не завершены. Однако эти самые духовные поиски всё чаще приводили юного мага в таверны и публичные дома, нежели в библиотеки и лаборатории.

Лишь к двадцати пяти годам Клай наконец устроился к одному дворянину в качестве личного волшебника. Конечно, карьеру и имя куда быстрее можно было сделать либо на юге, где то затихали, то вновь возобновлялись военные конфликты с Латионом, либо на севере, где местные жители всё чаще жаловались на набеги келлийцев. Можно было сделать неплохое состояние в Анурских горах, где маги всегда были нужны, чтобы дробить породу. Но Клаю не нужно было состояние – после смерти родителей он и так становился счастливым обладателем весьма впечатляющего богатства, а мыкаться по военным лагерям ради стяжания славы он считал совершенно нелепым.

Его же новый работодатель полностью соответствовал вкусам работника. Такой же молодой прожигатель жизни и батюшкиного состояния (в отличие от самого Клая, Тейнон, как звали дворянина, благополучно осиротел пару лет назад), умный и весёлый, любитель наслаждений и ненавистник всякой озабоченности. Они довольно быстро спелись, и теперь все приключения обычно делили пополам, отчего юный маг только выиграл – теперь и кабаки, и бордели, которые он так любил, стали заметно выше классом.

Всё бы ничего, если бы парочка, быстро ставшая закадычными приятелями, не попадала то и дело в какие-то не слишком чистоплотные истории. Ночные проделки, приставания к буржуа на улицах, своеобразные салки с городской стражей – всё это поначалу выглядело лишь как безобидные развлечения пресыщенных жизнью барчуков. Однако же, как говорят алхимики, критическая масса постепенно накапливалась, меняя само содержание.

Через год совместной неуёмной жизни на счету того же Клая было уже три дуэли на шпагах, хотя магов обычно чурались вызывать на дуэль, опасаясь, что те каким-то образом «наколдуют» себе победу. Но острый язык и хмельное бахвальство сделали своё дело. Дважды юноша выходил победителем (никого не убив, лишь нанеся рану достаточно глубокую, чтобы прекратить схватку), в третий раз ему хорошенько продырявили бок, так что около двух месяцев Клай лежал в постели, некоторое время буквально находясь между жизнью и смертью.

Казалось, этот эпизод станет для юного шалопая отличным уроком, и на некоторое время, выбравшись наконец из постели, Клай действительно притих. Шинтансткое общество, какое-то время с выжидательным интересом следившее за тем, что ещё учудят двое друзей, наконец переключилось на иные темы и иные личности.

Но, как оказалось, Клая напрасно сбросили со счетов. Через какое-то время весь великосветский Шинтан обомлел от новости, что вечный бретёр и повеса Клайдий Сарамага ударился в арионнитство, переселившись в один из храмов в пригороде. Некоторое время в это отказывались верить, пока на очередном празднике Благодарных Даров11 не разглядели Клая в толпе паломников, нёсших эти самые дары.

Новоиспечённый послушник заметно изменился – обстриг свои щегольские волосы, сбрил дерзкие усы с небольшой бородкой, переоделся в светло-коричневые одежды. В таком виде его было трудно узнать, но всё же все, кто знал его когда-то, со вздохами подтвердили, что это – именно он, Клайдий Сарамага, собственной персоной.

Новое чудачество Клая обсуждалось гораздо дольше его былых похождений, но и оно со временем забылось. Было решено, что бедняге, видимо, дорого далось его ранение, и, вполне вероятно, из-за этого он слегка повредился в рассудке. Что ж, высшее общество Шинтана вполне способно было породить новых Клаев, так что в какой-то момент времени об экстравагантном отшельнике позабыли, переключившись на куда более интересные и важные события.

И вот спустя почти два года, когда о его существовании все, включая, наверное, и бывшего закадычного дружка Тейнона, уже благополучно забыли, Клайдий вдруг вновь объявился в свете. Это был опять тот же франт в платье по последней моде, с тщательно уложенными и надушенными волосами, и всё с теми же бесовскими искорками в глазах.

Возвращение Клая из мёртвых вряд ли произвело бы больший фурор в обществе, чем его возвращение из арионнитского монастыря. Клай снова быстро сошёлся с Тейноном, заверяя последнего, что изучил у святых отцов абсолютно новые грани манипулирования возмущением, и что теперь он по праву может называться одним из величайших магов. Правда, он ничем не подтвердил голословность своих заявлений, но поскольку Тейнону требовался скорее собутыльник, наперсник и секундант, нежели хороший маг, то большего, чем простые заверения, от Клая никто и не требовал.

Светская жизнь подхватила и понесла Клайдия прямо в объятия того рока, который и привёл его в имение сеньора Шейнвила. Путь этот был не слишком быстр и довольно извилист, но совершенно неуклонен.

Всё началось с того, что на одном из приёмов Клай свёл знакомство с совсем ещё юной дамой, которая поразила его изяществом и красотой. С горьким удивлением он узнал, что эта девушка, несмотря на то что ей ещё не исполнилось и шестнадцати, уже была замужем за одним из самых влиятельных членов гильдии торговцев шёлком – весьма богатым, и почти столь же безобразным купцом вдвое старше самого Клайдия.

