Три эффекта бабочки

Однако это мнимое спокойствие оказалось недолгим. Через год после рождения дочери, Оля вновь забеременела. Но перспектива рождения второго ребенка почему-то взбесила Скворцова. Он с пеной у рта требовал, чтобы Оля избавилась от ребенка и настаивал на аборте. Призывала к этому и свекровь. Оля осталась один на один с внезапно свалившейся проблемой. Посоветоваться было не с кем: мать и отчим были за границей, а единственная подруга тоже была вне зоны досягаемости. Так что правильное решение надо было принимать самой. После нескольких бессонных ночей, Оля решила не поддаваться на провокации мужа и свекрови и приняла решение ребенка оставить. Убить крохотный зародыш, живущий в ней, то же самое, что убить маленького человечка. И на такой шаг женщина может решиться только из безысходности, крайней нищеты или из эгоизма и страха взять на себя ответственность за другую жизнь. Но ничего этого у Оли не было. Она была самодостаточна, хорошо обеспечена и умна. А еще она очень хотела родить мальчика – наследника своего процветающего дела.

Когда Оля объявила мужу о своем намерении оставить ребенка, он с ненавистью процедил сквозь зубы:

– Дело твое. Ты решила – тебе и расхлебывать. На меня не рассчитывай.

От взгляда мужа, полного гнева и презрения Оля пошатнулась. Она вдруг осознала, что с этой минуты вступает в новый этап своей жизни. Тогда ей удалось сохранить невозмутимый вид. Ни один мускул не дрогнул на ее побледневшем лице. Но в душе поселился страх и предчувствие беды.

11.

Оля сидела за письменным столом и лениво подписывала накладные. Прошла уже неделя, как Нелька уехала домой разбираться с Пепе и своим любовником. Судя по всему, подруга приняла решение и с места в карьер подаст на развод. Конечно Верещагина за многое была благодарна Пепе: и за то, что он вытащил ее из борделя; и за то, что после страшной автокатастрофы уложил в лучшую клинику Милана и фактически вытащил с того света. Сердобольный старик часами просиживал в больничной палате. Он сам выхаживал Нельку после тяжелейшей операции: обмывал ее, подавал судно и как маленького ребенка кормил с ложечки. А еще синьор Виванти простил Нельке измену и даже то, что у них никогда не будет детей. Правда у Пепе уже имелись в наличии взрослые дети от первого брака, но старый итальянец страстно желал иметь ребенка от русской красавицы. Увы… теперь этому не суждено сбыться. После операции врачи сразу же вынесли однозначный вердикт: синьора Виванти будет жить, но никогда не сможет иметь детей. Верещагина тогда сильно горевала, а потом смирилась и навсегда выбросила из головы мечты стать матерью.

Оля предполагала, что развод подруги не обойдется малой кровью и что Пепе будет давить на жалость и уговаривать Нельку остаться с ним. Это и понятно. Что может быть страшнее одинокой старости? Оле было жаль доброго итальянца, который так опрометчиво влюбился на старости лет. Но с другой стороны, Нелька молода, красива, и, как говорится, в самом соку. И что, теперь в благодарность за доброту и благородство мужа отказаться от своей собственной жизни и потратить ее на уход за стариком? А потом изо дня в день ждать его смерти, чтобы воссоединиться с Донато или насовсем расстаться с молодым любовником? И вести скучную, пресную жизнь в обществе дряхлеющего мужа? А еще день ото дня терпеть его вздорный характер и выносить горшки, если, не дай бог, тот сляжет? Но не в характере Верещагиной быть сиделкой при старике. Она девушка деятельная, активная и не способна на такие высокие порывы. Да и жизнь проносится со свистом, а в ней есть столько интересного, неизведанного, неиспытанного…

Скворцова скривила губы в кислой улыбке. К сожалению, так же мимо проходит и ее собственная жизнь. И да, как говориться: чужую беду рукой разведу. А вот что делать со своей? Вот в чем вопрос! А вдруг Верещагина права и исповедь поможет избавиться от навязчивых мыслей и решиться на войну с семейкой Скворцовых? Да! Надо попробовать! За спрос не бьют в нос.

Оля решительно поднялась с кресла, подхватила сумку и вышла в приемную.

– Алла, я подписала все накладные. Они на столе. Отнеси их в бухгалтерию, – деловито обратилась Скворцова к своей секретарше. – И меня уже сегодня не будет. Все возникшие вопросы решай с Великановым. Передай ему, что завтра, прямо с утра мы встретимся с ним на таможне. Пусть прихватит с собой документы и печать.

