Серая скала (сборник)

Все непонятное невольно внушает страх, и я, признаюсь, заколебался, прежде чем решиться последовать за таинственным огоньком. Я был безоружен, а внутреннее чувство подсказывало, что мне угрожает опасность. Но нерешительность моя продолжалась не более секунды. «Рожков или Краевский, – подумал я, – не колебались бы ни мгновения. Никакая опасность не испугала бы их». И, схватив серп, свое единственное оружие, я поспешно спустился с вышки. Мои глаза несколько привыкли к темноте, и я различал среди тьмы силуэты деревьев и строений. Выбежал за ограду. Побежал вверх по косогору, путаясь ногами в траве и натыкаясь на кусты.

…Напряженно всматриваюсь в темноту. Где-то вдалеке мелькает светлое пятнышко, освещая то ветви кустарников, то вершины деревьев, раскачиваемые ветром. Человек с фонарем, очевидно, идет по одной из тропинок. Я устремляюсь за ним напрямик, через лес. Колючки кустарника царапают руки, упругие ветки хлещут в лицо, холодные брызги росы падают на одежду.

Вот и тропинка. Огонек теперь ближе. В ночной темноте его свет кажется ярким, как луч прожектора. Когда он светит прямо назад, мокрая тропинка блестит, будто покрытая льдом. В эти мгновения, чтобы не быть замеченным, я замираю и стараюсь укрыться за стволами деревьев. Так мы идем друг за другом с полчаса.

Вот и опушка леса. Светящийся зайчик фонарика стал подниматься – тропинка шла теперь вверх по косогору. Здесь было светлее, чем в лесу, и я различил среди ночной мглы силуэты двух фигур. Впереди шла женщина, за ней – мужчина. Я сошел с тропинки и следовал за ними, перебегая от куста к кусту и переползая на четвереньках по мокрой траве открытые пространства. Достигнув вершины, они остановились и с минуту смотрели оба в одну сторону. Их фигуры, освещенные слабым красноватым светом наступающего утра, были теперь ясно видны на темном фоне неба. Мужчина был высокого роста, в черном пальто и автомобильном шлеме. Женщина, вернее стройная девочка лет пятнадцати, стояла поодаль. На ней была красная кофточка и темная юбка. Голова ее была плотно повязана косынкой, концы которой трепались по ветру. Они стояли спиной ко мне, и лица их я не мог разглядеть. Потом оба пошли дальше. Я поднялся за ними на пригорок и невольно остановился, пораженный. Над лесом горело зарево. Оно росло на глазах, поднимаясь все выше по небу, полыхая, как факел, и отражаясь красным отблеском на облаках. Тучи огненных искр летели вместе с клубами багрово-черного дыма и относились сильным ветром в сторону. Вот из-за деревьев вырвался язык яркого пламени, вслед за ним другой, третий… Стало светло, как ранним утром.

Позади меня хрустнула ветка. Не успел я обернуться, как чьи-то сильные руки схватили меня сзади за горло. Я почувствовал удар под колени и упал навзничь. Но, падая, я всплеснул руками и скорее невольно, чем умышленно, ударил нападавшего серпом по плечу. Он вскрикнул и на мгновение выпустил меня. Я вскочил на ноги. Он успел схватить меня за руку и вырвал серп.

Обернувшись, я заметил черный силуэт еще одного человека, пробирающегося ко мне сквозь кусты и готового напасть. «Беги, спасайся!» – шепнул мне внутренний голос, и я стремглав бросился бежать вниз по косогору, чувствуя за собой погоню. Инстинкт подсказал мне правильное направление. Я побежал прямо на огонь по ярко освещенной тропинке. Сердце в груди колотилось так, точно хотело разбить грудную клетку, дыхания не хватало, но я бежал сколько было сил. Сыпались искры, дым ел глаза, горячий воздух обжигал горло, но я не останавливался, чувствуя, что спасение мое только в бегстве. Вот я у самого огня. Горят штабеля сухих бревен. Пламя бушует и ревет, дерево трещит и коробится, выбрасывая фонтаны искр, струи горячего дыма и множество пылающих головешек. Закрыв лицо рукой, я бросаюсь между двумя громадными кострами и бегу по тлеющей траве и углям, через обгоревший кустарник. Пожар позади. Теперь я на время укрыт огнем от преследования и могу передохнуть.

Дорога мне кажется знакомой. Да, конечно, это та самая местность возле недостроенного фашистского укрепления, куда мы ездили на прогулку. А горят те штабеля леса, на которых я фотографировал девушек.

