Человечество: История. Религия. Культура Древний Рим

Сервий Туллий

Согласно римской традиции, Сервий происходил из латинского города Корникул. Когда Корникул был взят римлянами, жена Сервия Туллия, первого в том городе человека, осталась после гибели мужа беременной. Она была опознана среди прочих пленниц, за исключительную знатность свою избавлена римской царицей Танаквиль от рабства и родила ребенка в доме у царя Тарквиния I Древнего.

После такого великого благодеяния и женщины сблизились между собой, и мальчик, с малых лет выросший в царском доме, находился в чести и холе. Юноша вырос с истинно царскими задатками, и, когда пришла Тарквинию пора подумать о зяте, никто из римских юношей ни в чем не сумел сравниться с Сервием Туллием; царь присватал за него свою дочь и не скрывал, что хочет сделать Сервия своим приемником. Все благоприятствовало этим замыслам, поскольку Сервий был в величайшей чести и у сената и у народа.

В тот день, когда Тарквиний был смертельно ранен убийцами, и в городе начался страшный переполох, только одна Танаквиль сохранила холодность и спокойствие. Среди общего смятения она приказала запереть дом и выставить всех прочь. После этого она быстро призвала к себе Сервия и, ободрив его, велела действовать смело и решительно. Когда вокруг царского дома собралась толпа народа, Танаквиль через окно обратилась к ней с речью. Она велела сохранять спокойствие: царь де просто оглушен ударом, он уже пришел в себя, вскоре выйдет из дома, а пока велит, чтобы народ оказывал повиновение Сервию Туллию, который будет творить суд и исполнять все другие царские обязанности. Вскоре вышел сам Сервий в сопровождении ликторов и, усевшись в царское кресло, стал решать дела. Таким образом, в течение нескольких дней после кончины Тарквиния, утаив его смерть, Сервий под предлогом исполнения чужих обязанностей упрочнял собственное положение. Только после этого о случившемся было объявлено, и в царском доме поднялся плач. Сервий, окруживший себя стражей, первый стал править лишь с соизволения сената, без народного избрания.

Как раз в это время истек срок перемирия против вейян и других этрусков. Сервий открыл военные действия. В этой войне блистательно проявились его доблесть и счастье. Рассеяв огромное войско врагов, он возвратился в Рим уже несомненным царем, удостоверившись в преданности народа. Вслед затем он приступил к глубокой гражданской реформе римского общества.

Потомки первых римских поселенцев составляли костяк римской знати и именовались патрициями. Только представители патрицианских родов могли заседать в совете римских старейшин – сенате. Пришлые роды назывались плебейскими. Плебеи не имели политических прав и доли в общинной земле. Основу социальной структуры царского Рима составляли 300 патрицианских родов, объединявшихся в 30 курий и 3 трибы. Каждый род избирал своего старейшину – сенатора, имел свои особенные религиозные культы и был связан правом взаимного наследования своих членов. Первоначально род выступал также как коллективный собственник земли, но к концу царской эпохи участки земли фактически перешли в частное владение больших патриархальных семей. Царь считался, прежде всего, военным вождем, верховным жрецом и судьей. Власть его ни в коей мере не была абсолютной. Все царские решения принимали законную силу только после утверждения их сенатом и народным собранием (собрания в царском Риме происходили по куриям и именовались куриатными комициями). Этот древний аристократический строй подвергся при Сервии, который постарался уменьшить могущество родовой знати и смягчить противоречия между патрициями и плебеями, некоторому реформированию.