– Поняла, Ольга Николаевна. Будет сделано, – отрапортовала вышколенная секретарша и уткнулась в экран компьютера.

Оля быстро покинула офис и спустилась на парковку. А уже спустя минут сорок, она стояла на ступеньках Екатерининского собора.

Робко поднявшись по широким ступеням и сожалея, что у нее нет с собой платка, Скворцова вошла в притвор. С правой стороны за высокой стойкой две благообразного вида женщины неспешно торговали свечами, иконами и литературой. Одна из них, что помоложе, принимала записки во здравие и за упокой. Эта женщина с бледным и постным лицом старалась не поднимать на прихожан потухших глаз. Она вся как-то съежилась, словно хотела спрятаться и казаться незаметной. Оля смутно почувствовала, что эта женщина ей кого-то напоминает. Сморщив нос, Скворцова пыталась припомнить где и когда могла встречаться с этой особой. И вдруг, как озарение, промелькнула мысль: «Господи! Да ведь это же Сонька Адамова, подружка детства». Оля решительно направилась к небольшой очереди, которая выстроилась именно к Адамовой.

– Вам во здравие записочку или за упокой? А может акафист? – тихим, елейным голоском поинтересовалась Соня, не поднимая глаз от стойки.

– Нет. Мне две свечи, пожалуйста.

– Тонкие и потолще?

– Без разницы, – раздраженно ответила Оля. Ей уже начинал надоедать скорбный и отрешенный от житейской суеты вид женщины. – Соня, подними глаза. Это я… Оля. Оля Новицкая. Мы еще дружили с тобой, когда я с мамой жила…

– Да, я тебя узнала сразу, как только ты вошла в храм, – бесцветным голосом перебила Скворцову Соня. – Ты стала такая… такая важная… и такая холеная.

В голосе Адамовой звучала неприкрытая зависть. И Оле почему-то стало неловко от слов подружки детства, и она торопливо попросила:

– Сонечка, дай мне две свечи, – и после короткой паузы решилась: – А еще я хочу спросить тебя…

– Слушаю, – слегка оживилась Соня.

– Если можно не здесь…

Адамова понимающе улыбнулась и обратилась к своей напарнице, которая бойко предлагала какому-то представительному мужчине серебряные крестики:

– Зина, я отлучусь на минуточку…

Зина равнодушно кивнула и продолжила терпеливо, не выказывая никакого раздражения и недовольства, вытаскивать из витрины футляры с крестами, в которые тыкал толстым пальцем привередливый мужик.

Соня вышла из-за стойки и прежде чем женщины вышли на улицу, она быстро перекрестилась.

– Пойдем к крестильне. Возле нее скамейка есть. Нас там никто не побеспокоит.

Женщины двинулись по чистой вымощенной серыми бетонными плитами дорожке вглубь храмового комплекса. Деревья с уже пожелтевшей листвой надежно защищали их от полуденного зноя. Крестильней оказалось простое одноэтажное кирпичное строение. Под красивым раскидистым дубом стояла обыкновенная деревянная скамейка с выгнутой спинкой. На ней женщины и примостились.

– Как тебе, Сонька, не жарко в длинной юбке и в кофте с рукавами? Да еще платок этот темный…

– Я привыкла, Оля, – просто ответила Адамова и вопросительно уставилась на Скворцову. – Так что ты хотела? О чем хотела поговорить?

– Я хочу исповедаться, – тихо ответила Оля и почувствовала, что краснеет.

– Исповедаться? – переспросила Соня.

– Да. Именно. Исповедаться, – понизила голос до шепота Скворцова. – Но… но я не знаю, что для этого надо и когда это можно сделать.

– А ты крещеная?

– Да.

– Хорошо, – доброжелательно кивнула Соня. – А молитвы ты знаешь?

– Нет, – честно призналась Скворцова.

– Это не страшно, – успокоила Олю Адамова. – Я дам тебе Молитвослов.

– А зачем он мне?

– Дело в том, что перед исповедью тебе необходимо хотя бы один день поститься и читать молитвы. В день, когда ты будешь исповедаться с самого утра ничего нельзя есть и пить. Тебе нужно прийти на вечернюю службу, а после нее встать в очередь на исповедь. Хотя можно записаться и заранее, – начала объяснять Соня, а потом вздохнула и поинтересовалась: – А ты хоть знаешь, что такое исповедь?