Но я снова слышу за собой погоню. Враги отстали, но зато теперь, освещенный сзади светом пожара, я им хорошо виден. Надо быстрее бежать, но ноги еле двигаются.

Вдруг я слышу громкий треск: тррах!.. Потом еще раз: тррах!.. «Как сильно трещат бревна, – думаю я. – Головни, наверное, далеко разлетаются…» Тррах! – слышу я в третий раз, и что-то ударяется впереди меня о камень. И тут я догадываюсь: «Это выстрелы! В меня стреляют…»

Смертельная опасность подействовала на меня, как удар хлыста. Откуда только взялись силы! Ноги заработали сами собой, и я стремглав понесся по дороге вниз, к спасительному повороту, который должен был заслонить меня от пуль и света.

Вот и поворот. Сразу же попадаю в темноту. Еще несколько прыжков – и передо мной открывается черная гладь реки. Не раздумывая, бросаюсь с берега в воду.

Разгоряченный, не сразу замечаю холод воды. Мокрый пиджак мешает движению и тянет ко дну. Я сбрасываю его и сколько осталось сил плыву к невидимому берегу. Преследователи уже у воды. Я слышу их голоса. Резкий удар выстрела, повторенный эхом, раскатывается по воде. «Замри! Скройся!» – говорит мне внутренний голос. Я погружаюсь в воду по самое лицо. Сильное течение быстро относит меня в сторону. Еще выстрел… Еще и еще…

Слышу, как в стороне от меня шлепаются в воду пули.

Темнота спасла меня: враги обстреливали мой пиджак. Через несколько минут я, цепляясь за траву и корни деревьев, выбрался на противоположный берег и остался лежать на земле, без сил, без воли, без мыслей, с одним только чувством, что спасся от смерти. На ветру холод пронизывал меня насквозь, зубы стучали, все тело дрожало.

Скоро, однако, я собрался с мыслями. Пришлось признаться, что вел я себя этой ночью непростительно глупо. Вышел на открытое, освещенное место и, как мальчишка, глядел на пожар. Упустил тех, за кем следил, и сам показал себя врагам. За мною гнались, как за зайцем, и чуть не убили.

«Майор не похвалит меня, – думал я с горечью, – пожалуй, отстранит вовсе и будет прав. И сейчас вот: сижу, как мокрая курица, когда надо действовать… Он, наверное, не терял бы времени. А как поступил бы Краевский? Он не пал бы духом от неудачи, не струсил, а упорно стал бы продолжать начатое дело».

Я был так зол на себя, что забыл и про холод, и про усталость и решил немедленно переплыть обратно реку и снова пуститься в разведку.

И вот я опять лезу в воду – теперь она кажется мне совсем теплой – и плыву обратно через реку. Передо мной на красноватом фоне затухающего зарева четко обрисовывается контур черной скалы.

Осторожно, стараясь не шуметь, я доплыл до середины реки и тут почувствовал, что на берегу есть люди. Их тихий говор и шум шагов были ясно слышны. Вот заплескалась вода, и что-то загудело, как запущенный волчок.

– Отвезите к себе и сейчас же возвращайтесь. Чтобы через двадцать минут быть здесь! – раздался чей-то голос, видимо, отдающий приказание.

Шум приблизился, и совсем близко от меня, не более чем в пяти метрах, промчалась лодочка.

Суденышко было очень маленькое, длиной метра в три. Борта чуть возвышались над водой. Два человека едва помещались в нем. У носа сидела та самая девочка, которую я видел в лесу. Тусклый отблеск зарева помог мне разглядеть красивый, хотя несколько грубоватый профиль брюнетки с суровым выражением рта. Я никогда ее не видел, и все-таки в ее лице было что-то знакомое.

У руля сидел мужчина с непокрытой головой и длинными усами, какие носят в здешних местах многие крестьяне. Мне показалось, что это тот самый человек, который напал на меня в лесу. Лодка быстро двигалась против течения, приводимая в движение, вероятно, электромотором.

Я понял, что обнаружил нечто важное, и поплыл обратно. На берегу я отжал одежду и пошел по какой-то тропиночке в надежде выйти на большую дорогу.

Уже рассветало, когда я набрел на деревню. Постучал в первую попавшуюся избу. Меня приняли радушно, накормили яичницей со свиным салом и напоили горячим чаем. Подкрепившись немного и обсохнув, я пошел дальше и вышел на шоссе, откуда с первой попутной машиной доехал до завода.