Царь разделил всю завоеванную к этому времени территорию на 21 трибу (территориальный округ): 4 городских и 17 сельских. Эти трибы пришли на смену трем прежним, родовым. Все мужское население города было поделено на 6 имущественных разрядов. С этой целью был учрежден ценз, посредством которого военные и мирные повинности были распределены не подушно, как до этого, но соответственно имущественному положению каждого. Все мужское население города было поделено на 6 имущественных разрядов. В 1-й разряд были включены те, чье имущество оценивалось более чем в 100000 медных ассов, во 2-й – те, чье имущество превышало 75000 ассов, в 3-й вошли люди с имуществом свыше 50000 ассов, в 4-й – свыше 25000 ассов, в 5-й – свыше 11500, в 6-й – все остальные. Каждый разряд должен был поставлять определенное число центурий для римского войска. Первый формировал 96 центурий, второй – 22, третий – 20, четвертый – 22, пятый – 30, шестой – 1. Народные собрания стали отныне проходить не по куриям, а по центуриям (их стали называть центуриатные комиции), причем каждая центурия имела один голос. Власть, таким образом, перешла в руки зажиточных горожан. Сначала приглашали на голосование граждан первого разряда, и если они выражали единодушие, мнение остальных центурий можно было не учитывать, ибо они составляли меньшинство. Если же мнения расходились, что случалось редко, приглашали голосовать центурии второго разряда, но до самых низших не доходило почти никогда. Мероприятия Сервия Туллия привели к тому, что плебеи, считавшиеся до этого в Риме инородным элементом, были допущены в римское войско и стали участвовать в народных собраниях, что фактически означало наделение их гражданскими правами. Однако плебеи по-прежнему не могли избираться на государственные и военные должности.

Произведя общую перепись и покончив с цензом, Сервий присоединил к городу еще два холма и начал возведение новых стен, соответствующих новым границам Рима. На Авентине был построен храм Дианы, который с согласия всех латинов стал их центральным храмом, что как бы подчеркивало ведущее и главенствующее положение Рима в латинском союзе. Процарствовав много лет, без народного избрания, а лишь по утверждению сената, Сервий незадолго до смерти официально сделал запрос к народу: желают ли римляне, чтоб он над ним царствовал? Народ в ответ провозгласил его царем с таким единодушием, как никого прежде.

Не смотря на это кажущееся единство, много было у царя и противников. Вождем всех недовольных стал молодой Луций Тарквиний – внук Тарквиния Древнего. Особенно сильную поддержку нашел Тарквиний в сенате, которому не нравилось возросшее могущество Сервия и то, что он по своему усмотрению стал раздавать плебеям захваченную землю. Собравшись с силами, Тарквиний с отрядом вооруженной молодежи ворвался на форум, созвал сенат и сев в царское кресло, принялся бесчестить Сервия. Во время его речи явился сам Сервий, но Тарквиний, нисколько не смутившись, накинулся на него и сбросил старика с лестницы. Едва живой Сервий хотел добраться до своего дома, но по пути был убит приспешниками Тарквиния. (Ливий: 1; 34–48). Власть перешла к Тарквинию II Гордому (534–510 гг. до Р.Х.).

Тарквиний II Гордый

Овладев царской властью, Тарквиний держался за неё ни как законный царь, а как узурпатор, рассчитывавший не столько на любовь сограждан, сколько на внушаемый им страх. Правил он, не избранный народом и не утвержденный сенатом, всегда окруженный телохранителями. Чтобы устрашение было побольше, он разбирал уголовные дела единолично, ни с кем не советуясь, и потому получил возможность умерщвлять, высылать, лишать имущества не только людей подозрительных или неугодных ему, но и таких, чья смерть сулила ему добычу. Особенно поредел от этого сенат, и Тарквиний постановил никого не записывать в сенаторы, чтобы самою малочисленностью своей стало ничтожно их сословие. Он первый из царей уничтожил унаследованный от предшественников обычай обо всем совещаться с сенатом и распоряжался государством, советуясь только с домашними: сам – без народа и сената, – с кем хотел воевал и мирился, заключал и расторгал договоры и союзы. С соседями-латинами он старался поддерживать хорошие отношения. По его инициативе был вновь заключен латинский союз, причем, по договору, Рим стал в союзе главенствующим городом, а войско латинов влилось в римскую армию.

Тарквиний первый начал войну с вольсками, которая тянулась потом две сотни лет. Он обладал и дипломатическими способностями и военными талантами. У вольсков он взял приступом Свессу Помпецию, а затем начал войну с соседними Габиями, которые и захватил благодаря вероломству своего сына Секста (он перебежал к габийцам, а затем сдал город отцу). На деньги, полученные от добычи, Тарквиний завершил строительство храма Юпитера, основанного еще дедом и соорудил Большой подземный канал – сток, принимавший все нечистоты города.

Затем была начата война против рутулов и осажден их город Ардея. Сын Тарквиния Секст находился при войске. Распущенный, не привыкший отказывать себе ни в одной из прихотей, он тайком приехал в Коллацию и изнасиловал Лукрецию – жену уважаемого всеми сенатора Тарквиния Коллатина, своего родича. Сокрушенная горем Лукреция покончила с собой.

