Осенняя история

Я сидела в машине и пыталась, каким-то образом заставить себя собраться и попытаться жить обычной жизнью, которая была у меня до вчерашнего дня. Но, это совершенно не получалось. Я всё время мысленно возвращалась в больницу, видела эти белые скорбные стены, тоскливые лица людей. И хотелось выть. Он не должен был там быть. Он сильный, уверенный в себе, талантливый человек. Он не должен быть там. Я твердила это, как заклинание. И почему-то вспомнила первый день нашего знакомства. Вспомнила, в мельчайших подробностях как будто, это было вчера, и словно эта память могла помочь мне сегодня.

5. Любовь выскочила перед нами…

«Любовь выскочила перед ними, как убийца из переулка…», – так или примерно так написал Михаил Булгаков о первой встрече своих Мастера и Маргариты.

Наша любовь из переулка не выскакивала, но точно села с нами в автобус. Может быть, конечно, ей нужно было ехать куда-то по своим делам, и нас она зацепила по дороге, мимоходом. Но факт остался фактом. Нас захлестнули её чары. Именно захлестнули, не коснулись, не появилось ощущение… А просто захлестнули и придавили своей неотвратимостью. Но лучше обо всём по порядку.

Был самый обычный августовский день, и ничего не предвещало никаких перемен. Я собиралась на день рождение к своей школьной подруге. Она отмечала своеобразный юбилей, ей исполнялось двадцать два года. В этом году мы окончили институт. И, как принято говорить, все только начиналось. Да и нам самим казалось, что все впереди.

Я долго собиралась, «начищала перышки», очень хотелось хорошо выглядеть, чтобы произвести впечатление на своих одноклассников, многих из которых я видела довольно давно. Одевшись, я подошла к зеркалу, посмотрела на своё отражение, улыбнулась, покрутилась, осталась довольна результатом и выпорхнула из дома.

Выйдя на улицу, я поколебалась, пойти к метро пешком или доехать на автобусе. Идти было, разумеется, лень и я направилась к остановке. Автобус подошёл на удивление быстро, в те времена скорость подачи транспорта была далеко непредсказуемой. Но в этот раз мне повезло, автобус не подвёл – быстро появился и не успел мне испортить настроение долгим ожиданием. Хотя, тогда такая мелочь как ожидание автобуса не могла серьёзно испортить настроение – всё это были такие пустяки. В автобусе было довольно свободно, но я решила не проходить в середину салона, а встала у заднего окна. Как хорошо, когда всё хорошо. Тебя не тревожат никакие жизненные перипетии, на улице замечательная погода, ты едешь в гости и у тебя всё прекрасно.

В какой-то момент я почувствовала на себе, чей-то взгляд. Я его почувствовала физически, как будто взгляд был чем-то материальным. Я обернулась, пассажиры сидели, читали, смотрели в окна. Им не было до меня никакого дела. Но один человек привлек мое внимание. Обычный, взрослый, особенно ничем непримечательный мужчина. Он держал в руке газету, и в мою сторону даже не смотрел. Но, я была уверена – это его взгляд. Автобус подкатил к конечной остановке. Пассажиры покинули салон. Я вышла одной из первых и направилась к метро. Мужчина догнал меня у спуска в переход.

– Девушка, извините можно Вас на минуточку, – я остановилась, собеседник протянул визитку, представился, – меня зовут, Станислав Святогоров, я художник, скульптор. Позвоните мне, пожалуйста, я бы хотел с Вами поработать. Мне это было бы очень интересно.

«Ничего себе заявочки! – подумала я, явно собираясь отбрить нахального типа, – наглость какая! Ему интересно со мной „поработать“. Что ещё за новости? Сейчас я ему скажу всё, что думаю по этому поводу!» – но вместо задуманного, вдруг сказала:

– Вы знаете, я сама Вам точно не позвоню, если хотите, запишите мой телефон, – и дальше я продиктовала номер своего домашнего телефона. Мобильная связь тогда ещё не дошла до нашей страны. Я продиктовала свой телефон, не гибрид половина своего половина подружки, как делала обычно. А настоящий свой домашний телефон.

Мой новый знакомый записал цифры и спросил.

– Простите, я не узнал, как Вас зовут?

– Наташа.

– Я позвоню Вам, Наташа.

