Полная версия
Каникулы в Лондоне – 3
– Возможно, когда-нибудь, – ответил уклончиво. – Когда мне будет что рассказать.
После этого все расселись по своим местам, свет в зале погас… Как же я люблю этот момент! Когда вся магия вот-вот начнётся, и ждать уже больше не надо, но вместе с тем ты пока не догадываешься, какими будут первые кадры и что тебя ждёт.
Кинозал был потрясающим: мягкие кресла-мешки, оранжевые пледы, напитки в очень высоких и узких стаканах с трубочками и мягкий ковёр под ногами, так что хотелось разуться и ощутить его босиком, но я воздержалась.
Шум в зале стал понемногу стихать. Я убрала телефон подальше, чтобы не отвлекаться, и затаила дыхание. Небольшое волнение охватило меня при мысли, что я сижу на уникальном просмотре – это премьера фильма о жизни Ларри. Изнанка, которую я, как и многие поклонники, не вижу.
И сам он в зале. Так близко…
Хотелось вскочить и броситься к нему, туда, ещё ближе. Я так соскучилась!
В этот момент на экране появились первые кадры. А точнее, слова, выведенные витиеватым шрифтом:
«Если ты веришь во что-то – иди до конца…»
– Когда ты решил стать музыкантом?
Мы ещё не видим Ларри, мы слышим голос ведущего. А перед нами – пробуждающийся Лондон, живущий своей собственной жизнью.
Такое начало вполне пришлось мне по душе.
– Иногда мне кажется, что я родился с этой мыслью. Не знаю. Мне сложно ответить на этот вопрос.
– Но ты всегда был уверен, что будешь заниматься именно музыкой?
– Да.
– Даже когда опускались руки?
Небольшое молчание. А после уверенное:
– Да.
И вот – огромная сцена, ликующие фанаты, крики и слёзы. И Ларри на сцене. Я узнаю это место. Концертный зал Альберт-холл в Лондоне – там прошло первое большое шоу Ларри. Я помню, как он волновался. А это было уже больше двух лет назад.
Мужской голос за кадром вписывается в эту картину вполне гармонично:
– Его жизнь полна красок. Концерты и съёмки, грандиозные шоу по всему миру и завораживающие фотосессии – невыносимая яркость бытия. Он собирает всевозможные музыкальные премии и награды…
Картинка меняется. Ларри под вспышки камер говорит что-то в микрофон, держа в руках статуэтку – это, кажется, из того же периода, во времена Пола.
– …влюбляет в себя всё больше девчонок…
Объятия с поклонницами. Я уже не ревную. Почти.
– Но никто и никогда не знал ещё его так близко.
И вот на экране сегодняшний Ларри, сидящий в студии в светлой рубашке с подвёрнутыми рукавами – не изменяя себе, не изменяя стилю. Скромно улыбается.
– Я очень дорожу своей жизнью. Каждым часом. Каждым мигом.
– Но при твоей жизни разве удается замечать время?
Короткое молчание. Ведущий, которого мы до сих пор не видим, задает новый вопрос, будто перебивая сам себя.
– Что самое сложное в твоей профессии?
– Оставаться самим собой, – задумчиво говорит Ларри.
И вот теперь мы видим название: «Be yourself» – «Быть самим собой».
На стене – там, на экране, – загорается красная кнопка «Запись», и студия преображается. Ларри за стеклом исполняет одну из самых известных своих песен – «Утро с тобой». Это длится секунд двадцать или, может быть, тридцать. Затем звукорежиссёр говорит, что всё здорово (я не очень понимаю некоторые профессиональные слова, но смысл уловила), а Ларри сомневается:
– Может, перезаписать ещё раз?
Но его уверяют:
– Всё классно, чувак. Иди, послушаем.
И они слушают. А я любуюсь крупными кадрами сосредоточенного лица Ларри Таннера. Моего Ларри.
Звук постепенно затихает, и вновь появляется Ларри в студии, отвечающий на вопросы интервьюера.
– Расскажи о себе.
Он улыбается и покачивает головой.
– Я обычный скромный парень из Лондона.
– Ты забыл упомянуть «талантливый».
– Ну да, чуть-чуть талантливый.
Дальше идёт небольшой рассказ о детстве Ларри. О том, как трудно он проходил путь к успеху. Как проваливался на кастингах. Как много раз слышал о том, что он посредственность и ему нужно лучше петь и много работать.
Потом на экране появляется его семья. Мама, которую просят рассказать, какой Ларри в жизни и что любит больше всего.