Дома я не стал отдыхать, а только привел себя в порядок и отправился тотчас же на автобусе в город доложить Андрею Матвеевичу о ночном приключении.

Глава XII. Новая догадка

Майора Рожкова я застал в кабинете.

– Ну-с. Расскажите, где вы пропадали и что с вами приключилось? – сказал он, улыбаясь.

Я рассказал ему подробно все, что считал заслуживающим внимания: как я заблудился, как ночевал в концентрационном лагере, как заметил таинственный огонек карманного фонарика и пошел вслед за лесным путником, который непонятно почему освещал дорогу не впереди, а позади себя.

– Как же вы объясняете его странное поведение? – спросил майор.

– Не знаю. Наверное, он проверял, не следят ли за ним.

– Тогда бы он вел себя совсем по-другому. Наоборот, он фонарем показывал кому-то идущему сзади дорогу, но так показывал, чтобы его спутница про это не знала. Если бы вы тогда подумали об этом, вы бы вели себя осторожнее. Все это вполне понятно… Прошу вас, продолжайте.

Мне ничего не было понятно. Я рассказал дальше, как засмотрелся на пожар и подвергся нападению двоих неизвестных. Про пожар штабелей леса он уже знал. Он расспросил меня о нападающих, их наружности и костюме. Лицо его приняло серьезное выражение, когда я рассказывал о своем бегстве мимо пылающих костров по заминированной местности.

– Где это заминировано? – спросил он.

– У не достроенного фашистами укрепления.

– Какая чепуха! Откуда вы это взяли?

– Сторож сказал. У него собака взорвалась на мине.

– Какой сторож? Я что-то никакого сторожа там не знаю. Этот район никем и никогда не был заминирован… Интересно! Надо будет выяснить.

Затем я рассказал ему, как под пулями переплыл через реку и как потом надумал плыть обратно и продолжать разведку.

– И вы после всего этого в самом деле решили плыть обратно? – спросил он.

– Да, решил.

– И поплыли?

– Поплыл.

Он взглянул на меня и хотя ничего не сказал, но в его взгляде я прочел одобрение.

Когда я закончил свой рассказ, он сказал:

– Ваше последнее плавание оказалось очень удачным. Про эту лодочку мы уже слыхали, а рулевого-то не видели… А что, девушка не показалась вам знакомой?

– Понимаете ли, Андрей Матвеевич, как будто я ее где-то видел, но где – не могу вспомнить.

– И ни на кого она не похожа?

– Нет… Не знаю…

Он промолчал, но я понял, что он догадывается, кто была эта девушка, но не находит нужным мне сказать. Я, конечно, не стал спрашивать.

Я встал, чтобы уйти, но он остановил меня движением руки.

– Посидите, – сказал он. – Могу вам сообщить еще кое-что интересное. Корреспондент Коломийцев, по всей видимости, здесь ни при чем. Я успел собрать кое-какие справки по телеграфу.

Майор взял со стола листок бумаги.

– Вот его приметы: высокого роста, брюнет, длинные волнистые волосы, усы, близорук, носит очки, имеет пулевое ранение на левой руке между локтем и кистью…

– Да, да, – прервал я, – такая рана есть, я ее видел.

– Видели? Хорошо! В ночь убийства Сердобина был в городе Чернигове, где и находится до сего времени. Кроме того, установлено, что, попрощавшись с вами, он действительно улетел на самолете.

– Все ясно.

– Не совсем, правда. Надо было бы поговорить с ним лично. Я пошлю ему приглашение заехать сюда… Теперь вот еще есть справка.

Майор достал из стола телеграмму и стал читать:

– «Детские расчески из желтой пластмассы в форме рыбки производились в 1940–1941 годах харьковской артелью “Спецтруд”. В настоящее время с производства давно сняты. Образец, или фото, или же чертежи вышлем вам, как только они будут разысканы». Возможна, стало быть, случайность: Сердобин и другие местные жители достали где-нибудь на складе эти расчески – в продаже здесь их не было, а Коломийцев купил такую же расческу в другом месте. Бывают совпадения. Опять-таки надо было бы с ним побеседовать… А вот еще одна справка. Это ответ лаборатории на наш запрос о стеклышке, что мы нашли в кармане плаща. Я вам прочту его полностью: «На ваш запрос сообщаем, что химический и оптический анализы с полной определенностью показали, что присланный вами осколок стекла является кусочком часового стекла карманных часов, а вовсе не осколком оптического стекла от очков, как вы полагаете. Сообщаем также, что размер этого стекла не соответствует ни одному из стандартов на часовые стекла, а края его отшлифованы так, что оно не может быть вставлено в ободок часов нашего производства. Возможно, стекло это было вставлено в какие-нибудь особые или старинные карманные часы». Что вы на это скажете?

