Петля анаконды

– У меня есть информация, что родственники этого «урюка» собрали кучу денег и намереваются это дело развалить. Подмажут следователя, подмажут прокурора, подмажут судью – и убийца Мансур Идигов выйдет на свободу ввиду, скажем, «недостаточности улик», а то и вовсе ввиду «отсутствия состава преступления». Как по-твоему, это справедливо?

Пригодин помотал головой:

– Разумеется, нет. Но разве мы можем здесь чем-то помочь?

Политик кивнул:

– Можете. Я вижу, что ты сейчас думаешь, – сощурил глаза он. – Мол, что же вы, господин депутат, с вашим-то статусом этому сами не воспрепятствуете? Правильно я угадал?

– Ну, в общем-то, правильно.

– Так я тебе на это отвечу. Ты просто не осознаёшь всей глубины. Что может сделать депутат? Он может обратиться с запросом в прокуратуру. А прокуратура ему пришлёт формальную отписку: «В соответствии с вашим запросом проведена проверка. Нарушений нет».

– А почему вы не хотите подключить свою партию, собрать какой-нибудь митинг?

– Тебе известно, кто составляет основной электорат нашей партии? – разомкнув руки, откинулся назад Степанцов. – Интеллигенция. Учёные, врачи, учителя. Ну, придут они на площадь. Ну, развернут гневный транспарант. Ну, составят петицию. А что толку? На решительные, конкретные действия они не способны. У них для этого кишка тонка. А без конкретных, решительных действий в данном случае не обойтись. Помнишь события на Украине, когда свалили Януковича? На Майдане заварили такую кашу, что у него под ногами загорелась земля. А если бы там не было решительных ребят, не было бы горящих шин, не было бы «коктейлей Молотова», весь тот протест утонул бы в обывательском болоте. Власть, Егор, прислушивается к народу только тогда, когда чувствует его силу. А разве наши интеллигенты – это сила? Да им бы лишь языками почесать!

– Значит мы, по вашему мнению, сила?

– Ещё какая сила! – воскликнул Степанцов. – Я скажу тебе более. Я считаю, что защитить права русских в России сможете только вы. В таком деле нужен не клуб для чайных посиделок, а умеющий хорошенько вправить мозги отряд имеющих боевую подготовку штурмовиков. Или ты не видишь, что происходит? Эти горные засранцы захватили всю страну. Все рынки под ними, весь бизнес их. Они чувствуют себя здесь хозяевами. Они считают, что могут делать в России, что хотят. А всё почему? А потому, что из русских людей вытравили патриотизм, вытравили национальное самосознание. Нас приучили к тому, что всё на свете можно купить. В том числе и судебные решения. Кто заплатил – тот и прав. А мы молчим! Молчим и надеемся, что, может быть, в них взыграет совесть. Как же, щас, взыграет!

Пригодин сжал кулаки, точно стараясь раздавить что-то живое. Его глаза сверкнули, точно глаза притаившейся в кустах змеи.

А Степанцов, от которого не ускользнула реакция Егора (стрела угодила в цель!), продолжал плести словесную паутину:

– На меня вышли родственники Игоря Боброва, и я обещал им помочь. Но эту задачу сможет решить только молодой, энергичный авангард. И твоя, Егор, команда вполне способна стать этим авангардом. Вы народ битый, тёртый, вас ничем не запугать. И если ты переквалифицируешь свою фанатскую армию на серьёзное направление, то со временем сможешь стать влиятельным и авторитетным политическим вождём.

– Даже баллотироваться в Госдуму? – хмыкнул Егор.

– А почему бы и нет? – развёл руками Степанцов. – Это, как говорится, сам Бог велел, если люди увидят в тебе своего защитника.

– Боюсь, что это нереально, – вздохнув, возразил Пригодин.

– Почему нереально?

– А потому, что сфера политики – это закрытый для посторонних клуб. Я ведь не маленький ребёнок, и понимаю, как всё устроено. В политику не пускают чужаков. Чтобы туда пробиться, нужна поддержка какого-то уже утвердившегося в ней клана.

– Будет такая поддержка, – пообещал Степанцов. – Наша партия возьмёт тебя под своё крыло.

– Это в каком смысле?

– Во всех смыслах. Денежные средства, организационная работа, пиар.

Сердце Егора лихорадочно забилось.

– Но почему именно я? – полюбопытствовал он.