Это преступление переполнило чашу терпения римлян. Во главе восставших колатинцев встал племянник царя (сын его сестры) Юний Брут. Отряд коллатинцев под его предводительством прибыл в Рим. Узнав о преступлении Секста Тарквиния, все римляне взялись за оружие и вынесли в 509 г. до Р.Х. постановление об изгнании царя Тарквиния вместе с супругою и детьми. Когда весть о случившемся дошла до царя в лагерь под Ардеей, он, встревоженный, поспешил к Риму. Брут, узнав о его приближении, пошел окружным путём, что бы избежать встречи. Перед Тарквинием ворота не отворили, а со стен ему объявили об изгнании. Брута, напротив, с радостью приняли в лагере. Войско в тот же день примкнуло к восставшим горожанам. Царскую власть объявили уничтоженной. Тарквинии удалились в изгнание в Цере, а в Риме были избраны два первых консула – Луций Юний Брут и Луций Тарквиний Коллатин. (Ливий: 1; 46–60). Но потом, когда был проведен закон об изгнании всех Тарквиниев, Коллатин должен был бежать из Рима, а вторым консулом стал Публий Валерий Попликола.

Тарквиний не сразу смирился с потерей царской власти. Он поехал просителем по этрусским городам, и вскоре вейяне и тарквинийцы согласились оказать ему помощь.

2. Римская республика в V–III вв. до Р.Х

Первые консулы. Война с Порсеной

1) Первые консулы. Луций Юний Брут

Личность первого римского консула 509 г. до Р.Х., само имя которого стало символом свободы и тираноборчества, уже в древности была окружена многочисленными легендами. Тит Ливий рассказывает, что Луций Юний, будучи на самом деле богато одаренным человеком, но желая сбить с толку своего подозрительного дядю (казнившего среди многих других его брата) прикинулся глупцом и почти что идиотом. Эту неблагодарную роль он играл в течение многих лет и даже принял прозвище Брута – «Тупицы». Но когда Брут увидел мертвое тело Лукреции, он внезапно сбросил маску. Схватив окровавленный нож, которым она закололась, Брут будто бы воскликнул: «Этой чистейшею кровью клянусь, что отныне огнем, мечом, чем только сумею, буду преследовать Луция Тарквиния с его преступным потомством, что не потерплю ни их, ни кого другого на царстве в Риме». Принесенной клятве Брут остался верен до конца.

Приняв знаки консульской власти, Брут не менее горяч был как страж свободы, чем прежде как освободитель. Сначала он заставил граждан присягнуть, что они никого не потерпят в Риме царем. Затем, чтобы само многолюдство сената придало сил сословию, поредевшему из-за царских бесчинств, он пополнил число сенаторов знатнейшими из всадников и довел число его членов до трехсот.

По решению сената Брут предложил народу объявить изгнанниками всех, принадлежащих к роду Тарквиниев. В центуриатном собрании он взял себе в сотоварищи Публия Валерия.

Неожиданно в город явились послы Тарквиния и потребовали теперь уже не возвращения царя, а хотя бы выдачи царского имущества. Сенат, выслушав их просьбу, совещался несколько дней: не вернуть имущество значило дать повод к войне, а вернуть – дать средства и вспоможение для войны. Тем временем послы заняты были другим: въяве хлопоча о царском имуществе, втайне строили козни, готовя возвращение царской власти. С просьбами будто о явном своем деле они обходили дома, испытывая настроения знатных юношей. Кому речи их приходились по душе, тем вручали они письма от Тарквиниев и сговаривались о том, чтобы ночью тайком впустить в город царскую семью.

Сперва этот замысел был доверен братьям Вителлиям и Аквилиям. Сестра Вителлиев была замужем за консулом Брутом, и от этого брака были уже взрослые дети – Тит и Тиберий; их тоже посвятили дядья в свой заговор.

Между тем в сенате взяло верх решение выдать царское имущество, и послы воспользовались этим поводом задержаться в городе, испросив у консулов срок, чтобы приготовить повозки для царского добра. Все это время проводят они в совещаниях с заговорщиками, настойчиво требуя от них писем к Тарквиниям. Эти-то письма, данные в залог верности, и сделали преступление явным.