– Выходит, что таинственный владелец прорезиненного плаща вовсе не близорук и не носит очков.

– Первое несомненно, а второе требует подтверждения… Ну, Сергей Михайлович, – продолжал майор, переходя на дружеский тон, – как вы себя чувствуете после вчерашней передряги?

– Представьте себе, Андрей Матвеевич, что неплохо. Усталости не чувствую и даже спать не хочется. И, кажется, не простудился.

– Так часто бывает в минуты душевного подъема. Резервы человеческих сил много больше, чем думают. И организм у вас крепкий.

– Даже очень: пил из колодца необычайно мерзкую воду и не отравился.

– Из какого колодца?

– Недалеко от того места, где мы остановились, есть колодец. Такой дряни я никогда в жизни не пивал! Вода мутная, кислая, воняет дымом. На поверхности плавают масло, спички, пробки. Чуть не подавился куском резины…

Майор встал со стула и зашагал по комнате.

– Странно, странно… – сказал он. – И поблизости нет поселка или хотя бы дома?

– Ничего нет. Вас это поражает?

– А вас нет?.. Мы ищем подземную мастерскую и натыкаемся на колодец, пробитый в скале в безлюдном месте, в котором находим сбросные воды производства. Разве это не удивительно?

– Так вы полагаете, Андрей Матвеевич, что колодец этот имеет связь с мастерской, с ее водостоками? Но зачем же делать колодец на водостоке?

– Может быть, это не колодец собственно, а шурф, пробитый для каких-нибудь целей: вентиляции, подъема выбранной горной породы, спуска рабочих или для чего-нибудь еще. Нечто вроде шахты Метростроя в миниатюре.

– Да, да, я заметил, что бадья, которая там подвешена, побита и погнута, как будто в ней поднимали тяжелые камни.

– Вот видите… Одно это уже наводит на размышления. Колодец надо обследовать самым тщательным образом. Может быть, здесь ключ всех загадок… Теперь я распрощаюсь с вами. Идите домой отдыхать. Чувствую, что завтра у нас будет много хлопот. До свидания!

Мы простились, и я отправился домой, чтобы как следует выспаться.

Глава ХIII. Подземная лаборатория

Но отдохнуть не пришлось. Дома меня уже ждали Татьяна и Анечка. Они забросали меня вопросами: куда я ездил, зачем и где пропадал целые сутки? Я не подготовился к такому допросу и вынужден был импровизировать, будто Краевский пригласил меня на охоту, будто я заблудился, весь день проплутал в лесу, вымок в болоте, ночевал в развалившейся сторожке и только утром вышел на дорогу. Получилось довольно нескладно.

– И вы весь день ничего не ели? – спросила Татьяна.

– Нет, ел… Застрелил тетерку, изжарил на костре и съел, – сфантазировал я.

– Как же вы ее убили?

– Из ружья.

– Да где же оно, ваше ружье?

– А я его сегодня утром вернул Краевскому. Вышло правдоподобно, но Анечка не поверила, я видел это по ее глазам.

В этот день мы гуляли мало. Больше сидели дома, разговаривали и играли в карты, пока я не начал клевать носом.

На другой день рано утром меня разбудил сам майор Рожков. В машине ждали нас Краевский, старший лейтенант и сержант, которых я раньше не видел. Хрулева не было. Как и два дня назад, машина быстро понеслась по шоссе, и меньше чем через час мы подъехали к парому. У домика сторожа машина остановилась и дала сигнал. Из сторожки вышел лейтенант Хрулев и быстрым шагом подошел к нам.

– Товарищ майор, – доложил он, – сторож Галемба скрылся, нигде не можем найти.

Лицо Рожкова передернулось.

– Так, – промычал он сквозь зубы, – веселенькая новость! Порадовали…

– Вчера вечером он был на месте, – оправдывался лейтенант, – его видели на пароме и на берегу. В шесть часов он ходил в магазин. В десять в окнах сторожки был свет. А когда мы в два часа сюда приехали, его не оказалось.