– Покаяние… вроде… – неопределенно ответила Оля и почувствовала внутри необъяснимое волнение.

– Да. Покаяние, – Соня опять перекрестилась и добавила: – Искреннее, осознанное раскаяние во всех своих грехах. И оно должно идти от сердца. Исповедь поможет тебе очиститься и смыть все грехи. И чтобы ни один из них не упустить, перед исповедью их нужно записать на листке. Подумать хорошо и честно себе признаться в них. Подумать над каждым, чтобы потом впредь не совершать их.

– А без этого нельзя? А можно исповедаться прямо сейчас? – вырвалось у Оли.

– Я не уверена… Я не знаю. Но если тебе уже невмоготу… – Адамова замолчала, и после коротких размышлений спросила: – Хочешь, я сейчас схожу и спрошу у отца Александра какое у него расписание и может ли он пообщаться с тобой сейчас. Если он свободен, то…

– Да, Сонечка, спроси, пожалуйста. А я тебя здесь подожду.

– Ладно. Жди. Я быстро.

Адамова резко поднялась с места и засеменила по дорожке к храму. Но когда спустя пятнадцать минут она вернулась, Оли на скамейке уже не было.

Соня осуждающе покачала головой и неторопливо двинулась к своему рабочему месту в притворе.

А в это время Оля сидела в машине и решала, куда податься дальше. На работу возвращаться не было никакого желания. Поехать домой? Но Скворцов мог быть дома, а видеть его нахальную рожу совершенно не хотелось.

Оля вспомнила, что неподалеку есть маленькое удобного кафе и там подают неплохой кофе. Она решительно завела мотор и выехала на дорогу.

В кафе было малолюдно. Бесшумно работал кондиционер. Звучала приятная музыка. Пахло свежемолотым кофе. Скворцова нерешительно потопталась у входа, осматривая зал. Потом направилась к свободному столику у окна. Тут же возле нее возник молодой парнишка-официант и вежливо поинтересовался:

– Чего желаете?

– Я желаю кофе, черный, без сахара. И еще я знаю у вас есть вкусные пирожные, маленькие такие. Кажется, они называются «Воздушная Принцесса».

– Да, есть такие, – мило улыбнулся официант. – Сколько вы хотите?

– Два. И еще… – Оля призадумалась, а потом решительно сказала: – Мартини. Бьянко… и лед. Мартини без оливок. И пепельницу, пожалуйста.

– Кофе, две «Принцессы» и мартини со льдом, – уточнил заказ молодой человек, быстро переставил чистую пепельницу с соседнего столика и потопал к барной стойке.

В ожидании заказа Скворцова вытащила из сумки смартфон, зажигалку, сигареты и выложила все на стол. Затем закурила. Безразлично уставившись в окно, призадумалась о своей жизни. Собственно, даже не о самой жизни, а о том, что с этой жизнью делать дальше. Сейчас она не могла понять, почему не осмелилась пойти на исповедь. Наверное, было страшно решиться на этот серьезный шаг, потому что пришлось бы честно, с широко открытыми глазами посмотреть на себя со стороны. А еще было чрезвычайно трудно снова и снова выворачивать свою душу наизнанку и переживать обиды, страхи, разочарования и унижения, испытанные когда-то. Поднимать всю эту муть со дна души было жутко. А ведь она не заслужила такой жизни. Видит бог, она проявляла чудеса терпения и терпимости. Но их можно проявлять, когда по-другому не можешь. Не можешь? Она уже давно сгорает от жгучей ненависти, пожирающей ее изнутри. Ненависти к мужу, свекрови, Усольцеву и ко всем тем, кто обижал ее и издевался над ней. И от этой всепоглощающей ненависти она избавится только тогда, когда не станет ее врагов. Но что она может сделать?

Тут же вспомнилась Нелька, которая предлагала завести любовника. Но как решиться на адюльтер? Она ничего не смыслит в любовных играх. Секс со Скворцовым вызывал лишь отвращение. Правда в самом начале их семейной жизни, что-то похожее на оргазм она иногда испытывала, но потом… Нет! Не хочется даже вспоминать! И поэтому оказаться в постели с другим мужчиной просто элементарно страшно. А вдруг она не сможет удовлетворить его? Она просто не знает, что с ним делать… как обнимать, как ласкать, как себя вести в постели.

Оля горько усмехнулась. Да, комплекс неполноценности явно налицо.

Тяжелые размышления Скворцовой прервал официант, расставляющий на столе заказ.