Накануне своего отъезда к Тарквиниям послы как раз обедали у Вителлиев, и там, удалив свидетелей, заговорщики вволю толковали о недавнем своем умысле. Разговор их подслушал один из рабов, который и раньше уже подозревал неладное, но выжидал, пока письма окажутся в руках у послов, чтобы можно было взять их с поличным. Поняв, что письма переданы, он обо всем донес консулам. Консулы вышли, чтобы схватить послов и заговорщиков, и без шума подавили всю затею, позаботившись прежде всего о том, чтобы не пропали письма. Изменников немедля бросили в оковы, а насчет послов некоторое время колебались, но потом, хотя вина, казалось, и приравнивала их к врагам, все же принятое между народами право возобладало.

Дело о царском имуществе, которое решили было отдать, вновь поступило в сенат. Сенаторы в порыве гнева запретили выдачу. Царское добро было отдано на разграбление простому народу, чтобы каждый, прикоснувшись к добыче, навсегда потерял надежду на примирение с царями. Пашня Тарквиниев, находившаяся между городом и Тибром, была посвящена Марсу и стала отныне Марсовым полем.

По расхищении царского имущества был вынесен приговор предателям и совершилась казнь, особенно примечательная тем, что консульское звание обязало отца судить своих сыновей. Брут велел схватить юношей и немедленно обезглавить их на форуме. Суровая расправа потрясла горожан и подавила всякую мысль о возможности соглашения с изгнанным царем.

Получивши весть об этих событиях, Тарквиний, раздосадованный обманувшею надеждою и пылая гневом и ненавистью, понял, что его коварству путь загражден, и задумал открытую войну. Он пошел просителем по городам Этрурии, особенно взывая к вейянам и тарквинийцам, чтобы не дали они ему, человеку одного с ними происхождения, одной крови, исторгнутому из такого царства, ввергнутому в нищету, погибнуть на их глазах вместе с юными еще детьми.

Речи его взволновали вейян – они с грозным шумом потребовали смыть позор и силой вернуть потерянное, хотя бы и под водительством римлянина. А тарквинийцев столь же волновало имя, сколь и родство: лестным казалось видеть своих царствующими в Риме. И вот два войска двух городов устремились за Тарквинием, чтобы вернуть ему царскую власть и войною покарать римский народ.

Вступив в римские земли, враги встретили обоих консулов: Валерий вел пехоту боевым строем, а Брут – передовую конную разведку. Точно так же шла конница и перед вражеским войском, возглавлял ее царский сын Тарквиний Аррунт, а сам царь следовал за ним с легионами.

Угадав издали консула сперва по ликторам, а потом уже ближе и вернее – в лицо, Аррунт, возгоревшийся гневом, воскликнул: «Вот кто изгнал нас, исторг из отечества. Вот как важно он выступает, красуясь знаками нашей власти! Боги – мстители за царей, будьте с нами!» И, пришпорив коня, он помчался прямо на консула. Брут так же рвался к поединку, и столь яростна была их сшибка, что ни тот ни другой, нанося удар, не подумал себя защитить, так что оба, друг друга пронзив сквозь щиты, замертво пали с коней, насаженные на копья. Тотчас вступила в битву вся конница, за ней подоспела пехота; бой шел с переменным успехом, и никто не взял верх: оба правые крыла победили, левые – отступили: вейяне, привыкшие к поражениям от римлян, рассеялись и бежали; тарквинийцы же не только выстояли, но даже сами потеснили римлян.

2) Война с Порсеной. Гай Муций

Второй консул Валерий по возвращении в Рим, предложил законы, которые принесли ему большую популярность среди народа и почетное прозвание «Публикола». С особенной благодарностью были приняты законы о праве жаловаться народу на магистратов и о проклятии имуществу и самой жизни всякого, кто помыслит о царской власти.

Затем консулами стали Публий Валерий повторно и Тит Лукреций [508 г.]. Тарквинии тем временем бежали к Ларту Порсене, царю Клузия. Здесь они, мешая советы с мольбами, попросили не покидать их, природных этрусков по крови и имени, в нищете и изгнании.

Порсена, полагая для этрусков важным, чтобы в Риме был царь, и притом этрусского рода, двинулся на Рим с вооруженным войском. Первый натиск его, однако, был отражен. И тогда царь принял решение перейти к осаде. Свой лагерь он расположил на равнинном берегу Тибра. Отовсюду сюда были собраны суда, как для надзора (чтобы в Рим не было подвоза продовольствия), так и для грабежа (чтобы воины могли при случае где угодно переправляться через реку).