– Клетка пуста, и птичка улетела!.. Приходится сознаться, что противники наши лучше нас действуют и не тратят зря времени. Они, конечно, учли, что Сергей Михайлович не станет молчать о своих ночных проделках, и поспешили замести следы. Печально! Что же вы намерены делать?

– Что прикажете, товарищ майор.

– Я прикажу вам ехать с нами. А вы, лейтенант Анисимов, – обратился он к товарищу, сидевшему в нашей машине, – оставайтесь здесь и проведите самый тщательный обыск. Может быть, вам удастся найти что-нибудь, что навело бы на след преступника или хотя бы позволило установить его настоящее имя: «Галемба», наверное, фальшивая фамилия… Едемте скорее, задерживаться нечего.

Мы поспешили дальше. Паром перевез нас на другой берег. Сильная машина легко поднялась на крутизну и понеслась по знакомой дороге.

Майор был не в духе. Он сидел молча, постукивая от нетерпения пальцем по портфелю. Краевский непрерывно курил трубку. Я не утерпел и спросил майора:

– Андрей Матвеевич, как вы узнали, что сторож у парома – один из их сообщников?

– Вы подсказали.

– Я?

– Ну да. Вы подслушали разговор этих людей и приказание съездить домой и через двадцать минут вернуться назад. Вверх по течению реки на расстоянии примерно десятиминутного хода этой лодки находится только одно жилье – домик сторожа парома. Этот факт заслуживал самого серьезного внимания. Мы проверили, и оказалось, что сторож ни с того ни с сего сбрил себе бороду. Все прояснилось. Но события развертываются не так, как хотелось бы. Преступники чувствуют, что их выследили, и прячут концы в воду. Это мне не нравится. Боюсь, что у колодца нас ждет сюрприз.

Но он ошибся. Мы доехали до «Колонны согласия», проделали пешком тот же маршрут, что и два дня назад, и я провел всех еще с полкилометра по тропинке к колодцу. Колодец оказался целехонек, подъемный механизм исправен, и никаких следов пребывания людей заметно не было.

Майор осмотрел колодец.

– Пробит в скале, – сказал он. – Да, здесь нельзя и ожидать почвенной воды. Подъемник рассчитан на большую тяжесть. Все ясно! Ну, давайте сделаем промеры.

Глубина колодца оказалась равной десяти с половиной метрам, причем воды было только на метр с четвертью. Потом проверили, нет ли скопления вредных газов, для чего бросили в колодец горящую бумагу. Она погасла только в воде. Воздух оказался пригодным для дыхания. Тогда я вызвался первым спуститься на дно колодца. Майор посмотрел на меня и согласился, при условии, однако, что я буду безусловно подчиняться его приказаниям. Я снял с себя всю лишнюю одежду и влез в бадью. Мне дали складной метр, повесили на шею большой электрический фонарь и начали медленно опускать. Я стоял в бадье, держась за цепь, и смотрел, как постепенно уменьшалось круглое пятно голубого неба. Но вот подо мной плеснулась вода. Я затопил бадью и, стоя на ее краях, погрузился по пояс в теплую грязную воду. Тут я увидел то, чего все ожидали: шахта колодца пересекалась трубой. Она шла наклонно, повышаясь в одну сторону и понижаясь в другую. Я сделал промеры. Труба была овальной формы, высотой ровно в метр и шириной в семьдесят сантиметров. Наполовину она оставалась ниже уровня воды. По трубе можно было с трудом продвигаться. Впрочем, эти трудности должны были кончиться, как только поднимешься выше уровня воды.

Я крикнул наверх, что окончил исследование, и тотчас же получил приказание майора подниматься. Цепь зазвенела, заскрипели шестеренки, и через минуту я был на поверхности земли. Возбужденный и радостный, я рассказал обо всем своим спутникам. Стали снаряжаться в подземную экспедицию. Первым решил спускаться майор, потом должен был идти я и последним – лейтенант Хрулев. Краевский из-за протеза лишался возможности принять участие в этом путешествии и остался наверху, у ворота, вместе с сержантом. Оба спутника, подобно мне, надели спортивные костюмы и туфли и повесили на грудь электрические фонари. Майор достал три резиновых мешка с широкими отверстиями, плотно замыкающимися специальными зажимами. В них он положил по две свечки, по две коробки спичек, бумагу, рулетку, часы, компас. В мой мешок он сунул фотоаппарат и запасы магния, к Хрулеву – слесарные инструменты, а к себе – моток крепких ниток и пистолет. Взяв в руки по мешку и обмотавшись куском веревки, мы начали поочередно спускаться в шахту колодца.