– Спать и есть, – заявляет она. – Но так получилось, что в последние годы он почти не спит и не ест, – Трейси смеется и пожимает плечами.
– Он был домашним мальчиком?
– Ларри? – кажется, она удивлена. – Да его никогда дома не было. Он вечно горел какой-то идеей, а если и бывал дома, то тоже был занят: играл на гитаре или учил уроки. Дома за просмотром фильма с ним не посидишь. Его постоянно тянет покорять мир. Так что девушке Ларри нужно быть готовой к тому, что прямо на свидании он вдруг решит прыгнуть с парашютом.
Я улыбнулась. Мы с парашютом не прыгали, но совершали массу других глупостей.
Потом показали бабушку Ларри (я и не знала о ней!). Седовласая сухонькая старушка, которая смотрела не в камеру, а на говорящего и, кажется, мечтала поскорее уйти, но всё равно улыбалась.
– А вы были на концерте своего внука?
– Нет. Я смотрю их по телевизору. Девчонки всегда так громко кричат! Но когда-нибудь я вставлю бируши и обязательно приду.
В зале раздаётся смех. Бабушка Ларри сразу становится моей любимицей, и я уже знаю, о чём попрошу Ларри, когда мы выйдем из зала. Хочу познакомиться с ней.
Ларри в это время, пока у членов его семьи берут интервью, возится со щеночком в холле, и оператор успевает запечатлеть этот кадр – такой милый, что от нежности защемило сердце.
– Нам пора, – заявляет вошедший в дверь мужчина. Кажется, это администратор или кто-то ещё из новой команды Ларри. Я сомневаюсь, видела ли его прежде, но догадываюсь о его роли.
Ларри покорно встаёт с колен, оставляя щенка в покое. Обнимается с мамой и бабушкой, друзьями (какие-то его кузины, о которых я прежде не знала), и идёт к выходу.
В дороге ему вновь задают вопросы.
– Ты вернулся в Лондон, как он тебе?
– Я и забыл, какой он красивый. В Лос-Анджелесе тоже классно, но там другая атмосфера. А Лондон – это мой дом. Он родной и уютный. Можно идти по улице в огромной дурацкой шляпе, и люди только скажут: «Смотрите, идёт парень в огромной дурацкой шляпе».
– Это из-за тумана?
Ларри смеётся.
– А за границей тебя часто узнают?
– Часто. Вот недавно я гулял по пляжу недалеко от своего дома в Америке, и ко мне подошла девушка: «А-а, вы же этот…», – он пару раз щёлкнул пальцами, изображая ту самую девушку, на которую так некстати напала забывчивость. – «Ну, там… Утро с тобой, и я готов остаться навечно…» – напевает. И продолжает говорить уже от своего лица: – «Да, да. Это я». И плечи так сразу расправились.
Он снова смеётся, и я невольно улыбаюсь.
– Вы познакомились?
– Ну-у…
Что?
– Девушка атаковала, – снова смеется. – Но я всегда могу сослаться на то, что у меня запись в студии, а завтра гастроли. Вы понимаете.
– Значит, ты влюбляешь в себя всех девушек, с которыми общаешься?
– Нет, – отрицает он и качает головой.
– А сам часто влюбляешься?
Уголки его губ становятся шире, но он не спешит с ответом.
– Бывает.
– А сейчас?
– Я так скажу: любовь всех настигнет и все будут счастливы. Я в это верю.
И кадр снова меняется. Теперь мы видим среди огромной толпы фанатов девочку лет пятнадцати, которая плачет от счастья, а её мама поясняет:
– Ларри специально для Анны-Марии выучил несколько слов на языке жестов, и они смогли немного пообщаться. Моя дочь его поклонница с самого начала.
В этот момент девушка что-то показывает на языке жестов, и её мама поясняет:
– Она говорит, что очень счастлива.
Слово дают еще нескольким поклонницам. Большинство из них находятся под воздействием эмоций и не могут говорить связно.
Потом в толпе появляется Ларри, пробирающийся к автомобилю с двумя охранниками, в рубашке с короткими рукавами и солнцезащитных очках, и всё внимание сразу же переключается на него. Толпа начинает напирать, и я отлично помню это неприятное чувство.
Ларри машет им и быстро ныряет в машину. Автомобиль трогается. Фанаты кричат.
Жесть.
Изображение быстро перемещается вверх, к тёмному небу, и расфокусируется.