Война затягивалась. Тем временем продовольствие в Риме скудело и дорожало, Порсена уже надеялся взять город, когда объявился знатный юноша Гай Муций. Задумав убить царя, он незаметно пробрался во вражеский лагерь. Там как раз выдавали жалованье солдатам, и писец, сидевший рядом с царем почти в таком же наряде, был очень занят. Муций, побоялся спросить, который из двух Порсена, чтобы не выдать себя незнаньем царя, и, набросившись на сидящих, убил вместо царя писца. Отважный юноша был тотчас схвачен и подведен к к царю.

Горя гневом, Порсена велел развести костры для пытки. Но этим он нисколько не устрашил Муция. «Знай, – сказал тот, – сколь мало ценят плоть те, кто чает великой славы!» И с этими словами Муций неспешно положил правую руку в огонь, возожженный на жертвеннике. И он жег ее, будто ничего не чувствуя, покуда царь, пораженный этим чудом, не вскочил вдруг со своего места и не приказал оттащить юношу от алтаря.

«Отойди, – сказал он, – ты безжалостнее к себе, чем ко мне! Я велел бы почтить такую доблесть, будь она во славу моей отчизны; ныне же по праву войны отпускаю тебя на волю целым и невредимым».

Тогда Муций, как бы воздавая за великодушие, сказал: «Поскольку в такой чести у тебя доблесть, прими от меня в дар то, чего не мог добиться угрозами: триста лучших римских юношей, поклялись преследовать тебя. Первый жребий был мой; а за мною последует другой, кому выпадет, и каждый придет в свой черед, пока судьба не подставит тебя удару!»

Эти слова заставили Порсену сильно задуматься. Отпустив Муция (которого за потерю правой руки получил прозвище Сцеволы), царь отправил в Рим послов. Его так потрясло первое покушение, от которого он уберегся лишь по ошибке убийцы, что он сам от себя предложил римлянам условия мира. Предложение возвратить Тарквиниям царскую власть было тщетным, и Порсена сделал его лишь потому, что не мог отказать Тарквиниям, а не потому, что не предвидел отказа римлян. Зато он добился возвращения вейянам захваченных земель и потребовал дать заложников, если римляне хотят, чтобы уведены были войска с Яникула. На таких условиях был заключен мир, и Порсена увел войско с Яникула и покинул римскую землю. Гаю Муцию в награду за доблесть выдали сенаторы поле за Тибром, которое потом стали называть Муциевыми лугами. (Ливий: 2; 1-13).

Вместе с войском этрусков Тарквиний вступил в римские пределы. Консулы встретили его с римским войском. В ожесточенном сражении погибли Брут и Аррунт Тарквиний, сын царя. Хотя никто не добился победы, ночью среди этрусков началась паника и они отступили.

Институт диктатуры. Первая Латинская война

После изгнания царя Тарквиния Гордого римляне не сразу смогли наладить добрососедские отношения со своими соплеменниками-латинами. Тит Ливий пишет, что знатный тускуланец Октавий Мамилий, зять Тарквиния Гордого, побудил к сговору против Рима все тридцать латинских городов. В ожидании войны римляне в 501 г. до Р.Х. в первый раз избрали диктатора. (В дальнейшем в чрезвычайных обстоятельствах диктаторов избирали неоднократно; срок их полномочий не мог превышать шести месяцев, но в это время все остальные магистраты и даже сам сенат должны были беспрекословно исполнять приказания диктатора). Однако война с латинами в том году так и не началась. Она разразилась только два года спустя (это была, так называемая, 1-я Латинская война, 499–493 гг. до Р.Х.).

Диктатор Авл Постумий и начальник конницы Тит Эбуций выступили с большими пешими и конными силами и у Регилльского озера в тускуланской земле встретили войско неприятеля. Услышав же, что в латинском войске были Тарквинии, полководцы не могли сдержать гнева и тотчас начали сражение. Оттого эта битва была тяжелей и жесточе других. Столь велико было воодушевление, что римляне единым напором погнали врага и овладели лагерем. Диктатор и начальник конницы вернулись в город триумфаторами. А в 495 г. до Р.Х. пришло известие о смерти Тарквиния Гордого. Он скончался в Кумах, куда после разгрома латинов удалился к тирану Аристодему. (Ливий: 2; 18–20).

