Пьесы

ОН. Почему?

ОНА. Потому что молодой еще был. Ему было 16 лет. Слушай дальше. Весной 1813 года Петр Алферов принимает участие в европейском походе. Во время похода он писал письма своему батюшке в Алферовскую. Письма сохранились, я их читала. Заграница поразила воображение маленького Петруши. «Что это за прелестная сторона! Нет уголка, который бы не был осмотрен, обработан и украшен. Какое волшебство превратило болотистые Силезские долины в плодоносные поля, провело возвышенные насыпные дороги, обсадило их липами, тополями и даже плодовитыми деревьями; какое искусство превратило дикие леса в рощи, рощи в сады, деревни в местечки, местечки в города? Все это сделалось трудолюбием жителей и деятельностью правительства. Подле каждого почти дома, сельского и городского, вижу виноград. Он распускает ветви свои по всей стене, подымаясь до самой кровли. Выглянешь в окно – и полные виноградные кисти просятся в рот! Посмотри на эти высокие каменные строения, с огромными конюшнями, скотными дворами, огородами, прекрасными садиками, цветущими беседками – как думаешь, что это? – Верно, господские дома, дома князей и баронов. – Нет! Это деревня, где живут Силезские крестьяне. Дивись, но верь! Как умеют немцы всем пользоваться и угождать всем необходимым нуждам. Куда ни посмотришь, на площадях и на улицах – везде фонтаны чистой воды. В одних поят лошадей, другие доставляют городу воду, нарочно трубами проведенную. Около всех почти огородов и садов городских проведены каналы, прегражденные заставками; каждый хозяин отворяет свои – и огород его наводняется. Здесь засуха не страшна. В Пруссии благодетельное правительство подобно в сем случае солнечным лучам, извлекающим влагу из земли для того только, чтобы после оживлять ее же благотворными дождями.

ОН. Мораль понятна. Наша власть может только ссылать в леса, а ихняя, значит, строит дома и освещает огороды.

ОНА. Я этого не говорила. Еще Петра Алферова поразило описание похорон. «Множество мальчиков, устроенных по два в ряд, впереди один с крестом, прочие каждый с книжкою, идут перед гробом, за которым следуют взрослые, а за ними толпа женщин. Все вместе поют. Могилы очень часты, почти одна на другой. В старом Фрауштате любили тесно друг подле друга жить и в тесном соседстве лежать на кладбище. Немцы не щадят надгробников. Вы читаете надписи на крестах, каменных досках, простых и полированных гранитах, из коих одни положены на землю, другие водружены в нее, многие вделаны в ограду. Почти каждая могила усеяна цветами и украшена портретом усопшего. Из этого можете видеть, как почтительны немцы к памяти ближних своих. Дети, полные жизни и радости, беспечно бегают по вековым камням и срывают свежие цветы на костях прапрадедов. Разительное сближение жизни и смерти!..

ОН. У нас тоже жизнь и смерть всегда под ручку ходят.

Пауза.

ОНА. До поездки в Европу Петр Алферов был не человеком, а личинкой человека. Человеком он стал за четыре для с 16 по 19 октября 1813 года.

ОН. В битве против Наполеона участвовало пять армий. Силезская армия, в которой Алферов служил поручиком, пришла к месту битвы первой. Потом подтянулась Богемская армия. А когда битва началась, к ним присоединились Северная армия, Польская русская армия и 1-й австрийский корпус.

ОНА. 127 тысяч русских, 89 тысяч подданных Австрии, 72 тысяч пруссаков, 18 тысяч шведов.

ОН. 15 октября Наполеон разместил свои войска вокруг Лейпцига. 16 октября он планировал атаковать и уничтожить богемскую армию. Союзники сначала планировали атаку по нескольким направлениям, имея в виду разделить армию Наполеона. Силезкая армия должна была наступать на Лейпциг с севера.

ОНА. Но царю Александру этот план не понравился.

ОН. Слишком сложный.

ОНА. В итоге большая часть армии атаковала французов в лоб с юго-востока.

ОН. День 16 октября выдался пасмурным. В 8 утра армия генерала Барклая-де-Толли открыла артиллерийский огонь по врагу. Наступление началось. Раздалась команда…

ОНА. Строиться в каре!

ОН. Я оказался на одной из внутренних сторон каре и все время крутил головой, стараясь разглядеть французов. Как вдруг раздался страшный грохот и люди вокруг меня стали падать. По нам стреляли. Офицеры кричали.

ОНА. Сомкнуть ряды!