Мы расстались. Я отправилась на день рождения. И, как мне показалось, забыла думать об этой мимолетной встрече. Поздравила подружку, пообщалась с одноклассниками, потанцевала и почему-то довольно рано засобиралась домой. На вопрос: почему так рано, придумала какие-то неотложные дела и рванула в обратный путь. Я не знала, какая сила меня гнала, но долетела я, как на крыльях. Когда открывала входную дверь, слышала, что в квартире звонит телефон. Родителей дома не было, они уехали в отпуск, и взять трубку было некому. Я ворвалась в квартиру, подбежала к телефону, но опоздала. Звонки прекратились. Я всё-таки сняла трубку, послушала непрерывный гудок. Я была уверена, что звонил художник, так я его мысленно называла. Я опустилась на стул около телефона и стала ждать. «Он позвонит, он обязательно позвонит, не завтра, не через неделю, а сейчас». И он позвонил.

– Добрый вечер, это, та самая Наташа? – услышала я в трубке уже знакомый голос.

– Наташа, не знаю та самая или не та.

– Та. Я уверен, – как мне показалось, очень серьезно сказал он.

Мы проговорили час или два. У двух совершенно незнакомых людей, разного возраста, не связанных общими делами, интересами, знакомыми, нашлось множество тем, которые было необходимо обсудить прямо сейчас. Завершая разговор, мы договорились встретиться завтра. Вернее это было уже сегодня. Когда, он предложил мне приехать к нему в мастерскую, которая находилась в его загородном доме в поселке Фатьяново, я не стала отнекиваться, выдерживать паузу, как часто бывало, с приглашавшими меня куда-то поклонниками, а просто согласилась на его предложение.

Загородный дом, тенистый сад, открытый бассейн, а главное огромная студия с множеством картин, скульптур, эскизов, произвели на меня большое впечатление. Станислав Сергеевич провёл целую экскурсию, много рассказывал о своих работах и о людях, кто ему позировал. Завершая знакомство со своим творчеством, он сказал, как-то вдруг перейдя «на ты».

– Я очень рад, что ты приехала. Мне казалось, что эта экскурсия поможет тебе меня лучше узнать.

– А я тебя и так знаю и мне кажется очень давно, – ответила я и удивилась, насколько легко, сказала ему «ты».

– Я ещё вчера был уверен, что такие встречи случайными не бывают, – он подошёл и взял меня за руку, – только не уходи. Я тебя очень прошу, останься.

И я осталась. Осталась почти на семь лет. И ни на секунду не пожалела об этом.

6. Наша золотая осень

Первое время мы почти не расставались. Если расставались, только тогда, когда я уезжала на работу. В то время я работала, в только что созданном эстрадном театре. Там ставился новый спектакль, и «отлынивать» от работы я не могла, да и не хотела, так как было очень интересно. Или тогда, когда он отправлялся в московскую мастерскую, где обычно занимался заказными проектами.

А всё остальное время мы посвящали друг другу. И мне кажется, он был этому рад и благодарен мне за внимание и тепло.

Когда я была свободна, то сидела у него в мастерской, а он работал и что-то рассказывал. Или мы отправлялись гулять по Москве. Будучи москвичом в нескольких поколениях он наш город любил и много о нем знал, чего было нельзя сказать обо мне. Хотя, я тоже родилась в Москве и очень её люблю. Но его повествования показывали город совсем другим, не таким как мы привыкли его видеть: шумящим и бегущим, да ещё изуродованным круговоротом девяностых. Москва представала в его рассказах царственной красавицей с мощным истинно русским началом, с великой историей и несломленным нравом. Так сложилось, что он объехал почти весь мир, что было нетипично для советского человека. Побывал в самых красивых уголках нашей планеты, восхищался архитектурой, скулптурой, живописью, природой. Отдавал им должное и неизменно с радостью возвращался в Москву. Она была для него другом, любовью, музой и берегиней, вдохновляла, окрыляла, вселяла надежду. С ней он не мог сравнить ни один город Земли.

Наверное, только сейчас повзрослев и получив некоторый жизненный опыт, я понимаю какими образными и точными были его суждения. А тогда просто слушала интересную информацию и восхищалась рассказчиком.