– Спасибо, – поблагодарила парнишку Оля, пригубила мартини и снова погрузилась в раздумья.

Так что она хочет на самом деле? Ответ пришел сам собой: она хочет избавиться от ненависти и страданий, душевных мук и разочарований. Она мечтает о покое, умиротворении, нежности и любви. А еще она хочет понимания и всей душой жаждет почувствовать себя просто счастливой. Она желает быть защищённой и хочет для себя такого мужчину, за которым она была бы как за каменной стеной.

И ведь на самом деле возле нее такой мужчина есть и уже много лет он добивается ее любви. Но она, как последняя дура постоянно отталкивает его. Почему? Потому что не верит в искренность его чувств? Потому что считает, что все мужики одинаковы? Да, именно так. Им всем нужно только одно – обладать женщиной, целиком и полностью подчинить ее себе и своим прихотям. А еще они ждут от женщины полного и безоговорочного рабства и, естественно, сексуального удовлетворения. И не более.

Но Андрей Михайлов не такой. Он другой. Он ничего не просит у нее и не тянет в постель. Когда-то он предложил ей дружбу. И она приняла эту дружбу, особенно не задумываясь над тем, что на самом деле Михайлов испытывает к ней. Андрей был рад просто служить ей, и довольно часто помогал в трудных ситуациях. И она принимала его верность и преданность как данность. И привыкла, что он всегда под рукой, на подхвате и никогда ни в чем не отказывает. Так почему не дать Михайлову то, о чем он мечтает? Что изменится? Узнает Скворцов? Земля перевернется? Ну и что? Ее жизнь станет хуже? Но куда уж хуже? Мировая война случится или катастрофа вселенского масштаба? Нет. Ничего этого не произойдет! Просто не случится.

Лучик надежды загорелся в глазах Оли. Она решительно подхватила со стола смартфон и нажала кнопку быстрого набора.

– Ну привет, – торопливо поздоровалась Оля. – Чем занят?

– Здравствуй, Оленька, – откликнулся Михайлов. – Да вот сижу на работе, копаюсь в компьютере. А ты где?

– Я в кофеюшке. Мартини потягиваю.

– Ты не за рулем? – сходу встревожился Андрей. – Не пей лучше. На такой жаре развезет.

– Не беспокойся. Я взяла всего пятьдесят грамм.

– Хочешь я к тебе приеду?

– А что? И приезжай!

– Где ты?

– Я в кафе на Урицкого.

– Сейчас буду, – воодушевился Михайлов. – Жди!

– Не бойся. Не сбегу, – пообещала Скворцова и отключилась. Она вернула смартфон на место и впервые за день улыбнулась.

Потянулись минуты ожидания. Но не прошло и получаса как улыбающийся Михайлов уселся напротив Оля и весело поинтересовался:

– Что это ты гуляешь среди дня?

– Да так… ездила по делам и решила немного расслабиться. Ты закажешь себе что-нибудь?

– Ну не знаю, – задумался Андрей. – Есть не хочу. Кофе выпил на работе. Наверное, только воды. И желательно со льдом.

– Я позову официанта.

– Нет, – передумал Михайлов. – Как ты смотришь на то, чтобы скататься в парк? Возле фонтанов будет не так жарко. Посидим, поболтаем…

– А что, можно. Я все равно в офис возвращаться не хочу. Поехали! –вскричала Скворцова и резко подхватилась с места.

Михайлов бросил несколько купюр на стол и сказал:

– Стой, не торопись. Я возьму воды и попрошу, что бы твои пирожные упаковали. Ты к ним даже не притронулась.

Михайлов сделал несколько шагов к барной стойке и оглянулся:

– На чьей машине поедем?

– На твоей. Мою потом заберем, – ответила Оля, побросала свои вещи в сумку и направилась к выходу.

12.

Они быстро доехали до центра города, где расположился ухоженный старинный городской парк. Выбравшись из машины, пара медленно направилась в сторону центрального фонтана. Оля подхватила Михайлова под руку и смутилась. Она почувствовала, как бешено заколотилось сердце. Скворцова и раньше ходила с Михайловым под руку, но сегодня в этом жесте было что-то более личное и романтическое.

У работающего цветного фонтана, на довольно большой огороженной площадке, были расставлены столики. Над каждым столиком нависал пестрый тент на белом шесте. Близость Андрея, озорное журчание струй фонтана и плеск искрящейся на солнце воды, наполняло Олю чувством радости. Она остроумно шутила и хохотала над анекдотами, которыми сыпал Андрей. Скворцова жадно впитывала пряные запахи осени, и исходивший от Михайлова приятный аромат, который источало его тело. Андрей же не сводил с нее довольно красноречивого взгляда. Он уже давно любил эту независимую и неприступную женщину и всякий раз пытался дотронуться до ее руки. Оля чувствовала на своей коже эти легкие, мягкие, будто нечаянные прикосновения. Они будоражили женщину и одновременно возбуждали ее.

И все это волшебство продолжалось около часа. В их общении не было ни натянутости, ни недомолвок, ни напряжения, потому что оба сознательно уходили от неприятных тем. Скворцовой всегда было легко общаться с Андреем, но сегодня она хвалила себя за то, что позволила себе роскошь просто расслабиться и, хотя бы на время уйти от проблем и страшной действительности своего замужества. Михайлов словно чувствовал все, что с ней происходит. Он был предупредительным и галантным кавалером.

День быстро клонился к вечеру. И Оля, и Андрей понимали, что пора возвращаться. Не сговариваясь, они встали из-за стола и неохотно направились к машине Михайловна. Когда они удобно устроились в салоне, Оля неожиданно обняла Андрея за шею и страстно поцеловала. Михайлов ответил на поцелуй и глухо проговорил:

– Поехали ко мне. Пожалуйста.

Оля согласно кивнула и откинулась на спинку кресла. На ее губах играла счастливая улыбка, а в глазах мелькали озорные искорки. И в эту судьбоносную минуту ее совершенно не волновал тот факт, что совсем скоро она изменит мужу и перевернет свою жизнь с ног на голову. Она не боялась того, что должно произойти между ней и Андреем, а напротив жаждала близости с ним, стремилась к ней.

Как и ожидала Оля, Михайлов оказался внимательным, чутким и нежным любовником. Он не разочаровал ее.

Оказавшись в постели Андрея, Скворцова почувствовала, как ее возбуждение нарастает, а тело становится податливым и откликается на ласки любовника. Его нежные пальцы скользили по ее телу, опускаясь от груди все ниже. Он целовал ее губы, плечи, живот. Она же нетерпеливо притянула Андрея к себе и когда он мягко вошел в нее, застонала от этого проникновения. Оля почувствовала, как водоворот любви постепенно ускоряясь, уносит ее куда-то вверх к неописуемому блаженству. И уже не было никого и ничего вокруг, а только стремление к желанной кульминации. И когда чудное тепло целиком затопило ее, а тело начало содрогаться от мучительно-сладкого спазма, Оля закричала. До сих пор она никогда не испытывала этой наивысшей точки наслаждения. И приходя в себя, женщина мысленно благодарила себя и судьбу за то, что решилась на этот шаг и за то, что находится в объятиях любящего ее мужчины. Она приняла любовь Андрея и сейчас Скворцовой казалось, что и она сама любит. Теперь Оля хорошо понимала, что имела в виду Нелька, когда хвасталась способностями своего любовника.

А Михайлов был рад, что доставил любимой женщине удовольствие. Он больше не хотел ее никуда отпускать.

– Тебе было хорошо, любимая? – тихо спросил он, ласково поглаживая ее разгоряченное тело.

– Это было не просто хорошо… Это было восхитительно… Никогда прежде со мной такого не было, – откровенно ответила Оля. И ей почему-то не хотелось обманывать Андрея, строить из себя суперлюбовницу, или женщину, искушенную в любовных играх. Сейчас она была собой и ни кем больше. И собой хотелось оставаться и впредь. Но для этого нужно исправить старую ошибку.

– О чем ты думаешь сейчас? – осторожно поинтересовался Михайлов и нежно поцеловал Олину ладонь.

– Я хочу изменить в своей жизни все… Понимаешь, все, все…

– Так за чем же дело стало? – улыбнулся Михайлов и не дождавшись ответа прошептал: – Ну, а я… я хочу только тебя.

– А я тебя.

13.

Около полуночи Скворцова загнала машину в гараж и на негнущихся ногах побрела к дому. К большому удивлению Оли, Джерри почему-то не выскочила из будки и не подняла своим громким лаем на ноги весь дом. Значит, мерзкая псина не разбудит мужа, и есть возможность тихо пробраться в спальню и лечь в постель. Главное – это не потревожить Скворцова.

