Тайный агент

М-р Верлок подошел к крану, подставил стакан и выпил один за другим три стакана воды, чтобы утолить душившее его пламя бешенства.

– Если бы не мысль о тебе, я бы схватил его за горло и сунул бы его голову в камин. Мне не трудно было бы справиться с этим розовым бритым негодяем.

М-р Верлок в первый раз в жизни открывал свою душу этой равнодушной женщине. Личное озлобление кипело в нем так сильно, что он совершенно забыл о судьбе Стэви. И когда он поднял глаза на жену, он был поражен неожиданностью её выражения. Она смотрела не обезумевшим и не рассеянным взглядом, а скорее взглядом, сосредоточенным на чем-то за м-ром Верлоком. Впечатление это было до того сильно, что м-р Верлок оглянулся; но за ним была только белая стена и больше ничего.

– Я бы схватил его за горло, – продолжал он, снова повернувшись в жене. – Если бы не ты, я бы не постеснялся. А ведь он бы даже не посмел обратиться в полиции. Ты понимаешь, почему не посмел бы?

Он подмигнул жене с лукавым видом.

– Нет, – глухо ответила м-сс Верлок, не поднимая на него глаз – О чем это ты говоришь?

М-ра Верлока охватило чувство полной безнадежности и усталости после страшного напряжения дня, закончившегося неожиданной катастрофой. Его карьера рушилась самым неожиданным образом, но во всяком случае он, может быть, наконец, будет в состоянии проспать целую ночь. Поглядев да жену, он, однако, в этом усомнился. Она была какая-то непонятная, чужая.

– Пряди же, наконец, в себя, – сказал он. – Пойди, ляг в постель. Тебе нужно выплакаться как следует.

Как и большинство, м-р Верлок думал, что лучший всход для женской печали – слезы. И, может быть, действительно, если бы Стэви умер на её руках, м-сс Верлок нашла бы облегчение в обильных словах. Она обрела бы в себе достаточно смирения, чтобы принять с покорностью все естественное в человеческой судьбе. Но ужасные обстоятельства смерти Стэви осушили сразу источник слез, точно ей провели по глазам раскаленным железом, а сердце превратилось в кусок льда. Черты её застыли, а в неподвижной голове носился рой мыслей. Вся жизнь пронеслась в её памяти, и она видела в ней только одну центральную заботу – о брате. Все обусловливалось только мыслью о нем. Она вспоминала все мелочи его детских лет, как она его мыла и причесывала, как ограждала его от ударов отца; который ругал его идиотом, а ее – чертовкой. Она точно слышала теперь звук этих слов. А потом пред нею проносились картины жизни в меблированных комнатах матери, бесконечное беганье по лестницам с завтраками жильцам, подсчет грошей, постоянная работа по дому, в то время как мать, едва ступая распухшими ногами, варила обед в темной кухне, а бедный Стэви, бессознательный центр их забот, чистил сапоги жильцам. Среди этих воспоминаний промелькнул образ красивого молодого человека, который мог бы быть ей желанным спутником жизни. Но Винни со слезами на глазах отказала ему, отдав предпочтение м-ру Верлоку, очень милому и приветливому жильцу, у которого всегда звенели деньги в кармане. Он казался менее приятным, но более надежным товарищем в жизни, так как мог быть опорой для всей её семьи.

М-сс Верлок вспоминала семь лет беспечной жизни Стэви в доме мужа. В ней самой укрепилось мирное чувство преданности домашнему очагу. Чувство её в мужу было глубокое, как стоячий пруд, поверхность которого изредка только шевелилась от мимолетного появления товарища Озипона, красивого, коренастого анархиста, с дерзкими глазами.

И еще одно, очень недавнее воспоминание пронеслось в памяти м-сс Верлок. Не прошло еще двух недель, как её муж и бедный Стави вышли вместе из лавки. М-сс Верлок так отчетливо видела их в эту минуту перед собой, что, воссоздавая иллюзию действительности, пробормотала побелевшими губами:

– Точно отец и сын!

М-р Верлок остановился и, повернув в ней озабоченное лицо, спросил:

– Что ты сказала?

Не получив ответа, он стал снова ходить по кухне. Потом, погрозив кому-то кулаком в воздухе, он снова заговорил.

– Я им отомщу, этим посольским… – кричал он. – Жизни не рады будут. Все расскажу. Все выйдет наружу. Ничто не может теперь меня остановить.