Он рассказывал об архитекторах, строивших Москву, о скульптурных композициях установленных в городе. О художниках и скульпторах. Показывал работы своих учителей и коллег, и свои собственные работы, установленные в Москве, говорил о творческих планах и новых проектах. Говорил уверенно, увлечённо и я заражалась его настроением, мечтая вместе с ним, что всё так и будет. Но слишком лихим и сумбурным было то время, и многим его планам не суждено было сбыться. Это не удивительно: рушилась страна, иначе расставлялись приоритеты, менялись и люди, зачастую не в лучшую сторону. Но мы этого ничего не знали. Или, скорее всего, я не знала, а он, понимая серьёзность момента, предполагал, но не желал мириться с надвигающейся новой реальностью и просто жил, окрылённый новым, неожиданно захватившем его чувством.

Мы часто гуляли по территории, тогда ещё не действующего Новодевичьего монастыря. Величие и красота производили на меня сильное впечатление. Многое, мне казалось, я вижу впервые, хотя бывала там раньше неоднократно. Но никогда больше в моей жизни не было такой живописной синевы неба, какого-то прозрачного воздуха совсем ранней осени, и никогда я не ощущала звенящей тишины в те мгновения, где должен был быть колокольный звон. Но мне казалось я слышала этот звон, который переливался в моёй душе.

Я наслаждалась этими прогулками и тем, как мне с ним легко и интересно. А он говорил мне, что я вдыхаю в него новые творческие силы, и он открывает в себе возможности, которых раньше не чувствовал и даже не предполагал об их существовании.

В этот же период Стас предложил, сделать с меня скульптурный набросок. Предложил очень осторожно, почти издалека, как будто боялся спугнуть и что-то нарушить в наших доверительных отношениях. Боялся зря, я сама ему помогла.

– Хочешь попробовать? Давай попробуем. Ты же когда со мной знакомился, так и сказал: «мне бы было интересно с Вами поработать». Так давай поработаем.

Он предупредил, что позировать придётся стоя, скорее всего с поднятыми руками, так он видел эту фигурку, а это довольно тяжело.

– Ну, тяжело, что делать. Как говорят, искусство требует жертв, значит, принесём ему эту жертву, – уверенно ответила я.

Стас был удивлён и растроган. Когда мы начали работать, я говорю, «мы начали работать», а не он, говорю абсолютно осознанно, потому что это действительно совместная работа. Так вот, когда мы начали работать, он относился ко мне, по-моему, ещё бережнее, чем всегда. Старался, чтобы больше пяти минут я не стояла, постоянно спрашивал, не устала ли, не дует ли, таскал кофе. В общем, заботился, как мог.

Должна сказать, что это действительно тяжелая работа. Я думаю, когда профессиональные натурщики позируют художникам, это ещё сложнее. Меня «держал» его восторженный и влюбленный взгляд, я в этом взгляде купалась. И, наверное, именно он придавал сил и уверенности. Мне казалось, что на моей коже крем, принесённый Маргарите Азазелло, и я могу всё.

Наш союз был таким самодостаточным, что нам не хотелось никого даже близко к себе подпускать. И Стас сознательно отвергал любые даже дружеские посягательства на «нашу территорию». Потом, он мне говорил, что ни с кем не хотел меня делить. Жутко ревновал, хотя сам себе боялся в этом признаться. Считал, что ревность, это состояние унизительное и не для «птицы высокого полета», коей он себя называл, называл вроде бы в шутку, но как принято считать – «в каждой шутке есть доля правды».

На самом деле поводов для ревности я не подавала. Но, несмотря на это, если хоть минута моего внимания вдруг случайно доставалась кому-то другому, Стасом это расценивалось как личное оскорбление.

Так прошли несколько месяцев, пожалуй, самых счастливых и беззаботных в моей, тогда ещё совсем недолгой, жизни.

7. Ты мне снишься

– Стас, ты мне снишься. И не сказать, что я часто о тебе думаю. Просто снишься. Как-то само собой приходишь во сне. Мы общаемся, ходим по выставкам, как раньше. И словно не было этих лет, проведённых вдали друг от друга. Наверное, всё-таки думаю о тебе, но даже себе не признаюсь. А во сне же не будешь самой себе врать.