И вот уже утро. Занавески едва заметно колышутся от ветра, камера плавно смещается в сторону бесформенного месива из белых простыней и подушек, в которые Ларри закутан почти с головой – только несколько прядей русых волос видны.
Рука оператора тянется и толкает его в бок – ну, я предполагаю, что в бок, потому что вообще не понятно, где тут что.
Ларри мычит. И получает новый тычок.
– Ну что? – поднимает голову и спросонья пытается раскрыть глаза. Получается довольно смешно. И мило. – Сколько сейчас?
Тянется к телефону и со стоном падает на кровать.
– Четыре часа утра. На улице холодно. Я не хочу вылезать из постели и не хочу никуда идти. Я хочу спать.
А вот теперь мы видим того самого человека, которого я приняла за администратора Ларри. Оказывается, это его тур-менеджер.
– Иногда он вёл себя как маленький капризный ребенок, но всё-таки чувство ответственности в нём всегда побеждало.
И вот уже – съёмочная площадка. Огромное пространство, зелёные стены. Вокруг царит оживление. Последние приготовления перед тем, как включатся камеры.
Гость прямого эфира приехал буквально пару минут назад, и теперь съёмочная группа носится вокруг него, закрепляя микрофон, проговаривая сценарий, накладывая грим, уточняя какие-то вопросы. И всё это одновременно.
А знаменитая британская телеведущая в это время, стоя в сторонке, негромко дает комментарий:
– Я давно знаю Ларри. Его практически невозможно поймать.
– Но сегодня вам удалось?
– Да. Мы улучили хороший момент как раз после того, как в его жизни завершился очередной концерт, и он вернулся в Лондон, и перед тем, как в небо поднимется очередной рейс с ним на борту.
– Как думаете, почему он пользуется такой бешеной популярностью?
– Полагаю, здесь нет никакого секрета. Он просто очень талантливый, обаятельный, и очень много потрудился над тем, что имеет сейчас.
Далее мы видим само интервью. Камера снимает из-за кулис. В студии сидят зрители (зрительницы, если говорить предельно точно). Ведущая и гость в мягких креслах цвета топлёного молока друг напротив друга.
Фрагмент эфира длится минуту или две, но я запоминаю только последний вопрос, потому что в этот момент Ларри искренен и задумчив – так, что невозможно не залюбоваться им. И не поверить. Я знаю, что он говорит от чистого сердца.
– Каково это, осознавать, что люди знают о тебе всё?
– Раньше я так и думал. Мне казалось, что каждый человек знает о каждом моём шаге. Теперь я так не думаю.
– Почему? – удивляется ведущая.
– Есть вещи, которые принадлежат только тебе: какие-то мысли и чувства, даже поступки – их тоже можно скрывать. Хотя я всегда предельно искренен со своими поклонниками, это не значит, что я рассказываю абсолютно всё или выкладываю это в свой Инстаграм.
– Что ты хочешь этим сказать?
Наверное, она ждала какого-то признания, горячего эксклюзива. Но Ларри не изменил своей непосредственности и какой-то манящей грусти, сквозившей в его взгляде в этот момент.
– Людям кажется, что они тебя знают, но на самом даже ты сам себя не до конца изучил.
Долго задумываться над этой фразой нам не дают.
Новый кадр – огромный концертный зал в Нью-Йорке, где у Ларри не так давно был концерт. Саундчек. Музыканты настраивают свои инструменты, Ларри разгуливает по сцене, останавливается, переминается с пятки на носок. Он весь сосредоточен. А голос за кадром вещает о том, что «времени на отдых нет, ведь важнейшее событие в жизни каждого музыканта, новое шоу на сцене грандиозного Радио-сити-мьюзик-холл в Нью-Йорке не за горами».
Несколько минут из закулисной жизни – Ларри репетирует с музыкантами, переговариваются о чём-то на языке музыкальных терминов, тоже не всегда мне понятных.
Следующее, что мы видим – электронные часы крупным планом. Время – 04:22. Ларри лежит на диване в гримерке на животе. Без сил. Машет рукой, едва удерживая глаза открытыми: хватит, мол.
Камера фокусируется на прекрасном виде ночного Нью-Йорка за окном, а затем быстро-быстро всё изменяется, наступает рассвет.
Снова часы – 07:45. Звонит будильник. Ларри еще пару секунд лежит на боку в той же футболке, что и уснул, поджав под себя ноги. Он кажется таким беззащитным.