ОН. Направо и налево от меня умирали люди. Прилетало что-то невидимое и отрывало им головы, руки и ноги. Я почувствовал что-то вроде болотной слякоти под ногами, посмотрел вниз и увидел, что стою по щиколотку в крови. И я побежал.

ОНА. Пороховой дым окутал меня со всех сторон. Я бежал как будто сквозь туман. Где-то рядом были крики и выстрелы, но я ничего не видел на расстоянии вытянутой руки..Я бежал, сам не зная куда. Сколько это продолжалось – не знаю. Кажется, несколько мгновений.

ОН. И вдруг я оказался в самой гуще сражения. Я увидел прусаков, которые сошлись вштыковую с французами. Французов было больше, они теснили прусаков, убивая их одного за другим. Те умирали с криком…

ОНА. Фатерланд!

ОН. Я почувствовал уклон под ногами. Мы стояли на склоне холма. Снова раздалась команда.

ОНА. Сомкнуть ряды!

ОН. Командир направил нас наверх холма, где находилась деревня Вахау. Мы почувствовали, что дорога свободна. Мы побежали налегке, не встречая сопротивления.

ОНА. Как вдруг справа донесся какой-то шум и выкрики.

ОН. На нас неслась их кавалерия, неудержимая, как морской вал.

ОНА. Казалось, еще мгновение и мы будем уничтожены.

ОН. Нам приказали отступать.

ОНА. Я не помню, как я провел остаток этого дня. Потом я узнал, что мы все-таки взяли Вахау. А к вечеру отдали обратно французам. К ночи все стихло, как бы само собой.

ОН. Солдаты разжигали костры и готовились к ночлегу, не обращая никакого внимания на близость неприятеля.

ОНА. Это было похоже на то, как готовятся к ночлегу крестьяне во время сенокоса. Я вдруг подумал, что многие из этих солдат и есть крестьяне, который воспринимают войну всего лишь как один из видов труда.

Он собирает бумаги.

ОН. Мы с тобой сегодня тоже хорошо поработали, Татьяна Петровна.

ОНА. Алферов долго ходил между кострами, пока не нашел свой батальон. Там он узнал, что многие из его товарищей были убиты сегодня. Отогревшись у костра, он проверил свое ружье и увидел, что патрон остался в стволе. Он не сделал за этот день ни одного выстрела и ни разу не ударил штыком. Засыпая, я подумал, что завтра непременно кого-нибудь убью.

ОН. Уже поздно. Тебе пора спать. На новом месте приснись жених невесте.

ОНА. У тебя есть дети?

ОН. Девочка.

ОНА. Поцелуй ее от меня.

ОН. И не подумаю.

Протокол допроса №2, от 17 октября 2013 года

ОН. Поклонный крест на площади Революции – это святыня, прославляющая не только нашу миролюбивую веру, но и демонстрирующая силу нашего оружия. Посягнувший на эту святыню оскорбляет не только церковь, но и память наших предков, сложивших свои головы за свою страну на полях сражений.

ОНА. Я, как верующая с 1982 года христианка и мать троих детей, от всей души искренне желаю, чтобы щепки от этого креста воткнулись в глаза ее родителей. Чтобы эти несчастные люди не видели, что творит их дитя.

ОН. Вот в советское время мы почему хорошо жили? Потому что верили. Иисус Христос был коммунистом. Помните, как он накормил народ пятью хлебами?

ОНА. Я когда увидела ее с этой пилой на площади, так вся и содрогнулась. Глаз у нее стал нечеловеческий и движения тоже такие дерганые, как будто пляски бесовские. Я ее перекрестила и говорю – изыди, сатана, изыди. А она хохочет дьявольским голосом.

ОН. Я вообще не понимаю, кто это придумал – подставь другую щеку. Кто это придумал? Ну кто? Покажите мне этого идиота! Мы должны защищать нашу веру. А то вишь, мы им щеки подставляем, а они и рады стараться. Нет уж, братцы, наше христианство – это когда нам по щеке, а мы – раз и поддых. А мы – раз и в глаз. А мы – раз и в ухо. А щеки пусть дураки подставляют.

ОНА. Мой отец – Иисус Христос, а моя мать – Дева Мария.

ОН. Вообще считаю, что закон божий нужно прививать прямо со школы. Вместо Толстого и Достоевского. Какая польза от литературы? А вера – она поможет нравственному и патриотическому воспитанию человека и гражданина.

ОНА. После этого случая не могу ничего делать. Только телевизор смотрю, плачу и молюсь.