Я сидела на стуле у кровати и держала его за руку. И какая же холодная, безжизненная и слабая была эта рука. Слабая! Я сама не могла поверить, если бы кто-то упрекнул Стаса в проявлении слабости, а сейчас… Я гладила его руку и шептала свои признания. Такая киношная, мелодраматическая мизансцена: он в коме, она страдает и пытается всеми силами достать его с того света. Ещё мгновение, он откроет глаза и скажет: «любимая я вернулся». Чушь! Жизнь, это совсем другая штука, но ведь бывают же и в жизни чудеса. И ожидая этих чудес, я говорила и говорила:

– Знаешь, мне тебя не хватает. Не хватает твоих сумасшедших идей и творческих порывов, не хватает твоего необузданного нрава и часто эксцентрических проявлений. Я скучаю по тебе, Стас! И ты скучаешь по мне. Я это точно знаю.

«Господи! что это?! – я почувствовала, что Стас сжал мою руку. – Да нет, этого не может быть! Мне показалось. Моя дурацкая режиссёрская натура, вечно я что-то придумаю. А может, не показалось? Может…». Дверь скрипнула в палату вошла Лариса Константиновна.

– Ну как вы? – как-то не по врачебному, спросила она.

– Мы, – я поймала себя на том, что впервые за много лет подумала о нас – не он и я, а мы. – Мы, да всё, как было. Только мне сейчас показалось, что он меня слышит.

– Наташа, мы многого не знаем. Когда человек в таком состоянии, он может и слышать и чувствовать. Недаром, он так хотел, чтобы Вы были здесь.

Лариса вышла, а я осталась выполнять свою спасательную функцию. Я вдруг почувствовала, как я ему нужна и утвердилась в посетившей меня недавно мысли: «если не я, то кто же?».

8. Больничные тайны

Стас пришёл в себя. Произошло это как-то просто, как будто проснулся. Вдруг открыл глаза, увидел меня и тихо спросил:

– Ты Ангел?

– Нет, не Ангел. Я просто очень хотела, чтобы ты вернулся. Пожалуйста, больше не уходи, – ответила я.

Видеть его такого тихого, слабого и в то же время просветлённого, было совсем непривычно, но всё же это было счастье. Сдерживать слёзы стало совсем трудно, но я постаралась взять себя в руки, встала, отошла к окну, сделала несколько глубоких вдохов и позвонила Ларисе.

Доктор прибежала через минуту. За ней «ребятишки» в белых халатах притащили какие-то аппараты, капельницы. Все суетились. Меня из палаты выгнали, как они сказали: «погулять». Какое уж тут гуляние. Когда Лариса вышла из палаты, на мой вопрос:

– Ну как он?

Ответила:

– Блока читает, – и засмеялась, – такой вот он у нас, неординарный пациент.

Я была счастлива. Постоянно носилась в больницу. А иной раз, там даже ночевала, благо отчитываться было не перед кем – муж находился на съёмках.

За это время я перезнакомилась со всем персоналом. Медсёстры и санитарки мне сочувствовали, поддерживали и помогали, чем могли. Я тогда убедилась, что у нас много по-настоящему хороших людей, умеющих сострадать.

Как-то ночью я случайно услышала разговор молодой женщины – дежурного врача и медсестры.

– Ну, какая же у нашего художника хорошая дочь, прямо не отходит от него. Бывают же такие дети! – восхитилась врач.

– Какая она ему дочь? – возразила медсестра, – она ему жена.

Врач была новенькая и естественно всех нюансов знать не могла, а посвятить во все больничные тайны ее, видимо, еще не успели.

– Как жена? Он же старше её на сто лет.

И тут в разговор вступила бабулька-санитарка, которая проработала в госпитале всю жизнь и помнила Стаса ещё, когда он лежал с прошлой травмой.

– Не жена она ему, – заявила местная старожилка, – любовь у них. Вот как бывает, девочки. Он помирал, без сознания лежал, а как в себя приходил всё её звал. Лариска её еле нашла. Она уж замуж за другого вышла. Но теперь того бросила и сюда прибежала. Вот, что любовь-то с людьми делает.

«Интересно, вот откуда она всё знает. Я сомневаюсь, что Лариса бы стала сливать информацию. Хотя, разносчиков новостей во все века было много, а слушатели подобных историй уж точно найдутся. Вон, как эти девчонки-медички уши навострили. А с другой стороны, что еще ночью в больнице делать, только придаваться самозабвенному трёпу, как дежурный медперсонал или вспоминать, ну, это в данном случае был мой удел. И я вспоминала.