– А потому, что политическим партиям, так же, как и футбольным командам, периодически требуется освежать свою кровь, – пояснил Степанцов. – Вот возьмём, к примеру, твой любимый «Гладиатор». Если он десять лет будет играть одним и тем же составом, это пойдёт ему на пользу?

– Нет, однозначно не пойдёт.

– Правильно. Он попросту деградирует. Вот и у нас тоже самое. Если футбольной команде требуются свежие молодые игроки, то политическим партиям – свежие молодые активисты. Разумеется, хорошие активисты. Мы к тебе присмотрелись и пришли к выводу, что ты на эту роль подойдёшь. Перспективы вполне конкретные. Если оправдаешь наши ожидания, дивиденды будут такими, что тебе и не снилось!

Глаза Пригодина заблестели. В нём точно заискрился бикфордов шнур.

Когда он уходил, Степанцов с усмешкой посмотрел ему вслед: «Не иначе, как увидел себя будущим Президентом. Да нет, дружок, не будешь ты Президент. Сакральная жертва! Вот эта твоя роль – истинная!..»

6

Сакральная жертва. Если внимательно изучить события мировой истории, то можно обнаружить, что без неё не обходился ни один политический переворот, или, как стало модно говорить после событий «арабской весны», ни одна «цветная революция».

Сакральная жертва имеет огромный мобилизующий эффект, особенно если она принадлежит к какому-нибудь сообществу с повышенной солидарностью.

Сакральная жертва – это тяжёлая артиллерия информационной войны против действующих властей. Она способна не только спровоцировать массовые беспорядки, но и, при определённых обстоятельствах, привести к краху правящего в стране режима. Как, например, это случилось в Тунисе.

Надо сказать, что за всю историю существования ЦРУ, это была, пожалуй, одна из самых успешных операций нашей «Фирмы». Тунис впоследствии стали именовать «колыбелью арабской весны». Такое вот он оказал влияние на все последующие события в арабском мире.

Я тогда работал именно там. Базировался в городке Сиди-Бузид. Передо мной, как и перед другими, работавшими тогда в Тунисе агентами ЦРУ, была поставлена конкретная задача – запустить в стране революцию.

– Для того, чтобы возник бурный народный протест, нужна какая-нибудь веская причина, – наставляли нас в Лэнгли. – Нужен какой-нибудь вопиющий случай, чтобы заставить людей бунтовать. Можно, конечно, подождать, пока этот случай появится сам собой. Но будет всё же лучше, если этот случай искусственно подстроить…

Прогуливаясь как-то по городку и проходя мимо одного небольшого фруктового мини-рынка, я стал свидетелем следующей сцены. Возле одного из торговцев, – это был молодой парень лет двадцати, – стояли двое полицейских. Разговор происходил на повышенных тонах. Они у него что-то требовали, а у торговца, судя по всему, этого не было. Полицейские стали беззастенчиво отбирать у него тележку. Парень вцепился в свой товар и впал в истерику:

– Вы понимаете, что лишаете меня единственного заработка?! – кричал он. – У меня старая, больная мать, малолетние братья и сёстры! Наш отец умер несколько лет назад! Я их единственный кормилец! Люди вы, в конце концов, или нет?!

Но полицейские были непреклонны. Они увезли тележку с фруктами с собой, а на прощанье влепили торговцу унизительную оплеуху.

Парень обессилено опустился на землю. Его спина вздрагивала, из глаз струились слёзы. Прохожие не обращали на него никакого внимания, а другие торговцы довольно скалили зубы и всячески злорадствовали. Приятно, всё-таки, когда устраняется конкурент.

– В чём дело? В чём проблемы? – спросил я, подойдя к впавшему в отчаяние юноше.

Торговец вздрогнул и поднял голову. В его покрасневших, оплетённых густой, не по возрасту, сетью морщин глазах мелькнула настороженность. Похоже, он даже и не надеялся, что кто-то проявит к нему участие. Тем более какой-то иностранец.

Видя, что он никак не решается вступить в разговор, я состроил ободряющую мину.

– Ну, говори, говори.

Парень всхлипнул, немного помолчал, а затем, как бы нехотя, выдавил:

– Товар конфисковали.

– Кто конфисковал?

– Полиция.

– За что?

– Лицензии нет.

– Так сходи в муниципалитет и оформи лицензию.