Оля страшно боялась ссоры с мужем и всю дорогу до дому перебирала варианты отмазки, которая бы правдиво объяснила ее позднее возвращение. Раньше, когда она где-то задерживалась, то всегда предупреждала домашних об этом, а потом отчитывалась перед Валеркой за каждый свой шаг. Но сегодня другой случай. Ушлый Скворцов способен сходу определить, что она была с другим. И нет никаких сомнений в том, что въедливый супруг устроит ей допрос с пристрастием, а возможно и ударит. Но это будет последний раз, когда этот подонок поднимет на нее руку. Оля мстительно улыбнулась и ускорила шаг.

В доме было темно, только на первом этаже в комнате Светы горел свет.

Как только Оля открыла входную дверь, в холл выскочила растрепанная Яковлевна в ночной рубашке.

– Ну наконец-то, Олечка, вы вернулись! Я испереживалась вся. Вас все нет и нет! Я уже хотела по больницам, да моргам звонить!

Яковлевна стиснула Олю в объятьях, а ее плечи начали содрогаться от плача.

– Тише! Не кричи ты так, Света. Дети проснутся! И не плачь, пожалуйста! Со мной все в порядке.

– Да, да, хорошо, – Света сделала шаг назад и улыбнулась сквозь слезы, а потом с обидой, переходя на «ты» произнесла: – Могла бы и позвонить! Я так волновалась… думала с ума сойду. Дети все спрашивали о тебе и каждую минуту интересовались, когда ты вернешься. Мы с Колькой и так отвлекали их, и эдак. А Юрка, водитель твой, даже предложил отвезти их куда-нибудь в кино. Он же, когда ты без него из конторы уехала, так сидел без дела до конца рабочего дня, а потом домой вернулся на перекладных. Мы не знали, куда ты днем рванула и почему в офис не вернулась. И весь вечер волновались. Хлопцы даже спать не хотели ложиться, но я их разогнала по комнатам и обещала, что спать не лягу, тебя буду караулить. И пообещала, что, если ты к часу ночи не вернешься, я их разбужу и они поедут тебя искать на машине хозяина.

– Он дома? – осторожно спросила Оля, выслушав стенания Яковлевны.

– Слава богу нет! – счастливо вскричала Света. – Ты же представляешь, чтобы творилось в доме, если бы он не свинтил куда-то часов в шесть!

Оля облегченно выдохнула, улыбнулась и спросила:

– Светочка, а что у нас было на ужин? Что-то я проголодалась.

Яковлевна притворно-подозрительно посмотрела на Олю и весело принялась перечислять, загибая пальцы:

– Салат овощной, мясо, запеченное в фольге, рис, бульон…

– Стоп, я поняла. Я буду мясо и салат. И кстати, Валера сказал, когда вернется?

– Он, как и ты сегодня, не доложил: куда, зачем, с кем и на сколько, – сразу посерьезнела Света и заторопилась к холодильнику.

Пока Света разогревала ужин, Скворцова поднялась на второй этаж и заглянула в комнату детей. Они спокойно спали. Оля подошла к кровати Юли и коснулась губами ее щеки, потом заботливо накрыла Дениса и легонько потрепала за вихор. Боже, как же она любит их! Она не представляет своей жизни без детей. И мысль, что Скворцов может отнять у нее дочь, ввела Олю в ступор. Она стояла в детской, ласково смотрела на детей и понимала, что никакая сила в мире, не сможет лишить ее чад. Да и она этого не допустит. Никогда!

Когда Скворцова спустилась в кухню, она уселась за стол и скомандовала:

– Подавай!

Света быстренько расставила перед хозяйкой тарелки с едой и осторожно спросила:

– Хочешь, Оленька, я посижу с тобой?

– Угу, – кивнула Оля, прожевывая мягкий и сочный кусочек телятины. Проглотив его, добавила: – Сдается мне, Яковлевна, ты мне что-то хочешь сказать. По твоему озабоченному лицу вижу, что тебе до чертиков хочется чем-то поделиться.

Матвеева суетливо потеребила край ночной рубашки и нехотя выдавила:

– Ты не ругайся на меня, но я видела, нечаянно конечно, кто заехал за хозяином сегодня.

– И кто же? – равнодушно бросила Оля.

– Женщина! – Тут же выпалила Света. – Красивая такая брюнетка, – боясь, что сболтнула лишнего, Яковлевна набрала воздуха и протараторила: – Но, конечно, не такая красивая как ты. Она хуже… И фигурой полновата.

– Да ладно, это уже не важно, – отмахнулась Скворцова, спокойно продолжая есть.

– Так тебя это не расстроило?