Начало борьбы патрициев и плебеев. Трибунат

1) Возмущение 495 г. до Р.Х. и война с вольсками

Патриции, которые из страха перед царем долгое время заискивали перед плебеями, вновь стали обращаться с ни ми сурово и надменно. Это вызвало горячее возмущение народа и положило начало борьбе между патрициями и плебеями, которые добивались полного политического равноправия (то есть возможности занимать государственные должности наравне с патрициями) и отмены долговой кабалы и того возмутительного порядка, когда гражданин, проливавший кровь за отечество, мог по требованию кредитора превратиться в бесправного раба.

Недовольство, долго сдерживаемое, прорвалось наружу в 495 г. до Р.Х. в консульство Аппия Клавдия и Публия Сервилия. Поводом стало зрелище бедствий одного несчастного плебея. Старик, весь в рубцах, отмеченный знаками бесчисленных бед, прибежал на форум. Одежда его была покрыта грязью, еще ужасней выглядело тело, истощенное, бледное и худое, а лицу его отросшая борода и космы придавали дикий вид. Но узнали его и в таком безобразном облике и говорили, что он командовал центурией, и, сострадая ему, наперебой восхваляли его военные подвиги; сам же он в свидетельство своих доблестей показывал, открыв грудь, шрамы, полученные в разных сражениях. Спросили его, отчего такой вид, отчего такой срам, и, когда вокруг него собралась толпа не меньше, чем на сходке, ответил он, что воевал на сабинской войне, и поле его было опустошено врагами, и не только урожай у него пропал, но и дом сгорел, и добро разграблено, и скот угнан, а в недобрый час потребовали от него налог, и вот сделался он должником. Долг, возросший от процентов, сначала лишил его отцова и дедова поля, потом остального имущества и, наконец, подобно заразе, въелся в само его тело; не просто в рабство увел его заимодавец, но в колодки, в застенок. И он показал свою спину, изуродованную следами недавних побоев. Это зрелище, эта речь вызвали громкий крик. Волнению уже мало места на форуме, оно разливается по всему городу: должники в оковах и без оков вырываются отовсюду к народу, взывают к защите квиритов. Повсюду являются добровольные товарищи мятежников; и уже улицы заполнены толпами людей, с криком бегущих на форум.

Среди таких бедствий надвигается опасность еще страшней: в Рим прискакали латинские всадники с грозной вестью, что на город движется готовое к бою войско вольсков. Государство настолько раскололось раздором надвое, что известие это было совсем по-разному принято сенаторами и плебеями. Простой народ ликовал. Боги мстят за своеволие сенаторов, говорили плебеи; они призывали друг друга не записываться в войско, ведь лучше вместе со всеми, чем в одиночку; сенаторы пусть воюют, сенаторы пусть берутся за оружие, чтобы опасности войны пришлись бы на долю тех, на чью и добыча. Сенат же, приунывший и напуганный двойной опасностью и от граждан, и от врагов, стал просить консула Сервилия, чей нрав был приятней народу, выручить государство в столь грозных обстоятельствах. Тогда консул, распустив сенат, выступил на сходке. Там он заявил, что сенаторы полны забот о простом народе, однако плебеи – лишь часть гражданского целого, хотя и большая, поэтому думам о них помешала сейчас тревога об общем деле. Возможно ли, когда враги почти у ворот, заниматься чем-либо прежде войны? Да если бы и нашлось какое-то облегчение, разве было бы к чести простому народу, что взялся он за оружие только в обмен на уступки, да и отцам пристало ли печься о своих обездоленных согражданах лишь от страха, а не добровольно и после войны? Доверие к своей речи укрепил он указом, чтобы никто не держал римского гражданина в оковах или в неволе, лишая его возможности записаться в консульское войско, и чтобы никто, пока воин в лагере, не забирал и не отчуждал его имущества, и не задерживал бы его детей и внуков. После такого указа и собравшиеся здесь должники спешат тотчас записаться в войско, и со всего города сбегаются люди на форум, вырвавшись из-под власти заимодавцев, и торопятся принести присягу. Из них составился большой отряд, и никакой другой не выказал столько доблести и усердия в войне с вольсками. Консул вывел войска против врага и невдалеке от него располагается лагерем.