9. Страшная новость

Когда тебе двадцать, ты любишь и любима, жизнь представляется долгой светлой и счастливой. Даже, если за окном, так называемые, «лихие девяностые»: в магазинах пустые прилавки и ещё куча проблем… Но это у них у взрослых. А у тебя всё хорошо. Лунная ночь. Дерево за окном рисует на потолке причудливые узоры. Действительно, осень и довольно уже поздняя, середина ноября, а дерево всё усыпано золотой листвой. Конечно, ночью она кажется тёмной, но ведь есть же воображение. И утро, обязательно, настанет, и день будет светлым, а листва золотой и прекрасной.

– Наташенька, не спишь?

Он редко называл меня по имени, но, если называл, то только ласково – Наташенька.

– Нет.

– Знаешь, в нашем мире, так много «добрых» людей, которые любят поделиться чужими тайнами и всякой ненужной информацией. Короче, сплетников у нас очень много. И я решил рассказать тебе кое-что, пока другие не постарались.

Я перевернулась на другой бок, положила голову ему на плечо и спросила:

– И, что же ты хочешь мне рассказать?

– Да так, пустяки. Видишь ли, одна неуравновешенная экзальтированная барышня сегодня родила ребёнка.

– Ребёнка? И какое это имеет отношение к нам?

– Да, в общем, никакого. Кроме того, что она говорит, что он от меня.

Я молчала. Мне показалось, что за одну секунду что-то изменилось. Как будто стало труднее дышать, в комнате стало темнее. Вероятно, луна ушла за тучку, а может и не было этого серебристого света. Может, я его себе нафантазировала. По идее, нужно было что-то отвечать. Или не нужно, но пауза как-то затянулась. И я выдавила дурацкий вопрос:

– А ты уверен, что это твой ребёнок?

– В таких вопросах, быть уверенным нельзя, – усмехнулся Стас, – или, по крайней мере, глупо. Да это сейчас не имеет значения. Я просто хочу, чтобы ты поняла, что к нашей с тобой жизни эта история не имеет никакого отношения. И никогда не будет иметь. Просто я хотел, чтобы ты услышала это от меня, а не от кого-то и всё. И не обращала внимание, на досужих сплетников, которые кинутся тебя просвещать. – Стас взял мою руку, поднёс к губам. И как-то резко перевёл разговор на другую тему, – ты помнишь, завтра мы идём к Веснину на посиделки? Я обещал обязательно быть. А до этого с клиентом в Москве нужно встретиться. Там большой заказ грядёт. Нужно быть в форме. Давай спать.

«Спать! Легко сказать! – я так растерялась, что мне даже нечего было ответить. – Как можно спать, когда произошло такое?! У тебя родился ребенок. Пусть даже ты его не ждал. Он же не свалился с неба, и уж точно его не „нашли в капусте“. Значит, есть женщина, которая совсем недавно, была в твоей жизни. А почему была? Может и есть. Вполне вероятно, он с ней и сейчас общается и зная, что она ждёт ребенка, в это же время познакомился со мной. Да не просто познакомился, а начал новые отношения. По-хорошему, нужно встать и уйти. Хотя, сейчас ночь, мы находимся за городом в его доме, довольно далеко от железнодорожной станции». Вызвать такси в то время, это было почти нереально. Так же нереально, как если бы мне пришло в голову вызвать инопланетян или дух Пушкина на спиритическом сеансе. И погода как назло испортилась. Ветер какой-то немыслимый поднялся. «Да нет, уходить сейчас, это безумие. Конечно, безумие, – подсказала я сама себе, – разумеется безумие, если ты не хочешь уходить». Я посмотрела на потолок, тоненькие, какие-то несчастные тени веток дерева рисовали на потолке тоскливую картину. И ни одного листочка. Я закрыла глаза и стала старательно пытаться заснуть. Жизнь уже не казалась такой безоблачной и счастливой. За эту ночь я как-то сразу повзрослела.

10. Почти смотрины

Аркадий Веснин был лучшим другом Стаса. По профессии он был скульптор-анималист: лепил животных и не замахивался на монументальные «полотна». Видимо поэтому, Стас относился к нему чуть свысока, но любил и всегда говорил, что «Аркашка отличный, надёжный парень». Слово «надёжный» в лексиконе Стаса было едва ли не главным в характеристике настоящего человека.

Мы отправились в гости к Аркадию в мастерскую. У меня тогда сложилось впечатление, что это были своего рода смотрины. Стас решил меня, наконец, показывать друзьям. Хотя, скорее всего, его не интересовало ничьё мнение. Просто показать хотелось. Мы зашли в мастерскую, Стас представил меня Аркадию, его жене, она тоже художница, познакомил с их сыном. Кирилл поступил в МГИМО и родители этим обстоятельством очень гордились.