Парень горько усмехнулся:

– Вы, мистер, очевидно не местный и не знаете, что в нашем муниципалитете лицензию просто так не дадут. У нас тут все без лицензии торгуют.

– Почему же тогда тронули одного тебя?

Торговец опустил голову и чуть слышно произнёс:

– Так другие «отстегнули», а я не «отстегнул».

– А чего же ты не «отстегнул»?

– А нечего «отстёгивать». Я ещё ничего не наторговал.

Я, изображая озабоченность, покачал головой. Где-то глубоко в подсознании подала голос интуиция. Она подсказывала, что из этой ситуации можно кое-что выжать.

– Вот что, – задумчиво нахмурил брови я, – как, говоришь, тебя зовут?

– Сапах.

– Вот что, Сапах, утри-ка ты слёзы, – не к лицу мужику реветь, – и пойдём-ка со мной. Присядем в какой-нибудь кафешке и подумаем, как решить твою проблему.

Парень послушно вытер глаза, поднялся и направился вслед за мной. Гальванизированный чувством обречённости, обуреваемый невесёлыми мыслями о горестной судьбе своей семьи, он готов был ухватиться за любую, даже самую призрачную, спасительную соломинку.

Остальные торговцы мини-рынка недоумённо смотрели нам вслед и, кивая на меня, о чём-то перешёптывались.

Ближайшее кафе располагалось недалеко, в соседнем квартале.

Ну, кафе – это по местным меркам. Как по мне, так это был самый настоящий сарай. Обшарпанное, облупленное помещение, кругом грязь. Таких, с позволения сказать, «кафе» не было даже в наших негритянских кварталах.

Мы уселись за свободный столик, подошёл официант, я сделал заказ: буха (тунисская водка) и лёгкая закуска, – после чего принялся расспрашивать своего нового знакомого о житье-бытье.

Юноша поначалу говорил неохотно, но затем, выпив бухи, всё же развязал свой язык. История его оказалась грустной. Кормилец семьи, отец, умер два года назад. Семья после этого осталась практически без средств к существованию. Первое время они ещё как-то держались, ибо было, что продать. Но когда продавать стало нечего, начался голод. Того, что он зарабатывал посредством уличной торговли, едва хватало на хлеб.

– Я не знаю, что делать! – горько восклицал Сапах. – Товар-то не мой. Мне дали его на реализацию. Хозяин непременно потребует возмещения. А что я могу ему возместить? У меня ничего нет. Вот приду я сегодня домой – там больная мать, маленький брат, маленькие сёстры. Что я им скажу? Что мы обречены на голодную смерть? – из его глаз снова потекли слёзы. – Хоть в петлю полезай! Я не хочу больше жить! Вы понимаете? Не хочу!

И тут у меня сверкнула мысль: «Та-а-ак!»

Это «Та-а-ак!» прозвучало как «Эврика!» Архимеда в момент открытия им первого закона гидростатики.

Яркая, как солнечный луч, эта мысль буквально пронзила моё сознание.

Да ведь этого бедолагу можно использовать! Если его хорошо обработать, он такое сможет учинить!

У меня зародился план дерзкой оперативной комбинации.

Я изучающе посмотрел на Сапаха. Крепостью духа он явно не блистал. Постоянная нужда, унижения, голод сделали своё дело – его нервишки были донельзя растрёпаны. А разрушенная психика, как известно, хорошо поддаётся внушению. Если его обработать Н-5[8], он превратится в податливый пластилин, из которого можно лепить всё, что угодно.

Эх, знал бы я, что мне предстоит такая встреча, то взял бы этот Н-5 с собой!

Делать нечего, придётся за ним съездить – препарат находился у меня дома (я жил на съёмной квартире). Вот только бы этот малец никуда не убежал.

– Вот что, Сапах, – заботливо проговорил я, выразительно поглядывая на часы, – мне тут нужно отлучиться по одному делу. Я, собственно, на него и шёл. Но ты никуда не уходи. Будь здесь. Я скоро вернусь. А чтобы тебе не было скучно, давай я организую тебе обед. Надеюсь, ты не против пообедать?

Я подошёл к официанту, дополнил заказ несколькими блюдами, сразу расплатился, добавив к сумме счёта ещё десять динаров, чтобы официант присмотрел за моим подопечным и, в случае чего, не дал бы ему уйти, и «смотался» домой.

Когда я вернулся обратно, Сапах продолжал сидеть на прежнем месте. Его порядком развезло. Он откровенно осоловел.

– Ну что, не скучал? – дружелюбно осведомился я.

Лицо юноши расплылось в хмельной улыбке.

Подойдя к барной стойке, я купил две кружки пива, отошёл с ними в уголок, поставил на стол и, сделав вид, что пытаюсь как-то поудобнее их взять, высыпал в одну из кружек привезённый из дома порошок, – тот быстро растворился, – после чего подошёл к нашему столику и поставил её перед торговцем. Тот принялся жадно пить.

«Давай-давай, – подумал я и скосил глаза на часы. – Н-5 начинает действовать через пятнадцать минут. До этого времени парнишку нужно развлечь какими-нибудь разговорами».

Я уже не помню, о чём я ему говорил. По-моему, обо всём понемногу: о погоде, о футболе, о ценах здесь и за рубежом. Но когда секундная стрелка отмерила пятнадцатый круг, я прекратил нести всякую чушь и приступил к главному.

– Что же у вас за страна? – горестно вздохнул я. – Нищета, безработица, повальная коррупция. Знаешь, почему вы так плохо живёте?

– Почему? – заплетаясь, спросил Сапах.

– Потому, что молчите. На ваши шеи уселась кучка негодяев, вас беззастенчиво грабят, а вам хоть бы что. Вы терпите их, как безвольные овцы.

Я наклонился к нему и понизил голос:

– Нужно бороться за свои права. Нужно отнять у этих зажравшихся и оборзевших от своей безнаказанности отщепенцев то, что по праву принадлежит вам. Ведь всё их богатство – это то, что они отняли у вас.

И я, старательно модулируя голос, произнёс пламенную речь о необходимости революционной борьбы.

– Тебе известны такие имена, как Робеспьер, Мартин Лютер Кинг, Че Гевара?! Эти люди принесли себя в жертву во имя народного счастья. Они стали символами освободительной борьбы! Их имена священны! Но у вас таких лидеров нет, поэтому ваши властители и делают с вами всё, что хотят. Вы их боитесь, и они этим пользуются. А нашёлся бы мужественный человек, который не побоялся бы обратить на себя внимание – у-у-у, у вас такое бы началось!

– Это как, обратить на себя внимание? – поинтересовался юноша.

– В том плане, чтобы сделать что-то из ряда вон выходящее, – ещё сильнее понизив голос, пояснил я. – Совершить поступок, который бы всколыхнул всю страну, и какой будет под силу далеко не каждому. Ты когда-нибудь слышал про Яна Палаха?

– Нет, – выдавил Сапах.

– Давай я тебе о нём расскажу, – предложил я. – Ян Палах – это молодой парень, твой ровесник, студент. Он жил и учился в Праге. В 1969 году, когда Советский Союз ввёл в Чехию свои войска… точнее, в Чехословакию, тогда эта страна называлась именно так… чтобы потушить вспыхнувшую там революцию, он, в знак протеста против советской интервенции и подавления гражданских свобод, вышел в центр города, облил себя бензином и поджёг. Этот его акт самопожертвования имел огромный резонанс как в его стране, так и во всём мире. Он стал символом сопротивления коммунистическому режиму, и память о нём до сих пор живёт в людских сердцах. Сам того не ведая, он своим героическим поступком способствовал началу развала коммунистической системы. И когда через двадцать лет та рухнула, его именем назвали одну из пражских площадей.

Я бросил взгляд на Сапаха – мои «чары» на него подействовали. В его глазах стал разгораться огонь.

И я усилил напор.

В тот момент я, наверное, чем-то походил на циркового гипнотизёра, производящего свои опыты над одним из зрителей. Я всячески старался, чтобы всё, что я говорю, оседало в помутившемся сознании юноши как можно более глубоко.

– А вот теперь представь, – с чувством, чеканя слова, точно шаг, принялся ораторствовать я, – выходит на центральную площадь вашего города человек. Он обливает себя бензином и поджигает. Вот лично ты сможешь мимо этого пройти?

Торговец помотал головой.

– Вот, – вскинул указательный палец я, – не смогут мимо этого пройти и другие люди. Они несомненно зададутся вопросом, что толкнуло его на столь отчаянный шаг? И узнав, в чём дело, вряд ли смогут удержать в себе гнев. Они непременно выплеснут его наружу. Ведь у них по отношению к полиции тоже, небось, накипело!

Сапах молча прихлёбывал из бокала оставшееся там пиво, смотрел куда-то перед собой и попеременно сжимал и разжимал пальцы, словно грел их. Он словно примеривал к себе описанную мною только что сцену. И следующая его фраза показала, что это было действительно так.

– Но ведь я погибну.

– Не погибнешь, – словно заглотившую наживку рыбу, подсёк его я. – Тебя тут же потушат. Людей по площади ходит много. Разве тебе дадут сгореть! Ну, получишь немного ожогов, поваляешься в больнице – так это же ерунда. Ожоги зарубцуются. Но какую ты принесёшь пользу! Твоё имя станет известно всей стране. Ты станешь народным лидером. Поднимется восстание. Нынешнего Президента свергнут, и ты станешь новым Президентом Туниса. Конечно же ты, а кто же ещё! И те торговцы, которые сегодня над тобой насмехались, будут на коленях просить у тебя прощение!

Кулаки парня крепко сжались, дыхание участилось. Он подался ко мне и тихо спросил:

– А вы не смогли бы меня быстро потушить?

– Конечно, – прошептал я.

– Я это сделаю! – фанатично воскликнул Сапах. – Я сделаю то, о чём вы говорите. Я должен это сделать. Я чувствую, что это моё предназначение! Я чувствую, что это моя судьба!

Он впал в ажитацию. Раскачивался из стороны в сторону, переламывался в поклонах, расстилался ковром. Он был готов вывернуться наизнанку.

– Я сделаю это! Сделаю! Я стану народным лидером. Я буду новым Президентом. Я вытащу нашу страну из всего этого дерьма. Моё имя войдёт в историю. Я стану легендой. И когда я умру, меня похоронят в мавзолее, как Хабиба Бургибу[9]. И этот мавзолей будет стоять там, где сейчас стоит наш дом.

Я улучил момент и состроил гримасу восхищения.

– О, как я был неправ! – картинно воскликнул я. – Оказывается, в этой стране всё-таки есть настоящие герои! Я по профессии журналист, работаю здесь у вас от одной крупной газеты, я обязательно о тебе напишу. Я обещаю, что о тебе узнает весь мир, и что в ближайшие дни все выпуски новостей будут начинаться с твоего имени.

Моя умопомрачительная ода ещё сильнее укрепила торговца в его намерении. Я заверил его, что буду находиться недалеко, и что потушу его сразу же, как только он вспыхнет. И в знак своего глубочайшего почтения, даже принёс ему канистру бензина и зажигалку.

Сапах под мою диктовку написал прощальное письмо: «Умираю, потому что не могу больше жить в такой погрязшей в коррупции стране…».

Я проводил его до площади и спрятался за примыкавшее к ней здание муниципалитета.

Тушить этого бедолагу я, разумеется, не собирался. У меня была другая задача. Мне нужно было всё это снять.

Я вытащил портативную видеокамеру и стал дожидаться развязки.

Не буду скрывать, я опасался, что в самый последний момент этот горемыка-торговец может прийти в себя и отказаться от мной задуманного. Я наблюдал за ним с напряжением, но мои опасения оказались напрасны. Сапах не колебался. Став в центре площади, он поднял канистру и решительно вылил её содержимое на себя.

Блеснула искра. Вспыхнул факел. Округу пронзил душераздирающий крик. По земле покатился огненный ком. В какие-то две минуты всё было кончено. Ветер разносил едкий запах палёного мяса. Ставшие случайными свидетелями этой сцены прохожие оказались повергнутыми в шок.

Я просмотрел видеозапись – она получилась хорошо. Позвонил Хасану – это был лидер местного отделения «Братьев Мусульман»[10], завербованной нами организации, которая выразила готовность стать движущей силой революции, – детально поведал ему о поступке Сапаха и дал команду «Старт».

Примерно через час на центральной площади Сиди Бузида начался митинг. Он развивался стихийно. Сначала там появились «Братья Мусульмане». Их пылкие, наполненные негодованием речи привлекли народ. Весть о случившемся быстро распространилась по городу. К площади потекли людские ручейки.

Подогреваемая ораторами толпа завелась. В адрес властей неслись отборные проклятия. Вспыхнули беспорядки. Спустя некоторое время в расположенном неподалёку офисе правящей в стране партии царил полный разгром.

Митинг перерос в настоящее восстание. В ход пошли бутылки с зажигательной смесью. Следующими целями протестующих стали штаб национальной гвардии и железнодорожный вокзал.

