Заметки с Земли-прим, или Немного о Любви

– Студент?

– Да.

Полицейские стали тихо совещаться между собой. До меня доносились обрывки фраз:

– …надо с поличными… что теперь-то…

Потом, видимо приняв решение, повернулись к выходу:

– Ну, мы пойдем. Простите, что побеспокоили.

– Ничего, ничего – с облегчением успокоил я их.

– Спокойной ночи!

– Взаимно.

Алекс чуть поотстал от них. Потоптавшись на месте, проговорил:

– Слышь, если она придет, скажи что ей ничего не будет, пусть только возвращается!

Резко повернувшись, он вышел за теми двумя. Я тяжело вздохнул. Взял кусочек хлеба, пожевал, не чувствуя вкуса. Звякнула щеколда – это возвратились беглецы. Виктор в плавках и туфлях на босу ногу. Тан в разнокалиберном тряпье, попозже и Пал приползла, стеная и кряхтя. Виктор попытался браво ухмыльнуться:

– Он с детьми был, а то бы я его!..

Я покивал согласно головой, ну да, ну да, и отправился к себе.

Наутро я проснулся от нестерпимой вони. Пахло калом, как в общественном сортире. Я вышел в общую комнату. Резануло ноздри – рядом с койкой на неестественно раскоряченных ногах стоял Виктор, и в полутьме я успел заметить, как по белизне его ляжек сползает темно-бурая масса, источая пронзительные ароматы. Запоздалая реакция! Я сплюнул сквозь зубы и захлопнул свою дверь. Ну и ну… Адам и Ева!

С печальной улыбкой пророка

Он саданул её в глаз.

Брызнуло синее око,

Чуть покорёжен фас.

Она, подойдя поближе,

Коленом ему между ног.

Капает алая жижа

Меж запылённых сапог.

Опомнились: что содеяли!

Человек человеку – брат!

Беззубые рты зияли –

Вдруг расхотелось орать.

Он улыбнулся мирно.

Соорудил бутерброд,

Маслом намазав жирно

Хлеб, и отправил в рот.

Вдогонку текло рекою

Коричневое винцо.

Лица дышали покоем.

По радио пел Виктор Цой…

Не позавтракав, я поплелся на работу, пытаясь навести порядок в мыслях. Почему Природа создает людей, которым суждено быть вечно несчастными? Скорее всего для равновесия, иначе она не могла бы одаривать счастьем всех своих любимчиков. Тяжело в двадцать четыре осознавать, что еще до рождения тебе была уготована роль балласта. И хоть бейся лбом об стену – ничего не изменить…

Я перешел улицу у винного магазина. Как всегда, на тротуаре сидит безногий калека и просит подаяние. Как всегда, все равнодушно проходят мимо. Нет, вот остановились двое: мальчик на костылях и с ним взрослый мужчина, видимо отец. Порывшись в кармане, мальчуган вынул блестящую монетку и подал безногому. Воистину, собственные страдания смягчают душу и сердце! Вот и ответ на мой вопрос. Но, как и во всяком правиле, здесь могут быть исключения – чрезмерные страдания ожесточают. Да где эта мера?! Как узнать? Ведь сказано в Книге: «Не возлагаем Мы на душу более того, чем она способна вынести…». Значит, ожесточается тот, кто слишком жалеет себя, так надо понимать? Самовлюбленный вы эгоист, мистер Лан! Я покопался в бумажнике – мелочи не было. Черт с вами, господин Эгоист, не обеднеете! И я сунул в руки ошеломленного калеки первую попавшуюся купюру…

На работе я чувствовал себя препаршиво. Привезли маленькие телевизоры. Разбраковывать их – противней некуда. Да еще все занимались чем попало, только не разбраковкой. Какое удовольствие корячиться, когда остальные прохлаждаются? Я вяло побрел к куче привезенных телевизоров. Варлен, управляющая, уставилась на меня и заверещала:

– Лан, что ты работаешь, как сонная муха? Поживей, давай!

Терпеть не могу, когда на меня покрикивают, тем более, ее сыночек, Серж, околачивался рядом с ней, «заряжая» очередного клиента на «стольник сверху». Я рявкнул:

– Серж, пойдем работать!

Позже, в подсобке, когда мы обедали, она подошла и, пробормотав что-то для отвода глаз, перешла к делу:

– Что-то Лан сегодня плохо работает!

Дурацкая привычка – всегда чувствовать себя виноватым! Я промямлил:

– Настроения нет, с хозяйкой поцапался.

– А, вот в чем дело! Вот Тэдди – если есть настроение, горы может своротить, а если нет – то как медведь в спячке. Зачем же всем халтурить?

Понятно – напрасно я зацепил ее чадо.

– А что мне стараться? Зачем высовываться? Как все, так и я.

– Не надо равняться по худшим.

Я не стал спорить. Женщину не переубедишь, тем более, она сейчас защищает своего отпрыска. Тут встрял Вилли.

– Я не понимаю, как это можно работать по настроению? Работа – это работа.

Я опять промолчал. Этот умник всегда приходит на работу к половине одиннадцатого, хотя все должны быть на месте без четверти десять. До чего большинство людей уверено в собственной непогрешимости, раз готовы облить грязью любого, не задумываясь – а чем же я, собственно, лучше, и имею ли право осуждать кого-то, если у самого «рыльце в пуху»? А ведь еще две недели назад я считал его своим приятелем. Хорошо, что он вовремя показал себя. На обратном пути из Столицы Империи…

Вообще-то я считаю, что мужчины не должны ссориться из-за женщин. Но ссоры как таковой и не было. Просто я узнал, как он ко мне относится. Девчонка была – что надо! Чернобровая, черноокая, крутые бедра, осиная талия – в общем, глядел я на нее, и внутри все сжималось от восторга. Но виду я, конечно, не подал. Поболтали о погоде, Столице, о том, как отдохнули. Четвертым был в купе старикан, ветеран войны. Рассказывал о своем житье-бытье, здорово нас повеселил. Потом сели за столик, который вмиг украсился чем Бог послал. Я извлек из саквояжа припасенную на подобный случай бутыль десертного вина – девица того стоила! Однако Вилли решил перехватить инициативу и ринулся в «охмуреж». Кто смел, тот и съел, я не стал особо трепыхаться. Но мне не понравилось и заставило призадуматься то, что он постоянно в течение нашей совместной трапезы пытался выставить меня на посмешище, опровергая каждое мое слово, вплоть до невинных высказываний о погоде. Друг ли он мне? Ночью, благо я, как и Тома, лежал на верхней полке, мне удалось взять реванш. Протянул руку в направлении объекта нашего вожделения, и не зря – мой визит ждали с нетерпением. Я согласился со справедливостью поговорки: «хоть горшком назови, только в печь не клади». Согласен и впредь быть «гадким утенком», если снимать сливки достанется мне…

Посреди ночи потянуло подышать свежим воздухом, и я потихонечку выбрался из купе. Вдоволь надышавшись, решил избавиться от излишков влаги, перекочевавшей в меня из заветной бутылки. В крайнем купе не спали. Я невольно прислушался к ночной беседе. Обсуждали новый телефильм:

– У нас мафия сильней, поэтому стрельбы меньше. Исчез человек, и все – никто ничего не знает. А у них – демократия, так просто рот не заткнешь!

И сколько гордости в голосе говорившего! Так уж устроен человек, – если нет возможности гордиться чем-то хорошим, то хотя бы плохим, но надо. К примеру тем, что мафия у нас сильнее! Ай да мы!

Под перестук колес заснулось легко. Но, видно не всю избыточную влагу я выдворил – сон приснился жуткий… Я бежал во весь дух. Но Тот не отставал. Он ковылял, мерно постукивая своей палочкой по брусчатой мостовой, покряхтывая и неторопливо вытирая пот со лба розовым платочком. От бега на пределе сил в горле пересохло, липкая слюна стягивала рот; сердце, казалось, вот-вот лопнет, как воздушный шарик, размазавшись по грудной клетке кровавыми слизкими клочьями, но оторваться от своего преследователя я не мог. Его удручающе ленивый шаг, растянутый в скучающей улыбке бесформенный сизый рот, тускло поблескивающие круглые очки – все мчалось вслед за мной, словно привязанное на веревочке… Я задыхался от ужаса. Вдруг плечо мое начало трястись. Весь мир вокруг стал содрогаться, голова болталась, как у китайского болванчика и я… проснулся. Рядом стояла Тома, жизнерадостно тормоша меня и приговаривая:

– Вставай, соня, проспишь станцию!

Вот-те на! А что же Вилли? Почему не разбудил? Ладно, разберемся. Я быстро собрался. Тома пошла провожать меня. Я нежно чмокнул ее в щечку, вдохнул аромат юности и французской косметики, и улыбнулся, глядя в мерцающие темные глаза. Это было прощание без слов. К чему слова? Они способны приземлить любое чувство, низведя его до уровня банального обмена любезностями. Я лишь ласково погладил ее трепетный стан, круто переходящий в налитые страстью и силой бедра…

От воспоминаний о бедрах меня оторвал непонятный скрип. Человек, сидящий по-турецки на какой-то доске с колесиками, покатился прямиком за ряд прилавков, чтобы поближе рассмотреть телевизоры, расставленные на столах для ремонта.

– Туда нельзя! – повысил голос один из наших.

– Он, наверное, глухой! – с закипающей яростью выдавил я. Тот остановился и, немного приподнявшись на руках над полом, развернул свою тележку в нашу сторону. И гнев, зародившийся в моей груди, вдруг бесследно улетучился, уступив место постепенно разраставшемуся и заполнявшему сердце состраданию. Он смотрел на нас снизу вверх.

– Где можно приобрести маленький телевизор?

Нормальное лицо, туловище, руки – и нет ног. Мне на мгновение стало страшно – это была половинка человека, и все-таки это был человек. Неужели мы все превратились в бездушных ублюдков, раз могли с такой злобой орать на него? Мы вдруг почувствовали себя неловко, засуетились, пытаясь загладить вину перед ним. И в этот момент я любил всех своих товарищей по работе, и себя тоже – оказывается, мы пока еще – люди!

Настроение слегка улучшилось. Я опять вышел в торговый зал. Ого, да здесь Линда! Я улыбнулся ей от всего сердца. Луч света в темном царстве! Что бы мы делали без женщин? Кисли бы и чахли, так я думаю. Оказалось, она надумала наконец-то купить телевизор. Мы не были любовниками, и я с чистой совестью «зарядил» ее на «полтинник» (это по-божески!). Да к тому же она попросила помочь довезти покупку до дома – это еще «двадцатник». Я пошел отпрашиваться у Варлен. Та, наверное, была рада сплавить меня с глаз долой и возражать не стала. Линда жила не очень далеко и мы добрались без приключений. Взгромоздив новенький телевизор на тумбочку, я бесцеремонно уселся на аккуратно застеленную койку напротив. Она присела рядом на стуле.

– Ты не был женат, Лан?

– Упаси Боже, Линда!

– А я замужем во второй раз. Он моложе меня на десять лет.

Взглянув многозначительно, она продолжала:

– Ты такой сильный! – один справился с этим ящиком, мой так не сумел бы…

Эх, глупость моя зеленая! Не уловил тогда, к чему она клонит! Линда была очаровательна: белокурая, сероглазая, тоненькая, высокая и, самое главное, притягивала как магнит. Я всегда дрожал мелкой дрожью от вожделения в ее присутствии. Но робость, проклятая робость, сковывала мои члены. Целый год мы терзались взаимным влечением. Она не могла вешаться в открытую, а до меня не доходило, насколько мудро она готовила «плацдарм» для меня, чтобы операция по ее захвату в любовницы была максимально успешной и без лишних потерь. Приглашая к себе в гости, она подчеркивала – познакомишься с мужем, может и подружитесь. Я же, безмозглый идиот, отвечал – я хочу видеть тебя, а не мужа. В другой раз она зашла ко мне на работу со своей подругой – замути я с ней, Линда запросто могла бы оправдать мое присутствие у нее дома, застань нас вместе ее муж – это, мол, друг Виктории, думал, она у меня, вот и забежал на минутку. Я вновь прохлопал ушами, эта Виктория не стоила для меня и мизинца Линды. Так мы и остались приятелями – она с мужем переехали в новую квартиру, в Новый город, и встречи стали редкими, мимолетными, ведь и меня несла река Бытия – нужно было думать о крыше над головой, о пропитании и многом, многом другом – дробление Единого на мириады несвязанных между собой осколков понуждало распылять силы на эти клочки Истины, истощая дух, разум и тело нескончаемой борьбой за существование…

Счастье – там, на другой стороне Земли.

В общем, не там, где мы.

Как с кошельком? – Давно на мели,

С самой, считай, зимы.

Личная жизнь? – Да какая «жизнь»!?

Правильней будет – «смерть».

Сила Земли тянет лишь вниз,

Вот бы скорей умереть!

Как на работе? – Да все «ништяк»!

Век бы ее не видать!

Видно, на свете что-то не так,

Что – не могу угадать.

Видимо, я неудачно рожден, -

Не к месту, да и не в срок.

Лучше б пролиться весенним дождем, -

Был бы какой-то прок.

А так, – ну какой от меня толк?

Пусть я умею любить, -

Доля моя – одинокий волк,

Жаль, не умею выть.

Жаль, не прощаю себе измен,

Жаль, что такой однолюб.

Жаль, не могу перерезать вен

Из-за Марин или Люб.

Жаль, что любимой своей никогда

Я не скажу – «жена».

Женщина в доме – это беда

Если она неверна…

Глава вторая: «МЭРИ»

Юл и Лин ушли. Я взглянул на Мэри. Это был тот момент, когда надо принимать решение.

– Мэри, – с усилием проговорил я, – пойдем и мы погуляем?

Она опустила глаза и тихонько прошептала:

– Идем.

Я не знал, как быть дальше – одеваться? А вдруг она пошутила – и тогда наверняка мне придется ретироваться. Но немного пораскинув мозгами, я в душе согласился с тем, что нет смысла торчать тут при любом раскладе. Пойдет – хорошо, а не пойдет – какого черта мне здесь киснуть? Выплясывать до утра, как сопливый юнец, мне не по вкусу, а пить – так мы уже все вылакали. Я медленно оделся, нахлобучил шляпу. Мэри подошла к вешалке. Вот черт, чуть не проспал! Стукнувшись ногой обо что-то весьма жесткое, я успел-таки схватить ее небесно-голубую куртку и помочь надеть. Довольно удачно справившись с первой частью ритуала под названием «смазать пятки салом», я кинулся открывать дверь. Пребольно ткнувшись безымянным пальцем в дверную филенку и попытавшись скрыть гримасу боли, приподняв в бодрой улыбке уголки рта, я все же справился и с этой частью своего злодейского замысла, лишь немного ушибив правое плечо о створку двери. Вдогонку кто-то прохрюкал:

– А куда вы пойдете гулять?

Напомнив им свой адрес, я захлопнул за собой дверь. Полдела сделано. Мы с Мэри вышли на улицу. Довольно тепло. Я стал поспешно перебирать в уме темы для беседы. На восемнадцатой или двадцатой я махнул рукой – гиблое дело! С моим «ораторским» даром заняться «съемом»! Ладно, не пропадем, – я мысленно прикинул, чем можно будет утешиться в случае «облома». Так, коньячок еще не закончился, и можно будет врубить на полную мощность «любимую женщину» Валери – Патрицию. Негусто…

– Лан, а куда мы идем?

Она взяла меня под руку. Как я был благодарен ей за это!

– Ко мне.

Чтобы заполнить возможную неловкую паузу, я брякнул первое, что пришло на ум:

– Сейчас поймаем тачку!

(Хм, довольно удачно!). Однако, шел второй час ночи. Но лед уже тронулся.

– Как бы нам не пришлось топать пешком, – улыбнулась Мэри.

Какой у нее голос! По-детски нежный, он был одновременно очень женственным, у меня аж защемило в груди.

– Задубеем! – с видом пророка изрек я, но где-то возле сердца, как бы в ответ, зашевелился теплый мягкий комочек, разрастаясь и согревая меня изнутри. Мы медленно шли по обочине. Проезжающие таксисты демонстративно воротили носы от нашей парочки. Тихо кружа, снежинки обволакивали пространство вокруг нас уютным полупрозрачным покрывалом.

– Я не очень люблю гулянки. Какой-то бес сидит во мне. Когда хорошо, он шепчет – «пусть будет плохо», и я сам себе устраиваю страдания, как будто боюсь – если мне будет очень хорошо, то потом обязательно станет совсем плохо. Лучше пусть будет не очень хорошо, зато потом и не будет очень плохо.

– И у меня точно так же, – кивнула Мэри, – я не люблю «слишком». Один парень из-за меня вешался. Какая глупость!

Я не знал, что ответить. Почесав в затылке, я пожевал губами, кашлянул и хмыкнул:

– Да, действительно глупо!

Мы были у моего дома.

***

…Я целовал ее тонкие руки…

– Давай пить коньяк! – вспомнил я, и достал из шкафа красивую коробку, вынул бутыль.

– Пятнадцать лет выдержки! – с пафосом возвестил я ей. – А еще у меня есть мед! А еще – благодарные ученики презентовали мне лимон!

Я кормил ее с ложечки медом, а потом целовал в губы, которые становились от меда еще слаще…

Когда я склонился к ее груди, слезши с дивана, она удивленно-протестующе воскликнула:

– Передо мной, на колени?!

Признаюсь, эта сторона вопроса прошла мимо моего сознания. Я не задавался целью встать перед нею на колени, моля о любви. Просто мне так было удобнее орудовать, но я не стал ее разубеждать.

– Может, мне снять кофточку? – спросила она, заметив мои неловкие попытки сделать это самому. Какие у нее груди! Маленькие, нежные, словно бутоны белых роз, вот-вот готовых распуститься. Я был опьянен их свежестью и девичьей упругостью. Дыхание вдруг сперло, меня трясло мелкой дрожью. Какая фемина! Я хрипло выдавил:

– Перейдем в спальню?

Она опустила голову и призывно прошептала:

– Возьми меня на руки, меня никогда не носили на руках…

Признаюсь, я не делал этого лет пять. А что, если уроню? Но я храбро воскликнул:

– Я не очень пьян, так что сумею!

Это оказалось совсем не трудно – она была худенькой, как нимфа. Изящные, точеные ноги, маленькая, почти детская грудь, удивительно пропорциональные формы хрупкого тела – божественная женщина! Никогда доселе я не наслаждался так совершенством форм, как с этой светловолосой богиней, которую в одежде кто-то, может, и назвал бы слишком худенькой, но обнаженной она была дьявольски прекрасна! Кровь во мне закипела, сознание начало мутиться от страсти. Я робко взялся за резинку ее колготок. Она прошептала:

– Я сама, сама!

Потом все было как в тумане – нереально и фантастично…

– Ты разбудил во мне женщину…

Долгий, бесконечно сладкий поцелуй. Она глухо застонала.

– Почему так больно, как в первый раз?

И снова минуты упоения, когда нет ни одной мысли и растворяешься в единении с вожделенной женщиной, короткие «проблески» нирваны.

– Ты чудо, Лан! – жаркий поцелуй обжег мои истосковавшиеся по ласкам уста. Стоп! Я вовремя опомнился. Комплекс неполноценности, подаренный мне первой любовью, Гэл, вернул к действительности. Нельзя терять контроль над семенем! В мозгу вспыхнули строчки из «Дао Любви». Я постарался перенести свои мысли на отвлеченные предметы. «Девять мелких толчков, один глубокий». Стиснув зубы, чтобы не поддаться юношеской торопливости, я размеренно, с остановками, как бы дразня ее, считал в уме: – «раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять… Десять!». Снова и снова девять мелких и один глубокий. Дыхание Мэри стало хрипловато-серебристым.