ОН. Работаю охранником на автобазе. После того, как стал свидетелем этого чудовищного кощунства, испытал такие моральные страдания, что не смог выйти на работу два дня, за что получил выговор и лишение премии. Что еще больше усугубило мои моральные страдания. Ходатайствую перед судом, чтобы премию мне возместили и выговор сняли, поскольку мой прогул был вызван уважительной причиной – оскорблением моих религиозных чувств.

ОНА. У меня только пенсия по инвалидности, да на детей дают немного. А алиментов от мужа я сроду не видела. Если бы можно было мне получить небольшую компенсацию…

ОН. А самое главное – крест вернуть на законное место. И рядом поставить полицейского. Чтобы он смотрел в оба – крестятся люди, когда мимо идут или нет. Если прошел и не перекрестился – сразу такого хватать и пятнадцать суток ареста. За оскорбление чувств верующих.

Она смеется.

ОН. А мне вот не смешно.

ОНА. Ты знаешь, что Иисуса Христа тоже распяли за оскорбление чувств верующих?

ОН. Это официальные свидетельские показания.

ОНА. История всегда повторяется. Сначала как трагедия, а теперь даже не как фарс, а как… цирковое представление.

ОН. Ты в России. Здесь история повторяется сначала как трагедия, потом как трагедия, потом еще раз как трагедия и снова как трагедия.

ОНА. Кто сказал, что трагедия – это уныло и печально? Трагедия – это весело.

ОН. Сегодня уже не так весело, как было вчера. Свидетельские показания – это очень серьезно. Но я обещаю, что, если ты признаешь свою вину и заявишь, что раскаиваешься…

ОНА. Я не раскаиваюсь. Я должна…

ОН. Да, я помню. Ты должна просидеть в СИЗО три дня и выйти на четвертый. Только зачем?

ОНА. Чтобы ты дослушал до конца историю про Петра Алферова.

ОН. Я же тебе помочь хочу, глупая ты баба!

ОНА. Хочешь помочь – выслушай мою историю.

ОН. Хорошо, рассказывай. Я слушаю.

ОНА. Утром 17 октября 1813 года Петр Алферов проснулся с отчетливым желанием кого-нибудь убить.

ОН. Накануне вечером Наполеон отправил союзникам предложение о перемирии. В 2 часа дня в деревне Зестевит собрался военный совет союзников. Император Александр категорически отказался идти на мировую со своим старым врагом. В это время прибыла польская армия генерала Бенингсена. Главнокомандующий Шварценберг хотел немедленно возобновить сражение, однако Беннигсен заявил, что его солдаты слишком устали от долгого перехода. Было решено возобновить наступление в 7 утра следующего дня.

ОНА. Солдаты отдыхали. Алферов поражался, как так можно – спать у костра, зная, что в любую минуту тебя могут разбудить и отправить на смерть. Сам он то ходил кругами, то садился у костра и подолгу смотрел на огонь.

ОН. Солдаты говорили о том, что Наполеон отказался от веры Христовой. В этом все были единодушны, спор вышел лишь о том, какую веру он себе избрал – то ли китайскую, то ли египетскую.

ОНА. Алферов вдруг рассердился и сказал, что все солдаты, которые умерли вчера на поле битвы – все они были одной веры, христианской. Эта мысль так поразила солдат, что они надолго замолчали, с опаской поглядывая на Алферова.

ОН. А он вдруг подумал о том, что убийство – это грех, для которого война не может служить достаточным оправданием. И то, что никто из этих солдат не раскаивается в совершенных ими убийствах на поле битвы, лишает их шанса на спасение. И они этого даже не знают.

ОНА. Ему стало их жалко. И он спросил себя – готов ли он пожертвовать своей бессмертной душой ради того, чтобы быть вместе с этими солдатами, убивать вместе с ними и вместе с ними отправиться в ад?

ОН. Он посмотрел на своих товарищей и ответил сам себе – да, он готов.

ОНА. Сразу после этого отряд был поднят в ружье.

ОН. Это было не наступление, просто командование решило занять две деревеньки на севере, чтобы использовать их для ночлега офицеров.

ОНА. Какой удачный случай для нашего героя запятнать себя кровью.

ОН. На задание был отправлен отряд в 80 человек. К деревне солдаты подходили беспечно, перешучиваясь и пересмеиваясь.

ОНА. Когда до деревни оставалось около двухсот шагов, на солдат внезапно обрушился огонь артиллерии.