Давая волю бешенству этими словами, он однако остановился среди потока слов и снова посмотрел на жену, которая сидела неподвижно и глядела на стену перед собою. её молчание смущало его. Он знал её несловоохотливость. Их взаимно-доверчивые отношения и были основаны на том, что она не вмешивалась в его дела, а он ей ничего не рассказывал, но всегда был уверен в ней, как в верной, преданной жене. На этот раз, однако, молчание её было какое-то странное и зловещее. Ему хотелось бы, чтобы она высказала то, что думала в эту минуту.

М-сс Верлок, может быть, и сама была бы рада говорить вслух, но она не владела голосом в эту минуту. Она могла бы или громко кричать, или молчать, – и инстинктивно предпочла второе. А мысленно она повторяла все только одну фразу:

– «Он увел с собой мальчика, чтобы его убить! Он увел с собой мальчика, чтобы его убит!» Эта сводившая ее с ума фраза наполняла все её существо. Рыдания, которые не могли вырваться наружу, душили ее. Она вся дрожала и глаза её горели пламенным бешенством. По своей натуре Винни вовсе не была покорным существом. Она любила брата воинствующей любовью, – и мысль, что она сама позволила увезти его на заклание, сводила ее с ума. А этот человек посмел потом вернуться домой к жене!..

– Я еще боялась, что он дрожит от простуды, – пробормотала м-сс Верлок, глядя на стену.

Услышав эти слова, м-р Верлок понял их буквально и поспешил успокоить жену.

– Пустяки, – сказал он. – Я был только расстроен. – расстроен из-за тебя.

М-сс Верлок медленно перевела взгляд на мужа, который быстро опустил глаза.

– Ничего не поделаешь, милая, – сказал он. – Возьми себя в руки. Ведь ты сама навлекла на нас полицию. Так уж теперь, веди себя как следует. Я тебя не обвиняю, – прибавил он великодушно. – Ты не могла знать.

– Не могла знать, – повторила м-сс Верлок, и казалось, что эти слова произнес труп.

– Я и не обвиняю тебя. Но я им отплачу. Когда я буду под замком, я смогу говорить с полной свободой. Считай, что меня не будет с тобой два года. За это время ты должна будешь вести дела сама. Ты будешь продолжать держать лавку, пока я не дам знать. И вообще нужно будет соблюдать большую осторожность. Никто не должен знать, что ты собираешься сделать. У меня нет ни малейшего желания, чтобы меня пырнули ножом, как только я выйду на свободу.

М-р Верлок был всецело занят будущим, и думал только о том, чтобы оградить себя от ожидавших его впереди опасностей, – что было, конечно, совершенно понятно в таких критических обстоятельствах. Повторив еще раз, что он вовсе не желает смерти от рук революционеров, он прибавил с нежностью:

– Я хочу жить для тебя.

Легкий румянец набежал на неподвижное, бескровное лицо м-сс Верлок. Покончив с видениями прошлого, она теперь вполне понимала и – слышала слова мужа. Они точно душили ее своим несоответствием её чувствам. Она знала только одно – что этот человек, который был её мужем семь лет, увел с собой мальчика, чтобы убить его. А м-р Верлок, не подозревая, в каком она состоянии, продолжал ходить по комнате и развивать свои планы. Ему начинало казаться, что он избегнет мстительной руки революционеров, и он стал даже успокаивать жену. Тон его сделался самоуверенным, и это еще более усиливало ужас Винни. Она следила мрачным взглядом за человеком, который так заботился теперь о безнаказанности – после того как увел из дому Стэви, чтобы убить его. Он опять заговорил о том, что они уедут куда-то далеко-далеко, неизвестно, в Испанию ли, или в Южную Америку. М-сс Верлок хотелось машинально спросить: а как же с Стэви? Но потом она опять все вспомнила, и сразу сделала вывод, который очень бы удивил м-ра Верлока. Она вдруг поняла, что ей незачем оставаться с этим человеком, если нет мальчика. Она поднялась с места, точно ее кто-то толкнул. Она почувствовала себя свободной. М-р Верлок взглянул за нее.

– Ты куда? Наверх? – спросил он.

В силу долголетней привычки м-сс Верлок обернулась на этот привычный голос и слегка кивнула головой.

– Ну, и отлично, – сказал он. – Пойди, приляг. Я тоже сейчас приду.