Конечно, в союзе этом не было и толики любви – красоту и юную свежесть в очередной раз обвенчали с деньгами и связями, что было весьма выгодно родителям госпожи Сайли, которые приобрели необходимый вес в обществе, и выгодно господину Шатсли, который приобрёл по весьма сходной цене что-то вроде домашней зверюшки, которой так приятно было кичиться перед столь же старыми и уродливыми друзьями.

Сайли, потихоньку хиревшая в унылом обществе мужа, конечно же, не осталась равнодушна к чарам молодого красавца с хорошо подвешенным языком и безупречными манерами. Не прошло и получаса, как она уже весело болтала с новым знакомым – излишне весело, чтобы оставаться в рамках приличия, по мнению Шатсли. В общем, старик, сварливо поздоровавшись с молодым хлыщом, так некстати увивавшимся вокруг его юной жены, тут же увёз последнюю в свой тёмный скучный дом.

Клай никогда не был обделён женским вниманием, но здесь он неожиданно почувствовал нечто новое. Сайли манила его, но то была не обычная похоть. Кажется, он едва ли не впервые в своей жизни был влюблён. И он решил действовать, поскольку готов был поклясться, что и девушка испытывала к нему сходные чувства.

Конечно, набиваться в друзья к угрюмому мужу было бессмысленно, поэтому Клай стал буквально охотиться за молодой госпожой Шатсли. Он подкупил нескольких слуг из дома купца, чтобы всегда знать, на какие приёмы и празднества собирается их хозяйка. И каждый раз, встречаясь с ней взглядом на очередном приёме, он млел от счастья, видя, как загораются её глаза.

Однако видел это и муж, который вдруг стал проявлять совершенно неуместную в его случае ревность. Как только он замечал в толпе посетителей надоедливого Сарамагу, то тут же начинал хмуриться и уже не отходил от жены ни на шаг, хотя это поведение и не отличалось изысканностью с точки зрения тогдашних нравов. В общем, Клаю едва удавалось обменяться со своей возлюбленной парой слов приветствия, и только. Конечно, они куда активнее обменивались горячими взглядами, но Шатсли это весьма быстро надоедало, и он покидал приём в самом его разгаре, увозя своё сокровище домой.

Клай пытался встречаться с Сайли во время её прогулок, но и здесь несносный ревнивец весьма быстро поставил непреодолимый заслон в виде трёх здоровенных молодцов весьма неприветливой наружности, что теперь неизменно сопровождали госпожу во время прогулок, якобы заботясь о её безопасности.

И тогда, как азартный игрок, Клайдий решил пойти ва-банк. В один из прекрасных весенних вечеров он, легко перемахнув через декоративный забор, ограждавший особняк Шатсли, оказался в его саду, откуда довольно быстро добрался до дома. От купленных слуг он точно знал, где расположено окно его возлюбленной. По счастью, дом купца был отделан в весьма помпезном стиле со множеством барельефов и горельефов, декоративных выступов и желобов, которые являли собой едва ли не готовую лестницу, по которой взобраться на второй этаж для ловкого молодого человека не представляло никакой проблемы.

Прекрасная Сайли уже готовилась ко сну и была в пеньюаре. Она легонько вскрикнула, услыхав стук в окошко и увидев там лицо мужчины. Однако, разглядев это лицо, она зажала рот обеими ладошками, чтобы сдержать крик радости и не всполошить слуг. Подбежав, она открыла окно, впустив нежданного, но такого желанного гостя. В данной ситуации жеманничать и разыгрывать невинность было опасно и неуместно, поэтому, не говоря лишних слов, девушка сразу же сдалась на милость своему победителю.

Так продолжалось всю весну, лето и осень. На руку влюблённым играло то, что господин Шатсли совершенно не интересовался своей женой, так что вечерами она была предоставлена сама себе. Служанка, довольно быстро разобравшаяся что к чему, хранила язык за зубами и вообще была необычайно счастлива за свою госпожу, которой словно удалось вырваться из склепа, куда её замуровали заживо алчные до богатств родители.

Чтобы не вызывать излишнего раздражения мужа-рогоносца, Клай и Сайли перестали видеться в людных местах. Даже если им случалось оказаться на одном приёме, они словно и не замечали друг друга, компенсируя эту видимую холодность жаркими ночами. Во всяком случае, для душевного спокойствия Шатсли этого было более чем достаточно.

Конец красивой сказке положила зима, ранняя и снежная в этих широтах. Снег, выпавший уже в постремии12, стал непреодолимым препятствием для Клая, который никогда ещё так не сожалел об отсутствии у него крыльев и, к сожалению, был недостаточно могущественным магом, чтобы уметь левитировать.

Как ни осторожен был герой-любовник, он всё же не мог передвигаться, совсем не оставляя следов. Оставалось уповать лишь на то, что в этой части сада никому не захочется лазать по сугробам, а потому следы останутся незамеченными.