Будучи абсолютно не готовыми к такому развитию событий, городские власти впали в растерянность. Они не знали, что делать. Перепуганные полицейские, за которыми началась настоящая охота, укрылись в мечети. Это только ещё более раззадорило народ. Люди почувствовали себя силой и дали волю той ненависти, что долго копилась в их душе.

Телеканалы Туниса, а позже и всего мира, беспрерывно крутили снятый мною видеоролик о самосожжении Сапаха. Обстановка накалялась. В течение нескольких дней заполыхали и другие города: Тала, Касерин, Эттадхомун, Сфакс. Неспокойно было и в одноимённой столице страны – Тунисе.

Правительство попыталось взять ситуацию под контроль. Но все предпринятые им усилия успеха не возымели. По стране прокатился «девятый вал», результатом которого стало бегство Президента Бен-Ашура.

Власть перешла в руки военных. Было объявлено о свершившейся революции. Сапаха провозгласили национальным героем, а одну из центральных площадей столицы переименовали в площадь его имени. Так что в смысле почестей я парня всё же не обманул.

Через два месяца прошли внеочередные выборы. Появился новый, подконтрольный нам, Президент. Люди успокоились, бунты стихли, и жизнь в стране опять потекла спокойным ручьём.

Надо сказать, что тогда я совершенно не задумывался над тем, зачем нам всё это было нужно. Я просто выполнял свою работу, а вся эта высокая политика была мне тогда «до фонаря». Я даже и не пытался тогда понять, чем так не угодил нам Президент Бен-Ашур.

Вся подоплёка этой истории стала известна мне гораздо позднее, когда я поднаторел в разведывательном деле, немного продвинулся по службе и научился разбираться в подрывных операциях нашей «Фирмы» более глубоко.

В основе всего этого лежала, конечно, нефть – это «чёрное золото», источник как многих крупных состояний, так и абсолютного большинства последних войн. У берегов Туниса обнаружились значительные её запасы, о которых доселе никто не ведал.

Быстрее всех подсуетились китайцы. Они хорошенько подмаслили Бен-Ашура и прибрали контракты на разработку новых месторождений к своим рукам. Наш Белый Дом это дело проморгал, а когда спохватился – было, что называется, уже поздно.

Но отступать – это не в нашем американском характере. Бен-Ашуру предложили по-хорошему сменить приоритеты – тот отказался. И после этого в Белом Доме решили использовать силовой вариант.

Но здесь, правда, возникла одна загвоздка – после недавних проблем с Ираком американское общество и слышать не хотело об отправке куда-нибудь ещё своих солдат. Озабоченные своим переизбранием конгрессмены чётко дали понять, что новую открытую военную операцию, а ещё тем более на Ближнем Востоке, они однозначно не поддержат. И нашей «Фирме» было поручено решить проблему по-тихому, что в конечном итоге и произошло. Бен-Ашура свергли сами тунисцы, к власти пришли лояльные нам силы, контракты на разработку нефтяных месторождений были пересмотрены, китайцев оттуда попёрли, и в Тунисе снова установился мир.

Примерно тоже самое происходило затем и в других странах Ближнего Востока. Мы действовали там по обкатанному в Тунисе сценарию, используя зарождаемый изнутри и управляемый нами извне хаос – Египет, Ливия, Йемен, Бахрейн. Уже через год мы установили контроль практически над всем ближневосточным регионом. Не удалось заглотить только Сирию. Этому помешала Россия, которая имела там серьёзный, связанный с сохранением безальтернативности поставок её газа в Европу, интерес…

Революция. Высший идеал оторванных от реальности и живущих одним-единственным днём романтиков, благотворная питательная среда для всякого рода авантюристов и позёров. По сути, она напоминает гибель потухшей звезды. Она есть взрыв. И результатом этого взрыва чаще всего является не новая галактика, на которую нацелены творящие её революционеры, а разрушительный сгусток энергии, сметающий на своём пути всё и вся.

Но когда революционный праздник подходит к концу, когда весь накопившийся у людей пар, наконец, выпущен, когда насытившиеся протестами массы покидают улицы, и снова приходит черёд трудовых будней, встаёт резонный вопрос: «а что дальше?». Ведь новыми властителями государства, как правило, оказываются совсем не те, кто совершал революцию на площади. Власть, как правило, прибирают к рукам совсем другие персонажи, до поры до времени находившиеся в тени.