М-ру Верлоку было неприятно, что жена так и ушла, не сказав ни слова. Он так нуждался в её нравственной поддержке. Вздохнув от чувства одиночества и пожалев о Стэви, м-р Верлок снова подошел к столу, на котором стоял еще остаток мяса. На него напал неутолимый голод, который часто сменяет слишком сильное напряжение нервов. Его удивило, что в комнате наверху тихо, и он с ужасом подумал, что Винни сидит за кровати и глядит в темноту. Мысль, что он застанет ее в таком состояния, отняла у него аппетит. Он отложил кухонный нож, которым собирался отрезать кусок мяса.

Но вскоре он услышал шаги жены и успокоился. Она прошлась по комнате и потом села. Но он понял по доносившимся звукам, что она надела ботинки и, по-видимому, одевается, чтобы выйти из дому. М-р Верлок не ошибся. Жена его почувствовала себя свободной женщиной, и еще не знала, что сделает с своей свободой. Она открыла окно в спальне, и выглянула на улицу – точно с желанием позвать кого-нибудь за помощь. Но пустынная улица была союзницей её мужа, уверенного в своей безнаказанности. Очевидно, никто не придет к ней на помощь. Тогда она оделась как на прогулку, не спеша и аккуратно, не забыв даже надеть вуаль, и сошла вниз.

М-р Верлок, заметив, что она держит в руке маленький саквояж, решил, что она собирается к матери, и внутренне оскорбился за такое невнимание в себе. Но этого личного чувства он не высказал, а постарался воздействовать на жену не сентиментальными, а разумными доводами. Он сказал, что слишком поздно ехать к матери, так как уже половина девятого, и Винни не успеет съездить туда и обратно в тот же вечер.

М-сс Верлок и в голову не приходило идти к матери. Ей только хотелось уйти из дому и хотя бы пробродить всю ночь по улицам – лишь бы не быть в этих стенах. Но, слишком обессиленная, она остановилась перед первым же препятствием и покорно опустилась на стул, продолжая сидеть в шляпе и вуали, точно гостья.

– Послушай, Винни, – начал внушительном голосом её муж. – Твое место сегодня дома. Ты навлекла на нас полицию. Я не браню тебя. Но все-таки ты во всем виновата. Да сними же шляпу. Я не пущу тебя никуда.

М-сс Верлок ясно расслышала только эти слова. Конечно, он ее не пустит, этот человек, который убил Стэви. Мысль её быстро заработала в этом направлении, уклоняясь от всякой логики. Она могла бы, думалось ей, выскользнуть в дверь и побежать, но он ее схватит и вернет обратно. Она может отбиваться, кусаться, пырнуть его ножом, но ножа у ней нет.

– Да скажи же что-нибудь! – сказал м-р Верлок, раздраженный в конец её молчанием; он не представлял себе, какой оборот приняли её мысля. – И прежде всего – сними вуаль. Не могу я с тобой говорить, не видя лица.

Протянув руку, он сам снял вуаль со шляпы и снов подошел в камину. Ему в голову не приходило, что жена хочет его покинуть. Он опять заговорил, убеждая ее.

– Разве я в чем-нибудь виноват? – говорил он, убежденный теперь сам в своей невинности. – Я искал, как только мог, кого-нибудь другого, но не нашел достаточно безумного или достаточно голодного человека. По-твоему, я хотел, что-ли, смерти мальчика? Убийца я, что-ли? Но теперь кончено. Его нет. Все его печали кончены, а наши только-что начинаются – именно потому, что он себя взорвал. Я тебя не обвиняю. Но пойми, что это была случайность – чистая случайность – такая, как если бы его переехал омнибус.

Он остановился и, наконец, видя, что его великодушие не производит должного впечатления, не мог долее сдерживаться.

– А ведь знаешь, – ты в этом больше виновата, чем я. Да, да. Мне и в голову не приходила мысль о мальчике. Это ты, как нарочно, все навязывала его мне как-раз, когда и не знал, как выпутаться из беды. Ну, так теперь и молчи. Я не пущу тебя сегодня к матери; ты бы стала говорить ей небылицы про меня. Так и знай: если, по-твоему, я убил мальчика, то уж, во всяком случае, убийца скорее ты, а не я.

Когда м-р Верлок произнес в припадке глубокого возмущения эти ужасные слова, м-сс Верлок, ничего не ответив, встала со стула в кофточке и шляпе, как гостья, которая собралась уходить, и подошла в мужу с протянутой рукой, как бы желая с ним проститься. Но когда она подошла к камину, м-ра Верлока уже там не было. Он направился к дивану, страшно измученный, и бросился на диван, сбросив шляпу, которая полетела под стол.

Все его силы истощились, и ему хотелось прежде всего отдохнуть.

«Кончила бы она скорее свои глупости, – подумал он. – Это прямо невыносимо».

Было что-то странное в чувстве вновь приобретенной свобода, которое охватило м-сс Верлок. Вместо того, чтобы направиться к двери, она прислонилась спиной в камину, как путник прислоняется для отдыха к забору. На лице её появилось какое-то новое дикое выражение. Она точно чего-то выжидала.

– Хоть бы я никогда не видел Гринвич-Парка! – пробормотал м-р Верлок. Когда эта фраза долетела до слуха м-сс Верлок, глаза её странным образом расширились. Слова мужа наполнили какое-то пустое место в памяти м-сс Верлок. Гринвич-Парк! Там был убит мальчик. Она теперь только вспомнила все подробности, рассказанные Хитом, и точно увидела перед собой картину сваленных ветвей, осыпавшихся листьев и разорванного на куски тела брата, перемешанного с песком и камнями. Останки собирали лопатой – вспомнила она. М-сс Верлок закрыла глаза, и когда она их снова открыла, то уж никак нельзя было назвать её лицо каменным. В ней светилась сосредоточенная решимость, и мысли её были всецело подчинены её воле. М-р Верлок ничего не заметил. Чрезмерная усталость настроила его оптимистически, и её молчание показалось ему благоприятным. Он прервал его тихим голосов.

– Винни! – подозвал он жену.

– Иду, – покорно ответила свободная женщина Винни. Теперь она управляла своим голосом, владела каждым своим движением, все ясно видела и сделалась хитрой. Она преднамеренно сейчас же отозвалась на зов мужа, потому что хотела, чтобы он не менял очень удобного для её цели положения на диване. И она своего достигла. Муж её не сдвинулся с места. Но она не сразу подошла к нему, а продолжала стоять, небрежно прислонясь в камину, как отдыхающий на пути странник. Лицо её было ясное. Она не видела лица и плеч м-ра Верлока, скрытых от неё спинкой дивана. Она устремила глаза на его ноги и продолжала стоять, пока не раздался снова голос м-ра Верлока, подзывавшего ее подсесть к нему на край дивана. В голосе его звучала и властность, и призывная нежность.

Она послушно направилась к нему, точно продолжала быть верной женой. Правая рука её слегка задела стол, и когда она прошла мимо стола, большой нож исчез, с него. М-р Верлок успокоился, услышав её шаги, и поджидал ее. Он лежал на спине, подняв глаза в потолку, и вскоре увидел на потолке и отчасти на стене движущуюся тень руки с зажатым в ней ножом. Тень и движения её были достаточно медленны для того, чтобы м-р Верлок узнал и руку, и нож. Он успел понять, что жена его обезумела, и решил, что может одолеть сумасшедшую, вооруженную ножом; но, прежде чем он успел действительно двинуть рукой или ногой, нож глубоко сидел в его груди. Тайный агент Верлок, слегка повернувшись на бок, умер, едва успев пробормотать в виде протеста: «Оставь!» Удар был нанесен со всей силой сосредоточившихся в полубезсознательной руке наследственных инстинктов мести.

М-сс Верлок выпустила нож и облегченно вздохнула – в первый раз за все время после того, как инспектор Хит показал ей оторванный лоскуток от пальто Стэви. Она прислонилась к дивану не для того, чтобы взглянуть на труп м-ра Верлока, но потому что комната вокруг неё кружилась, точно она очутилась на море в бурю. Она была при этом совершенно спокойна, чувствуя полноту свободы, не оставляющую ничего желать, ничего делать. Она не двигалась, не думала.

И в комнате долго царила тишина, пока она вдруг не услышала странный звук явственного тиканья. Звук этот ее удивил. Она ясно помнила, что часы на стене шли тихо, без тиканья, и вывела заключение, что звук этот исходит не из часов. Она опустила глаза на тело мужа; он лежал спокойно, точно спал. Лица его она не видела. Но глаза её, следя за направлением звука, вдруг увидели что-то плоское, слегка приподнимающееся над краем дивана. Это была ручка кухонного ножа… Странного в ней было только то, что она высовывалась над жилетом м-ра Верлока и что с неё что-то медленно капало на пол, производя звук тиканья часов. Наконец, она поняла: это была кровь.