ОН. В деревне стоял артиллерийский расчет из шестнадцати пушек. Увидев русских прямо у себя под носом, французы так удивились, что даже не сразу дали залп, дав противнику подойти поближе.

ОНА. Тем разрушительнее были последствия этого залпа. Отряд был рассеян по полю. Алферов, оглохший, ослепший, ничего не понимающий, упал на дно воронки, оставшейся от разрыва бомбы.

ОН. Это спасло его от второго залпа. За ним последовал третий. Люди метались по полю, натыкаясь друг на друга.

ОНА. Алферов пытался выбраться из воронки. Если бы это ему удалось, он бы погиб. Но руки и ноги отказывались его слушаться и он бессильно скреб пальцами по земле, обламывая ногти.

ОН. Артобстрел продолжался.

ОНА. Алферов наконец понял, что воронка – это спасение для него и скорчился на дне, закрыв голову руками. Вдруг он услышал где-то совсем рядом испуганный вскрик. Сначала он подумал, что ослышался. Но крик повторился. Кто-то звал на помощь.

Любопытство оказалось сильнее страха. Он приподнял голову над краем воронки и увидел молодого человека, совсем мальчика, в ужасе метавшегося среди разрывов.

ОН. Сюда! Идите сюда!

ОНА. Но мальчик, казалось, ничего не слышал. Тогда Алферов собрал все свои силы, выскочил из воронки, подбежал к нему, схватил его за руку и потащил за собой, в воронку. Вместе они обрушились на ее дно, и в этот момент над ними пролетела туча осколков. Это был очередной залп французской артиллерии.

ОН. Эти двое лежали на дне воронки, уткнувшись лицом в землю. Алферов совершенно успокоился и, чтобы не соскучиться, стал считать залпы. Они повторялись с равными промежутками в две-три минуты. Всего было одиннадцать залпов, после чего стрельба стихла. Французы переоценили силы противника, продолжая утюжить поле уже после того, как русский отряд перестал существовать.

ОНА. Выждав еще несколько минут, Алферов поднял голову и прислушался. Тишина. Можно было уходить. Он посмотрел на спасенного им мальчика и увидел, что на нем желтый мундир. Мундир был перепачкан грязью, к тому же в пороховом тумане нетрудно было обмануться, спутав его мундир с зеленой формой русских пехотинцев, но теперь Алферов точно знал, что перед ним француз. Офицер.

ОН. Француз смотрел на Алферова. А Алферов смотрел на француза. Наконец француз что-то сказал, вылез из воронки и убежал. Алферов поднял руку, чтобы вытереть лицо и увидел, что сжимает в руке заряженный пистолет. Но поздно, француза уже и след простыл.

ОНА. Вернувшись к своим, Алферов узнал, что из 80 человек, посланных на штурм деревни, выжил он один.

ОН. Он никому не рассказывал о том, что произошло в воронке, но запомнил слова француза и попросил одного офицера перевести их. Он сказал вот что: «Вы спасли мою жизнь, Бог вознаградит вас за это».

ОНА. Алферова зачислили в другой отряд, который также накануне понес большие потери. Он едва поздоровался с новыми сослуживцами и тут же лег спать. Они были разочарованы. Может быть, ждали рассказов о чудесном спасении от вражеских ядер. Но Алферову было все равно.

ОН. Он улыбался, засыпая и думал о том, что даже на войне можно оставаться хорошим человеком и добрым христианином. Он был уверен в том, что завтра…

ОНА. Если бы знал, что с ним произойдет завтра, он бы не улыбался.

ОН. Дай-ка я угадаю. О том, что было дальше, ты расскажешь завтра?

ОНА. Петр Алферов оставил завещание, согласно которому его воспоминания могут быть преданы гласности только через двести лет. Сегодня 17 октября 2013 года. Завтра я расскажу тебе о том, что произошло 18-го.

ОН. Не хотел тебе говорить. Сегодня звонили из Москвы. Журналисты с телевидения. Твоим делом заинтересовались.

ОНА. Я же говорила тебе, что занимаюсь рекламой. Телевидение – это хорошо для рекламы.

ОН. Ты думаешь, телевидение тебе поможет?

ОНА. Господи, благослови телевидение!

ОН. Телевидение никогда никому не помогает.

ОНА. Телевидение делает сложные вещи простыми.

ОН. Твое дело было очень простым. Если вмешается телевидение – все очень усложнится…

Допрос №3, от 18 октября 2013 года

ОН. Я знаю, о чем ты хочешь мне сегодня рассказать. О первом человеке, убитым твоим пра-пра-пра.