Увы, как мы знаем, Чёрному Ассу было угодно, чтобы Клайдий оказался в том самом имении своего кузена и встретил там будущего Каладиуса. Однажды вечером невесть откуда взявшийся слуга, проходя по коридору первого этажа без свечи, ибо каждый уголок дома был ему знаком, увидел тень за окном, хорошо различимую на фоне белого снега. Другой бы, может, решил, что ему это почудилось, но, к несчастью, этот человек был не из таковых.

Он осторожно выглянул в окошко и увидел, что некто медленно и осторожно крадётся к дому, то и дело совершая какие-то немыслимые прыжки, словно перепрыгивая невидимые препятствия. Клай действительно перепрыгивал на уже хорошо знакомые ему места так, чтобы не образовывать цепочки следов. Он надеялся, что если даже кто-то и заметит странные отметины на снегу, то не свяжет их с человеческими следами.

Слуга был толковым и сообразительным. Он не стал шуметь и поднимать тревогу, а быстро отправился за подмогой. Когда Клай доскакал наконец до заветной стены, нежно глядя на мягко освещённое окошко второго этажа, он меньше всего ожидал того, что находящееся под тем милым окошком окно вдруг распахнётся, и из него выскочат сразу несколько молодцев, которые, конечно же, приняли его за вора.

Клай не брал с собой оружия на свидания – шпага или даже кинжал были лишь помехой в его стенолазании. Поэтому, когда его облапил здоровый мужик, пытаясь заломать и повалить, он мог отбиваться лишь врукопашную. Конечно же, поднялся страшный шум, на который из верхнего окна выглянула испуганная Сайли. Конечно же, она закричала слугам, чтобы они не трогали этого человека, тем самым выдавая себя с головой. И, конечно же, слуги не послушались.

И тогда Клаю не осталось ничего иного, кроме как применить магию. Мощным воздушным толчком он отбросил от себя нападавших. Кажется, несчастным пришлось несладко – двое из них с влажным хрустом стукнулись о стену, да и двое других чувствовали себя немногим лучше. А Клай, недолго думая, бросился бежать прочь, пока не подоспели другие слуги.

Конечно же, разразился страшный скандал. Конечно же, одураченный Шатсли сразу понял, кто был его обидчиком, и поскольку он был человеком весьма влиятельным, имеющим как множество денег, так и множество связей, то прилюдно поклялся отомстить обидчику. Понятное дело, о дуэли речь даже не шла – старый торговец если и держал в руках шпагу когда-нибудь, то было это очень и очень давно. Да и воспользоваться услугами какого-нибудь профессионального бретёра он тоже не мог.

Что конкретно он собирается сделать с мальчишкой Сарамагой, когда его схватят, Шатсли не уточнял, но Клай был достаточно умён, чтобы понять, что жизнь его при подобных обстоятельствах закончится весьма быстро и весьма трагически. И стало ясно, что из Шинтана нужно бежать как можно скорее и как можно дальше. Опозоренный муж имел возможность нанять множество ищеек, начиная с простой городской шпаны и заканчивая охотниками за головами Гильдии Теней, которая и здесь, вдали от Латиона, имела немалое влияние.

Отсидеться где-нибудь в закоулках Шинтана не представлялось возможным. Здесь его достанут из-под земли, и ни семья, ни друзья не смогут его защитить. К слову о друзьях: его закадычный приятель Тейнон стал недоступен тотчас же, как прознал о случившемся. Дворецкий отказывался впустить Клая в дом, говоря, что хозяин в отъезде, не принимал записку, которую молодой маг трясущимися руками пытался всунуть в его сухие морщинистые руки. В конце концов, Клайдий ушёл ни с чем.

Сперва Клай решил уехать в Латион, но, поразмыслив, передумал. На границе было неспокойно, да и в Латионе его скорее могла бы отыскать вездесущая Гильдия Теней. Он долго ломал голову, и уже решил было рвануть в Пунт, справедливо полагая, что в Загорье его искать не станут, как вдруг вспомнил об одном своём дальнем родственнике по материнской линии.

Он очень мало знал про ветвь Шейнвилов, разве что то, что это была одна из самых захиревших ветвей древа. До сего момента он даже и не задумывался об их существовании. Однако теперь собственная генеалогия внезапно весьма заинтересовала любознательного юношу – ему до смерти захотелось поближе познакомиться с далёкими родственниками, живущими в глухой провинции, и погостить у них полгодика, а может быть – и целый год, пока не улягутся страсти в столице.

Так и вышло, что Клай, собрав все деньги, какие только сумел отыскать в столь короткий срок, инкогнито покинул родной город, тревожно оборачиваясь и шарахаясь от каждой тени. Он проклинал себя за глупую романтическую невоздержанность, которая стала причиной сложившимся обстоятельствам. Любовь как-то сама собою затухла, уступив место лишь досаде и разочарованию. Казалось, он уезжает из царства живых в царство мёртвых, и холодная заснеженная дорога виделась ему тем самым пресловутым Белым Путём, о котором он так много услышал, будучи в арионнитском монастыре.