В мастерской присутствовали еще два художника. Стас перекинулся с ними несколькими словами и Анна, так звали жену Аркадия, пригласила всех к столу. Во время застолья, художники обсуждали какой-то конкурс, ругали руководство своего профессионального союза, пили коньяк. За ними было довольно забавно наблюдать, но, честно сказать, мне было не слишком интересно. Чуть позднее, Аркадий пригласил посмотреть его новые работы. Художники прошли по экспозиции, похвалили произведения коллеги. Я тоже прогулялась по мастерской. Зверушки были симпатичные, но больше мне понравились пейзажи, которые писала Анна. Я остановилась у картины, на которой был изображен осенний лес, пруд и на воде лежали несколько жёлто-красных кленовых листьев. Такой красивый, но очень грустный сюжет, как нельзя лучше ложился на мое настроение. Вчерашний ночной разговор со Стасом не шёл у меня из головы. Хотя утром, мы ни словом не обмолвились на эту тему. Мне правда это молчаливое «спокойствие» далось нелегко, Стасу, по-моему, тоже. Но в юности «держать лицо» и проявлять выдержку, на мой взгляд, гораздо сложнее. За моей спиной кто-то остановился. Я посмотрела через плечо – это был Кирилл.

– Это мама пишет. Она у нас такая романтичная дама.

– Очень красивый пейзаж. И настроение передано точно. Даже как-то грустно стало.

– Не грусти, – подмигнул Кирилл, – пойдём на балкон, покурим. А то со стариками тут со скуки помрём.

– Я не курю, но на воздух давай выйдем.

Мы вышли на балкон. Кирилл достал сигареты, закурил.

– Ты с дядей Славой давно? Или так, мимо проходила? – прозвучал довольно бестактный вопрос.

– А почему тебя это интересует? – не слишком любезно отреагировала я.

– Да просто, – и доверительно добавил, – знаешь, вот он как не придёт, всегда с новой подружкой. Красотки, модельки безмозглые, актрисульки неудавшиеся. Чаще всего такой контингент. Но, ты на них не особо похожа, – и вдруг предложил, – слушай, а давай в клуб махнём. Сейчас тут недалеко новый клубешник открылся. Такое прикольное местечко. Мы с парнями сегодня на вечер столик заказали. Пойдём, там ди-джеи классные. Тряханём костями. Коктейлей хлебанём. Отдохнём.

– Спасибо, я не устала и не очень люблю клубы, часто по работе туда хожу.

– Ты что журналистка что ли? – вдруг заинтересовался младший Веснин.

– Не совсем, – уклончиво ответила я.

– На проститутку, чтобы по клубам по работе таскаться тоже вроде не похожа. Ладно не хочешь как хочешь. Сиди, услаждай стариков своим присутствием. Дядю Славу паси, чтобы на сторону не побежал. Он может. Слушай, а всё-таки, что ты нашла в дяде Славе? Он же лет на тридцать тебя старше. Что, так хорош в постели? Или, ещё что? – Кирилл подмигнул и мерзко захихикал.

Мне стало противно, и даже обидно, хотелось что-то колкое ответить наглому парню, но тут на балкон вышли Стас с Аркадием.

– Ну что, Кирюша, развлекаешь нашу гостью? – спросил отец и ласково поглядел на сыночка. И обращаясь ко мне, спросил, – мы, наверное, своим профессиональным брюзжанием, Вас совсем замучили?

– Что Вы, нисколько, мне было очень интересно, – мило улыбнулась я.

Аркадий улыбнулся мне в ответ, потом повернулся к Стасу и очень тихо сказал, видимо рассчитывая, что я не услышу, но расчет не оправдался, у меня слишком хороший слух.

– Породу и воспитание сразу видно, одобряю, – и обратился к сыну, – Кирюша, иди маме скажи, чтобы кофе сварила.

Кирилл ушёл. «Ах, какая жалость, нужно было ему пару ласковых всё-таки сказать, несмотря на мою „породу и воспитание“, чтобы знал свое место, – подумала я. – Жаль не успела, только и так не самое радужное настроение окончательно испортил, гадёныш». Видимо, эти мысли отразились у меня на лице, Стас сразу это заметил, спросил: