Близкая даль. Книга 2-я

– И то правда, – кивнула баба Дуня, – то, что на Лидию мужики заглядываются, еще не повод, чтоб ее осуждать, женщина она сурьёзная, за себя постоять умеет.

– Да что говорить – огонь, а не женщина, любого мужика так отбреет, что не рад будет, что сунулся… – улыбнулась Пелагея. – Так что, думаю, чепуха это. Старуха наговаривает – воспользовалась случаем, что Епифана нет дома, вот и решила посчитаться с невесткой. Нехорошо это, не по-людски, надо зайти к ним, поговорить, а то бедной женщине так и отчаяться можно. Поди, докажи людям, что все это выдумки выжившей из ума старухи. Да и Епифана жаль – он ни за что пострадал, а тут еще дома такой удар ждет… А детям это за что? Совсем одурела старуха, ни сына, ни внуков не щадит, думает, что позор ляжет только на Лидию, а то, что это пятно на всю семью – не думает…

– Верно… Епифан с Дубовым всю жизнь дружат, воевали вместе, боевые награды имеют, их дружба прошла закалку в горниле войны… Не мог Петр поступить так со своим другом. Не зря мы их в правление колхоза выбрали, знали, что лучшие, – заявила баба Дуня. – Нельзя позволить матери Епифана посеять меж ними рознь. Дружба – дар Божий, после нее так же свята только любовь, и одно от другого мало отличается. Узы дружбы – нерасторжимы и вечны, как узы любви. Так что ты, Пелагея, правильно решила вмешаться, нельзя позволить матери Епифана сотворить такое зло. Постоять за честь доброго человека – благое дело, так что ступай и разберись…

Хозяйка выслушала соседку и в очередной раз подивилась житейской мудрости старухи, и хотя баба Дуня снова упомянула Бога, Пелагея, как коммунист, закрыла на это глаза. «Как смогла, так и разъяснила, – подумала женщина, – поздно отучать ее от Веры, ничего плохого в ее словах нет, так что – пусть говорит, как ей нравится, лишь бы польза была». Елизавета тоже подивилась проницательности соседки. «Надо же, как она все рассудила, – подумала женщина, – старая, а в житейских делах разбирается, про дружбу и любовь так говорила, что заслушаешься…»

– Откуда вы все это знаете? – поинтересовалась Елизавета.

– Ты это о чем? – оторвавшись от вязания, спросила Коржакова.

– Про любовь и дружбу…

– А…

– И все же…

– Из святого Писания и проповедей нашего батюшки, я их за свою жизнь ох… сколько наслушалась, он в церкви с нами много о чем говорил…

– Из Писания? А разве там об этом говорится?

– Конечно… И об этом и о другом, там обо всем говорится… – вздохнула баба Дуня.

Елизавета и Пелагея переглянулись, им страсть как хотелось узнать, о чем еще говорится в святом Писании, на которое часто ссылалась соседка. Коржакова, прищурившись, посмотрела на женщин и, уловив в их взгляде вопрос, добавила:

– А чего тут сомневаться? Вот вы, к примеру, дружите, помогаете одна другой, стремитесь быть рядом и в счастье, и в горе, доверяете друг другу…

– Да, – кивнула Пелагея.

– А если бы одна из вас уехала жить в другое место – стали б вы любить друг друга меньше, разве не захотелось бы вам увидеться и поведать друг другу все, что случилось за время разлуки?

– Хотелось бы, – ответила Елизавета.

– Так и смерть одного из друзей не прерывает дружеских уз, потому как чувство это вечное.

Елизавета и Пелагея задумались.

– Наверное, ты права, – задумчиво произнесла хозяйка.

– Я, милые, прожила долгую жизнь, многие из тех, кого я любила, лежат в земле сырой, но несмотря на это, каждый из них мне по-прежнему дорог, со многими я мысленно разговариваю, а то и вслух. Разговариваю – и кажется, что они рядом, любят и жалеют меня, как прежде, я искренне верю, что когда придет час предстать мне пред Богом, обязательно встречусь с ними в Царствии Отца Небесного, и мы будем неразлучны до скончания времен… – с легкой грустью произнесла старуха.

Выражение лица ее изменилось, и женщинам показалось, что морщинок на ее лице стало меньше. Пелагею и Елизавету так тронули слова соседки, что у них на глазах выступили слезы.

– Как вы верно все говорите, – задумчиво произнесла Варенкова, – так бы сидела и слушала целую вечность…

В этот момент в коридоре что-то громыхнуло, и в комнату в тулупе нараспашку вошел Степан. Увидев полную горницу односельчан, мужчина растерялся, но тут же взял себя в руки и, улыбнувшись, произнес:

– Здравия желаю! Гостей – полная хата, а хозяина дома нет…

Ребята прервали игру и поздоровались с мужчиной.

– И тебе, Степан, доброго здравия, – улыбнулась баба Дуня. – Неужто только еще с работы?

Светланка подбежала к отцу, потянула его за мокрую полу тулупа и произнесла:

– Костик никого поймать не может, мы ему кричим-кричим, дергаем-дергаем, а он не может угадать кто…

– Не может быть, это он нарочно, – улыбнулся Степан, – иди, дочка, играй, я позже к вам присоединюсь…

Пелагея взяла у мужа ушанку, облепленную снегом, тряхнула ее, и положила сушиться на печь.

– Поздновато ты, я волноваться стала… – отодвинув заслонку в печке, произнесла женщина. – Что так поздно?

– Дорогу замело, насилу до деревни добрался. Хорошо, что валенки высокие надел, не то б ноги до колен мокрыми были… – мужчина подошел к печке и приложил закоченевшие ладони к теплому кирпичу. – Ну и погода… Сугробы по оконные рамы намело, а снег все падает и падает – этак к утру до самой крыши занести может. Прошлой зимой несколько раз через чердачное окно приходилось на улицу выбираться, чтоб входную дверь откопать…

– Неужто до сих пор метет? – разволновалась Елизавета. – Надо идти домой, не то до утра не выберемся, а ну, ребята, заканчивайте игры и живо по домам…

Едва успела она договорить, как в дом, запыхавшись, вбежала мать Юрия. Женщина с ног до головы была запорошена снегом, по всему было видно, что она крайне расстроена. Хозяева и гости с удивлением посмотрели на Прасковью.

– Добрый вечер, Пелагея, сын мой у вас? Волчок у двери вашего дома сидит, коль он здесь, значит, и сын мой рядом… – отдышавшись, произнесла женщина.

– Вон он! – кивнула хозяйка.

Юрка при виде матери моментально сник и, насупившись, опустил голову. Прасковья окинула взглядом тускло освещенную комнату, увидела сына и ласково произнесла:

– Сынок, пойдем домой, отец волнуется, всю деревню оббегали, тебя разыскивая…

Юрке не хотелось посвящать в семейные проблемы односельчан, он взял у матери принесенное пальто, набросил на плечи и, попрощавшись, вышел.

– Спасибо, что приютили моего парня… Как глянула, что убежал из дома без пальто – чуть в обморок не упала… Хорошо, что какое-то время у вас отсиделся, хоть бы не заболел… Что делать? Совсем неуправляемый стал.

– Возраст сейчас у них такой, – отложив вязание, многозначительно произнесла баба Дуня, – он добрый, а то, что с характером, так то – не беда, парню положено быть с характером. Не горюй, образумится.

– Хорошо бы, а то одни животные на уме, родители будто и не надо… – поправив на голове пуховый платок, с болью в сердце произнесла Прасковья. – Ладно, пойду я, доброй всем ночи.

Прасковья ушла, а вслед за ней стали собираться ребята.

– Уже уходите?.. – растерялась хозяйка. – К Новому Году подготовились?

– Почти… – ответила Анастасия.

Степан закончил ужинать, отставил в сторону пустую тарелку и поинтересовался:

– Это как?

– Надо еще порепетировать… – застегнув тулуп, пояснила Фаина.

– Слова выучили?

– Мы выучили, а мальчишки – подводят, – бросив недовольный взгляд на одноклассников, ответила Зинаида.

– Что так? – поинтересовался Степан.

– Селистратов монолог никак не выучит, – недовольно буркнула Тамара. – Мы уже и так, и этак с ним разговаривали, он все равно чушь мелет…

– Это не дело, – покачал головой Степан, – коллектив подводить нельзя, надо с ним поговорить…

– В том-то и дело – праздник на носу, а он ваньку валяет, времени, видите ли, у него нет, а у других есть? – в сердцах произнесла Зинаида. – Не парень, а сущее наказание, ни в чем положиться нельзя, обязательно подведет…

– Не подведет, – ухмыльнулся Костик.

– Не верю я Селистратову, – с вызовом заявила Голованова, – надо его кем-нибудь заменить, не ровен час, подведет…

– Сказал же – не подведет, – заверил Костик.

– Чего это ты такой уверенный? – подозрительно глянула на одноклассника Фаина. – Он что – обещал?

– Нет, – надев на голову шапку, ответил Константин.

– А если не обещал, то нечего его выгораживать! – ответила Тамара. – Тоже мне – защитник нашелся… Говорили тебе, не надо ему эту роль давать – ты не слушал… Кто Селистратова перевоспитает? Знаешь, как говорят: родился бычок с пятнышком – с пятнышком и помрет!

– Тамара! – одернула внучку баба Дуня. – Как ты разговариваешь?..

– Нормально! – буркнула девушка. – А Селистратова из спектакля надо убирать, пока он нам все дело не завалил…

– Ладно, разберемся, – ответил Константин. – Спасибо за угощение, до свидания, – попрощался парень и вышел на улицу, за ним последовали одноклассники.

После ухода ребят в доме воцарилась гнетущая тишина, после детского шума и гама она казалась давящей. Приятный полумрак теплого жилища, сытный ужин и тихое размеренное стрекотанье сверчка за печкой навевали разные мысли и располагали к разговору.

– Степан, – нарушила тишину Елизавета, – как ты не боишься в такую темень через лес ходить? Слышал, что с Бортниковым случилось? Как Пелагея это терпит? Я б, наверное, с ума сошла…

Пелагею от этих слов словно горячей волной окатило, женщина поставила на стол вымытую тарелку и глянула на мужа.

– Куда деваться?.. – сняв пиджак, ответил мужчина. – Я свою работу люблю и ни на какую другую не променяю.

– А что в ней такого особенного, что ты ради нее каждый день жизнью рискуешь? – полюбопытствовала Варенкова. – Чем тебе работа в колхозе не по нраву? И семье спокойней, и трудодней больше заработали бы…

Степан не в первый раз слышал подобное от односельчан и каждый раз старался объяснить, что не нужда заставляет его ходить на работу за столько километров, а интерес к делу, которому мужчина посвятил свою жизнь.

– И все же что тебя заставляет каждый день ходить туда-обратно? Ты не молод, ближе к дому работать было бы лучше…

Пелагея украдкой глянула на мужа, ополоснула в воде очередную тарелку и вытерла рушником. Степан нахмурился…

– Разве можно сравнивать работу на железнодорожной станции с работой в колхозе? – ответил мужчина. – Это совершенно разные вещи…

– Отчего же? – полюбопытствовала Елизавета.

– Потому что в колхозе из-за работы люди белого света не видят, а на станции я каждый день с новыми людьми встречаюсь, много интересного узнаю, жизненного опыта набираюсь. Так что прекращай, соседка, свою агитацию, знаю я, откуда ветер дует… – ответил мужчина и искоса глянул на жену, полагая, что Пелагея подговорила подругу завести с ним этот разговор.

Хозяйка накинула влажный рушник на плечо и спросила:

– Ты о чем?

– Сама знаешь… Сколько раз говорил – прекрати разговаривать со мной на эту тему…

– О чем это ты? – пожала плечами женщина, она неоднократно пыталась уговорить мужа оставить работу на станции и перейти работать в колхоз, но каждый раз встречала яростное сопротивление мужчины.

– Ты подговорила Елизавету начать со мной этот разговор? – спросил Степан. – Напрасно, ничего не выйдет, а по поводу того, что опасно ходить через лес – скажу вот что: волков бояться – в лес не ходить…

Баба Дуня поняла, что Елизавета затронула болезненную тему Ушаковых, потому попыталась исправить положение.

– Верно, незачем плохое думать, не один ты этой дорогой ходишь, взять хотя бы нашего почтальона… Сколько километров за день он проходит – и ничего, если всего бояться, так и жить не стоит. И вот что еще скажу: бояться надо двух вещей – как бы от Веры отцов не отступить и на козни лукавого не попасться.

Пелагея и Елизавета переглянулись, а Степан с нескрываемым восхищением посмотрел на женщину и с благодарностью произнес:

– Мудрая вы наша, о чем ни спроси – на все ответ есть, да еще не какой-то, а самый верный.

– Действительно, – согласилась Пелагея, – мудрости вам, баба Дуня, не занимать…

Старуха сложила вязание и положила в карман шерстяной кофты.

– Проживете, сколько я – и вы мудрыми станете. Ладно, пойдем мы… Внучка, прощайся с подругами, завтра увидитесь… – женщина пошла к двери.

Тамаре не хотелось уходить, но перечить опекунше она не стала. Девушка попрощалась с хозяевами дома и последовала за старухой. Елизавета увидела, что Коржаковы уходят, и засуетилась:

– Засиделись мы у вас, а дома работы невпроворот… Ивана направили работать на лесозаготовку – надо собрать парня в дорогу. Одевайся, дочка, пойдем…

Хозяева проводили гостей и занялись домашними делами.

ГЛАВА 52

ВСЮ НОЧЬ МЕЛА МЕТЕЛЬ, ветер в печной трубе завывал с такой силой, что Елизавета не могла заснуть: то ей казалось, что вокруг дома кто-то ходит, то ей слышалось, что хлопнула входная дверь, и в подполе что-то заскребло… Женщина насторожилась, подтянула к шее пуховое одеяло и вслушалась в ночную тишину. «Наверное, показалось», – успокоилась хозяйка и постаралась отогнать тревожные мысли. Не успела она закрыть глаза, как в дальнем углу дома скрипнули половицы. «Что это?» – прислушалась женщина и отдернула занавеску, отгораживавшую закуток, где она спала, от общей комнаты. В этот момент в печной трубе что-то загрохотало и посыпалось, словно в нее бросили горсть песка с камнями. «Это неспроста… – опечалилась Елизавета. – Хоть бы крышу ветром не снесло, ишь, какие сильные порывы…»

– Мама, ты не спишь?.. – спросила Роза.

Елизавета приподняла голову над подушкой и прошептала:

– Дочка, ты?

– Угу… – всхлипнула девушка.

– Почему ты не спишь?

– Не знаю, – Роза уткнулась лицом в подушку и заплакала.

– Случилось что? – забеспокоилась женщина.

– На сердце тревожно, всю ночь кручусь с бока на бок… – глотая слезы, ответила девушка.

Елизавета отбросила одеяло, всунула ноги в валенки, стоявшие рядом с кроватью, и тихо, чтобы не разбудить брата, подошла к кровати дочери.

– Чего плачешь?

– Ваню жалко…

– Ивана? – удивилась хозяйка.

– Угу!..

Елизавета в недоумении посмотрела на дочь:

– А разве с ним что не так?

Роза ничего не ответила и заплакала.

– Что с тобой? – разволновалась хозяйка. – Толком объяснить можешь?

Роза вытерла ладонью слезы и голосом, полным скорби, произнесла:

– Не надо ему ехать на лесозаготовку…

Елизавета села на кровать дочери и с тревогой спросила:

– Почему?

– Как подумаю, что он уедет, такая тоска к сердцу подступает, что хоть криком кричи, и чем больше об этом думаю, тем больше его жаль.

– Ничего не понимаю… – растерялась хозяйка. – Почему ты меня не разбудила?.. – женщина прижала дочь к своей груди и поцеловала. – Не расстраивайся, нет на то причины.

– Есть! – всхлипнула Роза.

– Да с чего ты взяла?

– Чувствую я это – понимаешь?

– Не говори глупостей, сама расстроилась и в мое сердце тревогу посеяла… Спи!

Роза вытерла слезы и прижалась щекой к груди матери, она не знала, как описать то, что творилось в ее душе.

– Давай запрем Ваньку дома… – предложила девушка и с надеждой заглянула матери в глаза.

– Что ты такое говоришь, как это – запрем? Спи, утро вечера мудренее…

– Это только в сказках так бывает, – насупилась Роза, огорчившись, что мать не желает ее слушать.

«Почему взрослые считают, что дети говорят всякий вздор? – с грустью подумала девушка. – Как мне объяснить, что Ивану нельзя уезжать из дома?»

– Мамочка, придумай что-нибудь, ты же умная… – взмолилась девушка.

– Вот заладила… Далась тебе его поездка… Спи, скоро светать начнет.

Женщина обняла дочку и погладила по распущенным волосам.

– Какая ты у нас красавица… – любуясь дочерью, произнесла Елизавета. – Совсем взрослая стала, чует мое сердце – от женихов не будет отбоя, только ты не торопись, приглядись ко всем, ты ведь у нас одна, а желающих посвататься к тебе будет много, нам с отцом не все равно, за кого тебя замуж отдавать…

– Какие женихи? Мне школу заканчивать надо, – рассердилась Роза, – я тебе об Иване говорю, а ты мне про женихов талдычишь, не время мне о них думать.

– Придет пора – не так заговоришь, я это к тому, что коли тебе кто по сердцу придется, так ты не торопись, сначала разберись, что за человек, потом решай…

Роза насупилась и отодвинулась от матери.

– Чего отвернулась? – спросила Елизавета.

– Спать хочу, – буркнула Роза.

– Спи, хотя какой уж теперь сон…

Елизавета легла рядом с дочкой, закрыла глаза и попробовала уснуть, но сон не шел. «Чего зря лежать? Надо вставать», – решила женщина, встала, зажгла керосиновую лампу и стала заниматься домашними делами. Время от времени она с тревогой посматривала на дочь и размышляла над ее словами. «Что на девчонку нашло? Может, что чувствует? Девичье сердце – прозорливое, это у взрослого человека душа со временем грубеет и становится нечувствительной к проявлениям жизни, а в юные годы сердечные очи на многое смотрят иначе. Может, на самом деле попробовать отговорить Ивана от поездки? Кто знает, может, Роза хочет оградить его от чего худого… Как же, станет он меня слушать, будем надеяться, что все обойдется». Занимаясь домашними делами, хозяйка не заметила, как пришло время будить сына.

Утро выдалось хмурое и унылое, дул колкий порывистый ветер. Сугробы за ночь намело такие, что Елизавета не смогла открыть входную дверь, чтобы выйти подоить корову. «Этого не хватало…» – расстроилась женщина, при этом дурное предчувствие, зародившееся в ее душе после разговора с дочерью, усилилось. «Недобрый знак, – подумала хозяйка, – будто кто-то специально дверь снаружи подпер. Что делать, как мне отговорить сына от поездки?» Елизавета уперлась плечом в дверь и еще раз нажала, но она не открывалась.

– Что ты скажешь… – растерялась женщина. – Надо отбросить снег снаружи – иначе из дома не выберемся. Пойду, разбужу Панкрата, может, что придумает…

Елизавета сняла со стены фонарь и вернулась в комнату. «Летучая мышь» тусклым светом осветила скромное жилище Варенковых, а старая кукушка на стене прокуковала четыре раза, оповестив домочадцев, что настало утро. «Надо поторапливаться», – подумала хозяйка и подошла к постели брата. Осторожно тронув мужчину за плечо, женщина тихо позвала:

– Панкрат, просыпайся, надо входную дверь от снега освободить…

Мужчина засопел, натянул на голову пуховое одеяло и повернулся к женщине спиной.

– Вставай, говорю… – более настойчиво повторила хозяйка.

Мужчина повернулся и, зевнув, спросил:

– Что – так сильно замело?

– Очень, я и так, и этак старалась открыть – никак…

– Который час? – поинтересовался мужчина.

– Четыре, времени до отъезда Ивана осталось немного, надо успеть управиться. А может, он не поедет?..

Панкрат откинул одеяло, дотянулся босыми ногами до валенок, стоявших у кровати, всунул в них свои костлявые волосатые ноги и, подойдя к ведру с водой, спросил:

– Почему он не поедет?

Елизавета подала брату его любимую кружку и с надеждой произнесла:

– За ночь такие сугробы намело, что по дорогам не проехать. Как он на полуторке до лесозаготовки доберется?..

Мужчина зачерпнул из ведра холодной колодезной воды, сделал несколько глотков и, утолив жажду, ответил:

– Доедет, да и не один он будет – Баренцева с ним посылают.

– Леньку? – обрадовалась женщина. – Хорошо, он парень смышленый, Ивана в беде не бросит…

Панкрат искоса глянул на сестру:

– Чего зря паникуешь, он что – маленький? Вон какой бугай вымахал…

Елизавета в смущении отвела взгляд и тихо произнесла:

– Тревожусь я что-то, может, пусть он лучше дома побудет?

– Ты что? Его люди ждут… Не знаю, что на тебя нашло, только ерунду ты говоришь.

Елизавета вздохнула и с тяжелым сердцем отправилась будить сына. «Почему все так в жизни? – размышляла женщина. – Сердце хочет одно, а рассудок диктует другое, так всю жизнь и выбираешь между одним и другим… Как мне отговорить сына от поездки? Хоть самой поперек дороги ложись…» Елизавета подошла к кровати Ивана и тихо прошептала: «Где б ты ни был, сынок, пусть моя материнская любовь хранит тебя…» Иван улыбнулся, открыл глаза и увидел мать.

– Пора? Встаю… – произнес парень.

Елизавета погладила сына по взъерошенным волосам и, потупив взор, ответила:

– Доброе утро, сынок… Как спалось?

– Спасибо, хорошо, – улыбнулся парень и спросил, что она шептала. – Я точно не расслышал, но помню, что-то хорошее…

Елизавета сконфузилась и попробовала отговориться:

– Я только сказала, чтоб ты просыпался.