ОНА. Не угадал.

ОН. Храбрый вояка Алферов на третий день битвы опять никого не убил?

ОНА. На третий день битвы Алферов убил восемь человек. Возможно, девять. Или даже больше. Но не меньше восьми.

ОН. Ночью Наполеон отступил на расстояние часа пути от Лейпцига. У него оставалось сто пятьдесят тысяч солдат. У союзников было вдвое больше. В семь утра началось общее наступление.

ОНА. Четыреста пятьдесят тысяч человек. Огромная толпа народу. В то время – население целого большого города. В такой большой толпе части не могли двигаться одновременно. Австрийцы сражались уже несколько часов, а русские все еще ждали своей очереди. В два часа дня отряд, к которому теперь принадлежал Андрей, был построен в каре и направлен на очередную деревушку.

ОН. Это был Шёнефельд.

ОНА. Слева от идущих походным маршем солдат раздавался страшный вой.

ОН. Это была английская ракетная батарея, которая обстреливала Паунсдорф.

ОНА. Неприятель, как и всегда на этой войне, появился неожиданно. Рядом с Андреем кто-то закричал, он обернулся и увидел толпу французов, вдруг оказавшихся прямо в центре каре, на расстоянии вытянутой руки. Никто не мог понять, как это произошло.

ОН. Стрелять было нельзя – вокруг были свои.

ОНА. Солдаты сошлись в штыковую.

ОН. Изо всех военных трудов штыковой бой – самый тяжелый. Тело человека – это не соломенное чучело. Кажется, что может быть проще – ты бежишь, размахиваешься, втыкаешь штык, выдергиваешь, бежишь дальше. Но самое трудное – это не воткнуть штык, а выдернуть его.

ОНА. Штык может запутаться в кишках.

ОН. Может застрять между ребрами.

ОНА. Может воткнуться в позвоночник.

ОН. Кроме того, человек, в которого ты втыкаешь штык, он ведь тоже не стоит на месте. Он кричит, машет руками. А в руках у него такое же ружье, как у тебя и у этого ружья тоже есть штык. Нет, все-таки убивать людей вручную – это тяжелая работа.

ОНА. Когда солдаты рассказывают о том, что многие годы помнят лицо первого убитого ими врага, знайте – это неправда. Алферов не запомнил ни одного лица. Он втыкал штык и вытаскивал его. Втыкал и вытаскивал. Он ни о чем не думал в этот момент. То, что произошло в этот день, он осознал позже. А произошло вот что.

ОН. Один из убитых им солдат, умирая, схватил его за ворот, дернул на себя и потащил за собой вниз, на землю. Алферов наклонился к нему. Солдат захрипел и протянул вперед обе руки.

ОНА. Одной рукой он сорвал нательный крест с шеи Алферова. А другой рукой вложил что-то в руку Алферова.

Пауза.

ОНА. Это был камень.

ОН. Вот этот камень?

ОНА. Да.

ОН. Зачем он это сделал?

ОНА. Неизвестно. Вряд ли умирающий солдат осознавал, что именно он делает. Это было непроизвольное движение рук во время агонии. И точно так же, не сознавая, что он делает, Алферов положил камень в подсумок, где хранились патроны. После этого он выпрямился, взял оброненное им ружье и до конца дня продолжал убивать французов.

ОН. В разгар боя Саксонская дивизия из трех тысяч солдат, сражавшаяся в рядах наполеоновских войск, перешла на сторону союзников.

ОНА. Страшная пустота зияла в центре французской армии, точно вырвали из неё сердце.

ОН. В шесть часов вечера стемнело и бой прекратился.

ОНА. Ночью французы начали отступление.

ОН. Союзники встали лагерем вокруг Лейпцига. Французов не атаковали, понимая, что загнанный в угол противник может быть смертельно опасным.

ОНА. Сидя у костра, Алферов достал из подсумка камень и посмотрел на него.

ОН. Ничего особенного. Камень как камень.

ОНА. Так закончился день 18 октября 1813 года.

ОН. Вчера прошел репортаж по телевидению. Утром о тебе написали все газеты.

ОНА. Все газеты в городе?

ОН. Все газеты в мире. Твое фото в балаклаве сегодня на обложке «Times».

ОНА. Эта смелая девушка бросила вызов обществу и государству. Церковь в России сегодня – лишь один из придатков государственной машины, министерство веры, которое занимается пропагандой покорности и послушания.

ОН. Для таких как она, тюрьма – недостаточное наказание. Нужно раздеть ее догола и выпороть на площади.