При таком неожиданном открытии, м-сс Верлок вся встрепенулась и, быстро подобрав юбки, бросилась в двери. По пути ей встретился стол; она его толкнула с такой силой, что он опрокинулся, и блюдо с мясом полетело на пол.

Потом все стихло. Дойдя до двери, м-сс Верлок остановилась.

XII.

Винни Верлок, вдова м-ра Верлока, сестра разорванного на куски Стэви, отбежала только до дверей, испугавшись струйки крови, и там остановилась. Она сразу отрезвилась, но вместе с тем прошло и чувство облегчения и свободы. На нее напал страх. Она не боялась взглянуть на труп м-ра Верлока, так как вообще не боялась мертвых. Она не питала к нему теперь уже никаких чувств. Он уже не был для неё убийцей бедного Стэви. Он был ничем. Но если придут за м-ром Верлоком, то убийцей окажется только она одна… Вот что наводило на нее страх. Она нанесла удар, ни о чем не думая, с единственным желанием дать исход накопившейся в ней муке. А теперь она очутилась в страшном положения убийцы. Она, избегавшая всю жизнь вглядываться в сущность вещей, теперь вдруг должна была это сделать – и увидела перед собой в уме не тень, глядящую на нее с упреком, а нечто реальное – виселицу. Это было слишком страшно. От этого нужно было во что бы то ни стало спастись. Все, что угодно, только не это. Она сразу решила броситься в реку с ближайшего моста, быстро завязала вуаль и очутилась вся в черном с головы до ног, кроме нескольких цветов на шляпе. Она направилась с величайшим усилием к двери. Прошло всего несколько минут с той минуты, когда она нанесла роковой удар, но у неё было чувство протекшей вечности. Она с усилием отворила дверь; ей страшно было выйти на улицу, так как улица вела или на виселицу, или в Темзу. На улице было сыро, и ей казалось, что она уже опускается в воду. Винни вдруг почувствовала себя совсем одинокой. Она не забыла о том, что у неё была мать, но смерть Стэви точно порвала связь между ними; да и слишком далеко было к ней. М-сс Верлок постаралась забыть про мать. Медленно подвигаясь, обезумев от страха смерти, она схватилась за фонарный столб, не будучи в состоянии дотащиться до моста. Потом опять сделала несколько шагов и опять чуть не упала, как вдруг почувствовала, что ее поддерживают. Подняв голову, она увидела вглядывавшегося в её лицо товарища Озипона. Она тихо назвала его по имени, и он от изумления чуть не дал ей снова упасть на землю.

– М-сс Верлок? – воскликнул он.

У неё был вид пьяной женщины. Но предположить, что она действительно выпила лишнее, он никак не мог. На всякий случай, верный своей манере обращаться с женщинами, он попытался прижать ее к себе, и был поражен отсутствием сопротивления с её стороны.

– Вы узнали меня? – проговорила она, когда он почтительно отступил, не доверяя благосклонности судьбы.

– Конечно, – ответил Озипон. – Я боялся, что вы упадете, и подбежал, чтобы поддержать. Я бы вас узнал везде: слишком много я о вас думаю.

– Вы шли в лавку? – нервно спросила м-сс Верлок, не слушая его.

– Да, – ответил Озипон. – Как только я прочел в газетах, я поспешил к вам.

На самом деле, товарищ Озипон уже два часа как бродил вокруг Брет-Стрита, не решаясь войти в лавку. Ему очень хотелось наведаться к вдове Верлока, которого он, после разговора с профессором, считал жертвой взрыва, но вместе с тем он боялся показаться на глаза полиции, а был уверен, что за лавкой Верлока полиция в настоящее время следит.

– Куда вы идете? – спросил он тихим голосом.

– Ах, не спрашивайте! – крикнула, вздрогнув, м-сс Верлок. Все её существо восставало против смерти. – Не все ли равно, куда я иду?

Озипон понял, что она очень возбуждена, но совершенно трезва. Она постояла с минуту, потом, к удивлению Озипона, взяла его под-руку. Не зная, как быть в таком деликатном деле, он только слегка прижал её руку к своей. В это время он почувствовал, что она тянет его вперед, и пошел, повинуясь ей. Было совершенно темно.

– Что бы вы сказали, если бы я вам созналась, что шла к вам? – спросила м-сс Верлок, крепко ухватившись за его руку.

– Я бы сказал, что нет на свете человека, более готового помочь вам в вашем горе, – ответил Озипон, чувствуя, что действует очертя голову.