– Л-а-а-а-н! – протяжно выдохнула она. Я продолжал считать. «Тысяча толчков до расслабления», до тысячи не дотяну!..

– Л-а-а-а-н! мне никогда не было так хорошо!

Она закусила губы, потом стала упоенно раскачивать головой, разметав по подушке свои волнистые локоны. Счастливо смеясь, она шептала бессвязные слова, от них голова моя шла кругом. Я боялся, что больше не выдержу. Но Господь снял с меня проклятие, висевшее на мне семь жутких лет, я выдержал экзамен, – Мэри, выгнувшись дугой, прижалась ко мне всем телом и, стиснув жаркими руками, напряглась, сопротивляясь желанию закричать, но горячая волна неземного восторга смела все преграды рассудка и она, сперва сквозь сжатые губы, а потом во весь голос прорыдала: – «А-а-а-и-и-и-и!». Пронзительное «и-и-и!» еще долго вибрировало эхом в моих ушах. Кто знает, может, в ту минуту в моих глазах блестели слезы?

Одному Богу известно, как тяжело мужчине, имеющему влюбчивое сердце, семь лет не иметь возможности наслаждаться женским телом. Семь лет давить в груди любые чувства, имеющие отношение к женской красоте, заживо умерщвляя свою плоть…

Просто, тогда я был глупым восемнадцатилетним сопляком. А Гэл была такой красивой и я так страшно волновался от ее близости, и она была девственна. Видит Бог, я сполна испил чашу страдания! А теперь мне двадцать пять, и оказалось, что уже я в состоянии контролировать себя; и Мэри, к тому же, была так чутка и нежна, так деликатно помогла мне победить свою робость…

В эту ночь я заново родился. Нет, я не освободился полностью от неуверенности в себе, слишком глубоко в сознание въелся этот проклятый комплекс, чтобы его так легко искоренить, одной удовлетворенной женщиной, но я знал, что теперь все будет иначе. За неделю до этой ночи я тоже обладал женщиной, Юл, но она оказалась девственницей, и не было страсти в нашей близости – ни я, ни она не «заводились». Она – от неопытности и неумения «пылать страстью», я – от ее «негорения». Мэри стала первой девушкой, с которой я почувствовал себя настоящим мужчиной. Конечно, и до нее я имел дело с женским полом, но это все было «не то». Те были гораздо старше меня, опытней, я не испытывал с ними особых ощущений, и мне до судорог хотелось обладать юной красавицей, чтобы от одного прикосновения к ней меня бросало в трепет. Конечно, многие девушки интуитивно чувствовали во мне очень нежного и любвеобильного мужчину, довольно часто мне делались «авансы», но я, памятуя о горьком опыте близости с Гэл, определил, что пригоден лишь для ублажения великовозрастных вдовушек. Когда этим летом на Международном семинаре по «внутренним» (энергетическим) стилям ушу в Торронто наш лектор по хатха-йоге, Африкан, сказал что у меня страшно перекачана энергией половая чакра, я лишь горько усмехнулся в ответ. Но после этой ночи с Мэри я удостоверился, что он был не так уж далек от истины. Фатальное стечение обстоятельств свело меня, неопытного юнца, со столь же неопытной, хотя и старше меня на четыре года, девушкой, Гэл, которую я желал так, что от одной мысли об обладании ею меня бросало в жар. Мэри вернула меня к жизни. Если Гэл – моя первая несчастная любовь, то Мэри – первая настоящая! А первых помнят всю жизнь. И сейчас, когда прошло всего три недели после нашей разлуки – я не могу отвлечься ничем. Ее медовые губы, точеные ноги, божественная грудь все время стояли перед моими глазами. Всего три ночи было у нас. Три незабываемых ночи. Для меня незабываемых. Для нее я – очередной эпизод, не первый и не последний. Это – жизнь, тут роптать нечего…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.