Затем меняет положение на вертикальное – садится, с трудом открывая глаза и протирая их руками. Замечает камеру, машет рукой и улыбается.
– Доброе утро! Пора приступать. Нас ждут великие дела!
Дверь в гримёрку за ним закрывается. Настал новый день из жизни артиста.
Камера следует за ним неотступно. За день Ларри успел побывать на завтраке в уютном кафе, на двух интервью и фотосессии, обсудить детали будущего альбома и варианты обложки, сочинить новую песню, закупиться в магазине и порепетировать в студии.
– До концерта всего пару дней, – шёпотом сообщает он в конце репетиции, приближаясь к оператору. – Я страшно волнуюсь, если честно. Соберутся все мои друзья. И… я никогда ещё не выступал на такой сцене в Америке. Но будет круто. Я надеюсь.
А затем на экране появляется календарь, за пару секунд перелистываются даты и главный день обводится красным маркером. Вот он – концерт. Вот она – публика, которая собралась у входа и разбила палаточный лагерь прямо с утра.
Ларри прибывает к полудню и входит через запасной выход. Мы видим, как он провёл этот день. Пусть в сжатом, смонтированном виде, но его волнение и всю ответственность момента это ничуть не скрывает.
А счётчик внизу экрана исправно докладывает: 6 часов до начала шоу, 4 часа до начала шоу…
И вот – двадцать минут. Ларри уже одет и причёсан. Безупречная укладка, неизменный стиль – тёмно-фиолетовая рубашка с неброским узором и рукавами три четверти, часы на правой руке, тёмные брюки. Крики фанатов из зала хорошо слышны, но Ларри сконцентрирован. Что-то шепчет: то ли текст песни, то ли слова молитвы. В этот миг он очень собран, и никто ему не мешает.
Три минуты до выхода. Традиционный ритуал с музыкантами – все руки вместе, желают друг другу удачи.
Ларри подглядывает из-за кулис. Затем оборачивается на камеру:
– Их очень много!
На экранах у сцены начинается обратный отсчёт. И моё сердце замирает, как будто концерт действительно вот-вот начнётся. Как жаль, что я не была в тот день рядом с Ларри. На этом грандиозном шоу, к которому он шёл столько лет. Верил ли, что это сбудется? Не знаю. Но мечтал наверняка.
Камера с высоты охватывает концертный зал. Он огромный.
И всё это – через сопротивление и угрозы бывшего менеджера, благодаря упорному труду и поддержке фанатов и близких людей. Он сумел доказать, что нужен публике. Что его хотят слышать. И ему есть, что сказать.
Моё сердце билось в такт вступительной музыке и мерцанию софитов.
Ларри вышел на сцену, крепко сжимая в руках гитару, как спасительную соломинку. Серьёзный и сосредоточенный.
Фанатки разразились исступленным криком, и это вызвало улыбку на лице Ларри. Да, это его стихия. Его призвание. Его путь.
– Привет, ребята, – немного смущаясь начал он после песни и помахал рукой первым рядам танцпола. Оглушительная реакция последовала незамедлительно. – Я немного волнуюсь. Сегодня такой важный день. Вы тоже?
Вот такой он и есть: милый и искренний. Этим и притягивает к себе, как магнитом. И как я могла подумать при первой встрече, что это самовлюбленный выскочка и вечно недовольный всем грубиян? Теперь при мысли об этом смешно. Кто б мог подумать!
Какая-то наиболее голосистая поклонница, вероятно, из первых рядов, ухитрилась прокричать на весь зал:
– Я люблю тебя, Ларри!
– Я тоже люблю – всех вас. И сегодняшний концерт будет тому подтверждением. Вы готовы?
Зал зашумел в предвкушении долгожданного шоу.
– Вы готовы? – продолжал заводить толпу Ларри.
Он махнул рукой, посылая воздушный поцелуй и улыбаясь, кажется, каждой, и из динамиков полилась легко узнаваемая мелодия – кто только не слышал этот хит! Когда я скучала по Ларри в России, слушала его по сто раз на дню и могла воспроизвести слова без подсказки с любой строчки.
Фанаты кричат так, что я готова поддаться этому массовому безумству и начать подпевать прямо здесь.
Тысячи глаз направлены на одного человека. Легко ведь с ума сойти!
А он поёт грустную лирическую песню, которую написал в разлуке. В мерцании одного-единственного софита, направленного на него, сидя на небольшом парапете в форме раскрытого настежь окна, на высоте около двадцати метров. Невероятно!