Парень внимательно посмотрел на женщину, на то, как она прячет от него глаза, и сказал:

– Что-то ты темнишь, мать…

– Одевайся, завтракать пора, – ответила хозяйка и стала накрывать на стол.

Иван не заставил себя долго ждать – быстро встал, умылся, оделся и сел завтракать. Елизавета украдкой глянула на сына, встретилась с ним взглядом, и в этот момент в сердце у нее так защемило, что она едва сдержала слезы. Иван заметил перемену в настроении матери и насторожился.

– Что с тобой? – поинтересовался парень. – Где дядя Панкрат?

– Снег от входной двери отгребает…

– Почему меня не разбудили? Как он из дома выбрался?

– Поднялся в сенях по лестнице на чердак и через торцевую дверь выбрался наружу.

– Он снег отгребает, а я – ем?..

– Ничего, ты еще наработаешься, все дороги замело, не знаю, как доедете…

– Не волнуйся, все будет путем.

– Больно уж ты прыткий… – вздохнула женщина.

– Ты это о чем?

– Ты бы осторожней там, мало ли что… Постарайся держаться рядом с отцом…

– Не волнуйся, я там буду не один, а насчет отца – не знаю, мы с ним в разных бригадах будем.

– Жаль, – опечалилась Елизавета, – народ там собран разный, никто не знает, у кого что на уме…

– Что со мной может случиться? Я же рубаха-парень… – улыбнулся Иван.

Елизавета взяла большую плетеную корзину, сложила в нее продукты, приготовленные сыну в дорогу, и поставила на стол.

– Что здесь? – поинтересовался парень.

Женщина пояснила, что собрала ему в дорогу провизию:

– Не так богато, как хотелось бы, но голод утолить хватит.

– Не надо, нам сказали, что в столовой кормить будут, – ответил парень, – побежал я, не хочу опаздывать. Скажи Розе, чтоб тебя слушалась, не то приеду и уши надеру… – Иван бросил беглый взгляд на кровать сестры.

Ему показалось странным, что девушка не захотела его проводить. «Чего это она с головой укрылась?» – насторожился парень, он еще раз бросил взгляд на постель сестры и спросил:

– Она, случайно, там не задохнется?

– Действительно, чего она так укуталась? – удивилась Елизавета.

Женщина подошла к кровати дочери, приподняла край одеяла и вместо спящей девушки обнаружила скрученный тулуп Ивана.

– Это еще что, а где она сама? – опешила Елизавета и в растерянности посмотрела на сына.

– Как где? – удивился Иван. – Разве ее там нет? – парень подбежал к кровати сестры и заглянул под одеяло.

Мать и сын в растерянности посмотрели друг на друга.

– Ничего не понимаю, она же совсем недавно была на месте, мы с ней полночи проговорили, – взволнованно произнесла Елизавета, – куда она могла подеваться, а главное – когда? Я все время была в комнате, если не считать времени, когда выходила на веранду…

– Долго ты там была? – поинтересовался парень.

– Минут десять…

– За это время можно одеться и выйти из дома.

– Как? Входная дверь заблокирована, я не смогла ее открыть, не в щель же девчонка прошмыгнула…

– Нет, конечно, а вот выйти из дома тем же путем, что Панкрат, могла, – парень взял тулуп, накинул себе на плечи, снял с гвоздя ушанку и, поцеловав мать, сказал:

– Не знаю, что она задумала, только не нравится мне это… Ладно, некогда мне этим заниматься, скоро все выяснится. Наверное, снова с подругами что-то замышляет… Пойду я, не то опоздаю…

Елизавета бросилась к сыну и навзрыд заплакала. Парень растерялся и, обняв мать, ласково произнес:

– Что ты? Я же всего на две недели уезжаю, а ты плачешь, будто навеки расстаемся…

Женщина обвила шею сына руками и во весь голос запричитала:

– Сыночек, миленький, не уезжай!!!

Парень оторопел:

– Вернусь я, никуда не денусь, пусти – мне пора…

В этот момент в сенях послышались шаги, и в комнату вошел Панкрат. Тулуп мужчины был расстегнут, в правой руке он держал фонарь, а в левой – ушанку.

– Все, племянник, придется тебе дома сидеть, – переступив через порог, произнес мужчина, – лестницу чердачную то ли ветром от стены дома отбросило, то ли кто ее умышленно к забору оттащил… Темно, ничего не видно, но чьи-то следы на снегу все же просматриваются…