– В моем горе? – медленно сказала м-сс Верлок. – Разве вы знаете, в чем мое горе?

– Через десять минут после того, как я прочел вечернюю газету, – стал с жаром объяснять Озипон, – я встретил человека, которого вы, может быть, видели раз или два к лавке. После разговора с ним, у меня не было никаких сомнений. Я сейчас же направился сюда, – ведь я вас полюбил с первого взгляда, – сказал он, точно был не в силах владеть своими чувствами.

Товарищу Озипону казалось, что всякая женщина хоть отчасти да поверит такому признанию. Он только не знал, что м-сс Верлок приняла его слова с жадностью, как утопающий хватается за возможность спастись. Он был для неё вестником жизни.

– Я это знала, – тихо проговорила м-сс Верлок.

– Конечно, – с жаром подхватил Озипон: – от такой женщины, как вы, нельзя скрыть столь горячей любви, как моя. – Он старался, говоря это, отвлечься от прозаических размышлений о ценности лавки и о том, сколько мог оставить Верлок наличного состояния. Он старался думать о романтической стороне дела. Его смущал слишком быстрый успех, но он продолжал все-таки свои признания.

– Я не мог скрывать своих чувств, – сказал он. – Вы всегда были так сдержанны…

– Я была честная женщина, – вырвалось вдруг у м-сс Верлок. – Пока он не сделал меня тем, что я стала.

– Он не был достоин вас, – продолжал Озипон. – Вы заслуживали лучшей участи. Но мне казалось, что вы с ним счастливы, и вот почему я всегда робел и не решался вам признаться.

– Вы думали, что я его любила? – с бешенством вскрикнула м-сс Верлок. – Я была ему верной женой, но любить я его никогда не любила. Я вышла за него, чтобы обеспечить судьбу матери и брата, особенно брата. Он был для меня как сын… Вам этого не понять.

В памяти её промелькнул образ молодого сына мясника, с болью оживший в сердце, трепещущем от страха смерти.

– Был юноша, которого я любила, – продолжала вдова м-ра Верлока. – Но отец его выгнал бы из дому, еслиб он женился на девушке, у которой немощная мать и брат идиот. Я его очень любила, но нашла в себе силу закрыть перед ним дверь – и выйти за муж за другого. Он казался добрым. Мы семь лет прожили вместе. Я ему была доброй женой. Он любил меня. Семь лет. А вы знаете, кто он был? – дьявол.

– Нет, я не знал, – сказал Озипон, стараясь представить себе, что Верлок мог сделать такого ужасного своей жене. Но он на всякий случай стал выражать ей соболезнование. – Бедная моя! – говорил он, гладя её руку. – Но теперь его, слава Богу, нет в живых, – прибавил он в знак высшего утешения.

М-сс Верлок крепко схватила его за руку.

– Вы догадались, что его уже нет? – пробормотала она обезумевшим голосом. – Вы поняли, как я должна была поступить? Должна была.

В голосе её звучало торжество. Не вникая в смысл слов, он только старался понять причину её странного возбуждения. Может быть, гринвичский взрыв объясняется обстоятельствами семейной жизни Верлока? Может быть, как это ни мало вероятно, Верлок избрал этот род самоубийства, и этим объясняется вся бессмысленность его поступка. Верлок ведь должен был знать, как всякий другой революционер, что теперь было самое неподходящее время для анархической манифестации. А что, если он просто надсмеялся над всей Европой, над революционерами и над полицией и даже над столь уверенным в себе профессором. Озипон теперь был даже твердо убежден, что так именно дело и обстояло. Бедный Верлок! Озипон подумал, что дьявол в этой семье, быть может, не муж, а жена.

Озипон искоса посмотрел на м-сс Верлок. Его в эту минуту интересовало узнать, откуда она обо всем знает? По газетам неизвестно, кто погиб в Гринвичском парке, и трудно было, с другой стороны, представить себе, что Верлок предупредил жену о своем намерении.

Они в это время, после долгого обхода, снова подходили в Брэт-Стриту с другой стороны.

– Как вы узнали? – спросил он, и она вся затряслась с головы до ног, прежде чем ответить ему.

– От полиции. Пришел главный инспектор Хит. Он показал мне… его вед лопатой собирали. Подумайте, Том, – жалобно говорила она, называя уже Озипона именем, которым его звали товарищи. – Он показал мне лоскуток пальто… «Вы узнаёте?» – спросил он.