Экран позади Ларри усиливает эффект «до мурашек», изображая луну и звёздное небо. И призрачный силуэт девушки, всплывающий то тут, то там. Это было так красиво и романтично, что дух захватывало.
Ещё один фрагмент концерта, который также потряс воображение – песня, написанная в «год друг без друга» и догорающая к концу песни огромная свеча на экране. Последний аккорд, и весь зал погружается во тьму. А затем освещается, подобно космосу, и Ларри продолжает петь акапелла.
После – несколько драйвовых песен. Смонтированные фрагменты концерта вмещаются минут в двадцать. Удивительно, как в этой огромной толпе Ларри ухитряется видеть каждого! Заметил где-то девочку с бразильским флагом и не мог не прокомментировать:
– Ты приехала из Бразилии? Правда? Это невероятно! Спасибо!
И вот – последние аккорды, заключительные слова, и бегом за кулисы. Пот течёт в три ручья, отирает ладонью. Но невооружённым взглядом видно, как он счастлив в эту минуту. Новый рубеж покорён.
Он пожимает руку каждому музыканту и всем причастным, благодарит. Заходит в гримёрку, жадно пьёт из бутылки, а потом машет рукой в сторону камеры:
– Ну ладно, хватит на сегодня. Уходите. Не заставляйте меня закрывать дверь у вас перед носом, – смеётся.
Я смеюсь вместе с ним. Уверена, этот фильм я пересмотрю ещё не раз. Он действительно получился живым и очень искренним.
Какой-то влиятельный музыкант на экране (я его знаю, но имя забыла), говорит о том, что он является большим фанатом Ларри:
– Это было круто. Его ждет оглушительный успех! Ещё больший, чем он имеет. Я не сомневаюсь. Он очень талантливый парень, который полностью посвящает себя своему делу.
– Ты придёшь на следующее шоу? – спрашивает чей-то голос за кадром. Явно не Ларри, но тоже мужской.
– Обязательно. Я буду сидеть в первом ряду. Такое нельзя пропускать, ребята, – заявляет он, тыча в камеру.
И снова Ларри сидит перед интервьюером, чьего лица мы не видим. Словно возвращаемся к началу фильма.
– Ты хотел бы что-нибудь изменить в своей жизни?
Он задумывается лишь на миг. В тот же самый миг я думаю о нас с ним. Могло бы всё сложиться гораздо проще и легче? Не знаю.
Но Ларри, вероятно, думает о другом.
– Нет, – говорит он.
– А что ты можешь посоветовать тем, кто хочет что-то изменить?
– Важно верить в себя. И в то, чем ты занимаешься. Верить в то, что ты сможешь достигнуть поставленной цели. Я был обычным парнем из Лондона, каких тысячи. Пел себе в небольших клубах, где меня даже никто не слушал. А что теперь? Если ты делаешь это с любовью – чем бы ты не занимался – у тебя всё получится.
– Значит, любовь и вера в себя – самое важное в жизни?
– Конечно.
– А что ещё? Третье.
Он задумывается на мгновение.
– Быть человеком.
– И оставаться самим собой?
По его лицу расплывается улыбка.
– Точно.
Титры. Фрагмент выступления и бегущие справа имена и благодарности.
Как быстро пролетело это время! Я хочу посмотреть ещё раз. Или нет, больше всего я хочу сейчас оказаться рядом с Ларри подальше от этой шумихи. Пусть даже мы будем просто молчать, главное – вместе.
Ларри неспеша поднимается со своего места. Я не спешу. Слежу за ним, не зная, как поступить.
Его глаза находят мои, и по губам скользит таинственная улыбка. Он демонстративно достает телефон и набирает сообщение. Я уже знаю, кому.
«Встретимся у кафе Trade через сорок минут. Это через две улицы. Я подхвачу тебя там».
Мы обмениваемся многозначительными взглядами, и я решительно отправляюсь в сторону выхода, чтобы найти укромное место и узнать в Интернете точный адрес места нашей встречи. Кажется, самая интересная часть вечера только начинается.
Глава 4
Когда он наконец появился в дверях, я невольно расправила плечи и улыбнулась. Услужливый официант поспешил к нему навстречу, и уже через пару секунд наши с Ларри глаза встретились и… Это происходит каждый раз. Я не знаю, есть ли этому какое-то определение. Но так бывает: есть люди – твои ровесники, с которыми ты не можешь найти общего языка, а потом встречается человек гораздо старше или моложе, и у вас столько общего! Есть русские парни, с которыми мы словно с разных планет, а есть Ларри, выросший и воспитывавшийся в Великобритании, но мне с ним гораздо интереснее и уютнее во всех смыслах. Может, когда ты встречаешь своего человека, все условности вроде возраста, национальности и прочих общепринятых границ вдруг стираются, и говорят уже не люди, а души?