Я хорошо помню это подземное путешествие. Идти на корточках по пояс в воде было очень тяжело. Не хватало воздуха, ноги скользили по кривому дну трубы, покрытому липким илом.

Хорошо еще, что мучения эти продолжались недолго. С каждым шагом вода отступала все ниже и ниже, и скоро я выбрался на сухое место. Отсюда можно было ползти на четвереньках, что было значительно легче. Ползли мы очень долго, все время вверх по уклону. Помню, меня особенно мучил тяжелый ломик, который я тащил по дну трубы, зажав в руке.

Эти тридцать два метра (как впоследствии выяснилось) показались мне бесконечными. Я выбился из сил и изранил себе руки и ноги об осколки острых камней и о стекла, попадавшиеся на дне трубы. Но вот майор воскликнул: «Конец!» – и я увидел, что он встал на ноги. В этом месте труба круто поворачивала вверх, поднималась метра на три и оканчивалась решеткой, к которой можно было добраться по вбитым в стенку железным скобкам.

Майор полез по ним вверх, надавил на решетку плечом и откинул ее, как крышку коробки.

Я последовал за ним и очутился в цилиндрической камере высотой метра в три, с полом, покрытым толстым слоем ила, и люком под потолком, куда вела железная лестница. Это по всем признакам была водосборная камера.

Мы поднялись по лесенке, открыли люк и очутились в темном, узком коридоре, идущем в обе стороны. Шириной он был в метр, высотой – метра в два. Пол был покрыт резиновым ковриком. На потолке я заметил электрические лампочки.

– Ну вот мы и в подземном царстве фашистов, – сказал майор. – Прежде чем пуститься в дальнейшие поиски, нам нужно обеспечить отступление.

Он зажег свечу и поставил ее на пол возле люка. Потом достал большой моток крепкой нитки, привязал конец ее к люку и передал моток мне.

– Вы будете заведовать нитью Ариадны[1], – сказал он. – Ну, теперь в дорогу! Далеко от меня не отходите да смотрите ни в коем случае не касайтесь ни кнопок, ни выключателей, ни рубильников.

Идем гуськом по коридору, тщательно осматривая каждый его уголок и постукивая ломиками по стенкам. Коридор изгибается дугой. Яркий электрический свет фонарей освещает лишь небольшой кусок. Впереди и позади царит тьма. Но вот коридор неожиданно расширяется влево, и в лучах света блестят полки с химической посудой. Мы входим в лабораторию. Она имеет вид низкого, узкого и длинного каземата. Ряды пробирок, колбы, штативы с бюретками, воронки с фильтровальной бумагой, склянки с реактивами, бутыли с дистиллированной водой, вытяжные шкафы, газовые горелки, эксикаторы – все в полном порядке. Кажется, что лаборатория лишь на минуту оставлена и что вот-вот вернется химик и работа снова закипит.

– Сюда, сюда! Не разбредайтесь! – услышал я голос майора.

Он ушел вперед по коридору и теперь осматривал соседнюю комнату. Мы пошли на его зов. Это был, по-видимому, кабинет начальства. Пол устилали ковры. Одна из боковых стенок была заставлена шкафами с книгами, у другой стоял стол секретаря, и далее громадный электрический камин, возле которого лежала груда бумажного пепла. Прямо перед входом, в глубине, стоял большой письменный стол, а за ним всю заднюю стенку занимало нечто необыкновенное; мы сразу не могли и разобрать, что там такое. В лучах фонаря сверкали медным блеском ноги, руки, какие-то звериные морды. Лишь подойдя ближе и направив на стену все три фонаря, мы поняли, в чем дело. У стены высилась громадная, в два человеческих роста, бронзовая статуя какого-то древнегерманского бога. Его мощная, прикрытая латами фигура сидела вполоборота верхом на кабане. Левой рукой он держал чудовище за пасть. Повернув голову, кабан упирался, и его зеленый стеклянный глаз блестел яростью. В высоко поднятой над головой правой руке истукан держал тяжелый молот, конец которого почти касался потолка. На голове был шлем с рогами, из-под которого падали на плечи густые локоны. Лицо идола было сделано нарочито грубо. Оно казалось неодушевленной маской, без выражения, чувства и мысли, и это было страшно. От этого вся статуя становилась олицетворением бессмысленной жестокости. Мы долго не могли оторвать от нее взора.