ОНА. Это не акт современного искусства и не политическая акция. Это акт веры. Алферова – это Жанна Д, Арк сегодня. Она святая!

ОН. Пусть она голая подметает улицы!

ОНА. У Алферовой появились последователи. Две девушки в балаклавах ворвались в храм Покрова-на-Козлене в Вологде и облили красной краской икону святого Паисия Угличского. В настоящее время возбуждено уголовное дело, ведется розыск преступниц.

ОН. Пусть теперь всегда ходит голая!

ОНА. Требуем немедленно освободить!

ОН. Голая!

ОНА. Святая!

ОН. Голая!

ОНА. Удивительно: все эти истинно верующие больше всего хотят раздеть меня догола.

ОН. Я послал запрос по поводу твоих данных. Адрес, фамилия, имя, отчество. Завтра придет ответ. Мы узнаем твое настоящее имя, и тебе будет предъявлено официальное обвинение.

ОНА. Не торопись. Завтра умеет удивлять.

Протокол допроса №4 от 19 октября 2013 года

ОН. Вчера наш губернатор Николай Камалов дал большое интервью местному телевидению. Он сказал, что власть защитит верующих граждан и накажет организаторов кощунства по всей строгости закона.

ОНА. Забавно, что наша власть всегда все принимает на свой счет. Что бы ни случилось – власть тут как тут – нет ли революции? Не готовится ли бунт? Ты думаешь, власти есть какое-то дело до чувств верующих? Я тебя умоляю, когда вера становилась угрозой для власти, верующих убивали десятками тысяч. Сейчас власть хочет спрятаться в церкви. Она использует верующих как заложников, как живой щит, рассчитывая, что именно по ним придется первый удар.

ОН. Еще Камалов сказал, что вдохновителями твоей акции стали западные спецслужбы. Все такие акции координируются из-за границы. Власть должна быть беспощадной к наемникам западных спецслужб, которые хотят установить контроль над нашими ресурсами.

ОНА. Знаешь, кто настоящие враги этой власти? Молодость, ум, образованность, свобода мышления. Эту власть расшатывают не западные спецслужбы, а книги, открытые границы, интернет…

ОН. Хорошо, пусть моя дочь никогда не прочитает Солженицына, но зато моя страна не будет управляться из Вашингтона.

ОНА. Разуй глаза! Твой губернатор говорит о патриотизме, а сам ворует миллионы из бюджета. Он ворует у тебя и твоей дочери и покупает дома в Майами. Как ты думаешь, когда он принимает по-настоящему важные решения, о чем он думает? Об интересах своей страны или о своем доме в Майами? Твоя страна и так управляется из Америки, только не из Вашингтона, а из

Майами. Патриотизм и религиозность наших чиновников – это товар исключительно для внутреннего употребления. Когда они выезжают за границу, они там поют совсем другие песни.

ОН. Откуда ты знаешь?

ОНА. Мое настоящее имя – Зоя Камалова. Зоя Николаевна. Губернатор Камалов – мой отец.

ОН. Врешь!

ОНА. Ты ведь делал запрос…

ОН. Да, вот же конверт, утром принесли…

Он вскрывает конверт. Читает. Пауза.

ОН. Мне пиздец.

ОНА. Оказавшись в аналогичной ситуации, Понтий Пилат выразился немного по-другому.

ОН. Пошла ты нахуй со своим Понтием Пилатом! Ты понимаешь, кем ты выставила своего отца перед всей страной? Перед всем миром?

ОНА. Тем, кем он и является – лицемерным ублюдком.

ОН. Значит, вот зачем ты надела маску на лицо. Чтобы папаша тебя не узнал раньше времени, увидев твои фотки в интернете.

ОНА. Сработало.

ОН. Я сейчас подпишу тебе пропуск, ты пойдешь прямиком к своему отцу и скажешь ему, что произошла ошибка. Что с тобой обращались здесь вежливо и уважительно. И будем дальше думать, как замять эту историю.

ОНА. Я никуда не пойду, пока не расскажу тебе, чем закончилась история с Алферовым.

ОН. Что? Да пошла ты нахуй со своим Алферовым!

ОНА. Ты будешь слушать или мне нужно рассказать папе, что ты меня здесь избивал и насиловал?

ОН. Что? Да я тебя пальцем не тронул!

ОНА. Ты будешь слушать или нет?

ОН. Давай, рассказывай. Только быстро. Сука, мне надо успокоиться. Поседеешь, блядь, с такой работой.