Я слегка мотнула головой. Слишком романтичная натура, привыкла всё мелодрамматизировать.
Ларри пожал мне руку и бросил одно лишь короткое:
– Пойдём.
Я без вопросов последовала за ним.
Через пару мгновений мне всё стало ясно. Ну конечно, ужинать в обычном зале не слишком удобно, потому что рано или поздно кто-нибудь обратит на нас внимание, и тогда нам просто не удастся поесть и пообщаться по-человечески.
В маленькой приватной комнате с тяжёлыми бордовыми шторами было очень уютно. Два мягких дивана с высокими спинками и россыпью подушек горчичного цвета напротив друг друга, стол из красного дерева с резными ножками, искусно сложенные салфетки в вазе и горящая свеча в колбе. Свет здесь был гораздо мягче, чем в общем зале, так что я в шутку бросила:
– Слишком хорошо. Боюсь, что я здесь усну.
– Я не дам тебе этого сделать, – произнёс Ларри, целуя меня в шею.
Я позволила себе расслабиться лишь на секунду, а потом он выпустил меня из объятий и помог присесть за стол.
– У тебя такие сладкие духи, – с игривой улыбкой протянул он, присаживаясь напротив.
– М-м-м, – только и сказала я.
А в голове в это время неистово билось: «Это может произойти сегодня».
Не может. Я всегда хотела иначе.
Это может его обидеть.
Он любит меня и должен понять.
Ты знаешь, что другая девушка на твоём месте…
Я знаю! Но выбрал-то он всё равно меня!
И ты думаешь, что все три года он цвёл для тебя ненюханным цветочком, и продержится ещё столько же?
Я помотала головой, стараясь избавиться от этих внутренних споров, и это не укрылось от взора Ларри.
– Всё в порядке?
– Да. Просто устала немного. И как ты справляешься с этим изо дня в день? – добавила с виноватой улыбкой.
– Привычка, – пожал он плечами, как будто это было чем-то самим собой разумеющимся. – Как тебе фильм?
– Классный. Я уже хочу пересмотреть его снова.
Ларри улыбнулся и принял меню от вошедшего официанта.
– Что будешь?
Теперь настала моя очередь пожимать плечами.
– Ты был здесь когда-нибудь?
– Да, пару раз с друзьями.
– Тогда закажи что-нибудь на свой вкус.
Он взглянул на меня, но ничего не ответил.
– Тогда предлагаю начать с кесадильи. С говядиной или с курицей?
– Боже мой, что это?
– Это очень вкусно.
Ларри сделал заказ, после чего мы получили вино и салат для закуски и, в приятной обстановке, никуда не спеша, принялись разговаривать обо всём, что приходило в голову. О дальнейших планах Ларри (конечно, работа и только она), о моих успехах в области фотографии (ну, как успехах, кое-каких начинаниях), о погоде и грядущем Рождестве.
– Я надеюсь, уж в этот раз мы проведём его вместе, – заявил Ларри.
– Ну, если кто-нибудь не закажет тебя в качестве Санта-Клауса, то, пожалуй, – усмехнулась я.
– Я специально выкрою этот день, чтобы мы могли побыть вместе.
– Уж постарайся, пожалуйста.
– Как ты хочешь его провести?
– С тобой.
– Это понятно, – хмыкнул он.
– Что принято в Лондоне? Семейный ужин с индейкой?
– Если хочешь – у нас будет ужин с индейкой.
– А у тебя бывают каникулы или отпуск? Я хотела бы отправиться куда-нибудь вместе с тобой.
– В конце января, думаю, будет такая неделя.
– Всего неделя? За целый год?
Ларри пожал плечами, как будто не было в этом ничего удивительного.
– Понимаешь, я отличаюсь от нормальных людей тем, что очень люблю свою работу. И она у меня разноплановая. В то время, когда я пишу песню, я, можно сказать, отдыхаю. Или когда лечу в самолёте – можно поспать. В студии мы тоже проводим много времени: не просто записываемся, но и болтаем. Порой я остаюсь там ночевать. Это привычка такая ещё со времен Пола, – хмыкнул он.